По следам Тупак Амару

Глава десятая

ПО СЛЕДАМ ТУПАК АМАРУ

...Кровь [Тупак Амару] оплодотворила эту землю и вырос на ней богатый уро­жай, собранный мужественной рукой ве­ликого Боливара.
Письмо Хуана Баутисты Тупак Амару Симону Боливару. 15 мая 1825 г.

Испанские власти стремились физически уничтожить представителей инкской династии, поскольку видели в них реальную угрозу стабильности колониальной системы. Узнав о поимке близких Тупак Амару, мадридский двор выразил «полное удовлетворение, так как с пленением Диего, трех его племянников, семьи и других родствен­ников король считал обеспеченным спокойствие и покор­ность внутренних районов Перу»[129]. После казни Диего во имя соблюдения «высших государственных интересов» 78 человек (из них 59 женщин, стариков и детей) были приговорены к пожизненному изгнанию с перуанской земли.

В начале октября 1783 г. все они отправились по этапу из Куско в Лиму, Среди арестантов были Хуан Баутиста, сводный брат Тупак Амару, отсидевший год в тюрьме после его казни, помилованный в 1782 г. и вновь аресто­ванный; Вентура Монхаррас — престарелая мать Хуана, ставшая матерью и для Инки (родная его мать Роза Ногера умерла, когда Хосе исполнилось три года). Любимая сестра Тупак Амару — Сесилия умерла, не выдержав по­вторного заключения, по этапу шли трое ее малолетних детей. Еще 14 детей и подростков разделили трагическую участь своих родителей. «Особо опасные преступники» — сыновья Тупак Амару Фернандо и Мариано по-прежнему содержались в лимской тюрьме. Касаясь специально их судьбы, вице-король Хауреги в письме к министру по делам Индий особо подчеркивал: «Суд... посчитал делом государственной важности отметить, чтобы для их зато­чения не назначались бы тюрьмы в Африке или в других местах, откуда легко совершить побег, по непредвиденно­му случаю какая-нибудь враждебная Испании держава может завладеть представителями этой... семьи и нару­шить покой короля и этих владений» (3, 425).

В апреле 1784 г. судьба арестованных решилась окон­чательно. На рейде порта Кальяо стояли готовые к отплы­тию два военных фрегата — «Перуано» и «Сан-Педро-де- Алькантара», им предстоял путь в Испанию через Рио-де-Жанейро. 13 апреля 1784 г. заключенных погрузили на корабли. Братьев Фернандо и Мариано разлучили навсег­да, сыновья Тупак Амару больше никогда не увидели друг друга, их увозили на разных кораблях. Средний сын Тупак Амару — Мариано больше никогда не увидел и землю: он умер от голода и болезней в смрадном трюме «Перуано». Труп его выбросили в море. Из 29 пленников 18 умерли во время плавания, в Кадис в феврале 1785 г. прибыло только 11, из них через три года в живых оста­лось четверо.

Иначе сложилась судьба младшего сына Тупак Ама­ру — Фернандо. Ему просто дважды «повезло»: он пе­режил длившийся почти год морской переход через два океана. Корабль, на котором он плыл, в феврале 1785 г. потерпел крушение близ португальского берега. Мальчик оказался чуть ли не единственным, кому удалось спастись. Это ли не было чудесным избавлением от грозившей ему каторги? Но измученный, умирающий от голода подросток, побродив три дня на свободе, сам явился к властям и открыл свое имя, будучи «уверен в своей невиновности и доброте и великодушии его величества испанского короля». Однако и здесь, за тысячи километров от родной земли, имя мальчика внушало страх. Фернандо немедленно уп­рятали в подземелье монастыря Санта-Каталина в Кадисе и учредили за ним строжайший надзор. После полутора лет заключения, тяжело заболев, он направил на имя Карла III письмо, полное достоинства и недетской горечи: «Не слишком ли много страданий выпало на долю чело­века, чье единственное преступление состоит только в том, что он родился на свет»[130], — писал Фернандо. В 1788 г. его направили в специальное благотворительное заведение для сирот и детей бедняков в селении Хетафе, в 18 км южнее Мадрида, где, учась «письму, счету и на­чалам философии», он и прожил пять лет. Фернандо отка­зался от предложенной ему духовной карьеры, пытался служить в королевских канцеляриях, но без особого ус­пеха.

