Победа в Санта-Фе

Формула «Cui prodest» объясняет многое, но далеко не все. Она действует безотказно, когда речь идет о деле заурядном, ясном, сулящем несомненные выгоды. Она, однако, не всегда применима, коли замыслы и проекты необычны и безумны...

Замысел Колумба, безумный и дерзкий, туго внедрял­ся в сознание его современников. Правда, к экстравагант­ным предложениям упрямого генуэзца за шесть с по­ловиной лет успели уже притерпеться в Кастилии, но и в начале 1492 года они вызывали недоумение и со­мнения.

К несчастью, никто не вел протоколов на перегово­рах в Санта-Фе. Не оставили мемуаров и их непосред­ственные участники. Только папский легат Алессандро Джеральдини упомянул о горячих спорах между сторон­никами и противниками проекта. Но его «Itenerarium» — записки о пребывании в Испании — увидели свет спустя сто с лишним лет после смерти автора, и создается впе­чатление, что чья-то рука внесла дополнения и поправ­ки в первоначальный текст рукописи.

Версии же Фернандо Колона и Лая Касаса чрезвы­чайно интересны, драматичны и, увы, не слишком прав­доподобны. Во всяком случае, их сообщения о событиях в Санта-Фе навсегда останутся истинным кладом для ро­манистов и авторов киносценариев...

Оба они писали, что в один далеко не прекрасный для Колумба момент переговоры зашли в тупик. Коро­лева склонилась на сторону противников проекта, и, по­лучив отказ, Колумб покинул Гранаду и отправился в сторону Кордовы в намерении навсегда докинуть Касти­лию и перебраться во Францию, где уже третий год бо­ролся за проект западного пути его брат Бартоломе.

Между тем к королеве явился Луис де Сантанхель. Хотя говорил он с Изабеллой без свидетелей, но это ни­сколько не помешало Лас Касасу вставить в его уста длинную речь в защиту Колумбова проекта. Далее оба автора утверждают: произошло чудо — королева вняла доводам Сантанхеля и послала вдогонку беглецу при­дворного альгвазила. Альгвазил настиг Колумба в двух лигах от Гранады, у моста Пинос, генуэзец возвратился в королевский лагерь, и все его требования были немед­ленно и полностью удовлетворены.

Мы склонны думать, что не было ни исхода из Гра­нады, ни погони за автором проекта, ни эффектной раз­вязки великой драмы. Сам Колумб, отдавая должное Сантанхелю, считал, что, помимо него, решающую роль в переговорах сыграли Деса и Кабрера, Джеральдини отдавал в этом смысле пальму первенства кардиналу Мендосе, а король Фердинанд в 1508 году, когда Изабеллы уже не было на свете, заявил, что он «явился при­чиной того, что эти острова были открыты».

Очевидно, Изабелла действительно долго не желала принять окончательного решения, весьма возможно, что Колумб известил ее о своем намерении отправиться во Францию, и в момент, когда королева впала в наиболь­шие сомнения, совместное вмешательство нескольких влиятельных советников склонило чашу весов в пользу Колумба.

Бальестерос-и-Беретта полагает, что был и мост Пи-нос, и придворный альгвазил, но вся история исхода Ко­лумба не что иное, как комедия, разыгранная им совмест­но с Сантанхелем. Пока Колумб, «медленно поспешая», ехал на муле по кордовской дороге, Сантанхель завоевал согласие королевы. Предположение более чем сомнитель­ное, учитывая бескомпромиссный нрав Колумба.

В 1524 году Диего Колон не без раздражения писал, 4to королевская чета вняла убеждениям доброжелателей его отца, «дабы не приписали их высочествам боязни издержек» (56, VIII, 397). Такого рода помыслы вряд ли тревожили королеву и короля, ибо их советники в равной мере не склонны были транжирить деньги, да и не посмели бы они осуждать своих государей, но, бес­спорно, королева без энтузиазма относилась к проекту Колумба главным образом потому, что в кастильской каз­не в январе 1492 года было хоть шаром покати.

