Генуя

Таковы факты, таковы их истолкования. Однако ни документы, ни заманчивые гипотезы не дают ответа на самый существенный вопрос: по каким причинам Христо­фор Колумб покинул сан-стефанское предместье и ту сферу деятельности, в которой, как белки в колесе, кру­жились его предки, родичи и соседи. Мы вынуждены от­ветить словами самого Колумба: «В раннем детстве вступил я в "море и продолжаю плавать в нем и поныне, и таково призвание всякого, кто упорно желает познать тайны сего мира».

Но эти прекрасные слова были сказаны спустя три­дцать лет после того, как их автор ушел в море. Кое-какие «тайны сего мира» он за это время успел познать и успел приобрести вкус к дальнейшему их познанию. А в 1470 или 1473 году душу его вряд ли обуревали по­добные стремления. Пройдет еще десять долгих лет, прежде чем в ею сознании прорежутся первые контуры великого проекта плавания к берегам Дальней Азии за­падным путем. Только пять-шесть лет спустя он впервые окажется по ту сторону Геркулесовых столпов, да и путь из Генуи в Лиссабон он пройдет отнюдь не в качестве флотоводца.

Таласса. Виноцветное море. Таким оно виделось Го­меру. Но в крутую излучину генуэзского берега вписано было Маре ди аффаре — Деловое море. Из мутно-зеле­ных вод гавани рос сухой лес мачт, перекрестьями рей они тянулись к небу, корнями уходили в темные кора­бельные чрева.

Хлеб, сукна, пряности, шелк, вино, мясо, рыба, соль, шерсть, оливковое масло, квасцы, хлопок, рис, сахар, ин­диго, перец во вьюках, разные товары в бочках, ящиках» мешках, бутылях наполняли эти чрева.

Шаткие сходни плясали под ногами грузчиков, това­ры нагружались и разгружались, счет им велся на кантары, мины, штуки, связки, кипы.

Тайн не было. Были коносаменты, счета, накладные, были описи грузов. Были реестры барышей и убытков. Было Дело.

Путь в истинную Талассу, в безбрежье Море-Океана лежал через генуэзскую гавань. А дорога туда из запад­ных ворот сан-стефанского предместья вела через Ста­рую Геную.

И не случайно именно о ней, о Старой Генуе, а не о ее сан-стефанской окраине Колумб вспомнит в своих завещаниях. Трижды изменял он свою волю, трижды нотариусы скрепляли своими подписями волеизъявление высокого клиента, и всякий раз генуэзские параграфы этих деловых документов бывали выдержаны в весьма лирических тонах.

В 1498 году в свидетельстве об установлении майора­та в пользу своего старшего сына Колумб требовал от него «постоянно содержать в городе Генуе особу нашего рода, имеющего дом л жену, таким образом, чтобы оная особа могла вести вполне достойный образ жизни в го­роде, где был рожден он и откуда вышел в мир» (54, 240). (Выделено автором — Я. С.)

А ниже он вменял в обязанность своему наследнику «всегда и во всем споспешествовать благу и чести Гену­эзской республики».

За день до смерти, 19 мая 1506 года, Колумб отказал значительные суммы денег наследникам и потомкам тех генуэзских деловых людей, которые ему покровительство­вали в былые времена (54, 252).

Что же собой представляла эта Старая Генуя и ка­ким образом был с ней связан в юные годы Христофор Колумб?

Дом Колумба стоял у ворот Сан-Андреа, западного окна Сан-Стефано, прорубленного в Старой стене. А по ту сторону этой стены, в тесных ее обводах, сжата была Старая Генуя.

Площадь этого древнего городского ядра была 53 гек­тара, и на этом ничтожном клочке земли проживало свы­ше шестидесяти тысяч человек[9].

Плотность населения чудовищная. Раз в восемь боль­ше, чем в средневековом Париже, раз в тринадцать боль­ше, чем в Москве Ивана III.

В наши дни эталоном городской скученности считает­ся Манхаттан — старая, островная часть Нью-Йорка с ее бесчисленными небоскребами. Но в Манхаттане на один квадратный километр приходится 22 тысячи жителей, в Старой же Генуе эта цифра была впятеро выше!

