Народная индейская керамика Перу
Хотя современная народная керамика Перу уступает в красоте и изяществе керамике доинкского и колониального периодов, индейский народ продолжает развивать этот вид искусства для того, чтобы выразить себя. Темная и белая глина, белый камень — до сих пор самые излюбленные материалы у индейских керамистов. Среди сотен тысяч керамических изделий из глины, которые выходят из печей Пукара, Пуно, Куско, Айякучо, еще можно встретить блюда, ритуальные или декоративные предметы с изображением быка, лошади, альпака. Они поражают любовью, с которой созданы. Мне, довелось увидеть одно такое блюдо из Пукара: светло-зеленое, цвета воды в лагуне озера Лайо, в глубине его изображен сом, совершенно неподвижный. Его длинные усы простираются почти до краев блюда. Он кажется живым, хотя и нарисован в довольно простой манере. Стоит отойти от блюда метра на два, и создается полная иллюзия того, что рыба стоит в глубине озера, в кристальной светло-зеленой воде озера Ланги-Лайо, где водятся самые крупные сомы плоскогорья.
Сегодня производство индейской керамики , поставлено на конвейер. Есть фабрики и в Пуно, и в Пукара, и в Куско, но работают на них исключительно индейцы — от мастера-гончара до тех, кто раскрашивает готовые изделия. Хотя это и кажется неправдоподобным, [154] но за художественное оформление готовых изделий на фабриках полную ответственность несут дети от 11 до 14 лет. Именно они рисуют грозных быков, с мощной грудью и устрашающими рогами, идущими прямо на вас из глубины блюда. Они рисуют эти прозрачные ключи, отражающие поющих на ветвях птиц. Когда их спрашивают, как родился у них тот или иной сюжет, они отвечают на кечуа: «Этот ключ бьет в Куско, сеньор». Все, что украшает блюда и кувшины, сделано их руками. Рисуют они сразу, без какой-либо проработки темы, хотя сюжет будущего рисунка более или менее определен. Кроме быков и источников, они с таким же мастерством изображают дроздов и голубок с нежным взглядом, сидящих на ветке плакучей ивы, персиковом или каком-нибудь другом дереве. Работают они напряженно, под строгим взглядом хозяина фабрики или приказчика, но иногда (очень редко!) вдруг останавливаются и внимательно рассматривают, несмотря на недовольство хозяина, свою работу — блюдо или кувшин. В такие минуты из-под кисти выходит неожиданное по красоте изделие, совершенно не похожее на все.
В подавляющем большинстве народная индейская керамика поставлена на промышленную основу. Эта промышленность работает целиком на индейский рынок. Сто процентов ее продукции покупают индейцы. Государство и белые Перу абсолютно не интересуются национальной керамикой. Ее покупают самые бедные в стране. Поэтому каждая вещь стоит не более 20 сентаво, лишь цена некоторых изделий, большого размера, например [155] кувшинов для чичи, воды, горшков для мяса, достигает 1 соля.
Естественно, что продукция эта не может быть высокого качества, сделана она торопливо, и поэтому не имеет практически никакой художественной ценности. Да и стимулов никаких — ни художественных, ни экономических. Максимальный доход гончаров из Пукара, слывущих лучшими мастерами, не превышает 20 солей с каждой загрузки обжиговой печи, что в лучшем случае составляет месяц работы. Поэтому за триста-четыреста лет индейская керамика застыла в своем развитии и, вполне возможно, даже что-то утратила. Все замкнулось в этом нищенском задыхающемся кругу и держится только благодаря энтузиазму и насущной необходимости для народа.
«Индейские вещицы» — керамика — не испытали на себе влияния испанцев. В Мексике все произошло иначе: там индейские керамисты учились у испанцев и даже превзошли их. Индейцы, а затем и метисы стали мастерами наиболее ценных изделий из керамики. Этот удивительный процесс прослеживается во всем мексиканском народном искусстве. Но самое главное — там народное творчество не было поглощено техническим совершенством. Мексиканский народ достиг в керамике непревзойденного уровня, благодаря изобретению новой техники и новых стимулов, проявившихся в совершенно необычных формах. В Мексике это народное искусство стало мощным экономическим рычагом: керамика нашла большой национальный рынок и огромный постоянно растущий спрос в США. Поэтому там развитие [156] народного искусства определялось спросом.
