Великое восстание

Глава 10

Как всегда, первой реакцией испанцев на беспорядки сре­ди индейцев было попытаться перехватить инициативу. Эр­нандо послал своего брата Хуана с 70 всадниками — факти­чески это были все лошади, находившиеся в Куско, — с целью разогнать индейцев, собравшихся в долине Юкай. Когда они ехали по зеленому холмистому плато, которое разделяет доли­ну Куско и долину Юкай, они встретили двоих испанцев из свиты Манко. Он обманом уговорил их вернуться, тогда как сам продолжил свой путь в Ларес. Вот они и возвращались в Куско, в полном неведении относительно начавшегося восста­ния. Люди Писарро впервые увидели размах восстания, когда подъехали к краю плато и взглянули вниз на прекрасную до­лину у своих ног. Это один из красивейших видов в Андах; река внизу вьется по широкой ровной долине, чьи скалистые края так резко поднимаются вверх, как будто это задний план фантастического пейзажа на картине XVI века. Склоны име­ют четкие контуры благодаря аккуратным линиям террас, по­строенных инками, а над ними, в некотором отдалении, в раз­реженном воздухе ослепительно сияют снежные вершины гор Калька и Паукартамбо. Но в тот момент долина была запол­нена индейскими войсками, новобранцами Манко, которых он призвал на службу из окружающего Куско района. Испан­цам пришлось с боем переправляться через реку, пустив ко­ней вплавь. Индейцы отступили на склоны гор и позволили кавалерии занять Кальку, в которой они обнаружили огром­ное количество золота, серебра, женщин и всякого добра. Они занимали город три или четыре дня, а индейцы по ночам тре­вожили их часовых, но не предпринимали других попыток из­гнать испанцев. Причина этого стала понятна только тогда, когда галопом прискакал конный гонец от Эрнандо Писарро, чтобы со всей возможной скоростью отозвать назад кавалерию, так как неодолимые орды индейцев стали скапливаться в горах вокруг самого Куско. Этот кавалерийский отряд ис­панцев постоянно подвергался агрессивным выпадам со сто­роны противника по дороге назад, но успел войти в город, к облегчению остававшихся в нем жителей.

«Когда мы возвратились, мы обнаружили, что к Куско про­должают прибывать и разбивать лагери на самых крутых скло­нах отряды индейских воинов в ожидании, когда соберутся все силы. Когда они все собрались, их лагерь был и на равнине, и на склонах гор. Собралось столько войск, что они заняли все поля. Днем они выглядели как черный ковер, покрывающий всю землю на пол-лиги вокруг города, а ночью было столько костров, что они напоминали ни много ни мало, а ясное звез­дное небо». Это был один из важнейших моментов в истории империи инков. Военачальники Манко, обладая организацион­ным даром, сумели собрать воинов, вооружить их, организо­вать их питание и привести их к столице. Все это было сделано вопреки тому, что все коммуникации в империи были разру­шены, а склады опустошены, и эти их действия явились пол­нейшей неожиданностью для коварных и подозрительных чу­жестранцев, оккупировавших их страну. Испанцы были захвачены врасплох мобилизацией индейцев, проведенной прямо у них под носом, и ошеломлены ее масштабом. По их подсчетам, им противостояли от 50 тысяч до 400 тысяч воинов, но принятое большинством хронистов и очевидцев число составляло 100—200 тысяч человек.

Со всех сторон вокруг Куско до самого горизонта распо­лагалась огромная несокрушимая армия индейских воинов во всем своем многообразии красочных облачений. Титу Куси с гордостью писал, что «Курьятау, Койльяс, Тайпи и многие другие военачальники прибыли со стороны Карменки... и пе­рекрыли выход из города своими людьми. Уаман-Килькана и Кури-Уальпа вошли со стороны кунти-суйю из Качикачи и перекрыли пространство длиной в половину лиги. Все были отлично экипированы и стояли в боевом строю. Льикльик и многие другие военачальники пришли со стороны колья-суйю с огромной армией, которая приняла участие в осаде города. Анта-Аклья, Ронпа Юпанки и многие другие приблизились со стороны анти-суйю и завершили окружение испанцев».

Наращивание военной мощи индейцев вокруг Куско про­должалось в течение нескольких недель после возвращения кавалерии Хуана Писарро. Воины научились уважать испанскую кавалерию на ровной местности и держались поближе к горам. Во главе войск, осаждающих город, стоял генерал Инкиль, ему помогал верховный жрец Вильяк Уму и молодой военачальник Паукар Уаман. Манко оставался в своем штабе в Кальке.

Вильяк Уму настаивал на немедленном нападении, но Манко велел ему ждать прибытия самых последних отрядов, пока силы нападающих не вырастут настолько, что им будет невозможно противостоять. Он объяснил, что испанцам будет полезно пережить такое же сужение жизненного пространства, какое он пережил сам, и в должное время он придет, чтобы собственноручно покончить с ними. Вильяк Уму был очень расстроен этой отсрочкой, и даже сын Манко критиковал за нее своего отца. Но Манко предвосхитил здесь мысль Напо­леона, который говорил, что искусство полководца состоит в том, чтобы прийти на поле боя с армией, значительно превос­ходящей силы противника. Он полагал, что единственной на­деждой его воинов в бою с испанской кавалерией было их ошеломляющее количество. Вильяку Уму пришлось доволь­ствоваться тем, что была занята цитадель Куско, Саксауаман, и разрушены оросительные каналы, из-за чего были затопле­ны поля вокруг города.

Испанцы в Куско были охвачены огромной тревогой, как и рассчитывал Манко. В городе находились только 190 испанцев, и только 80 из них имели лошадей. Вся тяжесть боя падала на кавалерию, так как «большая часть пехотинцев были худыми и слабыми людьми». Обе стороны признавали, что испанский пехотинец стоял ниже индейского воина, который был более проворным на такой высоте над уровнем моря. Эрнандо Писарро разделил кавалеристов на три части, которыми коман­довали Габриэль де Рохас, Эрнан Понсе де Леон и Гонсало Писарро. Сам он был вице-губернатором, его брат Хуан — губер­натором, а Алонсо Рикельме, королевский казначей, представ­лял королевскую власть.

В самом начале осады, когда инки еще собирались с сила­ми, испанцы испробовали свою излюбленную тактику бросков в гущу врага. Она принесла значительно меньший успех, чем обычно. Много индейцев было убито, но большое скопление воинов остановило стремительное продвижение коней, и как только индейцы увидели, что кавалерия, уже сильно увязла в толпе, они набросились на нее с кровожадной решимостью. Группа из 8 всадников, дерущихся вокруг Эрнандо Писарро, увидела, что ее окружают, и решила отступить в город. Один из них, Франсиско Мехия, который был алькальдом города, замешкался. Индейцы «преградили дорогу его коню и схвати­ли и его, и коня. Они оттащили их от других испанцев на рас­стояние полета камня и отрубили им обоим головы: и Мехия, и его красивому белому коню. Так, в этой стычке индейцы бы­ли явными победителями».

Успех в схватке с кавалерией на ровной местности сильно приободрил нападавших. Они настолько близко подошли к го­роду, что их походные палатки стояли уже непосредственно на­против жилых домов. Как это у них было принято во время межплеменных войн, они пытались деморализовать врага, вы­крикивая насмешки и оскорбления и «показывая им свои подня­тые голые ноги, чтобы показать, как они их презирают». Такие стычки случались каждый день, и обе стороны демонстрирова­ли большую отвагу, но ни одна не добилась ощутимых успехов.

Наконец, в субботу 6 мая, в праздник Святого Иоанна, во­ины Манко начали свое главное наступление. Они стали спус­каться из крепости вниз по склону горы по крутым узким тро­пам между Колькампатой и главной площадью. Многие из этих троп и по сей день заканчиваются длинными каменными лес­тницами между белеными домами и являются одним из самых живописных уголков Куско. «Индейцы поддерживали друг дру­га самым действенным образом, думая, что все уже позади. Они устремлялись по улицам с величайшей решимостью и дрались с испанцами врукопашную». Им даже удалось захватить древний дворец Кора-Кора, который располагался на северной стороне главной площади на углу. Эрнандо Писарро, оценив его важность, приказал обнести его частоколом в день накануне нападения индейцев. Но пеший гарнизон этого укрепления был выбит оттуда на заре.

Если лошадь была самым эффективным средством испанцев, то праща, без сомнения, была таковым у индейцев. Обычный метательный снаряд для пращи представлял собой гладкий камень размером приблизительно с куриное яйцо, но Энрикес Гусман утверждал, что «они могут бросать огромные камни с силой, достаточной, чтобы убить коня. Ее эффективность почти так же велика, как выстрел из аркебузы. Я видел, как камень, пущенный из пращи, сломал надвое меч, который на­ходился в руке человека на расстоянии 30 ярдов от стрелявшего». Во время атаки на Куско индейцы придумали новый убийственный способ применения своих пращей. Они раскаляли докрасна камни в своих походных кострах, оборачивали Их в хлопок и метали в тростниковые крыши городских домов. Сухие стебли загорались, и огонь начинал яростно бушевать, прежде чем испанцы успевали даже понять, как это произошло. «В тот день дул сильный ветер, а так как крыши домов были покрыты тростником, то в какой-то момент показалось, что город превратился в сплошную стену огня. Индейцы гром­ко кричали, и дым был такой густой, что люди не могли ни видеть, ни слышать друг друга... Индейцы на них так наседали, го они едва могли защищаться или биться с врагом врукопаш­ную». «Они подожгли Куско одновременно со всех сторон, и он весь сгорел за один день, так как крыши были тростниковые. Дым был такой густой, что испанцы чуть не задохнулись: он причинял им большие страдания. Они выжили только потому, что дома с легко воспламеняющимися крышами были только с одной стороны площади. Если бы дым и жар наступали на них со всех сторон, они оказались бы в чрезвычайно трудном положении, так как и то и другое было очень сильным». Таким образом, пришел конец столице инков, ограбленной в первый раз ради выкупа Атауальпы, затем опустошенной испанскими мародерами, а теперь сожженной своим собственным народом.