Вот отзывы о нем его духовных пастырей: «Экзальти­рованное воображение... несколько возбужден... очень живой, но мало размышляет и еще меньше проявляет энергию характера» (3, 496).

Кто знает, какие чувства, какие мысли обуревали этого юношу? Вся его короткая жизнь стала страшным обвинением колониальному режиму. В 13 лет — свидетель мученической смерти отца и матери. Затем долгие годы заточения: из тюрьмы — в крепость, из крепости — в монастырь. Изгнание с родины и суровая необходимость прижиться на чужой земле. Тяжелая душевная депрес­сия — «черная меланхолия», а также болезни, вынесен­ные из различных тюрем, довершили судьбу последнего сына Тупак Амару. Он умер в возрасте 30 лет в Мадриде, на самом пороге XIX столетия. После 1798 г. имя Фер­нандо Тупак Амару, «сына главного виновника минувших потрясений в Перу», перестает упоминаться в архивных документах Испании.

А ведь он мог дожить до войны за независимость и увидеть торжество освободительного дела, начатого от­цом, как случилось с его дядей — Хуаном Баутистой. Командир, доверенное лицо Тупак Амару, казначей и хранитель ценностей в повстанческой армии, он попал в руки местных властей через три месяца после казни Тупак Амару. Освобожденный после мира в Сикуани, спустя год Хуан вместе со всеми родственниками Тупак Амару был схвачен во время новой волны арестов и в сентябре 1783 г. приговорен к пожизненному изгнанию в Испанию.

Сосланный в Сеуту, что на западном побережье Афри­ки, он провел на каторге долгие годы. В 1822 г. ему удалось добраться до Буэнос-Айреса. Индеец ехал уми­рать на родину. Война за независимость шла к победо­носному завершению. Бернардино Ривадавиа, президент молодой Аргентинской республики, специальным указом назначил престарелому Хуану ежемесячную пенсию с тем, чтобы тот написал воспоминания о событиях, участником и очевидцем которых был. Так родились ставшие знаме­нитыми мемуары под названием «Продолжительный плен»[131]. Документ, проникнутый горечью пережитых стра­даний, стал грозным обвинением колониальному произво­лу и своеобразным памятником благородному делу Вели­кого повстанца.

Предоставим же слово брату и соратнику Инки. В нем как бы воплотилась биография повстанческого движения от дней триумфа до дней поражения. Хуан Баутиста за­служил право быть выслушанным, он нашел в себе силы вынести тяжкие годы изгнания и, шагнув из XVIII в XIX столетие, стал олицетворением живой связи времен[132].

«В возрасте 80 лет, после 40 лет тюремного заключе­ния за дело независимости, я был освобожден из пучины рабства, чтобы испить воздух свободы. Для нынешнего поколения я жертва деспотизма, пережившая его удары, к удивлению всего человечества... Три испанских короля в равной степени испытывали удовольствие, обрекая меня на убогую и постыдную жизнь, уже забыты были при­чины моего осуждения, под ударами времени и следа почти не осталось от учреждений, вынесших мне приго­вор, только я продолжал оставаться узником...» — так на­чинается рассказ Хуана Баутисты.

«Вот история моих страданий. Слабость не позволяет мне сделать увлекательным мой рассказ, в нем нет живых образов и опущены существенные детали, однако не ду­маю, что моя судьба оставит кого-нибудь равнодушным в дни, когда весь мир поднялся против тиранов».

Судя по всему, многие подробности были забыты авто­ром воспоминаний, поэтому мы не найдем в его мемуарах хронологически выдержанного повествования.

«В те дни я избежал ареста (имеется в виду пленение Тупак Амару.— С. С.) и меня не коснулась волна этого дьявольского террора, однако мысли о моем брате, тело которого было разрублено на куски и выставлено на обо­зрение у въездных ворот города, об уничтожении невин­ной и достойной семьи, олицетворявшей собой чистоту, искренность и кротость наших славных отцов, древних ин­ков, мучительно преследовали мой угасающий дух в моем убежище. После ужасной смерти моего брата и меня схва­тили в скалах над селением Суримана. Среди многочис­ленных тюремщиков ни одному не хватило человечности, чтобы разрешить увидеться, хоть ненадолго, с моей ма­терью и женой, которые, подобно мне, содержались в оди­ночестве без права общаться друг с другом...