Испанский путешественник Перо Тафур, посетивший Геную в 1435 году, писал: «Сей город уцепился за край­не скудную гору, нависшую над морем, и все дома, не говоря уже о башнях, здесь четырех- и пятиэтажные, а есть и более высокие, улицы же донельзя узкие, равно как и городские ворота» (120, 12—13).

«Улицы длинные и узкие, повозки на них не всегда можно разминуться, три пешехода, следуя плечом к плечу, с трудом проходят до здешним улицам». Так говорил другой странник, француз Жан д'Отон, побывавший в Генуе спустя шестьдесят лет (41, II, 209).

«И эти улицы очень темные, и они кажутся еще уже, ибо по обе их стороны перед лавками часть мостовой отгорожена канатами и цепями». Так в XVII веке писал местный хронист Андреа Спинола.

Впрочем, любые описания меркнут перед замечатель­ной панорамой Генуи генуэзского художника Христофора Грасси. Фрагмент из нее мы здесь приводим. Это Генуя 1481 года. Это город, который «жил стоя».

Город-купец, город-банкир, со своей биржей, с бесчис­ленными заведениями менял, повытчиков, нотариусов, с банкирскими конторами, лавками и с кварталом веселых домов, знаменитым Борделло ди Кастеллетто.

Сделки совершались в «Риппе», крытой галерее на границе гавани и города. Над «Риштой» возвышалось мрачное Палаццо ди Сан-Джорджо, резиденция могуще­ственной Комперы ди Сан-Джорджо, верховной коллегии первого по значению генуэзского банка.

Это палаццо было «главнее» Дворца дожей и Дворца генуэзской коммуны. На «волну» банка Сан-Джорджо настраивались денежные магнаты Севильи и Брюгге, Флоренции и Лондона. Civis Januae — генуэзский граж­данин, по закону обладал большими правами. Поподаны, люди низших сословий, входили наравне с представите­лями тугой мошны и родовитыми землевладельцами во все выборные органы республики.

Однако не они стояли у ее кормила. Генуей правили пятьдесят «могучих кучек». Пятьдесят «альберго». Каж­дое альберго было «республикой в себе», тесным объеди­нением родичей и клиентов главы знатного и влиятельно­го рода. Членов альберго связывали общие экономические интересы, перед этими стадными вожделениями кровные узы отступали на второй план. Альберго поглощали вы­ходцев из других семейств, если сие было выгодно клану, они принимали под свое покровительство иноземцев, растворяя всех неофитов в своей общности, подчиняя их своим целям.

Одни альберго представляли интересы земельной ари­стократии, таков был, например, клан Фьески, другие свя­зали себя с дальними генуэзскими колониями (так, клан Джустиниани монопольно владел Хиосом), третьи играли видную роль в морской торговле или в банковских операциях (по этой части выдвинулись кланы Дориа, Чентурионе, Спинола и Гримальди).

Но согласия и лада между этими альберго не было. Шла острая борьба, и в нее вовлекались городские низы, подчас не отдавая себе отчета в том, что таскают они каштаны из огня для синьоров Фьески или Дориа.

Каменные соты на панораме Христофора Грасси — это и есть скопление генуэзских альберго. Они легко раз­личимы: на переднем плане теснятся альберго кланов Спинола и Кампофрегозо. Каждый из них — сгусток узкобоких «небоскребов ».

К сожалению, на этой картине нижний ее край и свод­чатая «Ришт» срезают первые этажи зданий, а без них трудно себе представить Старую Геную. В лоджиях и галерейках нижних этажей ютились винные погребки — бодеги, лавчонки, склады, а в антресолях над торговыми помещениями жили их владельцы. Чаще всего то были постояльцы, которые арендовали цокольные этажи. Даже знатнейший из знатных род Дориа не гнушался сдавать внаймы «поддон» своего палаццо бакалейщикам и мяс­никам.

[9] Французский историк Ж. Эер писал, что в 1460 году в Ста­рой Генуе, то есть на территории, отгороженной древнейшей сте­ной 1155 года, насчитывалось 4200 домов, в среднем же в каж­дом доме проживало не менее 15 человек. В Сан-Стефано и Сан-Томмазо, застенных предместьях Генуи, обитало 25—30 тысяч го­рожан (72, 38—43).