С захваченного укрепления Кора-Кора индейские пращники продолжали губительный обстрел площади. Ни один испанец не отваживался выйти на нее. Теперь осажденные оказались загнанными в два дома, которые стояли друг против друга на восточной стороне площади. Один из них был зал Сунтур-Уаси, на месте которого в настоящее время стоит собор, а другой — Хатун-Канча, «большое огороженное место», где у мно­гих конкистадоров были земельные участки. Эрнандо Писарро возглавлял защитников одной из этих построек, а Эрнан Понсе де Леон — защитников другой. Никто не осмеливался выйти из них. «Завеса из камней, пущенных из пращей и по­падавших внутрь через дверные проемы, была так густа, что, казалось, это сыпался частый град, как будто небеса разрази­лись бурей». «Город продолжал гореть и в тот, и на следующий день. У индейских воинов появилась уверенность в том, что испанцы уже не в состоянии защитить себя».

По необъяснимой причине тростниковая крыша Сунтур-Уаси не загорелась. Зажигательный снаряд приземлился на его крышу. Педро Писарро сказал, что и он, и многие другие сво­ими глазами видели, как это случилось: крыша начала гореть, а затем потухла. Титу Куси утверждал, что испанцы размести­ли на крыше негров, чтобы гасить огонь. Но другим испанцам это показалось чудом, и к концу века таковым этот эпизод и стал считаться. Писатель XVII века Фернандо Монтесинос пи­сал, что появилась Дева Мария в голубом плаще и погасила пламя белыми покрывалами, в то время как святой Михаил, находившийся рядом с ней, бился с бесами. Эта чудотворная сцена стала излюбленной темой картин и скульптурных изоб­ражений на религиозные темы, а в память об этом необыкно­венном спасении была построена церковь Триумфо.

Испанцы уже начали отчаиваться. Даже сын Манко Титу Куси почувствовал некоторую жалость к завоевателям: «В глу­бине души они боялись, что настали последние дни их жизни. У них не было надежды на спасение ниоткуда, и они не знали, что им делать». «Испанцы были чрезвычайно напуганы, пото­му что индейцев было так много, а их так мало». «После шести дней таких активных действий и опасностей враг захватил поч­ти весь город. Испанцы теперь удерживали только главную пло­щадь и несколько домов вокруг нее. Многие простые испан­цы проявляли признаки усталости. Они советовали Эрнандо Писарро покинуть город и поискать какой-нибудь путь к спа­сению их жизней». Измотанные защитники часто совещались друг с другом. Предлагался отчаянный план: прорвать окруже­ние и достичь побережья, двигаясь на юг к Арекипе. Другие считали, что им следует попытаться выжить, оставаясь в Хатун-Канче, куда вел один только вход. Но командиры решили, что единственный выход для них — оказывать сопротивление, и если надо — умереть в бою.

В суматохе уличных боев инки были находчивы и изобре­тательны. Они разработали разнообразную тактику сдерживания и изматывания своего ужасного противника; но они не «обладали оружием, которое могло убить конного, закованного в латы испанца. Группы индейцев занимались рытьем каналов для направления вод рек, протекающих через Куско, на поля вокруг города, чтобы лошади скользили и увязали в образовавшейся топи. Другие индейцы рыли рвы и небольшие ямки, чтобы лошади спотыкались, если их всадники отважатся двинуться через сельскохозяйственные террасы. Продвинувшись вперед в город, осаждающие укрепили там свое положение, воздвигнув на улицах баррикады из ивовых плетней. В них были маленькие бреши, через которые юркие воины могли выдвинуться для атаки. Эрнандо Писарро решил, что эти бар­рикады надо уничтожить. Педро дель Барко, Диего Мендес и Франсиско де Вильякастин возглавили отряд испанских пехо­тинцев и 50 союзных воинов-каньяри, который ночью напал на баррикады. Кавалеристы прикрывали их с флангов, пока они работали, но инки продолжали вести заградительный огонь с соседних крыш.

Когда во время первого большого пожара в Куско крыши до­мов сгорели, ровные наверху стены обнажились. Индейцы обна­ружили, что они могут бегать вдоль стен поверху, недосягаемые для атакующих внизу всадников. Педро Писарро вспоминал эпи­зод, когда Алонсо де Торо вел за собой по улице группу кавале­ристов по направлению к крепости. Индейцы открыли по ним огонь, засыпав их камнями и саманными кирпичами. Некоторые испанцы попадали со своих лошадей и оказались полузасыпаны обломками каменной кладки, опрокинутой на них индейцами. Только благодаря помощи индейцев-каньяри испанцы смогли выбраться оттуда.

С изобретательностью, порожденной отчаянием, инки раз­работали другое оружие против лошадей христиан. Это были «айлью», или шары: три камня привязывались к концам ламо-вых сухожилий, а сами сухожилия связывались между собой другими концами. Вращающиеся снаряды опутывали ноги ло­шадей, достигая убийственных результатов. Индейцы свали­вали «с помощью этого приспособления большинство лоша­дей, не оставляя почти ни одной, которая могла бы участво­вать в бою. Они также опутывали и всадников этими шнура­ми». Испанским пехотинцам приходилось подбегать и распу­тывать беспомощных кавалеристов, разрубая с большим трудом их крепкие путы.

Осажденные испанцы пережили и горящие крыши, и об­стрел из пращей, и метательные шары, и другие метательные снаряды. Они старались противодействовать каждой новой уловке и изобретению индейцев. Наряду с уничтожением улич­ных баррикад отряды испанцев разрушали канавы, с помощью которых инки отводили речные потоки на поля. Другие пыта­лись разобрать сельскохозяйственные террасы, чтобы лошади могли взобраться по ним наверх, и засыпали рвы и ловушки, вырытые атакующими. После тяжелого сражения вооруженный отряд испанских пехотинцев вновь занял укрепление Кора-Ко­ра. В ходе другой стычки несколько кавалеристов с боем, под градом метательных снарядов, прорвались к площади на краю города, где произошло еще одно ожесточенное сражение.

Основная лавина индейских атак шла с крутых горных склонов ниже Саксауамана и далее на горный выступ, кото­рый образует центральную часть Куско. Вильяк Уму и другие командиры, руководящие осадой, поместили свой штаб внут­ри мощной крепости. Атакующие отсюда индейцы могли про­никать в центр Куско, не пересекая опасные равнинные уча­стки города. Эрнандо Писарро и осажденные испанцы глубоко сожалели, что им не удалось оставить гарнизон в этой крепо­сти. Они понимали, что пока она остается в руках врага, их позиции в лишенных крыш зданиях города были непригодны для обороны. Они приняли решение любой ценой захватить Саксауаман.

Саксауаман расположен непосредственно над Куско (совре­менные гиды уже поняли, что могут получить большие чаевые, если будут называть Саксауаман «сакси вуман», то есть «сек­суальной женщиной» — искаж. англ.). Но скала над Карменкой была настолько отвесной, что для образования крепости необходимо было построить только одну стену со стороны го­рода. Ее главные укрепления не обращены к Куско, а находят­ся по ту сторону скалы, где земная поверхность наклонно спус­кается к травянистому плато. С этой стороны вершина ска­лы защищена тремя массивными стенами в виде уступов. Они поднимаются одна над другой труднопреодолимыми серыми ступенями, охватывая склон как борта броненосца. Три уступа построены зигзагом, как зубья гигантской пилы. Их длина со­ставляет 400 ярдов; на протяжении каждого уровня — не ме­нее 22 выступающих и входящих углов. Любой, кто попытал­ся бы взобраться на них, подставил бы под удар защитников крепости свой фланг. Правильные косые тени, отбрасываемые этими зубцами, добавляют уступам еще больше красоты. Но что делает их и в самом деле удивительными, так это качество каменной кладки и размер некоторых каменных блоков. Как и большинство подпорных стен инков, в них использована многоугольная кладка: огромные камни соединены друг с другом, образуя сложный и загадочный узор. В настоящее время три стены поднимаются почти на 50 футов, а раскопки архео­лога Луиса Валькарселя показали, что когда-то было видно еще 10 футов этих стен. Самые большие валуны находятся в самом нижнем уступе. Один огромный камень имеет высоту 28 фу­тов, и подсчитано, что его вес — 361 тонна. Такие параметры делают его одним из самых больших каменных блоков, когда-либо включенных в какую-либо постройку. Все это оставляет впечатление грозной силы и спокойной непобедимости. Пол­ные благоговейного трепета, хронисты XVI века вскоре исто­щили запас мощных построек в Испании, с которыми они мог­ли сравнить крепость Саксауаман (фото 30, 32).

Девятый Инка, Пачакути, начал строительство крепости, а его преемники продолжили работу, собрав для этого многие тысячи человек, необходимых для перетаскивания вручную и установки на свои места огромных камней. Саксауаман дол­жен был стать больше, чем простое военное укрепление. На самом деле все население не обнесенного стеной города Кус­ко могло найти в нем убежище, случись какая-либо опасность. В то время, когда Манко осаждал город, гребень горы поза­ди подпорных стен был усеян постройками. Археологические раскопки Валькарселя, проведенные в честь четырехсотой го­довщины конкисты, обнаружили фундаменты главных постро­ек внутри Саксауамана. Над ними возвышались три большие башни. Первая башня, названная Муйю-Марка, по описанию Гарсиласо, была круглая и содержала резервуар для хранения воды, пополняемый по подземным каналам. Раскопки под­твердили это описание: ее фундамент состоял из трех стен в виде концентрических окружностей; диаметр внешней окруж­ности составлял 75 футов. Главная башня, Салья-Марка, стоя­ла на прямоугольном основании длиной 65 футов. Педро Санчо осматривал эту башню в 1534 году, и, как он описал, она состояла из пяти этажей со ступенями внутри. При такой вы­соте башня вполне могла бы быть самой высокой полой по­стройкой инков, сравнимой с так называемыми небоскреба­ми доинковской культуры яривилька в верхнем течении реки Мараньон. Она была построена из прямоугольных тесаных ка­менных блоков, уложенных ровными рядами, и в ней было множество небольших помещений, в которых размещался гар­низон. Даже добросовестный Санчо признавал, что «в крепос­ти слишком много помещений и башен, чтобы их все осмат­ривать». По его подсчетам, крепость легко могла вместить гар­низон из 5 тысяч испанцев. Гарсиласо де ла Вега вспоминал, как он играл в лабиринте ее ступенчатых подземных галерей во времена своего детства, проведенного в Куско. Он чувст­вовал, что крепость Саксауаман может встать в один ряд с другими чудесами света, подозревая, что к возведению этого необыкновенного сооружения, должно быть, приложил руку дьявол.