Меня освободили (после «всеобщей амнистии». — С. С). Целый год мы боролись за то, чтобы прокормить себя...

Все заставляло нас предчувствовать близкую беду, не­смотря на слово самого Карла III, которым нам обещали полную безопасность. Мы были совершенно убеждены, что тираны не сдерживают своих слов, те же, кто власт­вовал над нами, принадлежали к той же породе, что ли­шила жизни наших последних Инков...»

Особенно ярко в памяти Хуана Баутисты запечатлелся тягостный путь в изгнание, который привелось пережить всем арестованным родственникам Тупак Амару.

«После того как нам определили вечное изгнание, на­ступил день нашего выхода из Куско. Для наших мучи­телей это было самое лучшее развлечение. Распорядок дня был оглашен заранее, люди высыпали на улицы я на балконы домов... Нас вышло более 60 человек, в том числе и дети от трех до восьми лет, все влачили цепи... Мы обошли вокруг главной площади, выставляя напоказ нашу нищету, наши цепи и наш позор...

За все время нашего пути до Лимы стражники посто­янно проявляли к нам бесконечную жестокость: по два- три дня оставляли без еды и питья, на самые насущные просьбы отвечали ударами или оскорблениями... им до­ставляло удовольствие издеваться над нами. Моя несчаст­ная мать три дня просила пить с тоской, слезами и моль­бами... она так и умерла от жажды, и ее смерть легла на наши плечи тяжким бременем... И я не перестаю удив­ляться, как эти люди могли проявлять такую исключи­тельную жестокость...

Мы надеялись, что в столице власти проявят к нам некоторое снисхождение. Однако как мы обманывались! Сменились только палачи и мучения. Подземелье, в кото­рое нас упрятали, из всех удобств располагало только цепью. К ней мы и были прикованы, отданные под при­смотр тюремщика, обязанного следить за малейшими на­шими движениями... Много моих товарищей по несчастью умерли рядом со мной и среди них мой дядя — дон Бар­толоме Тупак Амару в возрасте 125 лет (это, очевидно, явное преувеличение.— С. С.).

Пять месяцев провели мы в лимской тюрьме. Когда нас вывели на пристань порта Кальяо, повторилась такая же картина, что и в Куско. Не в состоянии нести наши цепи, подгоняемые ударами, мы с трудом поднялись на палубы кораблей. Меня и мою семью погрузили на фре­гат «Перуано». Капитан фрегата дон Хосе Кордова отличался исключительной свирепостью. Всех нас разместили в трюме, приковав друг к другу цепями, все удобства — старое пончо и овечья шкура, наш ежедневный паек был столь скуден, что мы постоянно голодали и набрасыва­лись на кости, которые нам кидали во время обеда... Мы были совершенно заброшены, ни врач, ни капеллан, ни капитан не оказывали нам никакой помощи, а ведь то была прямая их обязанность. Половина моих собратьев умерла от цинги, не достигнув и Рио-де-Жанейро, я иск­ренне и горячо жаждал смерти. В глубине нашего отчая­ния мы догадывались, что и в испании наши муки не закончатся...

Четыре месяца мы провели на рейде Рио-де-Жанейро, после чего направились в Испанию. Через десять месяцев бросили якоря в Кадисе. В надежде найти хоть какое-нибудь сострадание к перенесенным нами мучениям мы ду­мали, что, каким бы ни был приговор, королю достаточ­но будет уже пережитых нами страданий...

1 марта 1785 г. нас выгрузили на берег, я был отве­ден в замок Сан-Себастьян, два стражника поддерживали меня с двух сторон, чтобы я мог идти. Нам уже приго­товили камеры, они были из камня, с маленьким окон­цем, заделанным широкой железной перекладиной почти во всю его ширину, пол — каменный и влажный, двойные двери. Стража была поставлена у дверей, у окна и на крыше, все предусмотрели заранее, кроме еды, а ведь у нас за плечами был такой длинный путь...

