Соседская кочевая община
Большесемейные общины каждого племени объединялись в соседскую кочевую общину, которая оказалась наиболее соответствующей сложившемуся в степях хозяйственному и бытовому укладу. Большинство исследователей характеризует индейскую кочевую общину как самостоятельную в экономическом, социальном и обрядовом отношении единицу. Каждая община представляла собой единицу защиты и нападения, каждая община имела свой район кочевания в пределах племенной территории. Однако границы общинных земель не были строго разграничены и общины сотрудничали между собой в нужные моменты.
Индейская кочевая община могла состоять из одной и нескольких больших семей. Например, согласно данным С. Оливера, тетон-дакотские общины объединяли 10—20 семей. Дж. Уолкер отмечал, что наименьшие из этих общин должны были состоять не менее чем из семи палаток.
Согласно данным Б. Мишкина, кочевая община кайова — «топотога» могла состоять из «расширенной семейной группы, с примкнувшими к ней семьями друзей и прихлебателей. Большая семья, преобладавшая численно и политически, составляла ядро топотоги. Из нее выходил «топотоки», или глава общины, авторитет которого основывался на том, что он был главой самой сильной семьи в топотоге... Правящая семья распространяла свои права как на членов своей семьи, так и на примкнувших к ней членов...».
Э. Уаллас и А. Хобель писали, что размер общин команчей мог колебаться от одной отдельно кочевавшей семьи или небольшого стойбища «расширенной группы семей» до больших групп из нескольких сотен человек. Эти авторы подчеркивали, что в организации общин «принцип родства был слаб даже в рамках «расширенной семейной группы»», потому что при наличии тенденции поселения родственников вместе связь человека с общиной основывалась на свободе присоединения. Любой человек по желанию мог покинуть одну кочевую общину и присоединиться к другой. Ф. Эгган, устанавливая, что чейенская кочевая община состояла из кочевых дворов, сообщает, что она могла насчитывать от 150 до 500 человек, численно увеличиваясь или уменьшаясь в зависимости от военных и охотничьих удач. Лидерство в этих общинах имело огромное значение. «Очень часто община организовывалась вокруг ядра близких родственников лидера или вождя, но любой, независимо от родства, мог присоединиться к общине».
Вообще размеры кочевых индейских общин зависели от многих причин: от размеров табунов и пастбищных пространств, от времени года и травостоя, от наличия бизонов, от безопасности кочевой полосы. В каждом племени выделялись более крупные; главные общины, которые могли временно распадаться на более мелкие и вновь объединяться. Поэтому сведения авторов о числе общин в каждом племени не всегда совпадают. Обычно указываются лишь самые большие общины. Так, у тетон-дакотов насчитывалось в середине XIX в. семь таких общин, у кроу — три, у чейенов — десять. О числе общин у команчей сведения авторов разноречивы. Морган насчитывал у них в 1859 г. восемь общин, по мнению Э. Уалласа и А. Хобеля, у команчей XIX в. было, пять главных общин и несколько мелких. Сами команчи в 1933 г. помнили о восьми общинах.
Каждая кочевая община имела свое название. В историю «освоения» американского Запада вошли названия самых выдающихся индейских кочевых общин. Таковы пять общин команчей, носивших названия по животным — бизону, антилопе, сове, пчеле, мифической водяной лошади, семь общин дакотов, три общины кроу.
Э. Уаллас и А. Хобель приводят некоторые данные о размерах команчских общин: согласно сведениям одного испанского эмиссара, в 1786 г. кочевья команчской общины Бизона занимали территорию в 100 кв. миль и члены ее расселялись по восьми «ранчериям», из которых самая мелкая состояла из 30 палаток, а в общей сложности все восемь насчитывали около 700 палаток. Испанец отмечал также, что в каждой палатке было три-четыре воина, «что дает общую численность населения общины 6—7 тыс. человек», заключает автор. Уаллас и Хобель считают эту численность преувеличенной, но допускают, что указание испанца на наличие в общине 900 лошадей и мулов могло соответствовать действительности. Община Антилопы в 1867 г. насчитывала около 2 тыс. человек и владела 15 тыс. лошадей и 300—400 мулами. По-видимому, эти «большие общины» команчей представляли собой уже орды, распадавшиеся на отдельные стойбища (ранчерии).
