Солнце и месяц

Там, где берут начало воды Кулуэны, жил некогда Рити, бог солнца. Есть в тех местах большая деревня, в ней-то и родился Рити. Обширные леса и саванны, что окружают эту деревню, считаются ныне его владениями. Сам Рити — сын ягуара Ницуэнгле, великого вождя, подданные его это — олени, ягуары, дикие кабаны, словом — все животные твари, обитающие на земле.

Что же касается истории Рити, то вот она.

Как-то раз один человек но имени Куаитун пошел в лес поохотиться и поискать волокно на тетиву для своего лука. Путь его лежал далеко. На закате он заметил, что кто-то крадется за ним по пятам. Он до смерти испугался, когда увидел перед собой Ницуэнгле и его слуг. Куантун сразу понял, что они хотят растерзать его, и крикнул Ни­цуэнгле:

— Пощади! Дома у меня есть две красивые дочери, я отдам тебе в жены обеих!

Слова эти понравились Ницуэнгле.

— Не трогайте его! — велел он слугам и вместе с ними вернулся в свое селение.

До дома Куантун добрался поздно ночью, печальный и озабоченный. Он чувствовал усталость и лег в гамак, но сон так и не пришел к нему. Утром он позвал дочерей и поведал им все, что с ним приключилось. «Ницуэпгле и его народ хотели пожрать меня, — сказал Куантун, — и мне не оставалось ничего другого, как пообещать доче­рей ягуару». Но девушки, поспешил он прибавить, станут женами великого вождя, самого повелителя ягуаров. Он, закончил Куантуп, условился с Ницуэнгле, что пошлет своих дочерей в Фауку — так называлась деревня, где Рити позже появился на свет; стоит же она у самых исто­ков Кулуэны.

Узнав обо всем этом, девушки опечалились.

— Фауку так далеко, — сказали они. — Мы не хотим туда. Мы не в силах оставить родное селение... Нам не пережить разлуки...

Куантун послушал их причитания, не стал настаивать и лег спать. Улеглись в свои гамаки и девушки, но долго еще дрожали от страха — ведь отец хотел отослать их в такую даль!

Куантун поднялся чуть свет, взял топор и пошел в лес. Домой он вернулся с двумя толстыми, тяжелыми бревнами. И немало дней потратил на то, чтобы вырезать из них женские фигуры. У них не хватало лишь глаз, ушей, рта и других отверстий. На закате он спрятал де­ревянных женщин в надежное место и лег спать. Так, в тайне от всех, работал он день за днем — вырезал, сверлил и обтесывал дерево. Наконец все, в чем нуждались деревянные девушки, чтобы походить на людей, — глаза, рот, нос, ногти и прочее — было готово. Тогда Куантун устроил в хижине, возле своего гамака, перегородку, та­кую плотную, что ни один любопытный взгляд не мог че­рез нес проникнуть. Жена его и дочери ни о чем не догадывалась. Один только Куантун каждый день любовался своими деревянными, красавицами, которых прятал за перегородкой.

Однажды ему пришло в голову смастерить три скамьи, чтобы и сам он и обе деревянные девушки могли на них отдыхать. Покончив с делом, он, как обычно, лег спать. Когда же он вошел, на следующий день за перегородку, то увидел уже не двух девушек, а целых пять! Оказывается, едва стало светло, обе деревянные девушки проснулись, уселись на свои скамьи, и тут скамьи тоже превратились в девушек. Теперь всем девушкам не хватало лишь волос, зубов да набедренных повязок.

Вне себя от радости, Куантун поспешил в лес, нарвал там листьев пальмы бурити и сделал из них пять приче­сок. Он надел их девушкам на головы. Но белые волосы были им не к лицу. Куантун решил подыскать что-нибудь покрасивее. Он взял стебли кукурузы, скрепил их озер­ными водорослями и приладил девушкам па головы. Эти волосы показались ему вполне сносными.