Три года и три месяца провел я в замке и не вспо­минаю ни одного жеста сострадания со стороны охраняв­ших меня тюремщиков. Наконец, Карл III определил судьбу тех немногих несчастных, оставшихся к тому вре­мени в живых. Все они были разосланы в различные тюрьмы Испании — в Оране, Альхусеме, Мелилье, Пеньоне и Малаге. Мне уготовили другую участь, я был от­правлен в Сеуту на корабле, везшем соль. Мы прибыли туда 1 июня 1788 г.

За 34 года много чего произошло ... Во мне тепли­лась надежда вернуться на родину. После потрясения, произведенного революцией во Франции, стало очевид­ным, что в отношениях между Америкой и Испанией должны произойти перемены. В Сеуте появились новые арестанты, эхо событий в Европе докатывалось и до мест нашего заключения. В 1820 г. кортесы постановили, что все американцы (жители американских колоний. — С. С.), осужденные по политическим мотивам, должны быть от­пущены на свободу, им было обещано 10 песо в день и возвращение на родину за государственный счет. Все аме­риканцы воспользовались этим декретом и обрели свобо­ду... кроме меня. Судья Антонио Гарсиа заявил, что меня это не касается, так как мое дело проходило не через кортесы, а через Совет по делам Индий... Нако­нец, под предлогом лечения мне разрешили выехать в Кадис, там был рядом Гибралтар, откуда нетрудно до­браться и до Америки.

Полтора года ждали мы удобного случая... 3 авгу­ста 1822 г. мы отправились к берегам Южной Америки, навсегда покинув Испанию... Через 70 дней плавания я прибыл в Буэнос-Айрес, здесь ко мне протянулись руки моих уже независимых братьев, чтобы обнять меня...» (3, 879-906).

15 мая 1825 г. Хуан Баутиста Тупак Амару напра­вил письмо выдающемуся деятелю войны за независи­мость Симону Боливару. Для этого был прекрасный по­вод — после битвы при Лякучо в декабре 1824 г. родина автора мемуаров — Перу, сбросила бремя испанского ко­лониализма, стала наконец свободной. «Если долг друзей родины инков, память о которой так близка и дорога мне, принести поздравления герою Колумбии и освобо­дителю многочисленных стран Южной Америки, мое серд­це, полное ликования, радуется этому вдвойне. Я прожил до 86 лет в тяжких скитаниях, на грани жизни и смерти, чтобы увидеть наконец завершение того великого и спра­ведливого дела, которое принесло нам радость обладания правами и свободой; к ней стремился и дон Хосе Габ­риэль Тупак Амару, мой нежный и обожаемый брат, му­ченик перуанской империи, его кровь оплодотворила эту землю и вырос на ней богатый урожай, собранный му­жественной рукой великого Боливара» (3, 908).

Хосе Габриэль Тупак Амару, восставший Инка, шаг­нул в XIX в. вместе со своими потомками и последова­телями. Среди продолжателей начатого им освободитель­ного дела оказались и его враги, в том числе и такой могущественный, как уже известный читателю знатный индейский касик дон Матео Пумакава. Логика историче­ских событий заставила его принять сторону Тупак Амару.

Революция, происшедшая во взглядах этого некогда происпански настроенного индейского вождя, «чье рвение любовь и верность королю служили вечным примером другим индейцам испанских владений», необычайно на­глядна.

Прямая противоположность Тупак Амару по мировоз­зрению, Матео Пумакава являл собой не менее сильную личность, однако духовно порабощенную колонизатора­ми. Это был Тупак Амару наоборот, конформист до мозга костей, возглавивший ту часть индейских касиков, кото­рая порвала со своим народом и интересы испанской ко­роны защищала как свои собственные.