И вот окруженные испанцы решили, что их немедленное спасение зависит от того, сумеют ли они захватить крепость, возвышающуюся на скале над ними. Согласно записям Муруа, родственник и соперник Манко Паскак, который примкнул к испанцам, дал им совет относительно плана нападения. Было решено, что Хуан Писарро поведет за собой 50 всадников — большую часть всей испанской кавалерии — и предпримет от­чаянную попытку прорваться через кольцо осаждающих и на­пасть на крепость. Наблюдатели из числа индейцев так вспо­минали эту сцену: «Они провели всю ту ночь на коленях со сцепленными [в молитве] руками, поднесенными к лицу, — такими их видели многие индейцы. И даже те, кто стоял в ка­рауле на площади, делали то же самое, как и многие индей­цы, бывшие на их стороне и сопровождавшие их из Кахамарки. На следующее утро, очень рано, все они вышли из церкви [Сунтур-Уаси] и вскочили на лошадей, как будто они собира­лись сражаться. Они стали смотреть по сторонам. И в то вре­мя, когда они так озирались, они внезапно пришпорили своих коней и на полном скаку, несмотря на врага, прорвались че­рез открывшийся проход, который до этого был непроницаем, как стена, и пустились с головокружительной быстротой вверх по склону горы». Они прорвались сквозь северные рубежи в направлении чинча-суйю, занятые армией под командовани­ем полководцев Курьятау и Пуска. Затем кавалеристы Хуана Писарро поскакали по дороге, ведущей в Хауху, поднимаясь в гору через Карменку. Каким-то образом они пробились через баррикады, возведенные осаждающими. Педро Писарро нахо­дился в составе этого отряда и вспоминал эту опасную езду зигзагом вверх по горному склону. Инки выкопали на дороге ямы, и сопровождающим испанцев индейцам-союзникам при­ходилось засыпать их саманными кирпичами, пока всадники ждали под огнем, который велся с горы. Но в конечном счете испанцы прорвались с боями на плато и поскакали на северо-запад. Осаждающие подумали, что они пытаются вырваться на свободу, и послали бегунов с приказом уничтожить подвесной мост над рекой Апуримак. Но у деревни Хикатика всадники свернули с дороги направо, пробираясь через овраги за гора­ми Кеанкалья и Сенка, и достигли равнинной местности ниже террас Саксауамана. Только благодаря такому широкому обходному маневру испанцам удалось избежать массы препятствий, которые воздвигли индейцы на дорогах, прямо ведущих из города в крепость.

Индейцы также провели с пользой несколько недель с начала. осады, возведя земляной вал на ровном «парадном плацу» за пределами стен Саксауамана, который испанцы называли барбакан (навесная башня). Гонсало Писарро и Эрнан Понсе де Леон во главе части кавалеристов многократно атаковали эти внешние ограждения. Несколько лошадей были ранены, а двое испанцев упали с лошадей и чуть не попали в плен в ла­биринте выступающих скальных пород. «Это был момент, ког­да на кону стояло многое». Поэтому, чтобы оказать поддерж­ку своему брату, Хуан Писарро повел в атаку всех своих лю­дей. Вместе им удалось преодолеть заграждения и попасть на пространство перед массивными подпорными стенами. Всякий раз, когда испанцы приближались к ним, их встречала смер­тоносная завеса из летящих копий и камней, пущенных из пращи. Один из оруженосцев Хуана Писарро был убит тяже­лым камнем. Это был уже конец дня, и нападавшие были из­мучены яростными боями, которые они вели целый день. Но Хуан Писарро предпринял последнюю попытку и развернул фронтальную атаку на главные ворота крепости. Эти ворота были защищены боковыми стенами, выдающимися вперед с каждой стороны, и индейцы вырыли еще оборонительный ров между ними. Проход, ведущий к воротам, был запружен тол­пой индейцев, которые то ли обороняли вход, то ли пытались отступить из барбакана в главную крепость.

Хуан Писарро во время предыдущих боев в Куско получил удар в челюсть и не мог надеть свой стальной шлем. Когда на закате дня он бросился в атаку к воротам, его ударил по голо­ве камень, пущенный с выступающей стены. Это был смер­тельный удар. Той ночью младшего брата губернатора, прави­теля Куско и мучителя Инки Манко увезли в Куско в строжай­шей тайне, чтобы индейцы не узнали, какого успеха они до­бились. Он прожил достаточно долго, чтобы 16 мая 1536 года продиктовать свое завещание, «будучи болен телом, но здрав разумом». Он сделал своего младшего брата Гонсало наслед­ником своего огромного богатства в надежде, что тот учредит майорат, и оставил часть наследства религиозным учреждени­ям и беднякам в Панаме и в своем родном городе Трухильо. Ни словом не упомянув об осаде города, он не оставил ничего женщине, которая была у него в услужении и родила девочку, которую он не признал своей дочерью. Франсиско де Панкорво вспоминал, что «они похоронили его ночью, чтобы индейцы не узнали о его смерти, так как он был очень храбрым че­ловеком и индейцы его боялись. Но хотя смерть Хуана Писарро держалась в тайне, индейцы стали говорить: «Теперь, когда Хуан Писарро мертв», как если бы кто-то хотел сказать: «Те­перь, когда храбрецы мертвы». Он был действительно мертв». Эпитафия Алонсо Энрикеса де Гусмана была более практич­на: «Они убили нашего военачальника Хуана Писарро, брата губернатора, двадцатипятилетнего молодого человека, который обладал состоянием в 200 тысяч дукатов».

На следующий день индейцы многократно контратаковали. Отряды индейцев пытались выбить Гонсало Писарро с его по­зиции на холме напротив террас Саксауамана. «Была страшная сумятица. Все кричали; все смешалось. В бою за свою высоту испанцы победили. Все выглядело так, как будто весь мир со­брался у этого холма, сцепившись в ближнем бою». Эрнандо Писарро послал 12 оставшихся у него кавалеристов на подмо­гу в этом решающем сражении, что вызвало смятение немно­гих испанцев, оставшихся в Куско. Инка Манко направил под­крепление из 5 тысяч воинов, и «испанцы оказались в очень тяжелом положении с их появлением, так как индейцы бы­ли отдохнувшими и нападали решительно». А внизу, в городе, «инки развернули такую яростную атаку, что испанцы уже ты­сячу раз себя похоронили».

Но испанцы собирались применить европейские методы ве­дения осадной войны: в течение дня они изготовляли штурмо­вые лестницы. Когда спустилась ночь, Эрнандо Писарро сам повел отряд пехотинцев на вершину холма. Применяя в своей ночной вылазке штурмовые лестницы, испанцам удалось пре­одолеть мощные подпорные стены крепости. Индейцы отсту­пили в три большие башни и заняли группу других построек.

В ходе последнего этапа этого ночного нападения имели место два примера огромной личной храбрости. С испанской стороны Эрнан Санчес из Бадахоса (один из 12 кавалеристов, приведенных Эрнандо Писарро в качестве подкрепления) со­вершал поступки, полные поразительной лихости и щеголь­ства, достойные героя немого кино. Он вскарабкался по од­ной из штурмовых лестниц, отражая град сыплющихся сверху камней своим щитом, и протиснулся в окно одного здания. Он набросился на индейцев, находившихся внутри его, и за­ставил их отступить на несколько ступеней вверх по направ­лению к крыше. Так он оказался у подножия самой высокой башни. Ведя бой вокруг ее основания, он увидел толстую ве­ревку, свисавшую сверху. Положившись на Бога, он вложил в ножны свой меч и начал взбираться наверх, подтягиваясь по веревке с помощью рук и отталкиваясь ногами от гладких тех камней. Когда он был на середине пути, индейцы сбросили на него камень «размером с кувшин для вина», но он яросто отскочил от щита, который был у него на спине. Он впрыгнул на один из более высоких уровней башни, внезапно появившись в гуще ее перепуганных защитников, высунулся, чтобы другие испанцы могли его увидеть, и призвал их к штурму другой башни.

Сражение за террасы и постройки Саксауамана было тяжелым. - «Занялась заря; и весь этот день и следующий тоже мы дрались с индейцами, которые укрылись в двух высоких башнях. Их можно было взять только измором, когда истощатся их запасы воды». «В тот день и ночью они вели тяжелые бои.

На заре следующего дня индейцы, находившиеся внутри, стали ослабевать, так как у них кончился весь запас камней и стрел». Их военачальники, Паукар Уаман и верховный жрец Вильяк Уму, почувствовали, что внутри цитадели слишком много за­щитников и их запасы воды и продовольствия быстро истощаются. «Однажды вечером после ужина, почти в час вечерни, они вдруг появились за пределами крепости, стремительно атаковали своих врагов и прорвали их ряды. Они ринулись вниз по склону горы по направлению к Сапи и стали подниматься к Карменке». Скрывшись за рекой Тульюмайо, они поспе­шили в лагерь Манко в Кальке умолять о подкреплении. Если оставшиеся 2 тысячи защитников смогли бы удержать крепость Саксауаман, то контратака индейцев могла бы загнать испан­цев в ловушку ее мощных стен.

Вильяк Уму перепоручил оборону Саксауамана одному бла­городному инке, орехону, который поклялся биться с испан­цами насмерть. Этот человек почти в одиночку собрал всех за­щитников, совершая героические подвиги, «достойные любо­го римлянина». «Этот орехон быстро перемещался, как лев, с одной стороны башни на другую на самом верхнем ее уровне. Он отражал любые попытки испанцев взобраться наверх при помощи штурмовых лестниц. И он убивал тех индейцев, кото­рые пытались сдаться в плен. Он разбивал им головы своим боевым топором и сбрасывал их вниз с башни». Из всех защит­ников у него одного было стальное европейское оружие, кото­рое делало его равным соперником для нападающих в руко­пашном бою. «Небольшой круглый щит прикрывал его плечо; в одной руке у него был меч, а в другой руке, прикрытой щи­том, он держал боевой топор; на голове у него был надет ис­панский шлем». «И каждый раз, когда его люди сообщали ему, что в каком-то месте пробирается испанец, он налетал на него, как лев, с мечом в одной руке и щитом в другой». «Он полу­чил два ранения стрелами, но не обращал на них внимания, как будто ничего не произошло». Эрнандо Писарро организо­вал все так, чтобы башни подверглись штурму одновременно при помощи трех или четырех штурмовых лестниц. Но он при­казал, чтобы отважного орехона захватили в плен живым. Ис­панцы довели до конца свою атаку при поддержке большого количества индейцев-союзников. Сын Манко писал: «Это сра­жение было кровопролитным для обеих сторон из-за большо­го количества индейцев, воевавших на стороне испанцев. Сре­ди них были два брата моего отца, которых звали Инкиль и Уаспар, со своими сторонниками, а также много индейцев-каньяри и чачапойяс». Когда сопротивление индейцев было сломлено, орехон швырнул свое оружие под ноги атакующих испанцев в приступе безумного отчаяния. Он схватил пригор­шню земли, запихал ее себе в рот и расцарапал себе лицо от горя, затем он закутал голову плащом и прыгнул с верхнего этажа крепости вниз, навстречу своей гибели, выполняя клят­ву, данную им Инке.