Но нужно было еще наделить девушек зубами и снаб­дить набедренными повязками. Опять Куантун пошел на поиски и долго не возвращался. Наконец он принес де­вушкам зубы, вырванные у рыбы пираньи. Сначала ему казалось, что такой выбор удачен, — ведь у этой речной разбойницы самые острые зубы на свете. Но скоро девушки захотели есть. Он дал им рыбы и со страхом уви­дел, что они поедают рыбу сырой. Это никуда не годилось и Куантун снова пустился в путь. Теперь он принес какие-то твердые камешки — наверное, осколки кремня. Он вставил камешки на место зубов пираньи и велел девушкам улыбнуться, но опять остался недоволен: новые зубы были совсем черными. Тут Куантун вспомнил о твер­дых и молочно-белых косточках плодов маигабы. Он на­брал этих косточек и вставил их в рот девушкам. И когда девушки улыбнулись, он пришел в восторг: зубы полу­чились хорошие — крепкие и белые.

Оставалось только прикрыть чресла девушек. Куантун вспомнил об одном лесном дереве, из коры которого он однажды приготовил отличное лыко. Он надрал этой коры, сделал из нее набедренные повязки — такие носят еще и поныне — и роздал их девушкам.

Теперь деревянных девушек нельзя было отличить от настоящих, и Куантун рассказал им, что хочет отправить их в деревню Фауку и выдать там замуж. Две из них должны были стать подругами Ницуэнгле, повелителя ягуаров, остальным же надлежало склонить к браку кого-нибудь из его подданных. Пусть готовятся они, сказал Куантун, отправиться на следующее утро в дорогу.

Всю ночь не умолкали крики совы Туку-туку, кото­рую Куантун держал у себя в доме. Днем Куантун во­шел за перегородку, женщины удивленно спросили его, почему Туку-туку все время кричит. Только тут Куан­тун понял, что забыл отправить их на заре в путь. Тогда он приказал девушкам быть готовыми к рассвету следую­щего дня.

Когда стало светать, сова закричала снова, Куантун под­нялся, вошел за перегородку, свернул гамаки девушек, дал им в дорогу меда, маниоки и велел идти. Девушки двину­лись к истокам Кулуэны и скоро пропали в саваннах.

К полудню солнце стало припекать, ветер же почти стих, и девушкам захотелось пить. Неподалеку поблескивало большое озеро. Путницы подошли к озеру, и первая отпила глоток, но вода была горькой, и она ска­зала подругам, чтобы те не пили. Все же одна из девушек не послушалась, присела па корточки и тут, поскольз­нувшись, упала. Тело ее было на суше, плечи же и го­лова погрузились в озеро. Девушке поневоле пришлось наглотаться воды. Прошло немного времени — и она умерла.

Теперь подруги остались вчетвером; печальные, про­должали они свой путь. Когда стало темнеть, они нашли укромную поляну, расположились там на ночлег и на­утро, освеженные сном, отправились дальше.

Они прошли уже немало, когда навстречу им попался тапир в образе человека.

- Куда путь держите? — спросил он.

- Мы идем в Фауку, — простодушно отвечали девуш­ки. — Две из нас предназначены в жены Ницуэнгле.

Тогда тапир указал им дорогу.

— Идите все прямо, никуда не сворачивайте, и вы придете как раз в Фауку.

Девушки зашагали было дальше, но тапир захотел лечь с кем-нибудь из них. Уединиться с ним согласилась лишь одна. Тапиру, однако, не повезло: его мужская сила была столь велика, что девушка раскололась пополам. Только тут тапир увидел, что она сделана из дерева. Он очень удивился и скрылся в зарослях.

Горько плача, пошли своей дорогой три оставшиеся девушки: смерть подруги не выходила у них из головы. Но вскоре им повстречался зимородок в образе человека.

- Куда держите путь? — спросил зимородок.

- В Фауку. Две из нас предназначены в жены Ни­цуэнгле.

- Идите все прямо, никуда не сворачивайте, — сказал зимородок. — Вы придете как раз в Фауку.

