Кризис колониальной системы в Латинской Америке
ЧАСТЬ II. БОРЬБА ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ В КОНЦЕ ХVIII - НАЧАЛЕ XIX ВВ.
Тема 1. Кризис колониальной системы в Латинской Америке
Реформы Бурбонов в Испанской Америке и маркиза Помбала в Бразилии во второй половине ХVIII в. Рост торговли и товарного производства в колониях.
Социально-экономические последствия реформ. Обострение социальных противоречий в испанских и португальских колониях.
Итак, со второй половины XVIII в., когда испанские и португальские колонизаторы провели реформы по либерализации торговли, колонии Латинской Америки переживали колоссальное расширение торговли и товарного производства. В этом, несомненно, большую роль сыграли и реформы, и колониальная администрация, и компании испанских купцов-монополистов, которым поручалась задача вовлечения местных отраслей хозяйства в товарооборот. Однако же именно с последней трети XVIII в. колонисты как никогда громко заявляют о своем недовольстве купцами-монополистами и колониальными властями, будто бы не заботившимися о процветании торговли и производства. В чем же дело?
Многочисленные жалобы в адрес властей метрополий показывают, что достигнутые колониями масштабы товарного производства в пореформенную эпоху быстро переросли возможности той торговой системы, которую метрополии пытались защищать монополиями, квотами, запретами и т.д. Тем более явственно несовместимость того и другого вырисовывалась в перспективе, которую прекрасно себе представляли креольские предприниматели. Так, в 1798 г. аргентинские асендадо в меморандуме испанской короне прямо заявляли, что лаплатские земли, самые плодородные в мире, могут давать огромные урожаи зерновых и способны в случае необходимости прокормить не только Испанию, но и большую часть Европы.
Колониальные производственные отношения становились и вовсе удушающе тесными для товарного производства Ибероамерики в результате участившихся с конца XVIII в. войн между европейскими державами. В 1779 г. Испания ввязалась в войну с Англией, в 1792 г. с Францией, в 1797 г. снова с Англией и т.д. Всякий раз войны сокращали торговые отношения Испанской Америки с Европой, а это при уровне товарности ее хозяйства всякий раз приводило к катастрофическим нарушениям экономической жизни колоний. Так, если в мирном 1777 г. сумма таможенных сборов в порту Буэнос-Айрес достигла 1.247.134 песо, то в военном 1779 г. она упала до 195.450 песо. Если в предвоенном 1796 г. Ла-Плата экспортировала товаров на сумму 5.470.000 песо, то за военный 1797 г. 335.000 песо.
В этой связи требования свободы торговли с нейтральными и дружественными государствами со стороны креольских предпринимателей выдвигались все чаще и настойчивее, а запреты вызывали все менее скрываемое раздражение. Например, при обсуждении в консуладо Буэнос-Айреса требования к властям о разрешении такой торговли асендадо Ф.А. Эскалада прямо утверждал, что выгоды, приносимые торговлей с иностранцами, таковы, что только нерадивое правительство может пренебрегать ими. На запрет торговли с нейтралами в 1799 г. консуладо Буэнос-Айреса ответило специальным меморандумом, в котором указывалось на то, что купцы-монополисты подняли крик против торговли с иностранцами, ибо защищают свои узкокорыстные интересы. Они, заявлялось в меморандуме, ищут легкого обогащения за счет разорения Америки: если колония нуждается в товарах на сумму в 30 млн., то они хотят привезти их на 1 млн., а продать за 30.
Точно так же повели себя землевладельцы Венесуэлы, используя для оказания давления на власти собственные организации. В 1797 г. они просили разрешить торговлю с нейтралами, ссылаясь на падение экспорта в Испанию до 600 тыс. песо по сравнению с 3 млн. в обычные годы. Когда же последовавшее разрешение было отменено в 1799 г., консуладо Каракаса отослало в Мадрид энергичное представление, в котором невозможность прекращения указанной торговли объяснялась тем, что эта мера обрекала земледельцев на разорение. Поскольку одного лишь какао Венесуэла способна вывозить 100 тыс. фанег в год, то Испания, подчеркивалось в представлении, должна либо сама потреблять венесуэльский экспорт, либо позволить стране торговать с иностранцами.
Так постепенно от жалоб по поводу отдельных налогов, квот, запретов и ограничений, от просьб разрешить торговлю с теми или иными нейтральными государствами на время очередной войны креольская верхушка Нового Света на рубеже XVIII-XIX вв. вплотную подошла к выдвижению требования о свободе торговли вообще. А поскольку эта свобода являлась краеугольным камнем политэкономической доктрины либерализма, то идеи французских, испанских и иных физиократов, а также Адама Смита получили в тот период весьма заметное распространение в креольской среде. Любопытно, что главный труд Смита Богатство народов в 1794 г. увидел свет увидел свет и на испанском языке.