«После его смерти оставшиеся индейцы отступили, так что Эрнандо Писарро со всеми своими людьми мог войти. Они предали мечу всех, кто находился внутри крепости, а было их 1500 человек». Многие сами бросались вниз со стен. «Так как стены были высоки, те, кто упал первым, разбились насмерть. Но некоторые из тех, кто упал позже, выжили, потому что они приземлялись на огромную груду мертвых тел». Огромное ко­личество трупов лежало незахороненными и служило добычей для грифов и гигантских кондоров. На гербе города Куско, по­жалованном ему в 1540 году, были изображены «восемь кон­доров, представляющих собой очень больших птиц, похожих на грифов, которые живут в провинциях Перу, в память о том, что, когда крепость была взята, эти птицы спустились с небес, чтобы пожрать погибших там индейцев».

Эрнандо Писарро немедленно расположил в Саксауамане гарнизон из 50 пехотинцев и поддерживающих их индейцев-каньяри. Из города в спешном порядке было доставлено про­довольствие и емкости с водой. Верховный жрец Вильяк Уму вернулся с подкреплением, но было уже поздно спасать за­щитников цитадели. Он провел решительную контратаку, и яростное сражение за Саксауаман продолжалось еще три дня, но испанцев так и не выбили из крепости, и к концу мая они выиграли его.

Обе стороны понимали, что овладение крепостью Саксауа­ман могло стать поворотным пунктом в ходе осады. У индейцев теперь не было надежной базы, поддерживающей блокаду города, и им пришлось покинуть некоторые отдаленные районы, которые они занимали. Когда контратака на Саксауаман провалилась, испанцы ринулись из цитадели и преследовали деморализованных воинов до самой Кальки. Манко и его вое­начальники не могли понять, почему их огромная армия не сумела завладеть Куско. Его сын Титу Куси придумал диалог между Инкой и его полководцами. Манко: «Вы разочаровали меня. Вас было так много, а их так мало, и все же они не у вас в руках». На это полководцы ответили: «Нам так стыдно, что мы не осмеливаемся посмотреть тебе в лицо... Мы не знаем причину, разве что наша ошибка заключалась в том, что мы не напали вовремя, а твоя ошибка — в том, что не позволил нам сделать это».

Вполне возможно, что полководцы и были правы. Настой­чивое стремление Манко дождаться сбора всей армии означа­ло, что индейцы упустили фактор неожиданности, который им великолепно удавалось сохранять в начале мобилизации сил. Оно также означало, что их профессиональные военачальни­ки не могли нападать, в то время как испанцы услали боль­шую часть своей кавалерии на разведку в долину Юкай. Тол­пы народных ополченцев не обязательно увеличивали боеспо­собность национальной армии. Но Манко ясно чувствовал, что до тех пор, пока враг превосходит его людей в оружии, сред­ствах зашиты и маневренности, их единственная надежда на­нести поражение испанцам состояла в численном перевесе. Тя­желые решительные бои первого месяца осады показали, что не только испанцы могут проявлять чудеса личной храброс­ти. И опять же, именно их ошеломляющее превосходство в ру­копашном бою и маневренность благодаря лошадям сыграли главную роль в завоевании победы. Единственным оружием, в котором индейцы были с испанцами на равных, являлись ме­тательные снаряды (камни для пращей, стрелы, копья и камен­ные шары, связанные между собой сухожилиями лам), а также заранее приготовленные оборонительные рубежи, такие, как брустверы, террасы, рвы и затопление участков местности. Но и метательные снаряды, и заранее подготовленные оборони­тельные рубежи редко когда приводили к смерти одетого в дос­пехи испанца. Так что осада Куско была боем не на жизнь, а на смерть.

Манко можно было также критиковать за то, что он лично не руководил штурмом Куско. Очевидно, он оставался в сво­ем штабе в Кальке в течение всего решающего первого месяца осады. Он использовал свою власть и энергию для того, чтобы достичь почти невозможного: одновременно поднять вос­стание по всему Перу и организовать продовольственное и иное снабжение огромной армии. Но присутствие Инки было необходимо в Куско. Хотя в его армии и было много выдаю­щихся военачальников, ей не хватало вдохновения, которое ей дал бы лидер такого масштаба, как Чалкучима, Кискис или Руминьяви.

Падение Саксауамана в конце мая ни в коем случае не озна­чало конца осады. Огромная армия Манко формально владела городом еще в течение трех месяцев. Вскоре испанцы узнали, что атаки индейцев прекратились из-за религиозных праздников в каждое новолуние. Они полностью использовали каждое зати­шье, чтобы снести разрушенные пожаром дома, засыпать выры­тые врагом рвы и починить свои собственные укрепления. В те­чение всего этого времени бои продолжались, причем обе сторо­ны проявляли немалую храбрость.

Один эпизод послужит иллюстрацией типичной дневной стычки. Педро Писарро находился в боевом охранении вмес­те с двумя другими кавалеристами на одной из сельскохозяй­ственных террас на краю Куско. В полдень его командир Эрнан Понсе де Леон привез продовольствие и попросил Педро Писарро еще раз объехать патрулируемую территорию, так как ему некого было больше послать. Писарро перехватил немно­го еды и выехал на другую террасу, чтобы присоединиться к Диего Мальдонадо, Хуану Клементе и Франсиско де ла Пуэнте, которые несли караульную службу.

Пока они все вместе болтали, появились несколько индей­ских воинов. Мальдонадо поскакал за ними. Но он не разгля­дел ям, которые вырыли индейцы, и его конь упал в одну из них. Педро Писарро ринулся на индейцев, избегая ям, и дал шанс Мальдонадо и его коню, которые получили серьезные ранения, вернуться в Куско. Индейцы вновь вернулись, что­бы подразнить оставшихся трех испанцев. Писарро предложил: «Быстрее! Давайте прогоним этих индейцев и попробуем пой­мать кого-нибудь из них. Ямы, которые они вырыли, теперь позади нас». И вся троица бросилась вперед. Двое повернули на полпути и вернулись на свой пост, но Писарро на полном скаку «стремительно помчался за индейцами». В конце терра­сы у них были вырыты маленькие ямки-ловушки для лошади­ных копыт. Когда он попытался повернуть коня, конь попал ногой в ямку и сбросил седока. Один из индейцев поспешил к коню и попытался его увести, но Писарро поднялся на ноги, догнал его и убил колющим ударом в грудь. Конь вырвался и убежал, чтобы присоединиться к другим конным испанцам.

Писарро стал защищаться при помощи меча и щита, сдержи­вая индейцев, которые подбирались к нему поближе. Его то­варищи увидели, что его конь примчался без седока, поспе­шили к нему на выручку и атаковали индейцев. «Они зажали меня между своих лошадей, велели мне схватиться за стреме­на и скакали так во весь опор некоторое время. Но вокруг было столько индейцев, что это было бесполезно. Будучи обременен­ным доспехами и уставшим от борьбы, я не мог бежать. Я за­кричал своим спутникам, чтобы они остановились, так как я задыхался. Я предпочитал умереть в бою, нежели задохнуться насмерть. Итак, я остановился и повернулся, чтобы сразиться с индейцами, и два моих конных товарища сделали то же самое. Мы не могли отогнать индейцев, которые совсем осмеле­ли, думая, что уже взяли меня в плен. Со всех сторон они ис­пускали громкие вопли, как они обычно делали при захвате испанца или его коня. Габриэль де Рохас, который возвращал­ся назад с 10 кавалеристами, услышал их вопли и посмотрел в ту сторону, откуда доносился шум и звуки боя. Он поспешил туда вместе со своими людьми, и благодаря его появлению я был спасен, хотя и получил серьезные ранения от ударов кам­нями и копьями индейцев. Так спаслись я и моя лошадь с по­мощью нашего Господа Бога, который придал мне сил, чтобы бороться и выдержать все напряжение».

В одной из таких стычек Габриэль де Рохас был ранен стре­лой: она прошла через нос и достигла нёба. Гарсии Мартину выбили камнем глаз. Сиснерос упал с лошади, и индейцы схва­тили его и отрезали ему кисти рук и ступни ног. «Я могу за­свидетельствовать, — писал Алонсо Энрикес де Гусман, — что это была самая ужасная и жестокая война на свете. Ибо между христианами и маврами есть хоть какое-то взаимопонимание, и в интересах обеих сторон щадить тех, кто захвачен живым в плен, потому что за них можно получить выкуп. Но в этой войне с индейцами ни с одной, ни с другой стороны этого по­нимания нет. Они умерщвляют друг друга самыми жестокими способами, какие только могут придумать». Этому вторил Сьеса де Леон. Война была «жестокая и ужасная. Некоторые ис­панцы рассказывают, что большое количество индейцев было сожжено и заколото... Но сохрани нас, Боже, от ярости индей­цев, так как ее нужно бояться, когда они дают ей волю!» Но не одни индейцы были жестоки. Эрнандо Писарро приказы­вал убивать всех женщин, которых они захватывали во время боев. Смысл был в том, чтобы лишить воинов женщин, ко­торые обслуживали их и во многом помогали. «С того време­ни так и повелось, и эта уловка отлично сработала и вызвала среди врага настоящий ужас. Индейцы стали бояться потерять своих жен, а те боялись погибнуть». Считалось, что эта вой­на против женщин была одной из главных причин ослабления осады в августе 1536 года. Во время одной вылазки Гонсало Писарро встретил отряд, шедший из чинча-суйю, и захватил в плен 200 человек. «Посреди площади всем этим людям отру­били правую руку. Затем их отпустили, и они ушли. Это по­служило страшным предупреждением остальным».