И он угости подруг рыбой; в обмен он, однако, по­требовал, чтобы одна из них легла с ним. После этого девушки двинулись дальше.

День проходил за днем, пути их все не было видно конца. Однажды встретился им хорек, стороживший улей. Хорек увидел девушек, принял образ человека и спросил:

— Куда путь держите?

— В Фауку. Две из нас предназначены в жены Ницуэнгле.

- Идите все прямо, — посоветовал хорек, — и никуда не сворачивайте. До Фауку еще два дня пути.

И, указав дорогу, хорек спросил:

- Не хотите ли отведать меду?

- А где же твой мед? — удивились девушки.

- Вот в этой колоде. — И хорек угостил путниц ме­дом. Взамен он, однако, потребовал, чтобы одна из деву­шек легла с ним.

Потом девушки пошли своей дорогой и с возмущением заговорили о том, что каждый встречный непременно но­ровит лечь с которой-нибудь из них. Нельзя, чтобы дальше шло так, решили подруги. Рядом росла большая пальмо­вая роща, и одной из девушек пришла мысль укрепить набедренные повязки жгутом из шелковистых листьев пальмы бурити; тогда, сказала она, им не придется более ложиться с кем попало. Сказано — сделано: девушка влез­ла на пальму и срезала вершину дерева, чтобы затем до­быть из молодых листьев шелковистое волокно. Срезанная часть свалилась вниз и встала торчком. Девушка стала спускаться на землю, сорвалась, упала животом на за­остренный конец и скоро умерла.

Теперь из пяти подруг в живых осталось только две. Они поплакали, потом свили из волокна бурити жгут, укрепили им свои набедренные повязки и двинулись к Фауке.

На пути им попалась река с прозрачной водой. Де­вушки собрались выкупаться, но увидели, что кто-то при­ближается к ним. Они влезли на первое попавшееся дерево и притаились в его ветвях. Вскоре из чащи показалась аистиха. Она, как видно, пришла за водой, потому что несла на голове выдолбленную тыкву. Аистиха оку­нулась в воду, потом наполнила водой тыкву и стала любоваться своим отражением. Когда черед дошел до ног, она пришла в восторг, позабыла обо всем на свете и во весь голос стала расхваливать себя. В этот миг на спину одной из девушек сел слепень. Она, разумеется, согнала его — ведь укус слепня не слишком приятен. Тогда сле­пень набросился на аистиху, которая все еще продолжала красоваться и любоваться собой. Он так больно укусил бедную птицу, что та уронила сосуд с водой, сосуд уда­рился о землю и раскололся пополам. Убитая горем аистиха поплелась домой, а там ее ждал рассерженный муж. Сладко ли ей пришлось, судите сами.

Девушки же тем временем выкупались и продолжали путь. Скоро они дошли до развилки и заспорили, по какой дороге идти.

- Пойдем влево, — сказала одна

- Нет, пойдем направо, — сказала другая.

Пока они пререкались, к ним подошел койот в обли­чье человека.

— Иди налево, — сказал он первой. — Иди направо, — велел он другой. — И обе вы придете куда нужно.

Каждая из девушек послушалась и двинулась по той дороге, которую указал ей койот. Вторая в конце концов попала в селение койотов, первая же благополучно до­шла до Фауку.

Едва она вступила в деревню, как там поднялась су­матоха. Ницуэнгле приблизился к пришедшей и спросил:

— Кто ты, о женщина?

- Куантун посылает меня тебе в жены, — отвечала та и слово в слово повторила историю, которую слыша­ла. — Я дочь Куантуна, — сказала девушка в заклю­чение.

- Но где же твоя сестра? — удивился Ницуэнгле. — Куантун обещал мне двух дочерей!

- Сестра держит путь в селение койотов.

- Как посмела она не прийти вместе с тобой? — гневно вскричал Ницуэнгле.