Контрибуция, которую уплатил бывший властитель Гранады Боабдиль, ушла на оплату срочных долгов, на­личных денег не было, предстояла же расплата с вой­ском, требовались десятки миллионов мараведи на укреп­ление северных границ — война с Францией могла раз­разиться в любой момент. С финансовыми затруднения­ми королевы связана еще одна прекрасная легенда. Фер­нандо Колон и Лас Касас уверяли, будто королева на­столько была тронута доводами Сантанхеля, что вырази­ла готовность заложить свои драгоценности, каковое предложение хранитель арагонской дворцовой казны ве­ликодушно отклонил, заявив, что и без залога даст взай­мы нужную для снаряжения экспедиции сумму. Испан­ский историк Писсарро-и-Орельяна, который писал спу­стя сто лет после Фернандо Колона и Лас Касаса, внес в беседу королевы и Сантанхеля маленькую поправку, отметив, что Сантанхель драгоценности все же взял, пос­ле чего выдал ее высочеству 16 тысяч эскудо.

Все эти версии более чем сомнительны, В конце про­шлого века историк Фернандес Дуро, а вслед за ним валенсийский эрудит Франсиско Мартинес доказали, что в 1492 году никаких драгоценностей у Изабеллы уже не было. Она их заложила в 1489 году валенсийским и бар­селонским дельцам.

Вероятно, утверждение проекта Колумба тормозилось и по иным, чисто дипломатическим соображениям. За­морская экспедиция неминуемо должна была обострить отношения с Португалией, что отнюдь не соответствова­ло планам королевской четы.

На счастье, в лагерь Санта-Фе, по-видимому, не были вызваны главные противники Колумба, кастильские мужи науки. А их отзывы, которые пять лет назад так по­вредили автору проекта, на этот раз не принимались во внимание.

Переговоры закончились в январе, но только 17 апре­ля 1492 года королевская чета подписала с Колумбом соглашение. Это была знаменитая «капитуляция» в Сан­та-Фе, в которой очень глухо были указаны цели экспе­диции Колумба и очень четко были оговорены титулы, права и привилегии будущего первооткрывателя неведо­мых земель.

В наш век капитуляции подписывают потерпевшие поражение полководцы и государственные деятели, но в Кастилии XV и XVI веков документы под таким на­званием ничего общего с подобными актами не имели. В буквальном смысле слова capitulacion — это перечень разделов (capitulos) того или иного договора или согла­шения. В случае сделки, заключенной королевской четой с автором проекта западного пути в Индию, капитуля­цию можно было рассматривать и как равноправный договор, и как документ, фиксирующий определенные по­жалования короны. Юристы и по сию пору спорят о су­ществе этого акта, но ведь испокон веков известно, что императоры, папы и короли соблюдают данные ими обя­зательства и не отбирают данных ими пожалований, пока это им выгодно, а затем с легким сердцем нарушают свое слово.

Мы убедимся, что их высочества со временем вступи­ли на подобный путь.

Условия капитуляции были таковы: Колумбу навечно жаловались титулы Адмирала Моря-Океана и вице-коро­ля всех земель, которые ему посчастливится открыть.

Адмиральский титул переходил к его наследникам. Со всего, что будет добыто в новооткрытых землях, Ад­мирал должен был получать десятую часть и восьмую долю прибылей от торговли с этими землями. Адмиралу предоставлялись права разбора всех тяжб (24, 57—59).

Тринадцать дней спустя, 30 апреля 1492 года, коро­левская чета утвердила свидетельство о пожаловании Ко­лумбу титулов Адмирала Моря-Океана и вице-короля всех земель, которые будут им открыты в плавании по названному Морю-Океану. Титулы жаловались навечно «от наследника к наследнику», и одновременно бывший шерстянщик из Генуи возводился в дворянское звание и мог «именовать и титуловать себя доном Христофором Колумбом» (24,64).