Согласно сведениям Денига, кочевые общины тетон-дакотов в середине XIX в. состояли из 500, 250, 100, 50 палаток. Описывая одну из этих общин, по названию Брюле, насчитывавшую в 1830-х годах до 500 палаток, он сообщает, что это была самая богатая табунами община, члены которой были хорошими охотниками, всегда хорошо одетыми и с большими запасами пищи. Они разнообразили свои занятия охотой на бизонов, ловлей диких мустангов и военными походами против арикара, живших в верховьях р. Миссури, или против пауней, обитавших в низовьях этой реки. Вторую по величине кочевую общину этого племени он описывает как хорошо организованную военную единицу, которую «уважали и боялись соседние общины».
Имеющиеся сведения о кочевых общинах индейских коневодов позволяют сопоставить их с аульными общинами кочевых народов Средней Азии, Казахстана и Южной Сибири XIX в. Команчские кочевые общины, например, имели много общих черт с казахскими аульными общинами XIX в.; и в тех, и в других вокруг богатых скотом домохозяйств объединялись менее состоятельные семьи. Но у казахов кочевые аулы богатой знати были более многочисленными 210. Такой же характер носили кочевые общины черноногих, тетон-дакотов, кайова, кроу и других индейских племен, у которых наряду с крупными общинами богачей были небольшие стойбища бедняков. Дж. Юверс приводит, например, сведения об одном из таких стойбищ черноногих, состоявшем в 1855 г. из 18 палаток, жители которых были так бедны, что имели только собак в качестве транспортного средства.
Процесс экономической дифференциации и роста богатств отдельных семей вызывал раскол общины, выделение из нее новых самостоятельных общин. Например, по сообщению Денига, одна из дакотских общин Янктонай, насчитывавшая в 1833 г. 400 палаток, после смерти ее лидера распалась в 1840 г. на три общины, которые состояли из 250, 100 и 50 палаток. Однако в периоды опасности, в предвидении вражеских набегов, особенно в летние месяцы, общины либо объединялись в племенном масштабе, либо укрупнялись путем объединения мелких общин с более крупными Примеры такого слияния приводятся исследователями, например, у команчей.
Ввезенные колонизаторами эпидемии вызвали резкое падение численности индейцев и сокращение индейских стойбищ. Тот же Дениг приводит красноречивые в этом отношении цифры относительно дакотских общин. Община Брюле после эпидемии 1853 г. насчитывала вместо 500 палаток 150, а Оглала после эпидемии 1855 г. вместо 300 насчитывала 18 палаток. Сокращалось резко и число обитателей палаток. Например, Льюис и Кларк писали в начале XIX в., что в палатках тетонов «живут 10—15 человек», а через 50 лет Э. Дениг сообщал об этом же племени, что на палатку приходится пять человек.
Все исследователи подчеркивали текучесть состава кочевых общин индейцев как типичную их черту. Но Дж. Юверсу и Дж. Джаблоу удалось установить, что ядро общины, которым было самое богатое домохозяйство, всегда было устойчиво. У кайова это ядро составляли «ближайшие родственники главы общины: его братья и сестры, их супруги, его родители, братья его матери и отца, сыновья и дочери с семьями...». Меняли свою принадлежность главным образом дальние родственники и чужаки, чаще всего очень бедные и присоединявшиеся к той общине, лидер которой казался им более щедрым. «Иногда этих нищих,— пишет Юверс,— становилось так много, что удовлетворение их нужд становилось тяжелым бременем для главы общины». Но как устанавливает Дж Ричардсон, «бедняки составляли необходимую группу работников и главы общин конкурировали в привлечении их в свои общины».
Характерно, что текучесть состава кочевых общин была специфична не только для индейских коневодов-охотников, но и для скотоводов-кочевников Средней Азии. Она продолжалась до тех пор, пока бедняки не оказывались тем или иным способом прикрепленными к хозяйству богатого скотовладельца. Тенденцию к этому прикреплению можно проследить уже и на индейском материале. Отдельные богачи пытались опутать бедняка долгами, обязательствами родственной взаимопомощи до такой степени, что это ограничивало уже свободу его перемещения из одной кочевой общины в другую. Этим закладывались основы утраты личной свободы общинников, выступавшей под видом добровольного принятия ими покровительства со стороны богатого родственника.
Община была также обрядовой единицей. О команчах, например, Уаллас и Хобель писали, что каждая община имела свою обрядовую пляску. Обрядность команчской общины была связана с культом животного эпонима. У большинства племен каждая община имела священный узел и связанную с почитанием его обрядность, а также жрецов— хранителей веры и организаторов этой обрядности.