Не мешкая, он схватил лук и колчан со стрелами и вместе с двумя слугами поспешил к селению койотов. Там он выпустил стрелу со свистком. Девушка, которую он искал, услышала свист: стрела воткнулась у входа в ее хижину. Она вытащила ее и спрятала. Идя по следу стрелы, Ницуэнгле нашел свою вторую невесту. Он взял ее на руки и сказал:

— Твой отец предназначил тебя мне в жены. Пойдем же со мною в Фауку.

Ницуэнгле принес девушку к себе и повесил для нее гамак. Потом он велел ей напечь лепешек из маниоки, сам же лег спать. Он был доволен, что заполучил разом двух жен, и отдавал должное каждой из них. Но лишь та, что пришла в Фауку первой, понесла от него.

Через несколько месяцев она отяжелела, и ей стало трудно ходить за маниокой. Настал день, когда Ницуэн­гле пришлось самому идти в поле.

Женщина же осталась дома и стала прясть пальмовое волокно. Неподалеку мать Ницуэнгле сгребала в кучу кости и мусор. Несколько костей — по правде говоря, до­вольно много — она оставила на земле. Жена Ницуэнгле возмутилась ее неряшливостью и с презрением плюнула себе под ноги. Свекровь, увидя это, очень рассердилась,

— Это ты, ты развела здесь грязь! — закричала она. — Постой же, сейчас я тебе покажу!

И, недолго думая, она убила свою невестку. Вскоре она бежала из деревни. Больше ее никто не видел.

Когда домой вернулась вторая жена Ницуэнгле, тело ее сестры лежало возле хижины; заметно было, что во чреве убитой находятся двое детей. Она горько заплакала и плакала не смолкая до тех пор, пока не возвратился Ницуэнгле.

Между тем пришла муравьиха Лавапе, лесная аку­шерка. Она хорошо справилась со своим делом. Детей, и в самом деле, оказалось двое. Первым на свет появился Рита, бог солнца, за ним родился Уне, бог луны.

Ницуэнгле же возвратился домой и долго думал, как лучше похоронить жену, но ничего не придумал и поло­жил ее на крышу хижины.

Рити и его брат росли не по дням, а по часам. Но они по-прежнему были печальны и целыми днями лили слезы. Однажды вторая жена Ницуэнгле прикрикнула на пле­мянников.

— И откуда у вас столько воды берется? Сейчас же перестаньте реветь!

Дети, однако, ничего не ответили. Тогда тетка попро­сила их сбегать на поле куропатки Тинаму и набрать там земляных орехов.

Близнецы сделали, как им было велено. Но когда они рылись в земле, пришла хозяйка поля, куропатка Тинаму, Она очень рассердилась и прогнала незваных гостей прочь. Вырастить орехи ей стоило большого труда, кричала Ти­наму, и поэтому они принадлежат ей одной.

Дети забились в кусты, и Тинаму услышала, как Рити сказал брату:

- Послушай, давай убьем ее!

- Не болтайте чепухи! — поспешно закричала Тина­му. — Идите сюда, ешьте орехов досыта и берите с собой, сколько унесете.

— Но не ты ли прогнала нас? Не ты ли сказала, что орехи принадлежат тебе одной? — Тут Рити схватил птицу за шею и принялся угощать ее колотушками.

- Послушай, — взмолилась Тинаму, — послушай, я хочу сказать тебе что-то важное. Твоя бабушка убила твою мать! Женщина, что живет с тобою в хижине, при­ходится тебе теткой, а не матерью! Мать же твоя лежит мертвая на крыше, а бабка, которая убила ее, живет далеко отсюда, у Большой Воды!

Тут братья залились слезами: Рити в сердцах швырнул куропатку в траву. От побоев шея бедной Тинаму стала совсем тоненькой, а гузка опустилась к самой воде. Ти­наму и теперь живет в полях и пугается малейшего шороха.

Близнецы вернулись домой и плакали без конца.

— Перестаньте же реветь! — крикнула им тетка.