Такая тактика также способствовала моральному разложе­нию армии Манко. Подавляющим большинством вражеского войска, собравшегося в горах вокруг Куско, были простые кре­стьяне со своими женами и люди, присоединившиеся к армии. Небольшое исключение составляли ополченцы, многие из ко­торых получили только самую начальную военную подготовку, являвшуюся частью воспитания каждого инки. Только часть этой разношерстной армии была по-настоящему боеспособна, хотя кормить нужно было всех. К августу крестьяне стали рас­ходиться на посевные работы. С их уходом увеличились поте­ри индейцев в каждом бою с испанцами. Численный перевес был единственной эффективной стратегией Манко, так что со­кращение его огромной армии означало, что с дальнейшими военными действиями против Куско, возможно, придется по­дождать до следующего года. Но Куско был только одной аре­ной национального восстания. В других районах действия ко­ренных жителей Перу принесли значительно больший успех.

Пока Манко осаждал Куско, он доверил Кисо Юпанки и военачальникам Иллья Тупаку и Пуйю Вильке завоевание цент­рального нагорья. Другой его полководец, Тисо, уже давно под­стрекал к восстанию индейцев в районе Хаухи, и небезуспеш­но. При первом же намеке на волнения испанцы отправили карательную экспедицию из 60 человек, в основном пехотин­цев, под командованием Диего Писарро. Они действовали в районе Хаухи, но Тисо скрылся в джунглях на востоке и явил­ся назад к Манко в Ольянтайтамбо.

Губернатор Франсиско Писарро впервые услышал о напа­дении на Куско 4 мая, находясь в своей новой столице Лос-Рейес, или Лиме. Он испугался за своих братьев и других ис­панцев, изолированных в Куско, и немедленно начал орга­низовывать вспомогательные экспедиции. В Хауху он послал 30 человек под командованием капитана Франсиско Морговехо де Киньонеса, который был одним из двух алькальдов Лимы. Этот отряд отправился в глубь страны в середине мая с приказом продвигаться по королевской дороге и занять стра­тегически важный перекресток недалеко от Вилькасуамана.

Он прошел по мирной местности до Паркоса, важного насе­ленного пункта, расположенного наверху ущелья реки Мантаро. Здесь Морговехо де Киньонес узнал, что местные жи­тели убили пятерых испанцев, ехавших в Куско. Его репрес­сии были быстрыми и ужасными. Он собрал в доме с соло­менной крышей 24 вождей и старейшин Паркоса и заживо сжег их. Таким образом он надеялся запугать местных жите­лей, чтобы он мог без помех двигаться навстречу Диего Пи­сарро в Уаманге.

Также Писарро отправил еще один отряд из 70 кавалерис­тов, во главе которого встал его родственник Гонсало де Тапиа. Этот выбрал средний маршрут: испанцы прошли на юг вдоль побережья около 120 миль, а затем поднялись в горы, минуя местечко Уайтара, которое и по сей день украшают развали­ны времен инков. Отряд перешел через Анды на высоте 15 ты­сяч футов и повернул на королевскую дорогу севернее Уаманги. Отряд Гонсало де Тапиа пересек пустынную пуну в рай­оне Уайтары, но был пойман индейцами в ловушку в одном из ущелий в верховьях реки Пампас, «одном из самых труднопро­ходимых мест этого края». Испанцы случайно столкнулись со свежей армией Кисо Юпанки, шедшей на север из Куско.

Эти отдельные отряды двигающихся походным маршем ис­панцев были соблазнительной добычей для восставших ин­дейцев. Превосходство испанцев, которое они имели благода­ря своим лошадям и оружию, было сведено на нет местным ландшафтом. Этот район центральных Анд является одним из таких мест на земле, где ландшафт имеет преимущественно вертикальную направленность: бесконечная череда обрываю­щихся пропастей, бурные горные потоки, обвалы, оползни и головокружительные спуски. Наконец, здесь у индейцев по­явился действительно эффективный естественный союзник. «Их стратегия состояла в том, — писал Агустин де Сарате, — чтобы позволить испанцам войти в глубокое узкое ущелье, пе­рекрыть вход и выход из него большим количеством воинов, а затем со склонов ущелья забрасывать их обломками скал и булыжниками до тех пор, пока не перебьют их всех, практи­чески не доводя дело до схватки». Применяя эту тактику, ин­дейцам удалось уничтожить 70 кавалеристов в отряде Тапиа — почти столько же, сколько было в распоряжении защитников Куско. Немногие уцелевшие были отправлены к Инке Манко в качестве пленников.

Кисо продолжал двигаться на север и вскоре встретил от­ряд из 60 человек Диего Писарро, который шел вниз по тече­нию реки Мантаро в сторону Уаманги. Индейцы вновь успешно воспользовались условиями местности. Кисо поймал в ло­вушку и истребил весь отряд Диего Писарро недалеко все от того же Паркоса, где Морговехо несколькими неделями рань­ше сжег вождей и старейшин. Вести об этих больших побе­дах были отправлены Манко вместе с захваченной испанской почтой, оружием, одеждой, головами мертвых врагов, «двумя живыми испанцами, одним негром и четырьмя лошадьми». Гонцы прибыли к Инке вскоре после того, как он узнал о по­тере Саксауамана в конце мая. Его сын Титу Куси вспоминал большой праздник по поводу этих побед. Чтобы показать, как он ценит заслуги своего полководца-победителя, Манко от­правил к нему «самую красивую жену-койю из своего рода и паланкин, который еще больше подчеркнул бы его положение и власть».

Когда Франсиско Писарро узнал о восстании, поднятом Инкой Манко, наследным принцем, которого он возвел на престол и которому так доверял, он прибегнул к уже знако­мой тактике поиска соперника-марионетки на пост Инки. Он выбрал принца королевской крови. Вероятно, это был Куси-Римак, который находился вместе с ним в Лиме. «Этого че­ловека второпях короновали и отправили в Хауху под охраной 30 кавалеристов, возглавляемых капитаном Алонсо де Гаэте. Вскоре после этого происпански настроенные янакона стали приносить тревожные слухи о судьбе других экспедиций. Пи­сарро решил, что 30 человек Гаэте были слишком уязвимы. Поэтому в середине июля он послал еще 30 пехотинцев под командованием Франсиско де Годоя, второго алькальда Лимы в 1536 году.

Победитель Кисо Юпанки также двигался к Хаухе. Боль­шинство первых горожан-христиан Хаухи уже уехали на побе­режье и поселились в новой столице Писарро Лиме, но все же в бывшем городе инков еще оставались христиане. Согласно записям Мартина де Муруа, эти испанцы были слишком само­надеянны, чтобы выставлять часовых или делать приготовле­ния к обороне города. «Однажды на заре появился Кисо Юпан­ки. Он напал на испанцев так внезапно, что они только успели понять: они окружены со всех сторон. У них даже не было вре­мени одеться, так как они только что проснулись. В этой не­разберихе они собрались на храмовой платформе, которая слу­жила им крепостью, со всем оружием, оказавшимся под рукой. Легко можно было представить их смятение, ведь им и в голо­ву не приходило, что индейцы осмелятся напасть на них... Бой длился с утра, когда появились индейцы, и до часа вечерни... И индейцы убили их всех, а также их лошадей и слуг-негров».

Когда 30 пехотинцев под командованием Годоя подошли к Хаухе, им встретилась жалкая фигура верхом на муле. Это был единокровный брат Гаэте Сервантес де Макулас со сломанной тогой. Он и еще один испанец были единственными из отряда Гаэте, кто выжил. А сам он, как стало известно, был убит своими же индейцами-союзниками. Очевидно, Инке-марионетке удалось в пылу сражения переметнуться на сторону своих соотечественников: брат Великого Инки по имени Куси-Римак впоследствии стал выдающейся фигурой в лагере Манко. Франсиско де Годой решил не рисковать, чтобы не разделить судьбу людей Гаэте, Диего Писарро и Тапиа. Он повернул назад и вернулся в Лиму в начале августа «поджав хвост и переал Писарро плохие вести».

К этому времени Кисо сумел уничтожить почти всех испанцев на территории между Куско и океаном, включая жителей Хаухи, а также многих путешественников и энкомендеро по дороге из Куско в Хауху. Он также разгромил три хорошо вооружейных отряда испанской кавалерии общей численностью свыше 160 человек. Единственным отрядом испанцев, находив­шимся еще в центральных Андах, были те 30 человек, которыми командовал Морговехо де Киньонес. Они продолжали свой путь вниз по течению реки Мантаро, после того как перебили старейшин в Паркосе. На одном перевале они оказались в ло­вушке, подстроенной индейцами, которые заняли обе стороны глубокого ущелья. Спустилась ночь, и солдаты Морговехо раз­били лагерь на берегу реки. Они разожгли походные костры, оставили их гореть и сумели ускользнуть в темноте. До того как эта экспедиция сумела достичь населенного пункта Уаманга, произошло еще одно вооруженное столкновение в ущелье. У солдат не было времени отдыхать. В течение всего следующе­го дня на склонах горы вокруг селения скапливались вооружен­ные индейцы, и люди Морговехо увидели несколько краси­вых паланкинов, в которых, очевидно, находились полководец Кисо Юпанки и члены его штаба. Но испанцы опять скрылись под покровом ночи. Они поднялись в горы позади селения и даже взяли с собой своих рыдающих индианок и янакона, ко­торые боялись репрессий со стороны своих соотечественников, если их хозяева-европейцы погибнут.

Измученная экспедиция теперь предприняла попытку про­браться назад через Анды к побережью. Потянулись долгие дни переходов и боев в ущельях верховьев реки Пампас. На­конец, испанцы достигли последнего ущелья, которое отделя­ло их от прибрежной равнины, где они могли найти себе при­бежище. Но местные индейцы приготовили еще одну засаду.