Нет поэтому ничего удивительного в том, что требование свободы торговли вообще, зачастую с прямыми ссылками на либеральных экономистов, буквально пронизывают документы креольских предпринимательских организаций. Принцип, разделяемый всеми государственными деятелями и политиками, писал в меморандуме консуладо Веракруса от 1808 г. его секретарь Кирос, состоит в том, что свобода это душа торговли и что без нее ни одна держава... не будет процветать и никогда земледелие Америки не достигнет того уровня развития, на который способно ее плодородие. Есть истины настолько очевидные, вторил ему аргентинец Мариано Морено в знаменитом Представлении асендадо 1809 г., что попытка доказывать их является оскорблением для разума. К их числу относится утверждение, что страна должна свободно ввозить товары, которые она не производит и которыми не располагает, и экспортировать свои собственные продукты, имеющиеся в изобилии и пропадающие без толку из-за отсутствия сбыта. И, обращаясь к вице-королю Рио-де-ла-Платы Сиснеросу, он заключал: Если Ваше Превосходительство желает сотворить нам добро, то путь к этому весьма прост: здравый смысл и знаменитый Адам Смит, который... без сомнения, является апостолом политической экономии, подсказывают, что в мерах, нацеленных на всеобщее благо, правительства должны ограничиваться лишь одним устранением препятствий.
Какая же сила стояла за настойчивыми требованиями свободы торговли для американских колоний?
В историографии, как правило, подчеркивается решающая роль давления со стороны мирового рынка, т.е. Англии, Франции и других передовых держав, обогнавших в развитии иберийские государства и рвавшихся теперь к ресурсам Ибероамерики. И действительно, проникновение на континент передовых держав привело в конце XVIII начале XIX в. к значительному изменению его международных экономических отношений. Это, в частности, хорошо просматривается на примере Кубы, которая, невзирая на принадлежность Испании, в период с 1783 по 1826 г. переориентировала свою экономику на США (в 1826 г. США ввозили на Кубу товаров на сумму 6.132.432 песо, между тем как Испания только 1.992.689; вывоз с Кубы в США составлял 7.658.759, а в Испанию всего 2.858.793 песо). Схожая тенденция проявляла себя и в португальской Бразилии, куда к 1821 г. Англия уже ввозила товаров на сумму 2,3 млн. ф. ст., другие страны Европы на 1 млн. и США на 350 тыс., т.е. в общей сложности на 3,65 млн. ф. ст., между тем как ввоз в Бразилию из собственно Португалии, да и то в сумме с ввозом из Рио-де-ла-Платы, Индии и Китая, достигал всего лишь 800 тыс. ф. ст. Скотоводы Ла-Платы на рубеже XVIIIXIX вв. из каждых 10 говяжьих шкур 7 сбывали контрабандным путем англичанам. Можно привести и многие другие цифры, которые подтвердят общепринятое мнение о том, что для новых господствующих на мировом рынке держав, в первую очередь Англии, португальский и испанский колониализм в Америке стал к концу XVIII в. ненужной, лишней посреднической инстанцией на пути к природным и людским ресурсам Ибероамерики.
Однако на этот процесс не только можно, но и должно взглянуть с его другого полюса, со стороны самой Ибероамерики. Все рассмотренные факты позволяют заключить, что глубинная причина войны за независимость состояла не в самих по себе торговых ограничениях, которые в более или менее жестких формах существовали в течение 300 лет колониализма. Эта причина коренилась в бурном росте товарного производства в колониях, особенно ускоренном реформами второй половины XVIII в. К рубежу XVIIIXIX вв. это товарное производство переросло рамки колониальных производственных отношений, а это означает, что навстречу давлению внешнему, со стороны передовых держав и контролируемого ими мирового рынка, нарастало и внутреннее давление, находившее числовое выражение в тех же цифрах, что и давление внешнее. Иными словами, Латинская Америка была не просто объектом соперничества между Англией и Францией, Испанией и Португалией, но также и субъектом процесса перестройки международных экономических отношений. Именно двойное давление извне и изнутри образовывало молот и наковальню, которые совместно и сокрушили иберийский колониализм.
Возвращаясь к постановке проблемы Пьером Шоню о нормальных хронологических сроках для политической независимости Латинской Америки либо в конце XVII в., когда монополия Испании значительно ослабла, либо же после гражданской войны 1861-1865 гг. в США, когда в Америке возник свой полюс господства, и о внутренней незрелости Ибероамерики для независимости в первой четверти XIX в., подчеркнем, что упомянутое давление изнутри колоний говорит, скорее, о достаточной внутренней зрелости той силы, которая его порождала. Она не была зрелой в конце XVII в., как не созрел еще и процесс перемен в экономических отношениях на международном уровне. Эта сила оказалась вполне зрелой ко времени событий в метрополиях, вызванных европейскими революциями и войнами. И она не могла дожидаться, пока США дорастут до полюса господства, коль скоро с промышленным переворотом с конца XVIII в. мировым полюсом становилась Англия. Если же американское направление обещало больше выгод, то эта сила, идя ему навстречу, преодолевала рогатки иберийского колониализма, как на Кубе, даже задолго до того, как США могли осмелиться мечтать о превращении в американский полюс господства.
Но что же это за сила? Какова ее социальная природа? И какой характер носила затеянная ею война за независимость?