В Перу же керамика так и не смогла вырваться из рамок примитивного понятия «индейские вещицы». Едва испанцы привнесли новые мотивы рисунка в керамику, как они стали господствующими. Раньше образы быка и лошади были чуждыми для индейцев, сегодня они составляют главную тему в их искусстве, особенно в керамике. Мало-помалу индеец стал обладателем крупного рогатого скота, а на лошади он проводил половину своей жизни: на ней он пересекал пампу, холодные пространства нагорий, взбирался на вершины гор и опускался на дно самых глубоких андских ущелий. Она стала его самым любимым и незаменимым спутником. Индеец начал слагать уайно о лошади и лепить ее фигурки из глины, стилизуя ее изображение сообразно своему пониманию красоты и изящества. Он стремился передать свою безграничную радость, связанную с неожиданным «приобретением», превратившим его в хозяина земли и ее просторов. Бык, помимо всех прочих благ, которые получил индеец, мог за один день вспахать столько земли, сколько человек не осилил бы и за двадцать дней. Бык покорил индейца своей мощной фигурой и своим ревом. Он стал олицетворением могущества, воплощением силы духа. Он напоминал ему голубые вершины, почти достигающие облаков, того таинственного пространства, где, по индейским преданиям, жил гром. Бык п лошадь стали для индейца почти святыми существами, самыми дорогими его сердцу, самыми необходимыми, священными. [157]
При изготовлении мягкой, ритуальной и декоративной керамики, предназначенной для проведения религиозных церемоний, связанных с поклонением земле, бык — основная фигура. В любом доме на столе в спальнях многих землевладельцев под изображением какого-нибудь святого вы, наверняка, встретите глиняного быка, гордо поднявшего грозные рога, тяжело вздымающего грудь и мощный загривок. Он стал для индейцев еще одним святым олицетворением мольбы, обращенной к земле, чтобы всегда был скот, подобный этому быку. На черепичных крышах почти всех домов в селениях гор или долин, на самом коньке, ставят два-три креста, но между ними всегда увидишь глиняного бычка с устремленными в небо рогами; рядом с символом новой религии — образ того, кто олицетворяет для индейцев землю, могущество, любовь, плодородие и все, что есть на этой земле загадочного и необъяснимого.
К этому декоративному, почти ритуальному ансаблю всегда добавляется маленькая фигурка из белого камня. На сельских рынках юга и центра страны всего за 30-50 сентаво можно купить восхитительные маленькие фигурки лошади, барана, целые скульптурные группы, изображающие бои петухов и т. д. Только индейцы приобретают эти фигурки да иногда — какой-нибудь владелец асьенды, чтобы отпраздновать традиционный индейский обряд «подношения земле», и уж совсем редко путешественники и туристы, покоренные высоким совершенством работы и любовью, которую вложил автор в свое детище. Однако большая часть образованных перуанцев [158] не обращает никакого внимания на существование этого прекрасного искусства.
* * *
Какое будущее ожидает народную индейскую керамику Перу? Соблазненные интересом, проявленным туристами к блюдам из Пукаре, некоторые дельцы в Пуно и Куско, независимо от своего художественного вкуса, торопливо создают «фабрики» керамических изделий в том или ином селении. С той же поспешностью расспрашивают они о технике изготовления, об источниках сырья. Строят большие обжиговые печи, нанимают рабочих и считают, что дело сделано, заказывают «штампы» сахарниц, пудрениц, ваз для цветов — все, конечно, в стиле «модерн» по образцу «лимской» или «европейской» модели. Они устраиваются в каком-либо помещении, более или менее приспособленном для производства керамики. Гончары из числа индейцев с любопытством и затаенным страхом наблюдают за этими приготовлениями. Пройдет совсем немного времени, и из печей этих «фабрик» появятся броские блюда, вазы для цветов и сахарницы, украшенные львами, сиренами, гроздьями винограда и другими «приличными» мотивами. Именно новые изделия из керамики произвели настоящий фурор в средних слоях населения плоскогорий и ущелий Вильканоты и Куско. Они скупали весь этот ширпотреб, лишь внешне напоминающий изделия индейских мастеров. Многие индейцы-гончары не выдержали наступления этого керамического модерна: забросили свои блюда [159] с темно-зелеными сомами в зелени лагуны, перестали рисовать мощных быков и лошадей на кувшинах и чашках. Они копировали рисунки, которые приносили большой доход. На ярмарки приходили караваны лам, нагруженные этими ужасными поделками, прекрасные блюда из Пукара почти исчезли. Очень и очень редко среди пестрого и крикливого ряда сахарниц и кувшинов, украшенных розами или сиренами, можно было встретить одно-два зеленых или желтых блюда со знаменитым сомом, шевелящим своим хвостом в глубине лагуны.
Большинство индейцев в Пукара постепенно утрачивали свое мастерство, росли фабрики массовой ходовой керамики без традиционных корней гончарного искусства. Некоторые из них попали в руки людям с хорошим вкусом, например, семья Итурри в Пуно и Каро в Куско. Они развили лучшие индейские традиции в гончарном искусстве, свидетельствующие о жизнестойкости индейского начала. По всей стране владельцы этих фабрик разыскивали индейцев-гончаров, детей, способных разрисовать изделия, приглашали их и начинали с их помощью новое производство, но с уже более высоким качеством продукции. Благодаря выдающимся гончарам Перу, керамика фабрик семей Итурри и Каро получала различные медали и дипломы на выставках, этим все и ограничилось. Продукция их фабрик имела спрос исключительно на индейском рынке, брали ее немногие туристы и очень небольшой круг образованных перуанцев. Остальные же продолжали считать ее «индейскими вещицами». [160]
Заслуги Итурри и Каро в том, что на своих производствах они сохранили национальную керамику. На их фабриках индеец пользуется, пусть немногими, но все-таки льготами по сравнению с теми условиями, в которых он работал. Но самое главное все же состоит в том, что здесь индейца не заставляли копировать чужие модели, он имел возможность выразить свое национальное начало. Роспись блюд и кувшинов, выходящих из этих печей, отмечена печатью истинного индейского духа, полного трогательной красоты и святой любви к земле, как к чему-то необъяснимому и священному, живому и неповторимому.