Когда колонна испанцев вступила на перевал, воздух напол­нился эхом боевых кличей воинов. Большинство испанцев оказались в ловушке. Тропинка была для них слишком узка, чтобы на ней драться, и их накрыла завеса летящих камней. Капитан Морговехо соскочил со своей измученной лошади и взобрался на круп коня к другому седоку. Но в этого коня попал обломок скалы: оба наездника были сброшены на зем­лю, и у Морговехо оказалось раздроблено бедро. Командир испанского отряда в течение нескольких часов еще вел бой, прежде чем он и его слуга были убиты. Еще четверо испан­цев погибли при переправе через реку, но рассеянные остат­ки отряда достигли дороги, проходившей вдоль побережья, и вернулись в Лиму. Они были почти единственными, кто ос­тался в живых из около 200 человек, посланных в горы на по­мощь осажденным в Куско.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Франсиско Писарро получил вести от своих братьев из Куско, и он боял­ся, что они, вероятно, уже мертвы. «Губернатор был глубоко обеспокоен ходом событий. Четверо из его военачальников к этому времени были уже убиты вместе с почти двумя сотнями солдат и таким же количеством лошадей». Когда началось вос­стание, Писарро немедленно предпринял попытку объединить все свои войска в Перу. Алонсо де Альварадо был отозван с его завоевательного похода на индейцев-чачапойяс на северо-востоке Перу за Кахамаркой; в конечном счете он вернулся в Лиму с 30 кавалеристами и 50 пехотинцами. Гонсало де Ольмос привел с собой некоторое количество людей и 70 лошадей из Портовьехо на побережье Эквадора; а Гарсиласо де ла Вега, отец историка, оставил свою попытку колонизировать берега бухты Сан-Матео и привел 80 человек назад в Лиму. Едино­кровный брат Писарро Франсиско Мартин де Алькантара был отправлен с поручением объехать прибрежную равнину, пре­дупредить испанских поселенцев об опасности и собрать их всех в Лиме.

Но Писарро мог искать помощи и за пределами Перу. Его вторжение в страну было только одним щупальцем испанской колонизации обеих Америк. Сначала Писарро надеялся пода­вить восстание собственными силами: в июле он послал Хуа­на де Панесу в Панаму, чтобы купить оружие и лошадей на 11 тысяч марок из его собственных средств, которые там хра­нились. Но вскоре он понял, что восстание приняло слишком большой размах, и решил обратиться за помощью ко всем ис­панским губернаторам в обеих Америках. В отчаянии он даже написал 9 июля письмо Педро де Альварадо, губернатору Гватемалы, человеку, который предпринял попытку вторжения в Сито, подвергся унижениям и всего лишь восемнадцать ме­сяцев назад был выкуплен с помощью Писарро. Теперь Пи­сарро обращался к нему с красноречивой просьбой: «Инка осадил город Куско, и в течение пяти месяцев я уже не получаю известий об испанцах, находящихся в нем. Страна настолько разорена, что местные вожди уже не служат нам, они выиг­рали у нас уже не одно сражение. Это вызывает во мне такую глубокую печаль, что она поглощает всю мою жизнь». Дие го де Аяла отвез это письмо в Гватемалу и поплыл дальше в Никарагуа, где он в конце концов навербовал много хороших солдат. В это же самое время судья Кастаньеда проезжал через Панаму по пути в Испанию, и Паскуаль де Андагойя написал в конце июля императору из Панамы, что «владыка Куско и всей страны поднял восстание». «Восстание распространилось от провинции к провинции, и все они охвачены мятежом. Восставшие вожди уже появились в 40 лигах от Лимы. Губернатор Писарро просит о помощи и получит ее отсюда, насколько это возможно».

Весть о восстании в Перу постепенно достигла самой Ис­пании. В начале февраля 1536 года пожилой епископ Тьерры-Фирме Берланга, который только что вернулся из Перу, где он был по поручению короля, доложил королю Карлу, что губер­натор Писарро позволяет своим конкистадорам нарушать ко­ролевские указы относительно хорошего обращения с корен­ным населением. Он также передал зловещее сообщение о том, что «губернаторы использовали в своих целях Инку, владыку Куско, и так же поступали и другие испанцы, которым этого захотелось». В апреле Гаспар де Эспиноза написал из Панамы королю о первых убийствах отдельных испанцев в районе Кус­ко. Но вести об осаде Куско достигли той стороны Атлантики не раньше конца августа. В первых сообщениях о мятеже го­ворилось, что «это восстание спровоцировал Эрнандо Писар­ро, так как говорят, что он подверг пыткам главного вождя, чтобы тот дал ему золото и серебро».

Инка Манко, обрадованный победами Кисо, приказал ему спуститься с гор к Лиме и «уничтожить город, не оставив ни одного целого дома, и убить всех испанцев, которых он там найдет», за исключением самого Писарро. Но Кисо хотел обес­печить безопасность своего тыла. Поэтому весь июль он зани­мался вербовкой новобранцев среди индейцев племени хауха, уанка и яуйо, пытаясь убедить эти племена, враждебно настро­енные по отношению к инкам,.присоединиться к восстанию. По понятным причинам Кисо не хотел воевать с испанцами на равнинной местности — к тому же он не был знаком с окрест­ностями прибрежной равнины, — пока у него не будет значи­тельного численного превосходства. Ему удалось собрать боль­шую армию за счет племен, живущих на западных склонах Анд, и в конечном счете он привел свою огромную разношер­стную армию к самой низкой горной цепи в предгорьях Анд, откуда в неясной дымке были видны воды Тихого океана. Са­мую первую весть о приближении индейцев привез Диего де Агуэро. Он «первым прибыл в Лос-Рейес и сообщил, что ин­дейцы все вооружились и пытались поджечь его усадьбу в де­ревне, что приближается огромная армия индейцев. Эта весть повергла весь город в ужас, тем более что в нем находилось очень мало испанцев». Губернатор Писарро отправил 70 кава­леристов под командованием Педро де Лермы попытаться пре­дотвратить спуск индейцев на равнину. Произошел жестокий бой, в котором многие индейцы расстались с жизнью, «был убит один испанский всадник, и много других получили ране­ния, а Педро де Лерме выбили зубы». Индейская армия про­должала надвигаться на город европейцев.

«Когда губернатор увидел такое количество врага, у него не было сомнений в том, что все кончено». Воины армии Кисо продвигались по равнине, а некоторые даже заходили в дома на окраине города. Но «кавалеристы спрятались в засаде, и в соответствующий момент они бросились в атаку, убивая и пронзая копьями индейцев в большом количестве, пока они не отступили и не попрятались в холмах. Ночью было выстав­лено сильное охранение, а кавалерия патрулировала город». Кисо переместил свою армию на крутобокий, похожий на са­харную голову холм Сан-Кристобаль, расположенный по дру­гую сторону реки Римак от центра Лимы. В настоящее время этот холм покрыт пыльными трущобами, он словно темная бородавка, выступающая на теле современного города. Другой холм заняли воины, которые были родом из долин провинции Атавильо к северо-востоку от Лимы. Эти люди были более привычны к равнинной местности и насыщенной атмосфере Лимы, чем их соратники из высокогорных племен. Другие ин­дейцы расположились на холмах между Лимой и портом, на­ходившимся на расстоянии нескольких миль от города Ка­льяо. Таким образом, испанское поселение было окружено и почти отрезано от морских коммуникаций.

Испанцы отчаянно стремились выбить воинов Кисо с хол­ма Сан-Кристобаль. Кавалерия была бесполезна против его крутых склонов. Смелое ночное нападение, обычно принося­щее успех, «так как индейцы очень трусливы ночью», казалось самоубийством, если учитывать крутизну склонов холма, за­нятого таким многочисленным врагом. И тем не менее пять дней было потрачено на подготовку к такому нападению. «Бы­ло решено построить щит из досок для защиты от камней. Но когда его сделали, оказалось, что его невозможно нести».

И как обычно, во время осады подверглась испытанию вер­ность индейских слуг своим хозяевам-испанцам. «Многие слу­ги-индейцы ушли питаться и жить и даже воевать против сво­их хозяев на стороне врага, но ночевать они приходили в го­род». Франсиско Писарро заподозрил в предательстве свою наложницу-индианку. Первая любовь Писарро Донья Инес об­винила сестру Атауальпы Асарпай, которая «жила в доме гу­бернатора», в том, что та поощряла осаждающих. «Итак, без дальнейших рассуждений он приказал задушить ее гарротой и таким образом убил ее, тогда как мог посадить ее на корабль и отправить в ссылку». Но, с другой стороны, в городе бы­ли «дружески расположенные к испанцам индейцы, которые очень хорошо воевали. Благодаря им кони не испытывали пе­ренапряжения, чего они не смогли бы выдержать».

На шестой день осады Лимы индейский главнокоман­дующий решил положить конец тупиковой ситуации и начать кровопролитное наступление на город. Это был критический момент восстания, попытка сбросить испанских захватчиков в Тихий океан. Кисо Юпанки «принял решение силой войти в город и захватить его или погибнуть во время штурма. Он обратился к своим войскам с такими словами: «Сегодня я на­мереваюсь войти в город и перебить в нем всех испанцев... Все, кто пойдет вместе со мной, должны при этом понимать, что если я погибну, то и все погибнут, а если я спасусь, то спасутся все». Индейские военачальники поклялись сделать так, как он сказал». Кисо Юпанки также пообещал своим лю­дям отдать им на потеху тех немногих испанских женщин, которые находились в то время в Лиме. Вероятно, их было не более 14, включая трех крестных матерей Франсиски Писар­ро. «Мы заберем их жен, женимся на них и создадим расу воинов». Испанцы сами усердно создавали такую расу мети­сов с того самого дня, когда они впервые ступили на землю Перу, но их союзы с индианками не имели своей целью улуч­шение наследственности.

Кисо Юпанки планировал напасть на Лиму одновременно с трех сторон. Сам он двигался с восточных холмов; индейцы из провинции Атавильо, из северной и центральной сьерры шли по дороге вдоль побережья со стороны Пачакамака. Са­мый главный удар должны были нанести инки под командованием самого Кисо. Он был великолепен и полон безрассуд­ной храбрости, но эта атака была так же тщетна, как и усилия французов в Ажинкуре, англичан в Балаклаве или конфедера­тов в Геттисберге. «Вся армия индейцев пришла в движение, и по огромному количеству их боевых знамен испанцы поня­ли, что они полны решимости. Губернатор Писарро приказал кавалерии построиться в два эскадрона. Он взял под свое ко­мандование один эскадрон, который спрятался в засаде на од­ной из улиц. Второй эскадрон находился в засаде на другой улице. К этому времени враг уже двигался по открытой равни­не у реки. Это были великолепные отборные воины. Их воз­главлял генерал с копьем в руке. Он переправился через оба притока реки в паланкине.

