Год утраченной надежды

Великий мореплаватель всегда вел необычайно скром­ный образ жизни. Он был умерен в еде, вина не пил, одевался как простой горожанин — сукно предпочитал бархату и шелку. Однако и на такую жизнь надо было ежемесячно тратить две-три тысячи мараведи, а за весь 1487 год королевская чета выплатила ему десять тысяч. Осенью же, когда Колумб стал часто бывать в до­ме своей возлюбленной, расходы его заметно возросли.

Должно быть, именно в эту пору он стал торговать книгами. Печатными изданиями; их Бернальдес называл libros de estampa — «тиснеными» книгами.

В Испании «тисненых» книг было тогда немного. Только в 1474 году в Валенсии некто Ламберто Пальмарт открыл первую в стране книгопечатню. В 1476 го­ду примеру Валенсии последовала Барселона, год спустя начали печатать книги в Севилье, в 80-х годах типогра­фии появились в Саламанке, Медине-дель-Кампо, Саморе, Бургосе, Мурсии, Толедо и Вальядолиде.

Севилья, крупнейший центр кастильской полиграфии, выпускала в год книг шесть-семь, тиражи в двести экземпляров считались огромными.

Правда, испанские книгопечатни с трудом выдержива­ли конкуренцию итальянских. В Андалузии книгочии охотно покупали болонские, римские, венецианские, фло­рентийские издания Цицерона, Вергилия, Горация, Таци­та, Тита Ливия, Плиния; немалый спрос был на Марко Поло, Страбона, Птолемея; география вошла в моду, ею увлекались даже знатные дамы.

Как это ни странно, королевская чета еще не осозна­ла, сколь опасна «тисненая» книга. Их высочества спо­хватились лишь в 90-х годах, и тогда сомнительные кни­ги разделили судьбу сомнительных христиан.

Вряд ли торговля «тиснеными» книгами приносила Колумбу большие доходы, невелик был круг библиофилов, и далеко не все они могли приобретать весьма дорогие итальянские и отечественные издания.

«Стационарных» книжных лавок в ту пору в Испа­нии не было. Продавец книг ходил из дома в дом и собирал «заявки» на новые книги.

Разумеется, такая торговля требовала немалой затра­ты энергии и сил. Поговорка «волка ноги кормят» в из­вестной мере относилась и к продавцам «тисненых» книг...

Очевидно, по книжным делам Колумб часто ездил из Кордовы в Севилью, и иногда его сопровождала Беатрис Энрикес Арана, которая была верной помощницей своего возлюбленного.

Двор Фердинанда и Изабеллы зимовал в Арагоне, ни­каких известий оттуда, по-видимому, не поступало, и в начале 1488 года Колумб напомнил о своем существо­вании португальскому королю Жуану II.

Либо в 1487, либо в первой половине 1488 года Ко­лумб узнал, что король Жуан год назад послал капитана-донатария азорского острова Тейшейра Фернана Дулмо на поиски таинственного острова Семи городов.

С этим Дулмо и жителем Мадейры Афонсо ди Иштрейто король действительно заключил в июле 1486 года соглашение, причем Жуан II дарил еще не открытый остров Семи городов «названному Фернану Дулмо, его наследникам и потомкам». А по дополнитель­ному соглашению, подписанному королем спустя 11 дней после основного, половина всех еще не открытых земель передавалась компаньону Дулмо, Афонсо ди Иштрейто, причем указывалось, что последний должен в течение 40 дней указывать путь к их берегам (32, 268—269).

Дальнейших сведений об этой экспедиции не имеется, и, возможно, Дулмо и Иштрейто вообще не выходили в открытое море.

Однако сообщения о новом предприятии Жуана II не могли не взволновать Колумба. Ведь его замысел был ведом королю Жуану II, и экспедицию Дулмо он мог рассматривать как попытку осуществить поиски запад­ного пути в Азию.

Жуан II на письмо Колумба отозвался быстро, при­чем ответ его был исключительно любезным. Он назвал Колумба «нашим особым другом» (nosso especial amigo), пригласил его в Португалию и заверил, что дозволит въезд и выезд из португальских владений.

Письмо король подписал 20 марта 1488 года и адре­совал его в Севилью. Слову короля Жуана II можно бы­ло верить. Бесполезных расправ он не совершал и по­кушаться на безопасность «особого друга» не собирался ни в 1485, ни в 1488 году.

Однако, получив это послание, Колумб не помчался в Лиссабон. Он решил еще раз попытать счастья при дворе королевской четы, благо приближалась весна и та­бор их высочеств уже отбыл на юг.

В конце марта или в начале апреля 1488 года Колумб прибыл в Валенсию, где по пути к границам Гранадского эмирата пребывал двор, а затем в свите короля и королевы последовал за ними в Мурсию и здесь находился до конца июня.

Единственным достижением третьей кастильской вес­ны была еще одна «получка». 18 июня 1488 года Колум­бу выдали по приказу королевской четы три тысячи мараведи.

В Мурсии он ровно ничего не добился, и, видимо, ему не удалось получить аудиенцию у Изабеллы и Ферди­нанда.

С конца июня 1488 года до мая 1489 года имя Ко­лумба ни разу не упоминается в кастильских документах.

И весьма возможно, что именно в это время он посе­тил Португалию, хотя о его вторичном пребывании в этой стране колумбоведы вели горячие споры, и многие из них полагали, что в 1488 году он в Лиссабоне не был.