Чем занимался наш «антигерой» после казни Тупак Амару? В начале 1782 г. он представляет свидетельства о своих «подвигах» в дни восстания, в августе 1783 г. ему присваивают звание полковника ополчения, утверж­денное лично королем Карлом III. Вице-король Теодор де Круа преподносит дону Матео еще одну золотую медаль. В 1788 г. Пумакава отмечает коронацию Карла IV боем быков в своем селении Чинчерос. Затем следует очеред­ное повышение с соответствующим более высоким денеж­ным содержанием. Дону Матео оказывается большая честь: его избирают членом кабильдо Куско, на религиоз­ных праздниках он носит хоругвь с изображением патро­на города св. Яго. Итак, почет и процветание как награда за верную службу королю.

1808 г. Испания во власти наполеоновской армии. Куско, спасая имя «вернейшего города», собирает пожерт­вования королевскому дому. Матео Пумакава дважды фи­гурирует в списке жертвователей и вносит 2,5 тыс. песо! В середине 1809 г. в городах Ла-Пас и Чукисака нача­лись массовые антииспанские волнения. Но если при жиз­ни Тупак Амару, 28 лет назад, недовольными были ин­дейские общинники-крестьяне, теперь восстают жители городов, главным образом метисы и креолы. За прошед­шие 30 лет креольское освободительное движение разви­лось, окрепло и стало мощным фактором политической жизни. Восставшие отказались признать власть испанско­го короля, к тому времени пленника Наполеона, и образо­вали временную хунту. Навести порядок в восставшем районе колониальные власти доверили испанскому гене­ралу X. Гойенече и слуге короля — М. Пумакаве.

В результате карательной экспедиции ликвидирован­ные испанские органы власти в Верхнем Перу были вос­становлены. За столь неоценимую услугу Пумакава полу­чил звание бригадира, а в сентябре 1812 г. его назначи­ли президентом королевской аудиенсии в Куско. Это ли не предел всех желаний? В те годы при испанском дво­ре считали, что он «способен повелевать 40 тыс. индейцев одним лишь словом»[133].

3 августа 1814 г. в Куско произошел антииспанский переворот. Уроженцы Куско, креолы братья Ангуло, свя­щенник Габриэль Бехар захватили военный штаб и отда­ли приказ об аресте королевских чиновников. Была избра­на революционная хунта в составе трех человек, одним из ее членов стал... Матео Пумакава. Индейский ари­стократ, прижизненно увенчанный лаврами, образец верноподданничества, перешел в ряды противников авторитар­ной власти... Процесс сближения индейцев и креолов, начало которому было положено в 1780—1783 гг., за по­следовавшие три десятилетия углубился. Если в 1780 г. креолы в своем большинстве остались верными королю, то во время восстания 1814 г. в Куско уже креолы, братья Ангуло, возглавили освободительное движение. В лице М. Пумакавы они искали и нашли союзника, представлявшего интересы индейцев, и выступили с ним единым фронтом.

Какие же события происходили в это время в других частях колониальных владений Испании? В Новой Испа­нии, Венесуэле, Новой Гранаде, Ла-Плате шли ожесточен­ные бои против испанской правительственной армии, война за независимость была в самом разгаре. В январе 1813 г. объединенные провинции Ла-Платы провозгласи­ли отделение от Испании, сформированная под Тукуманом Северная армия патриотов вела наступление против армии испанцев, защищавшей Верхнее Перу. Вторая Ве­несуэльская республика под руководством Боливара в июле — декабре 1814 г. сражалась с превосходящими ка­рательными силами испанцев. В августе 1814 г. в про­винции Мендоса генерал Хосе де Сан-Мартин приступил к подготовке армии для освобождения Чили и Перу, где были сосредоточены главные силы роялистов. В Чили уже действовала патриотическая армия под руководством Бернардо О’Хиггинса. Вот о каких союзниках мечтал 35 лет назад индейский вождь Тупак Амару.

Индейская Сьерра, обширные высокогорные плато ви­це-королевств Перу и Ла-Платы, составляли глубокий тыл, где еще сильны были позиции испанской короны. Восстание в Куско лишало испанцев последней опоры. 30 октября 1814 г. М. Бельграно, командующий Север­ной армией Ла-Платы, боровшейся за освобождение Верх­него Перу, прислал в Куско письмо с призывом «объеди­нить действия обеих армии и гнать испанцев до Кальяо»[134].

