Заключение
За поразительно короткий исторический срок многие индейские племена Северной Америки XVII—XVIII вв. перешли от мотыжного земледелия и пешей охоты, сочетавшихся с рыболовством и собирательством, к кочевому коневодству и верховой охоте на бизонов и стали одним из трех-четырех настоящих конных народов мира. Этот переход происходил в специфических условиях европейской колонизации североамериканского материка, ускорявшей темпы развития индейского общества. История индейцев показала возможность довольно быстрой перестройки всего жизненного уклада оседлого и полуоседлого населения и приспособления его к кочевому образу жизни.
Индейцы, прославившие себя как племена конных охотников и воинов, были новым этническим элементом в степях. В течение XVIII в. они полностью освоили степные пространства и поделили между собой пастбищные и охотничьи угодья.
Развитие коневодства и интенсификация как мирных, так и немирных связей между племенами способствовали сложению в американских степях к концу XVIII в. единого хозяйственно-культурного типа и сходных социально-экономических структур у различных по своей предыстории племен.
Развивавшиеся в степях в течение XVIII—XIX вв. коневодство и частная собственность на лошадей вызвали коренные изменения в социально-экономической жизни племен. Использование лошади в охотничьем хозяйстве индейцев придало ему качественно новые черты, подняв его на более высокую ступень социально-экономического развития. Производственные отношения в этой отрасли экономической деятельности стали определяться частной собственностью на основное средство производства — лошадь. Неравенство в собственности на лошадей обусловило возникновение неравенства в использовании общинных земель. Пастбища и охотничьи угодья оказывались в преимущественном пользовании богатых владельцев лошадей
Новые производственные отношения, зародившиеся еще в условиях бытования родовых норм, своеобразно переплетались с ними, изменяя их содержание, но не успевая их полностью преодолеть. Этим объясняется множество пережиточных явлений родового общества в жизни индейцев к моменту их этнографического изучения, начавшегося со второй половины XIX в. Не случайно представление многих исследователей прошлого века об этих обществах как организованных на основе отношений родства. Однако к XIX в. само понимание этих отношений в индейских обществах претерпело глубокие изменения, и трактовались они весьма пространно. Под понятие родства подводились и древние родовые связи, и свойство, и отношения фиктивного родства, освящаемого древними обрядами адаптации в род. К этой последней форме родственных связей индейцы особенно часто прибегали, облекая в нее и вуалируя ею возникавшие отношения эксплуатации. Родственные отношения использовались как самая ранняя форма внеэкономического принуждения. Это характерная черта не только индейского общества, примеры использования родственных отношений в качестве формы становления отношений эксплуатации можно найти у народов Азии и Африки на переходном этапе от доклассового общества к классовому.
Несомненно, эта подгонка под «родовые» новых производственных отношений является общей исторической закономерностью указанного этапа. Она обусловливается закономерностями предшествующего этому этапу родового общества, в котором в течение тысячелетий экономические связи совпадали с кровнородственными и род был основной экономической единицей в обществе. Сложившаяся в веках традиция на новом историческом этапе преодолевалась постепенно, путем наполнения древних форм новым содержанием, которое в конце концов взрывало и отменяло старые формы.
Зарождавшиеся отношения эксплуатации носили еще не четко определившиеся формы, выступая то как отношения аренды, данничества, то как прафеодальные формы эксплуатации бедняков-общинников. Но все они облекались в формы родовой взаимопомощи, родовых прав и обязанностей, используемых как форма внеэкономического принуждения. Вместе с тем индейское общество знало и ранние формы рабства—домашнее рабство
Наряду с набегами с целью угона лошадей степные индейцы совершали набеги специально ради захвата женщин и детей. Это вызывалось растущей потребностью в женском труде кожевниц и седельщиц. Полоненных мальчиков и юношей приспосабливали к роли пастухов, потребность в которых также росла по мере увеличения табунов и развития коневодства.
Домашним это рабство можно назвать потому, что труд рабов использовался в домашнем хозяйстве богатых коневладельцев наряду с трудом жен, бедных родственников и усыновленных сирот.
Семья была основной экономической единицей в племени. Каждое племя состояло из нескольких кочевых общин как территориального объединения семей.
Однако изучение социальной жизни степных племен за последние два-три десятилетия убедительно подтверждает мысль Л. Г Моргана, что до переселения в степи большинство индейцев стояло на этапе материнско-родовой организации. Пережиточные институты этой организации продолжали бытовать у них еще в условиях кочевничества.
Формирование пастушеского коневодства было важным шагом в развитии производительных сил индейского общества Северной Америки. Оно означало выделение коневодов-охотников из остальной массы индейских племен материка, знаменуя возникновение первого крупного общественного разделения труда.
Между кочевыми коневодами-охотниками центральных степей, полуоседлыми земледельцами степных окраин, охотниками-звероловами примыкавшей к степи лесной зоны развивались активные отношения обмена, а иногда и данничества.
Подъем производительности труда в охотничьем хозяйстве и рост товарности его продукции способствовали развитию разделения труда внутри индейских общин, отделению труда по переработке охотничьей добычи от добывающего труда, выделению ремесленного труда кожевниц и седельщиц. Это второе в истории общества крупное разделение труда шло в индейском обществе по пути естественного разделения труда между полами, внутри семьи. Но оно носило уже характер общественного разделения труда, определявшегося общественным разделением труда, господствовавшим уже вне семьи.