В тот же день Изабелла и Фердинанд подписали еще один документ, для колумбоведов не менее важный, чем знаменитая «капитуляция». Это была верительная грамо­та, адресованная Великому хану. Короли извещали мо­гущественного восточного государя, что податель означен­ной грамоты, благородный муж Христофор Колумб, по­слан на трех каравеллах в лидийские земли для сверше­ния дел, споспешествующих приумножению славы гос­подней.

В XIII и XIV веках папа и короли не раз направля­ли своих послов к монгольским владыкам из дома Чин­гисхана и получали от этих владык ответы. Переписка велась довольно регулярно, и Европа объяснялась с мон­гольскими улусами на латыни. На латыни же кастиль­ский король Энрике III отписал послание грозному за­воевателю Тимуру, к которому направил любознательно­го дипломата Клавихо.

На этот раз грамота к Великому хану также писалась на языке, который канцеляристы их высочеств считали латинским.

Вероятно, этот документ навеки остался бы примером дипломатических курьезов, если в силу особых обстоя­тельств он не приобрел бы большого значения в начале нашего века (66).

В 1911 году американец Г. Виньо опубликовал свою «Критическую историю Христофора Колумба» (129) и в этой книге выдвинул более чем смелую гипотезу. Он предпринял попытку доказать, будто Колумб шел открывать не берега Восточной Азии, а сравнительно близкие острова Атлантики, до него якобы уже проведанные другими мореплавателями. Версия же о плавании в страну Великого хана и в Индию зародилась, до мнению Виньо, уже после возвращения Колумба из первого пу­тешествия.

В 30-х годах эту гипотезу «развил» аргентинец Р. Карбиа (49), а в 50-х и в начале 60-х годов ее «об­новил» советский историк Д. Я. Цукерник, обвинивший Колумба и королевскую чету в фальсификации и обмане (33, 34, 35, 36). По Д. Я. Цукернику получалось, что после возвращения из первого плавания Колумб и его высокие покровители подтасовали и подчистили все до­кументы и создали легенду об азиатских замыслах хит­роумного генуэзца. По мнению Д. Я. Цукерника, до мар­та 1493 года не было ни единого документа, в котором содержались бы указания на азиатские цели первой экспедиции Колумба. Дневник первого плавания хоть и датирован августом 1492 — мартом 1493 года, но дошел он в переработке Лас Касаса, а поэтому во внимание принят быть не может.

Однако Д. Я. Цукерник «забывает», что дневник пер­вого плавания вовсе не единственный документ, восхо­дящий к тому времени, когда Колумб еще не отправлял­ся в свое первое путешествие. Верительная грамота Ве­ликому хану, подписанная за одиннадцать месяцев до возвращения Колумба из первого плавания, — это до­кумент № 2. И документ подлинный. В 1862 году его опубликовал английский исследователь Бергенрот в со­брании британских государственных актов (Calendar of State Papers), а обнаружил эту грамоту Бергенрот в архиве арагонской короны.

Есть не менее существенные свидетельства, которые подтверждают, что задолго до 1493 года Колумб разра­батывал план плавания к берегам Азии. О них мы ранее уже упоминали: это маргиналии к различным книгам личной библиотеки Колумба, и, в частности, к «Imago Mundi» Пьера д'Айи. Д. Я. Цукерник, видимо, «позабыл» и о Колумбовых пометках на полях «Imago Mundi».

Весной или летом 1492 года к экспедиции Колумба был причислен толмач, сведущий в восточных языках. Никакой нужды в нем не было бы, если бы Изабелла и Фердинанд посылали флотилию Адмирала Моря-Океа­на не в Катай и Индию, а к сравнительно недалеким островам в Атлантике.

Конечно, при наличии богатого воображения можно допустить, что Колумб и королевская чета приступили к фальсификации документов, относящихся к первой экс­педиции, не в марте 1493 года, а гораздо раньше.

С этой целью сфабрикован был и потом зачем-то скрыт в архивах дипломатический паспорт к Великому хану, а сам Колумб в поте лица исписывал обманными надписями все свободные места на полях своих книг.