До поры до времени историков приводило в недоуме­ние признание самого Колумба. В маргиналии № 23 к «Imago Mundi» Пьера д'Айи он отметил:

«В 88-м году, в декабре месяце, прибыл в Лиссабон Бартоломеус Дидакус [Бартоломео Диаш], капитан трех каравелл, посланных королем Португалии в Гвинею ради открытия земель, и сообщил светлейшему королю, что прошел 650 лиг, 450 на юг и 250 на север, вплоть до мыса, им самим названного Доброй Надеждой и лежащего в Агесинбе [Эфиопии]; по астролябии определили, что он расположен в 45 градусах за экватором и на расстоянии 3100 лиг от Лиссабона, а плавание это он описал и запе­чатлел из лиги в лигу и составил морскую карту, како­вую я видел воочию, и вручил ее светлейшему королю, а я при всем этом был (in quibus omnibus irrterfui)»[44].

Эту запись на полях «Imago Mundi» обнаружил Лас Касас. Она повергла его в величайшее изумление. Непре­рекаемый авторитет по части португальских открытий,

Жуан Барруш считал, что Бартоломео Диаш вернулся в Лиссабон в конце 1487 года. А в маргиналии № 23 стоя­ла невозможная дата — декабрь 1488 года.

Лас Касас вышел из положения таким образом: пу­тем сложных расчетов он попытался доказать, что в мар­гиналии фактически указан 1487 год. Однако в конце 1487 года Колумб был в Андалузии и никак не мог наблю­дать в Лиссабоне прибытие из африканского плавания Бартоломеу Диаша. Поэтому Лас Касас решил, что за­пись на полях «Imago Mundi» принадлежит Бартоломе Колумбу, благо почерки у братьев были сходными.

Концы с концами у Лас Касаса сошлись. Бартоломе Колумб мог быть в Лиссабоне в конце 1487 года. Он лишь в феврале 1488 года попал в Англию, где тщетно пытался убедить короля Генриха VH, сколь выгоден проект его старшего брата.

Триста пятьдесят лет историки полагали, что Бартоло­меу Диаш вернулся на родину в 1487 году, и примени­тельно к этой дате они истолковывали то немногое, что им было известно о португальских связях братьев Колумбов. Большинство исследователей полагало, что старший Ко­лумб вторично не посещал резиденцию Жуана II.

В 1900-х годах была открыта рукопись под странным названием «Esmeraldo de situ orbis» — «Изумруд мира земного». В начале XVI века эту книгу написал замеча­тельный португальский мореплаватель и космограф, друг Диаша_г Дуарте Пашеко Перейра. В «Изумруде мира зем­ного» содержались точнейшие сведения о плавании Диа­ша и об открытых им землях. И автор указывал, что Диаш возвратился в Лиссабон в конце 1488 года.

И Дуарте Пашеко Перейра был прав, это подтвердили кое-какие документы, найденные за последние десяти­летия.

Следовательно, Жуан Барруш ошибался, не в 1487, а в 1488 году Жуан II встретил в гавани Риштеллу, море­плавателя, который обогнул Африку и указал дорогу к берегам Индии.

А коли так, то все становится на свои места: Колумб мог быть очевидцем события, о котором упоминается в маргиналии № 23.

И проясняются причины повторного поражения Ко­лумба в Лиссабоне. В марте 1488 года Диаш плавал в гвинейских водах, и на успех его экспедиции еще нельзя было рассчитывать. Поэтому Жуан II и зазвал «особого друга» к себе в гости. Западный вариант пути в Индию, пусть даже сомнительный, представлял для короля изве­стный интерес.

Но в конце 1488 года Бартоломеу Диаш доставил коро­лю вести о великом открытии. Позади осталась южная оконечность Африки, было доказано, что за мысом Доб­рой Надежды берег Черного материка уходит на северо-во­сток, в сторону Индии.

Оставалось лишь пройти последний отрезок трассы Лиссабон — мыс Доброй Надежды — Индия.

Синица в руках лучше журавля в небе. Человек прак­тического ума, Жуан II сразу же отбросил проект Колум­ба, против которого в свое время столь основательно воз­ражали его эксперты. Отныне все свои надежды он свя­зывал с восточной морской дорогой в Индию.

И король прекратил дальнейшие переговоры с Колум­бом, дозволив ему вернуться в Кастилию.

Есть основания предполагать, что со своим «особым другом» Жуан II расстался крайне холодно.

Двадцать с лишним лет спустя, в связи с тяжбой Диего Колона, дал в качестве свидетеля показания один человек, которому известны были обстоятельства подго­товки* первого плавания Колумба. Он сообщил, что Ко­лумб незадолго до этого плавания, посетив Португалию, умолял короля Жуана II дать ему корабли и людей для совершения новых открытий. Однако король «его выдво­рил и плохо с ним распрощался» (quel Rey avia echado у despedido mal) (84, 45).

Нет худа без добра. Бартоломеу Диаш развеял надеж­ды на короля Жуана II, но открытие этого мореплавате­ля повысило акции Колумба при дворе Изабеллы и Фердинанда,

Для королевской четы новообретенная оконечность Африки была мысом Недоброй Надежды. Стало ясно: вос­точный путь в Индию будет португальским, западный же путь пока оставался открытым для их высочеств.

Маленькая, но героическая Гранада все еще сопро­тивлялась крестоносному войску Изабеллы и Фердинанда. Им было не до Колумбовых планов.

Но с 1489 года стремительный спуск сменяется подъ­емом. Очень медленным, с неожиданными срывами, но все же подъемом, и это восхождение будут все больше и больше облегчать новые и влиятельные союзники упор­ного генуэзца.