Матео Пумакаве доверили ответственную задачу — обеспечить южные подступы к Куско, взять крупный центр — город Арекипу и принудить к сдаче рассеянные по другим городам отряды испанского ополчения. Продав часть своего имущества для покупки оружия и припа­сов, во главе пятитысячного войска Пумакава выступил на юг. 9 ноября 1814 г. он наголову разбил испанские силы, под Арекипой, вошел освободителем на улицы го­рода. Отсюда М. Пумакава направил послание вице-ко­ролю X. Абаскалю в Лиму с предложением прекратить кровопролитную гражданскую войну, поскольку «новая система основательно упрочивается в Америке»[135].

Однако закрепить военный успех не удается: на по­мощь Арекипе перебрасывается отряд полковника X. Ра­миреса, оборонявший Пуно. Уклонившись от открытого боя, М. Пумакава оставляет Арекипу и становится лаге­рем около Сикуани. Здесь, как мы помним, в январе 1782 г. был подписан знаменитый «мир» с Диего Тупак Амару. Здесь, в этих памятных местах, разворачивались драматические события индейского восстания 1780—1783 гг. Только тогда М. Пумакава сам преследовал повстанцев, теперь правительственные отряды охотились за ним.

6 марта 1815 г. М. Пумакава направил X. Рамиресу письмо: «Как можно оставаться верным королю, которого больше не существует, как можно подчиняться его ука­зам и содержать в тяжких цепях рабства несчастного униженного американца?» — писал он и предлагал X. Ра­миресу сдать оружие без боя и перейти на сторону пат­риотов. Но позиции роялистов оставались еще сильны.

9 марта 1815 г. на берегах реки Айявири произошло решительное сражение. У М. Пумакавы было 30 тыс. сол­дат и 40 пушек против 1300 солдат и 6 пушек X. Рами­реса. Превосходство сил патриотов повергло в уныние роялистов. Неожиданно для самого себя X. Рамирес вы­играл бой, умело организовав наступление. 75-летний Ма­тео Пумакава потерпел первое и последнее поражение в своей жизни. Военный совет роялистов, собравшийся в Сикуани, обвинил его в том, что «он собирался идти при­ступом на Лиму и довести до конца дело освобождения». Приговор скорый и обычный — повесить и четвертовать был приведен в исполнение 17 марта 1815 г. Немного спустя казнили и других вождей восстания.

Так закончилась жизнь одного из значительных руко­водителей патриотического движения 1814—1815 гг. в Куско, тесно связанного с освободительной борьбой пат­риотов в других частях Южной Америки. Однако по­требовалось еще долгих девять лет ожесточенной борьбы с роялистами, прежде чем «вернейший город Куско» стал наконец свободным. Это произошло в декабре 1824 г. пос­ле битвы патриотов с роялистами на поле Аякучо. Между казнью Тупак Амару и днем, когда солдаты маршала Хосе Антонио де Сукре прошли по улицам Куско, про­легла напряженная, богатая историческими событиями эпоха.

Какие же плоды принесла эта знаменательная победа — свержение испанского колониального гнета — миллион­ным индейским массам Перу, Боливии, Аргентины?

Передовые деятели войны за независимость, такие как Хосе де Сан-Мартин, Симон Боливар, Мануэль Бельграно и другие, хорошо сознавали, сколь велик вклад ин­дейцев в материальную и духовную культуру латиноаме­риканских стран. В июле — октябре 1816 г. в Тукумане горячо дебатировался вопрос о переносе столицы в глубь Перу и о восстановлении «древней монархии инков». 6 июля 1816 г. М. Бельграно заявил, что, по его мне­нию, «формой правления, наиболее соответствующей про­винциям Ла-Платы, была бы умеренная монархия под названием «Династия инков», так как восстановление это­го дома, столь грубо лишенного трона, было бы справед­ливым делом»[136].

К мысли о том, что династия инков должна пред­ставлять и олицетворять национальную независимость, М. Бельграно возвращался не раз. «План поставить во главе Инку» казался замечательным и X. де Сан-Марти­ну. В одной из прокламаций от 6 июля 1816 г., обра­щенной к народам Перу, говорилось: «Скоро будет вос­становлена Династия инков, и мы увидим на троне при древнем дворе в Куско законного наследника короны!»[137]. Неутомимый поборник освобождения испанских колоний Франсиско де Миранда также одно время представлял будущее политическое устройство колоний в форме кон­ституционной монархии во главе с наследственным импе­ратором — Инкой.