Эта специализация труда в индейском хозяйстве ставила женский труд в экономическую зависимость от добывающего труда коневода — воина и охотника и определяла подчиненное место женщин в индейском обществе. Становление патриархальных норм и односторонней моногамии для женщин были характерными процессами в индейском кочевом обществе.
Приведенные в нашей работе материалы характеризуют индейское общество североамериканских степей XVIII—XIX вв. на пути становления отношений частной собственности, зарождения классов и ранней государственности в форме военной демократии. Оно несло в себе яркие черты формирующегося классового общества.
Военно-демократический строй этого общества оформлялся по внешним принципам племенного общества, институты родового общества использовались как форма установления отделенной от народа публичной власти. Ранние формы зарождавшейся у индейцев государственности призваны были охранять возникающую частную собственность от коммунистических принципов распределения предшествующей эпохи.
В американской этнографической литературе широко распространена трактовка степных племен как типичных первобытных охотников на крупную дичь, для которых якобы характерны эгалитаризм, коллективизм, свобода. Эта архаизированная й идеализированная картина социальной жизни степных племен нашла свое отражение и в американской художественной литературе прошлого столетия. Основным пороком этой точки зрения является игнорирование коневодства как отрасли индейского' хозяйства, в корне изменившей весь социально-экономический уклад индейских племен. Игнорировался и тот факт, что культура индейских коневодов-охотников сложилась уже после открытия Америки и развивалась параллельно с капиталистическим освоением материка и под его воздействием, сначала косвенным, а позднее непосредственным. Однако за последние два десятилетия из-под пера ряда американских ученых выходят исследования, убедительно вскрывающие ошибочность многих представлений об уровне развития индейских кочевников. Сужение в XIX в. кольца капиталистической колонизации вокруг районов расселения степных племен вызвало противоречивые процессы внутри индейского общества. Беззаветная борьба индейцев с колонизаторами усиливала в то же время военный строй их общественной жизни, вызвав на короткий период тенденцию к превращению военно-демократического строя в военно-олигархический. Однако поражение индейцев в неравной борьбе положило конец этому пути их развития.
Созданная американскими кочевниками яркая и самобытная культура оказывала огромное влияние на другие племена Северной Америки. Это влияние сказывается еще и в наши дни, хотя и в сугубо редуцированных формах. Элементы костюма степных племен, их плясок приобрели сейчас общеиндейское значение, придав своеобразие современной паниндейской культуре, их праздникам. Например, короны из перьев, которые были знаками отличий индейских военачальников, являются сейчас непременной частью костюма современных лидеров индейского движения.
Материалы о кочевниках-охотниках американских степей, по нашему мнению, позволяют конкретизировать целый ряд особенностей раннего этапа перехода от первобытнородового устройства к классовому обществу, который характерен был и для кочевников степной полосы Евразии.
Самые близкие аналогии индейским коневодам-охотникам мы видим в древних монголах, описанных Владимировым как номады-пастухи и охотники, в оленных и конных охотниках эвенках XIX в.
Сопоставление общественно-политического строя кочевых и полукочевых племен американских степей с описаниями общественной жизни древних кочевников и полукочевников евразийских степей и ряда современных народов Африки убеждает нас в том, что племенная структура была типичной формой политической организации кочевых и полукочевых народов во всех частях света. Анализ этой структуры позволяет провести резкую грань между племенной организацией этого типа и племенем первобытно-родового общества. Племя у кочевников и полукочевников было формой, в которую облекалось возникающее раннеклассовое общество военно-демократического строя.
В советской исторической науке за последнее время оживленно обсуждаются проблемы общих и специфических закономерностей становления раннеклассовых обществ в различных конкретно-исторических условиях отдельных стран. Главное значение в решении этих проблем имеет, несомненно, прослеживание конкретных форм и путей перехода отдельных племен и народов от родового строя к эпохе классово-антагонистических формаций.
С этой линией исследований связана и дискуссия о том, определялось ли социально-экономическое развитие кочевых и оседлых земледельческих обществ общими или совершенно специфическими в каждом случае закономерностями.
В этой дискуссии сталкиваются два основных мнения. Согласно одной точке зрения развитие кочевых обществ подчинялось совершенно иным, чем развитие земледельческих обществ, закономерностям. Другая точка зрения представлена сторонниками единства общих закономерностей становления раннеклассовых обществ в условиях и скотоводства, и земледелия.
В зарубежной науке широкое распространение имеют релятивистские концепции, подчеркивающие специфику развития скотоводческих обществ. Очень часто кочевникам приписывается особый психологический склад, якобы предопределяющий отличие пути их развития от земледельческих народов.
Сопоставление этнографических материалов о кочевых коневодах и верховых охотниках центральных степей Северной Америки с данными, характеризующими развитие земледельческих племен окраин этих степей, убедительно свидетельствует о том, что главной линией развития как кочевого скотоводческого, так и оседло-земледельческого общества является разложение и преодоление норм первобытнородового общества, развитие отношений частной собственности, становление сословно-классового деления общества, развитие военной демократии. Как убеждают нас американские материалы, само развитие этих общих процессов у двух групп народов принимало сходные формы, что, однако, не исключало специфики хозяйственного и бытового уклада каждой группы указанных племен.