Аборигены и национальная экономика

В колониальное время в Венесуэле коренное население, не будучи многочисленным, не играло, за исключением, может быть, самого раннего периода, сколько-нибудь существенной роли в хозяйстве страны. Однако земли, занимаемые коренными обитателями, постепенно втягивались в сферу колониальной, а затем и национальной экономики и, в силу этого, в большинстве случаев изымались у их прежних пользователей. Некоторые индейские народы были вовлечены в активные торговые отношения с европейскими поселенцами из разных колониальных держав; часть из них принимала участие в работорговле. Степень вклада различных индейских групп в экономику страны была различной и менялась во времени – по мере того, как испанцы и затем креолы продвигались все далее от побережья и речных артерий, среди которых на главном месте была Ориноко, в орбиту их интересов втягивались все новые индейские группы. При этом некоторые из последних целиком меняли свой образ жизни.

Существенное влияние на аборигенов оказала деятельность среди них миссионеров. Основание миссий приводило к значительным перемещениям аборигенов, которых буквально отлавливали и уводили из традиционных мест обитания поближе к миссиям. Поселенные таким образом индейцы были заняты в обслуживании миссионеров и местных мирских колонистов – готовили пищу, ухаживали за посевами, возводили постройки, переносили и перевозили грузы. Некоторые группы там, вероятно, впервые приобщились к земледелию. Нередко миссии подвергались нападениям карибов, побуждаемых соперничающими европейскими колонистами. Сложившиеся к началу XIX в. отношения между коренными обитателями внутренних районов страны, миссионерами и креолами нарушились освободительными и гражданскими войнами – многие поселения опустели, их обитатели ушли.

В середине XX в., в зависимости от преобладания у них хозяйственных занятий, венесуэльские аборигены подразделялись следующим образом. К бродячим и полубродячим охотникам, рыболовам и собирателям сельвы, саванн и речных дельт принадлежали разные группы яноама, а также маку, гуахибо, чирикоа, яруро и уаррао. К подсечно-огневым земледельцам было отнесено большинство аравако- и карибоязычных групп; отмечалось при этом, что земледелие постепенно распространялось среди охотников, собирателей и рыболовов. Некоторые индейские народы практиковали животноводство – помимо гуахиро (уайю), были названы панаре на берегах р. Кучиверо, правого притока Ориноко[i]. За прошедшие годы земледелие еще более распространилось и во многих местах перестало быть традиционным (об этом будет сказано ниже).

Лишь у немногих групп аборигенов в 1980-е гг. хозяйство было целиком независимо от национальной экономики (к таким, вероятно, могут быть отнесены лишь отдельные деревни яноама). К ним близки гуахибо и пиароа р. Манапьяре. Некоторые группы вели относительно независимое хозяйство, но были тесно связаны с национальным рынком – земледельцы каринья, скотоводы гуахиро. Многие группы аборигенов подвергались эксплуатации со стороны креолов (как, например, те, что работали на добыче волокна чикичике). Были небольшие группы, что не имели земель и жили за счет попрошайничества или подачек – гуахибы р. Араука, яруро и куиба штата Апуре[ii]. Отдельные представители разных групп аборигенов, независимо от традиционных занятий, становились наемными рабочими – на лесоразработках и разного рода лесных промыслах, на строительстве поселков, на перевозках фруктов и материалов[iii].

Эту общую характеристику хозяйственных отношений аборигенов Венесуэлы с внешним для них миром можно дополнить конкретными примерами по отдельным народам.

Примером значительных изменений в роде занятий и всем образе жизни могут служить уайю (гуахиры). В 1960-е гг. несколько тысяч их работали на разработках соли и гипса. Другими источниками дохода городских уайю являлись наемный труд в г. Маракайбо, продажа ремесленных изделий, древесины и древесного угля, а также контрабанда. В 1970-е гг. большие доходы приносила торговля марихуаной. На заработанные деньги уайю покупали стереоаппаратуру, машины и оружие. Эти процессы в большей мере были свойственны колумбийским уайю, но сказывались они и на венесуэльских соплеменниках, так как граница между двумя странами в этом районе не признавалась аборигенами и не контролировалась строго властями[iv].