С этой же целью королевская чета раздобыла знато­ка восточных языков и для отвода глаз (чьих???) посла­ла его в плавание. С этой целью Колумб назвал жителей новооткрытых земель индейцами и на обратном пути со­чинил письмо, в котором сообщал, что дошел до Индий.

Допустим, что всю эту бессмысленную работу Ко­лумб и королевская чета проделали. Но ради чего им понадобилось пускаться во все тяжкие и создавать архи­ложную версию о плавании к берегам Азии? Изабелла и Фердинанд были отличными дипломатами и прекрасно понимали, что именно такая версия сразу вызовет серьез­нейшие последствия: конфликт с Португалией, а возмож­но, и вмешательство других морских держав в дело но­вых открытий. Целесообразней и проще всего было бы скрыть азиатские цели первой экспедиции и распростра­нить слух, что она послана к незначительным островам Атлантики.

И наконец, рассуждая о целях первого плавания, нельзя не принимать во внимание нрава самого Адмирала Моря-Океана. Всю жизнь он грезил о странах Во­стока, обретение этих стран представлялось ему главной и священной целью его плаваний, мысли об этих странах навязчиво владели его душой, не жалкие острова на пол­пути из Европы в Азию, а сама Азия была предметом его страстных и необузданных желаний.

Вряд ли стоит вдаваться здесь в разбор несостоятель­ных аргументов «гиперкритиков» школы Виньо. Все прочие их доводы строятся на подобных же передерж­ках, и хуже всего, что эти авторы вольно или невольно игнорируют факты, которые не укладываются в их схе­мы. Тщета такого рода попыток весьма убедительно бы­ла выявлена в работах советских колумбоведов В. Л. Афа­насьева и М. А. Когана (5, 11, 12), к коим мы и отсы­лаем наших читателей.

Семилетние мытарства окончились. В лагере Санта-Фе Колумб одержал победу и добился всего, чего так страст­но желал.

В свое время его требования отверг король Жуан II. Бесспорно, выдвигая весьма дерзкие пожелания, Колумб чрезвычайно осложнял и без того трудную борьбу за свой проект. Но он упорно и настойчиво добивался титулов, званий и привилегий и ни на йоту не уступал своим вы­соким покровителям, требуя беспрецедентного вознаграж­дения за еще не совершенные открытия.

Господа Чентурионе, Негро, Пинелли, Каттанео, Спи-нола и Берарди с огромным удовлетворением читали ко­пии апрельской капитуляции. Им было ясно: генуэзским духом дышит этот удивительный документ: приобретать, менять, покупать, хватать все, что приносит барыши, от­сыпать в кубышку золотой песок, набивать трюмы доход­ным товаром, перекатывать из ладони в ладонь рубины, изумруды, топазы, сапфиры, алмазы, любуясь их драго­ценным блеском, — таковы категорические императивы этого ненасытного духа.

Так, все верно. Томление генуэзских страстей в каж­дом разделе капитуляции, но неправедным будет тот судья, который генуэзской мерой будет мерить поступки и помыслы бывшего генуэзского гражданина, дона Хри­стофора Колумба.

Алчные требования предъявлял королевской чете бес­корыстный стяжатель. И в 1492 году, и четырнадцать лет спустя, на своем смертном одре, он заботился о прира­щении собственных богатств, но ренты, доходные статьи, десятые и восьмые доли в прибылях ему прежде всего нужны были для новых грандиозных предприятий.

За Морем-Океаном лежала Великая Суша, и четыреж­ды он устремлялся к ее непроведанным берегам в надежде отыскать страну Великого хана, цветущий остров Сипанго, райские земли Индий, легендарный Золотой Херсонес, и только смерть помешала ему в пятый, в седьмой и одиннадцатый раз отправиться на дальнейшие поиски этих неуловимых стран, островов и земель.

Разумеется, он мечтал о сказочных богатствах Восто­ка и, обретя за морем новые земли, вел счет своим при­обретениям. Но совершенно необоснованно его иногда сравнивают с генуэзскими негоциантами, рыцарями оптовой и розничной торговли, которые шли на край света, движимые страстью к быстрой наживе.