Нужно признать, что упомянутые проекты, отдавая дань исторической традиции, были утопичны по самой своей сути и совершенно игнорировали конкретную со­циально-экономическую действительность в молодых ла­тиноамериканских республиках, которые возникли на раз­валинах испанской колониальной системы. Этим деклара­циям суждено было остаться на бумаге.

В ходе войны за независимость наиболее радикально настроенные ее лидеры предприняли попытку провести демократические реформы для улучшения положения ин­дейских народов. Упразднялось само название «индейцы» и их уравнивали в правах с другими гражданами. 27 ав­густа 1821 г. Сан-Мартин издал декрет: «Впредь не на­зывать коренных жителей ни индейцами, ни туземцами: они — дети и граждане Перу и должны именоваться пе­руанцами». Следующий декрет объявлял об уничтожении миты, всех видов долговой кабалы и личной службы, а также позорной подушной подати трибуто — символа угнетения[138]. Симон Боливар также издал несколько по­добных декретов на территории Республики Боливии, быв­шего Верхнего Перу: он отменил подушный налог на индейцев, запретил миту, принудительный труд индейцев на строительстве дорог и церквей, в поместьях, впредь все заработки должны были выплачиваться индейцам деньгами на условиях предварительно заключенных с ни­ми договоров и т. д.

Большая часть вышеназванных революционно-демо­кратических декретов была отменена вскоре после окон­чания войны за независимость. Креольская олигархия — это зловещее и могущественное детище феодально-абсо­лютистской Испании — вот кто пришел на смену С. Боли­вару и X. де Сан-Мартину. Буржуазные правительства латиноамериканских государств в течение всех последую­щих лет проводили по отношению к миллионному индей­скому населению политику колониального угнетения в ее худшем варианте.

Сами индейцы не смогли выступить как самостоятель­ная политическая сила в войне за независимость, руковод­ство которой находилось целиком в руках креолов.

X. Мариатеги писал по этому поводу, что индейцы оста­вались в значительной части аморфной, социально неор­ганизованной массой. Они еще не превратились в кре­стьянский класс, проникнутый революционным духом и отстаивающий свое право на землю, им не хватало связей в национальном масштабе и поэтому они не могли опре­делить своей судьбы[139]. Показательно, что в годы войны индейские массы не выдвинули вождя, который сформу­лировал бы социальные и политические требования индей­цев. Тупак Амару был мертв, многочисленная плеяда его соратников была уничтожена.

Латиноамериканские страны стали независимыми, од­нако в них по-прежнему не нашлось места для индей­ских народов. Именно это обстоятельство имел в виду X. К. Мариатеги, когда писал в 1928 г.: «В нашем на­роде бок о бок существуют, так и не слившись и не до­стигнув взаимопонимания, аборигены и конкистадоры... Как и в эпоху вице-королевства Республика Перу сей­час — это республика колонизаторов, а не коренного на­селения. В формировании нашей национальности и ее ин­ститутов стремления и интересы 4/5 населения не игра­ют почти никакой роли»[140].

Так продолжалось и до недавнего времени.

[129] Lewin В. La resurreccion de Tupac Amaru, p. 96—97.

[130] Cornejo Bouroncle J. Op. cit., p. 552.

[131] Memorias del hermano de Tu­pac Amaru escritas en Buenos Aires. Prologo de Alfredo Varela. Buenos Aires, 1976, p. 65.

[132] Текст воспоминаний Хуана Баутисты Тупак Амару при­водится со значительными сокращениями.

[133] Hamann de Cisneros S. Op. cit., p. 95.

[134] Ibid., p. 115.

[135] Ibid., p. 136.

[136] Cornejo Bouroncle J. Op. cit., p. 12.

[137] Ibid., p. 13.

[138] См.: Lipschutz A. Op. cit., p. 58—59.

[139] См.: Мариатеги X. К. Указ. соч., с. 79—80.

[140] Там же, с. 143.