На этот раз мальчики открыли причину своих слез.

— Ты не мать нам, — сказали они. — Нашей матери нет на свете, бабка убила ее.

В тот же день близнецы покинули деревню и пусти­лись разыскивать бабку. Много-много дней провели они в пути и наконец пришли к большому озеру. На берегу стояла ветхая и грязная хижина. По углам хижины юти­лись змеи, по полу прыгали блохи, а под крышей гнезди­лись шершни. Сначала Рити кликнул Акауа, ястреба-хо­хотуна. Он прилетел в ту же минуту и пожрал всех змей до единой. Вслед за ястребом на помощь пришел тапир — всех блох он унес на своих боках. Потом настал черед белоклювого дятла: он сел на крышу и склевал шершней одного за другим.

Скоро вернулась и старуха. Она прикинулась доброй: усадила мальчиков в гамак и стала болтать с ними о том да о сем, словно была с ними в большой дружбе. Когда она остановилась, чтобы перевести дух, Рити ей сказал:

- Это ты убила нашу мать!

- Кто же она такая, ваша мать? — прошамкала ста­руха. — Я живу в этой хижине с давних пор, но о вашей матери и слыхом не слыхивала. Она, должно быть, умерла от лихорадки...

- Куропатка Тинаму рассказала нам, что ее убила ты! — в один голос закричали близнецы.

С этими словами они набросились на старуху и били ее, пока она не испустила дух. Когда старуха перестала шевелиться, Рити приказал своему брату-месяцу:

— Беги в деревню и принеси огня!

Месяц прибежал домой и схватил горящую головню. Но тетка спросила его:

— Где ты оставил брата? И зачем тебе огонь?

— Мы будем жечь шершней! — крикнул в ответ месяц.
Потом он во весь дух побежал обратно. Рити ждал возле хижины, и месяц передал ему головню. Они по­дожгли хижину, а потом кинули в огонь старухины пожитки. Когда мертвая старуха очутилась в пламени, кости ее стали разлетаться в разные стороны; одну или две швырнуло так далеко, что Рити испугался, как бы кости не ушибли его брата, и спрятался вместе с ним за дерево. Огонь продолжал бушевать, бревна потрески­вали. «Тик! Тик!» - выпрыгивали из огня старухины ко­сти. Уне, бог луны, долго крепился, но любопытство его одолело, и он высунул голову из-за дерева. Как раз в эту минуту костер, выстрелил еще несколькими костями, они разлетелись куда попало, и одна оторвала месяцу нос. Напрасно Рити пытался приладить его обратно. Месяц, к его великому отчаянию, умер. Носа же у него нет и поныне — это особенно заметно в ту пору, когда месяц только показывается из-за горизонта.

С тяжелым сердцем возвратился Рити домой и объ­явил, что хочет похоронить мать. Он снял ее тело с крыши и положил перед дверью хижины. Потом он смазал рану матери целебной мазью и тут заметил, что убитая слегка шевельнулась.

— Мама! — позвал он.

- Ах... — еле слышно произнесла мать. — Что случи­лось, сынок?

- Мама не умерла, она жива! — воскликнул Рити и от радости простерся перед нею ниц. Тут он нечаянно нанес матери такой удар в грудь, что она и в самом деле умерла.

Хоронить ее пришли три приятеля: полосатый шер­шень, жук Феулури и броненосец. Они выкопали могилу, опустили в нее тело и засыпали его землею. С тех пор они остались жить в земле, рядом с могилой.

Опечаленный смертью матери, Рити не находил себе места. Но время шло, и Рити подрастал. Настал день, когда он попросил у Ницуэнгле лук и стрелы, сказав, что пойдет на охоту. Ницуэнгле велел своим сородичам сде­лать лук и стрелы. Рити, однако, отнес оружие в лес и там припрятал. Через несколько дней он потребовал связку боевых дубин. Ницуэнгле, понятно, удивился, зачем сыну нужно столько оружия, но Рити сказал, что прежнее пришло частью в негодность, частью затерялось в лесу.