Золотом Индий, драгоценными камнями Тапробаны, пряностями дальних восточных стран он желал одарить христианский мир в напрасной надежде, что его святейшество папа и католические короли вооружат несметную крестоносную рать и отвоюют у агарян гроб господний. Католические короли, подписывая условия знаменитой капитуляции, отлично знали: если и в самом деле будут открыты богатые земли на далеком Востоке, то доходы от этих земель поступят в их казну, и ни единого мараведи они не истратят на вызволение гроба господнего. Казалось бы, это должен был понять и Колумб, ведь семь лет он провел в Кастилии и многое успел повидать, странствуя по дорогам этой страны вместе с кочующим табором их высочеств.

Но истинные намерения королевском четы он постиг после того, как в цепях был доставлен в Кастилию. И тогда с неистовой горечью он отписал Фердинанду и Изабелле: «Убеждал я ваших высочеств всю выручку от моего предприятия истратить на завоевание Иерусалима, а ваши высочества, говоря, что подобное им по душе, насмехались надо мной» (95,1, 265).

И, вероятно, так же втихомолку смеялись над своим наивным соотечественником господа Пинелли и Берарди — им-то заранее было ведомо, как распорядятся с до­ходными заморскими статьями Католические Короли. И, должно быть, язвительно ухмылялся душелюб Деса, об­суждая в своем очень узком кругу безрассудные замыслы обретения гроба господнего, а друг великого мореплава­теля, сельский священник Андрес Бернальдес, лишь тяж­ко вздыхал выслушивая горячие речи о новых крестовых походах и приобщении к христианскому миру Святой Земли...

Титулы, звания, почести. Жажда их обретения распаляла автора безумного проекта. С младенческой наив­ностью он полагал, что стоит их высочествам скрепить своей подписью соответствующие грамоты, и сразу же дон Христофор Колумб, Адмирал и вице-король, войдет в круг царедворцев, магнатов и князей церкви, и мир забудет, что дон Христофор некогда чесал шерсть в убогой мастерской близ ворот Сан-Андреа...

Тщеславие? Да, конечно. Но, настойчиво требуя вы­сокие титулы, Колумб в глубине души считал, что все эти пожалования и привилегии ему положены по праву, что тот, кто открывает новый путь в новые земли, до­стоинствами своими превосходит графов и герцогов. А быть может, и королей. Недаром он однажды сказал, что как подданный стоит ниже их высочеств, но как человек, совершивший величайшие дола, должен быть признан особой более высокой.

Он страстно стремился получить воздаяние за вое перенесенные им унижения. Он был твердо убежден, что проект западного пути в Индию и Катай осчастливит весь христианский мир, он верил, что святая троица внушила ему этот грандиозный замысел. И трудно пере­дать, какую ярость он испытывал, обивая пороги коро­левских канцелярий, кланяясь кувшинным рылам и чернильным душам, убеждая в своей правоте надменных невежд и кичливых глупцов, получая отказы от высоких комиссий и низких духом магнатов, подобных герцогам Мединасидония и Мединасели.

Он сдерживал безмерный гнев, он молча выслушивал мнения своих противников, он ел чужой хлеб и скитался по чужим дорогам, утешая себя мыслью, что рано или поздно настанет праздник на его улице и все его муки и страдания возместятся сторицей.

И он полагал, что в апреле 1492 года получил то, что давно ему причиталось, и в новом звании держался с изу­мительным достоинством. Недаром Лас Касас говорил, что в кругу королевских царедворцев он казался римским се­натором.

В апреле 1492 года никто не предполагал, каким успе­хом завершится первая экспедиция Колумба. В Санта-Фе делили шкуру неубитого медведя, и королевская чета с легким сердцем жаловала иллюзорные титулы Адмирала неведомого Моря-Океана и вице-короля еще не открытых земель, лежащих за этим морем.

Ни королева, ни король, ни Кинтанилья с Карденасом, ни Сантанхель и Санчес (а все они в искусство счета знали толк) не могли и подозревать, что десятые доли до­ходов и восьмые доли прибылей, гарантированные авто­ру проекта, составят со временем сумму поистине басно­словную.