«Как только враг появился на улицах города и на стенах, кавалерия вырвалась из засады и решительно атаковала индей­цев. Так как местность была ровная, они мгновенно разбили их наголову. На месте сражения остался мертвый генерал и 40 других военачальников и вождей вместе с ним, как будто бы наши специально их выбирали. Но они были убиты, по­тому что шли впереди своих воинов и приняли на себя пер­вый удар атаки. Испанцы продолжали наносить раны и уби­вать индейцев до самого подножия холма Сан-Кристобаль, где встретили сильное сопротивление со стороны их укрепления». Инка Манко потерял своего самого удачливого военачальни­ка, доблестного Кисо Юпанки.

После гибели в кровавой бойне сразу такого большого ко­личества командиров дух борьбы покинул индейцев. Более проворные, испанцы планировали уже ночное нападение на холм Сан-Кристобаль, но индейская армия растаяла в горах, прежде чем такая попытка была предпринята. Индейцы из гор­ных районов чувствовали себя неуютно в горячей, насыщенной атмосфере побережья: их легкие были развиты для того, что­бы жить на большой высоте. Они отчаялись изгнать Писарро из его прибрежного города: превосходство испанских всадни­ков было слишком велико на плоской, открытой равнине, рас­положенной на уровне моря. Прибрежные племена явно не хо­тели присоединяться к восстанию, поднятому против захватчи­ков в высокогорных районах, к тому же испанцы в Лиме пре­дусмотрительно посадили под замок многих «курака», вождей прибрежных общин и их объединений.

В это же самое время у испанцев, осажденных в далеком Куско, были две неотложные задачи. Одна — попытаться со­общить своим соотечественникам на побережье, что они еще живы. Другая — смело наносить удары по штабу Инки, чтобы попытаться уничтожить людей, руководящих осадой. Груп­па горожан уговорила Эрнандо Писарро послать 15 лучших всадников на побережье по неожиданному маршруту: на юг от плоскогорья, а затем на запад через Арекипу. В эту группу из 15 человек вошел весь «цвет личного состава», отважные мо­лодые люди, такие, как Педро Писарро, Алонсо де Меса, Эрнандо де Альдана, Алонсо де Торо и Томас Васкес. Эти ото­бранные люди рассматривали свою миссию как отправку на верное самоубийство. Алонсо Энрикес де Гусман думал, что его включили в этот отряд, потому что у Эрнандо Писарро была к нему личная неприязнь и он желал ему смерти. В конце концов, делегация во главе с королевским казначеем Рикельме убедила Писарро, что отъезд этих прекрасных бойцов серьезно ослабит оборону города. Эрнандо мудро отозвал свой приказ, и эти 15 избежали участи быть уничтоженными в ин­дейской засаде.

Теперь Эрнандо Писарро попытался нанести удар по само­му Инке. Он узнал, что Манко переместился из Кальки в Ольянтайтамбо, дальнюю крепость, расположенную в 30 милях вниз по течению рек Вильканота, Юкай и Урубамба. Писар­ро собрал всех своих самых лучших воинов: 70 кавалеристов, 30 пехотинцев и большой отряд индейцев-союзников. Габри­эль де Рохас остался в Куско с менее боеспособными испан­цами. Эрнандо Писарро с большими трудностями повел свой отряд вниз по течению реки Юкай, так как эта река постоян­но извивалась между крутых скалистых берегов своей долины. «Через нее надо было переправляться раз пять или шесть, и каждый раз брод защищали индейцы». Наконец, после непре­рывных боев испанцы достигли Ольянтайтамбо, и их ужасну­ло зрелище массивных серых стен. «Когда дошли до Тамбо, мы обнаружили, что это очень хорошо укрепленная крепость, представляющая собой устрашающее зрелище».

Огромные руины стоят, почти полностью нетронутые, и по сей день, демонстрируя превосходное искусство каменщиков-инков. Ниже крепости на дне небольшой долины расположен город Ольянтайтамбо. Это один из немногих сохранившихся образцов градостроительства инков, в котором остались нетро­нутые временем основания стен и сетка улиц. Каждый город­ской квартал инков состоял из двух участков с выходами на продольные улицы. В домах, в которых когда-то жили инки, все еще живут люди. Сохранились даже названия кварталов ин­ков, а также названия зданий, в которых раньше жили аклья и избранные священнослужительницы. Город состоял из пяти террасированных и окруженных стенами частей, расположенных симметрично в форме трапеции, то есть в форме скошен­ного по бокам четырехугольника, столь любимого инкскими архитекторами. Рядом с городом бежит речка Патаканча, впа­дающая в Вильканоту, а за ней выступает огромная скала. На уступе этой скалы и стояла крепость-храм Ольянтайтамбо. Вол­нообразные гранитные подпорные стены охватывают крутой склон ближе к концу уступа, в то время как склон, обращен­ный к городу, разлинован огромными ступенями 17 широких террас. Наверху — обнесенные стенами укрепления, что явля­ется редкостью в архитектуре инков, а внутри этой цитадели находится платформа, облицованная семью огромными моно­литами из светлого порфира, каждый из которых имеет ши­рину около 11 футов. Снизу кажется, что весь склон украшен правильными рядами каменной кладки (фото 33, 34).

Солдаты из отряда Эрнандо Писарро заняли плоский учас­ток равнины между городом и рекой Юкай. Из-за того, что Ольянтайтамбо расположен вблизи лесов бассейна Амазонки, Манко набрал в свою армию лучников из племен, обитающих в джунглях. Один из солдат Писарро так описывал храбрость этих наводящих ужас дикарей: «Они не знают, что такое бег­ство от врага; они продолжают выпускать свои стрелы, даже когда уже умирают».

Город и крепость были полны этих лучников, засевших на каждой террасе. За рекой находились инки с пращами. «Таким образом, инки вели с ними бой с трех сторон: с горного скло­на, с другого берега реки и со стороны города... Инка находил­ся в самой крепости вместе с множеством хорошо вооружен­ных воинов». «Против нас они собрали такое количество лю­дей, что они не могли поместиться на склонах гор и на равни­нах». Наверх к крепости вела одна-единственная лестница. Во­рота у ее подножия были заложены каменной кладкой так, что индеец мог пролезть через них только на четвереньках. Два конкистадора старшего возраста смело выехали вперед на сво­их лошадях к стенам города, но «было удивительно видеть, как на них обрушился поток стрел, когда они повернули назад, и слышать воинственные крики индейцев». Другая группа всад­ников попыталась атаковать террасы внизу цитадели. Но. за­щитники «сбросили на нас столько булыжников и пустили в нас столько камней из пращей, что даже если бы нас, испан­цев, было гораздо больше, мы все были бы убиты». Один из камней сломал круп головной лошади. Она перевернулась и, лягаясь, пятясь назад и падая, раскидала всех лошадей, кото­рые следовали за ней. Эрнандо Писарро предпринял попыт­ку послать отряд пехотинцев захватить высоты над крепостью, европейцы были отброшены назад градом камней. Пока испанцы пребывали в нерешительности, индейцы напали на них. Они ринулись на равнину с «такими громкими криками, что показалось, будто осыпается гора. Со всех сторон вдруг появилось столько людей, что каждый видимый отрезок стены оказался заполненным индейцами. Враг вступил в яростную борьбу с людьми Писарро, которая была с обеих сторон беспощадной, как никогда». У индейцев появилось много испанского оружия, они учились эффективно применять его. «Свирепый вид некоторых из них с кастильскими мечами и щитами в руках, с испанскими шлемами на головах производил большое впечатление. Один из индейцев, вооруженный таким образом, осмелился напасть на всадника, чтобы заслужить славу героя, и пал от удара копьем. Сам Инка появился среди своих воинов верхом на коне с копьем в руке, управляя своей армией». Индейцы даже попытались применить захваченные аркебузы, порох для которых приготовили взятые в плен испанцы. И здесь Манко применил другое свое секретное оружие. Незаметно для Испанцев инкские инженеры отвели воды реки Патаканчи по заранее подготовленным каналам, чтобы они затопили равнину. Вскоре испанские кавалеристы обнаружили, что вокруг них поднимается вода, которая в конечном итоге достигла подпруг коней. «Почва так размокла, что лошади не могли участвовать в бою». «Эрнандо Писарро понял, что невозможно взять тот город, и приказал отступить».

Спустилась ночь, и испанцы попытались ускользнуть под покровом темноты, оставив свои палатки у подножия Ольянтайтамбо. Но колонна всадников была замечена, «и индейцы летели на них с оглушительными криками, <...> хватая лошадей за хвосты». «Они с яростью напали на нас на речной переправе с горящими факелами в руках... У этих индейцев есть одна особенность: если они побеждают, то становятся прямо демонами, но если же они бегут, то похожи на мокрых куриц. А так как в этот момент они одерживали победу, то при виде нашего отступления они пустились нас преследовать с большим воодушевлением». Индейцы насыпали на дорогу колючих стеблей агавы, которые травмировали лошадей. Но испанцы все же сумели выбраться той ночью из долины Юкай и на следующий день с боями проложили себе дорогу назад Куско. Титу Куси писал, что индейцы смеялись от души над неудачей испанцев, и испанцы знали, что поражение такой крупной экспедиции подняло боевой дух индейцев. «Инка чрезвычайно огорчился, что Эрнандо Писарро уехал, так как был уверен, что промедли он еще один день, и ни одному испанцу не удалось бы скрыться. По правде говоря, всякий, кто видел, как выглядит эта крепость, ничему другому и не пове­рил бы, <...> так как <...> в таких случаях, когда кони не могут вступить в бой, индейцы — самые деятельные люди в мире». Индейцы явились причиной неожиданного подъема бое­вого духа испанцев, осажденных в Куско. Спасательные экс­педиции, посланные Франсиско Писарро, везли донесения и письма. Они были доставлены Манко, который собирался сжечь их. Но в лагере Инки находился один хитрый испанец, который предложил использовать эти письма более эффектив­но: их следует порвать и доставить осажденным, чтобы пока­зать им, какая судьба постигла их соотечественников. С этой целью группа индейцев появилась на вершине холма Карменка утром 8 сентября. Эрнандо Писарро вместе с другими всад­никами тут же выехали за ними в горы в погоню. На обрат­ном пути они обнаружили, что индейцы оставили два мешка, в которых находились высушенные головы шестерых испан­цев и разорванные остатки тысячи писем. Манко не сумел оценить всю важность письменных средств связи. Появление этих писем — пусть даже и таким жутким образом — чрезвычайно воодушевило осажденных. Они узнали, что испанцы вес еще удерживали Лиму и пытались оказать им помощь. Они также узнали из одного письма, «почти целого, от нашей го­сударыни императрицы», что Карл V одержал победу над неверными в Тунисе. Алонсо Энрикес де Гусман получил личное письмо от Франсиско Писарро, датированное 4 мая, в котором старый губернатор признавался: восстание Инки «вы­звало во мне большую озабоченность и по причине ущерба, <...> который оно нанесет службе императору, и из-за опас­ности, в которой вы оказались, и из-за всех неприятностей, которые оно навлечет на меня в моем немолодом возрасте». Получение этих писем положило конец всяким попыткам на­ладить связь с побережьем. Испанцы в Куско могли только надеяться, что их соотечественники переживут мятеж и, в конце концов, придут к ним на помощь.