Потом Рити спалил бамбуковую рощу и стал тайком подсыпать тетке в пищу золу, что собрал на месте пожара. Через несколько месяцев женщина понесла, С каждым днем она тяжелела все больше. Скоро живот ее стал огромным, и Рити понял, что она беременна племенами воинственных индейцев. С этой минуты Рити ни днем, ни ночью не переставал размышлять, как лучше истребить сородичей Ницуэнгле. А когда замысел у него созрел, он пришел к тетке, отозвал ее в сторону и рассказал все. Вначале она удивилась, но потом пообещала, что едва начнутся схватки, она известит племянника. Они условились, что сразу уйдут в лес и Ницуэнгле ни о чем не узнает.

День проходил за днем. Рити взрослел, коротая время в играх с тапиром, и тело его крепло. И все больше луков, стрел и дубин делали для него сородичи Ницуэнгле. И вот настал час, когда тетка призвала его к себе. Живот при­чиняет ей такую боль, сказала она, что индейцы, наверно, недолго заставят себя ждать. Так оно и было — к вечеру следующего дня Рити повел тетку в лес. Ницуэнгле нездоровилось, и он не мог пойти за ними.

Индейцы вышли из чрева матери на закате. Когда родились индейцы шукаррамаэ, Рити дал им луки и стре­лы; индейцев племени суйя наделил он бамбуковыми трубками, а племени кайяпо подарил дубины. Так он роз­дал все оружие, которое хранил в лесу. Когда же все вооружились, Рити сказал тетке:

— Наконец свершилось! Теперь ты можешь с миром вернуться в селение. Вы же останьтесь здесь, — обратился он к индейцам, — и ждите, пока я вернусь.

Рити велел тетке опереться на него и повел ее в се­ление. По дороге набрели они на нору, где жила чета сумчатых крыс, и каждый взял из норы по детенышу. Дома женщина показала детенышей сумчатой крысы мужу и сказала, что у нее родилось множество детей, но все были похожи на этих. Удивление Ницуэнгле было бес­предельным.

Рити между тем возвратился к воинственным индей­цам.

— Ночью трудно разить врага, — сказал он. — Но едва станет светло, вы нападете на Фауку. На заре я подам вам знак.

Все произошло, как задумал Рити. Рано утром Рити собрал вместе индейцев кайяпо, тикао, шукаррамаэ, суйя и все остальные племена и дал сигнал к нападению. Перед этим, он, однако, усадил Ницуэнгле на тетиву своего лука и забросил его на небо. Он не хотел, чтобы вождь ягуаров пал от рук индейцев кайяио. Битва длилась много часов. В ней пали слуги Ницуэнгле, а все ягуары были перебиты стрелами. Спасся от смерти только агути — золотистый заяц: он ухитрился проскользнуть между ног у воинов племени кайяио.

Когда все было кончено, Рити увел воинственных ин­дейцев в те места, где они живут до нынешнего дня. Он расселил их в лесах, что окружают реку Шингу, на про­странстве от истоков Кулуэны до рек Кулисеу и дальней Морены — именно там стоит второе из подвластных ему поселений. Он наказал им не покидать лесов и вражду с другими индейскими племенами перемежать миром.

Потом Рити позвал оленя и велел отнести себя на небо. Но хотя олень и стал носиться по лугам взад и впе­ред, взлететь ему не удалось. Тогда Рити вознесся на небо на крыльях гарпии — могущественнейшего из орлов. В по­следний миг он убил цаплю Соко и взял ее с собою на небо, чтобы там было кому добывать рыбу для отца его, Ницуэнгле. Вот поэтому-то ночью на Млечном Пути, ря­дом с Ницуэнгле и его женой, можно увидеть и Соко.

Теперь вы знаете, откуда в лесах, что растут по бере­гам реки Шингу, взялись воинственные индейцы и почему они до наших дней нередко нападают на селения мирных индейцев.