Если бы правнук Изабеллы и Фердинанда Филипп II сто лет спустя, руководствуясь условиями капитуляции, пожелал бы выплатить правнуку Адмирала Моря-Океана его «законную долю», ему пришлось бы отдать наследни­ку великого мореплавателя золота и серебра на сумму в 350 миллионов мараведи. Эти 350 миллионов соответ­ствовали бы десятой доле стоимости сокровищ, вывезен­ных в 1592 году из Нового Света. Восьмая же часть от об­щей суммы торговых оборотов с заморскими владениями Испании составила бы 600 миллионов мараведи. В общей сложности правнук Колумба получил бы почти миллиард мараведи, или 10 тонн чистого золота. Сумма эта пример­но вдесятеро превышала бы все доходы кастильской каз­ны в 1492 году.

К счастью для потомков Католических Королей, лю­бые соглашения имели силу, доколе это было угодно их предкам. Капитуляция, подписанная их высочествами в Санта-Фе, еще при жизни Колумба превратилась в кло­чок бумаги, и никто о ней не вспоминал в 1592 году.

Вся экспедиция стоила всего-навсего два миллиона мараведи. Причем кастильская корона вложила в это предприятие только миллион 140 тысяч мараведи. Деньги ссудили королеве Луис де Сантанхель и Франсиско Пинело.(он же Пинелли). Оба они несколько лет назад взяли на откуп сбор налогов с городских эрмандад (союзов) и наличные деньги у них водились. Эти миллион 140 ты­сяч мараведи Сантанхель вручил Эрнандо де Талавере в мае 1492 года.

Но до нужных двух миллионов не хватало более 800 тысяч. И полмиллиона внес сам глава экспеди­ции. Кошелек его был пуст, но теперь ему открыли кре­дит прозорливые земляки. 500 тысяч мараведи Адмиралу выдал Хуаното Берарди, причем, как уже отмечалось ранее, со своим кредитором первооткрыватель Нового Света не мог расквитаться и три года спустя. А неза­долго до смерти в «Записке об утеснениях», пространной жалобе на обиды, причиненные ему в Кастилии, Колумб прямо обвинил королевскую чету в скаредности: «Их вы­сочества, — писал он, — на это предприятие не пожелали дать больше одного куэнто [куэнто — миллион мараведи], и мне пришлось добавить сверх того половину названной суммы, ибо ее для такого дела не хватало» (38, 28).

Лас Касас также говорил, что Колумб внес на снаря­жение своей экспедиции 500 тысяч мараведи, ибо таков был размер восьмой доли расходов на нее, да и мил­лионной суммы, данной Сантанхелем, все равно было не­достаточно для оплаты всех издержек. Лас Касас, види­мо, считал, что эти издержки составили 4 миллиона мара­веди, тогда как фактически удалось обойтись вдвое мень­шей суммой (77, I, 176).

1140000 + 500000 = 1640000

Следовательно, корона и Адмирал не покрыли всех расходов. Недостающие 360 тысяч мараведи израсходовали (и при этом безвозмездно) власти города Палоса, в котором снаряжалась экспедиция.

В общем, их высочества в пересчете на золото истра­тили на подготовку великой экспедиции килограммов десять этого металла. По самым же скромным подсчетам, за триста лет своего владычества в Новом Свете Испания там добыла и оттуда вывезла такое количество драго­ценных металлов, которое соответствовало 3 миллио­нам (!) килограммов золота.

Поистине ничтожны были вложения их высочеств в столь завлекательное предприятие!

30 апреля 1492 года, в тот день, когда Христофор Ко­лумб, виноват, дон Христофор Колумб, стал Адмиралом и Вице-Королем, королевская чета распорядилась начать подготовку к экспедиции. Город Палос, куда семь лет назад прибыл из Португалии автор проекта, отвергнутого Математической Хунтой и королем Жуаном II, избран, был главной базой экспедиции.