Инка Манко, воодушевленный поражением испанцев под Ольянтайтамбо, попытался вновь собрать армию, которая по­чти захватила Куско четырьмя месяцами раньше. Крестьяне, которые тогда вернулись в свои деревни, были снова призва­ны на службу, чтобы предпринять новое нападение на город до начала сезона дождей. К этому времени испанцы уже налади­ли свою жизнь в разрушенном и опустошенном городе. Они починили крыши некоторых домов, заменив соломенные кры­ши менее горючими плоскими крышами из торфа и деревянных балок. Когда осада достигла своего пика, они держали своих коней постоянно оседланными и взнузданными, и каждый Испанец выходил каждую ночь в дозор. Теперь же осажденные несли караульную службу через ночь и знали, что им нужно опасаться ночных нападений только в полнолуние, так как в новолуние индейцы были заняты религиозными церемониями. Наиболее остро для осажденных стояла проблема продо­вольствия. «Самым большим испытанием, пережитым христиа­нами, был невероятный голод, от которого некоторые умерли. 1бо индейцы предусмотрительно сожгли все здания, в которых содержались продовольственные припасы». Эрнандо Писарро удалось собрать небольшой урожай кукурузы, посаженной индейцами в нескольких милях к северо-западу от Куско. Отряды кавалерии сопровождали колонны индейцев-союзников, ко­торые несли кукурузу в город и отражали нападения воинов армии Манко, пытавшихся помешать проведению этой операции. Но этой кукурузы было недостаточно. Могли пройти месяцы, прежде чем с побережья пришло бы спасение, и испан­цы, не имевшие возможности заниматься интенсивным земле­делием, срочно нуждались в продовольствии, чтобы избежать голодной смерти в этот период. Когда осада закончилась, ис­панские власти опросили «кипу-камайоков» (инкских счетово­дов). Они сообщили, что некоторые крупные военачальники инков переходили на сторону испанцев вместе с большими отрядами воинов. Среди них был Паскак, двоюродный брат и враг Манко, которого Эрнандо Писарро назвал «предводите­лем индейцев», который был с ним во время обороны Куско. От этих предателей испанцам стало известно, что «люди Инки Манко доставили свыше тысячи голов скота, кукурузу и другое продовольствие» и что все это находилось недалеко от Кус­ко. Эрнандо Писарро немедленно послал Габриэля де Рохаса с 70 всадниками захватить этих лам, совершив набег на район Канчас по дороге в колья-суйю. Педро Писарро написал об этом набеге: «Мы поехали и оставались там двадцать пять или тридцать дней; мы согнали почти 2 тысячи голов скота [лам] и вернулись с ними в Куско, ни разу не попав в серьезную пе­ределку». Захват продовольствия придал мужества осажденным. Эрнандо Писарро немедленно отправил еще одну — на этот раз шестидневную — грабительскую и карательную экспедицию в кунти-суйю, на юго-запад от Куско. Ее целью было отомстить за убийства Симона Суареса и других энкомендеро в начале восстания. «Но мы не смогли поймать никого, на кого мы мог­ли бы обрушить наказание. Поэтому мы забрали продоволь­ствие и вернулись».

Эти дерзкие набеги спасли осажденных испанцев от голод­ной смерти. Хотя они и имели огромный успех, они были расчетливо рискованными и чуть ли не гибельными. Как только Манко узнал, что лучшие кавалеристы покинули город, он ус­корил свою мобилизацию. Испанцы, оставшиеся в Куско, с тревогой узнавали о передвижениях врага. Гонсало Писарро отправился в ночную разведку, чтобы захватить пленных, у которых под пытками можно было бы получить информацию. Он с 18 всадниками въехал на плато к северу от города и, сам того не ведая, проехал в темноте между двумя большими час­тями армии Манко. Испанцы заночевали, разделившись на два небольших отряда под командованием Гонсало Писарро и Алонсо де Торо. Когда занялась заря, они обнаружили, что стоят лицом к лицу с врагом: перед Торо стоял контингент из северной части империи, а перед Писарро — отряд лично набранных Манко рекрутов, самые лучшие воины его армии. В ходе непрекращающегося боя испанские кавалеристы вскоре поняли, что им нужно попытаться скрыться в Куско, но у ин­дейцев на этот раз было преимущество. Они измучили людей Писарро непрерывной схваткой. Храбрые индейцы хватали испанских лошадей за хвосты, в то время как наездники пы­тались освободиться, нанося им удары мечом. Испанцы про­двигались шаг за шагом через скопление индейцев и были на грани изнеможения. Их спасли индейцы-союзники; некото­рые из них добежали до города, чтобы предупредить Писарро об отчаянном положении, в которое попал его брат. Эрнандо срочно принял меры — собрал жителей города, а затем вы­ехал со всеми оставшимися в Куско кавалеристами: всего их было 8. Они трусцой и галопом проскакали 3 или 4 мили до места схватки. Они рассеяли индейскую армию своей неожи­данной атакой. Одновременно подъехали и люди Торо, так что испанцы получили возможность вернуться в город, измучен­ные и сильно потрепанные.

По всеобщему мнению, это был самый тяжелый момент и жизни осажденных горожан. В один прекрасный день индей­цы возобновят свои атаки на город и обнаружат, что у его за­щитников мало продовольствия, что их лошади ранены, а зна­чительная часть боеспособных солдат отсутствует, отправив­шись в кунти-суйю. Испанцы отреагировали на такую крити­ческую ситуацию характерным для них образом: они решили собрать всех здоровых лошадей и напасть той самой ночью на стягивающиеся силы индейцев. Объектом нападения были личные воинские части Манко, цвет его армии. Атака застала их врасплох. Гонсало Писарро перехватил большое количество индейцев, когда они пересекали равнину между двумя горами, перебил их с особой жестокостью «в одном из самых зрелищных боев, виденных когда-либо». Эта вылазка закончилась тем, что его кавалеристы, заехав на лошадях в озеро Чинчерос, кололи копьями барахтающихся в воде индейцев, как рыбу. Эрнандо Писарро столкнулся с отрядом лесных лучников из охраны Инки и уничтожил их всех, несмотря на раны, которые они нанесли своими стрелами его коню и коням других ислан­дцев. Испанцы вновь захватили инициативу в свои руки и, деморализовав отряды личной охраны Манко, лишили индейцев возможности напасть на них. Чтобы закрепить свою победу и нанести удар по психологии противника, они опять отрубили кисти рук у сотен пленников на площади в Куско.

Осада зашла в тупик. У осажденных было достаточно провизии, чтобы пережить сезон дождей, но они были слишком Кслабы, чтобы прорваться сквозь окружение. Люди Манко убедились, что ударами в лоб им не захватить Куско. Очевидно, Кони надеялись поймать испанцев в ловушку в ходе какой-нибудь военной операции и «ждали весну [1537 года], чтобы собрать более мощную армию и завершить изгнание испанцев»; Но они не достигли главной цели восстания: уничтожить захватчиков в столице империи».

Пока события в горах временно находились в тупике, равновесие сил в Перу изменилось в пользу испанцев благода­ря прибывшему по морю пополнению. Первый посланец Писарро задержался на три месяца, собирая людей и снаряжая корабли в Панаме. Поэтому отчаявшийся губернатор послал в конце сентября Хуана де Беррио со своими аккредитивами и дальнейшими мольбами о помощи. Старый Франсиско де Баррионуэво написал из Панамы в Испанию письмо в сво­ей обычной грубой манере: «Беррио говорит, что в Лиме полно бесполезных людей: одни из них ранены, другие больны, третьи изнежены и слабы — и нет мужчин, которые могли бы выйти против индейцев... Кто действительно нужен, так это мужчины, которые смогут выдержать испытания и голод! Там полно неженок!» Более отважные мужчины стали прибывать к Писарро к концу 1536 года. Собственные люди Писарро вер­нулись с побережья Эквадора, и приехал Алонсо де Альварадо 80 конниками из своей экспедиции к индейцам-чачапояс. Другие испанские губернаторы тоже отреагировали. «Педро де лос Риос, брат губернатора, находившийся в Никарагуа, при­пыл на большом галеоне с людьми, лошадьми и оружием». Великий Эрнан Кортес прислал из Мехико «на одном из своих кораблей под командованием Родриго де Грихальвы много оружия, боеприпасов, конской сбруи, шелковых тканей и шубу из куньего меха». Гаспар де Эспиноза, губернатор Панамы, при­слал людей из Панамы — Номбре-де-Дьоса и Истмуса. В сен­тябре председатель Аудиенсии — судебной администрации в Санто-Доминго на острове Эспаньола — прислал своего брата Алонсо де Фуэнмайора с 4 кораблями, на которых приплыли сотня кавалеристов и 200 пехотинцев.

Когда второе воззвание Писарро достигло островов Кариб­ского бассейна в ноябре, с Эспаньолы отплыли еще 2 кораб­ля, а председатель Аудиенсии написал: «Наша помощь на на­стоящий момент составляет 400 испанцев, 200 испаноговорящих негров, которые очень хороши в бою, и 300 лошадей». Но этот, вызывающий чувство гордости, отряд зря потратил три месяца в попытках приобрести корабли на Тихоокеанском по­бережье и достиг Перу не раньше середины следующего года. Хуан де Беррио, наконец, навербовал 4 корабля добровольцев, но не сумел прибыть в Перу раньше февраля 1537 года. Да­же королевская власть в Испании отозвалась на призывы Пи­сарро: в ноябре королева отправила капитана Перансуреса с 50 аркебузьерами и 50 арбалетчиками. Инка Манко пытался изгнать захватчиков, которых поддерживали ресурсы огромной империи, и он не мог надеяться на успех, столкнувшись с ее объединенными усилиями.