Процесс урбанизации уайю подробно исследовался североамериканским антропологом Л Уотсоном. По мнению этого исследователя, урбанизация была критической фазой в процессе изменения их культуры. Он рассматривал урбанизацию как самую крайнюю и неотлаженную форму аккультурации уайю. «Городская жизнь, как совершенно новая форма существования, вынуждает тех гуахиро, что затронуты ею, заново приспосабливаться по многим критически параметрам традиционной культуры, чтобы успешно интегрировать городские институт в их собственное, существовавшее прежде социальное и культурное наследие»[v].

Глубокие изменения проходили в организации жилища, родственных отношений, брака и хозяйственных ролей.

Мужчины в городе были заняты на работах, не требовавших высокой квалификации – они становились землекопами, рабочими по саду, водителями, уличными торговцами и др. Среди них было также несколько учителей, ювелир, медсестра, электрик, артист, служащий госучреждения. Находили они работу и вне города, устраиваясь рабочими на плантациях или молочных фермах. Женщины подрабатывали на дому, изготавливая поделки для туристов. Среди аборигенов была высокой безработица

В г. Маракайбо уайю образовали несколько кварталов. В первом из них, Баррио-Сирума, жилища строили из бетона, а также деревянные и из картона. В середине 1960-х годов там проживало несколько сот человек, была церковь, медицинский диспансер, начальная школа, кинотеатр, несколько торговых площадей и пр. Улицы не освещались, в домах электричество было, но не было водопровода. В те же годы в Маракаибо имелось еще несколько кварталов уайю, где их проживало от полутора до пяти тысяч. Жили они бедно, спали в гамаках в комнате или в небольшом дворе. Дома и дворы были грязные и пыльные. Питание было однообразным – маис, рис, бананы, маниок и немного мяса. Лишь несколько человек в изученном квартале имели холодильники, у нескольких были старые автомобили. В основном предметы обихода состояли из радио, ручной швейной машинки, нескольких простых сидений, столов, набора дешевой посуды и ограниченного количества одежды[vi].

В Баррио-Сирума у уайю наиболее часто встречалась семья, состоявшая из отца, матери и детей, не вступивших в брак. Семьи могли покоиться на случайной связи или быть скреплены церковным (наиболее распространенным) или гражданским браком; семьи подобного рода составляли в квартале около 75 %. Приблизительно в четверти семей не было отца; таким семьям были свойственны низкий уровень доходов и неспособность контролировать поведение детей. Большая матрилокальная семья, наиболее распространенная в традиционном обществе уайю, в Сируме не составляла и 10 % и не была стабильна. Родовые связи в городе не поддерживались, хотя многие уайю время от времен посещали полуостров для участия в похоронах, свадьбах и судебных тяжбах. Связь между племянником и дядей по матери, являвшаяся основной в структуре рода, в городе утеряла свою важность. В городе члены семьи молодых людей пытались все еще направить выбор партнера, особенно, когда дело касалось вступающей в брак девушки. Формальный выкуп исчез. Уотсон отметил, что брак уайю в городе стал хрупок[vii].

И десять лет спустя Уотсон писал, что наемный труд подрывал многие из институтов, которые, по его мнению, были связаны с традиционным до недавнего времени хозяйством уайю, разведением скота - такие как большесемейная организация, матрилинейность, институт вождей, системы социальных классов, брачный выкуп. В городских условиях, когда мужчина не имел стабильного приложения своего труда, семья приобретала сильную матрифокальную направленность[viii].

Еще один народ, бывший в прошлом бродячими охотниками, рыболовами и собирателями – хиуи (гуахибы), обитающие на среднем Ориноко, преимущественно на территории Колумбии. В начале 1970-х они проживали в двух кварталах на юге венесуэльского г. Пуэрто-Аякучо; из общего числа в 12 тыс. человек населения города их было около 1 тыс. Около 3 тыс. хиуи обитали в 48 общинах к северу и югу от этого города.

Следует принять во внимание различие урбанизированности самого места обитания. Если Маракайбо – крупный промышленный город, то Пуэрто-Аякучо – небольшой городок, основу существования которого составляли местные промыслы и речные перевозки. Соответственно, условия жизни перебиравшихся туда аборигенов были хуже, чем в Маракайбо. Хиуи в пределах Пуэрто-Аякучо жили в перенаселенных убежищах, не имевших воды и электричества. Многие из них болели и плохо питались. Их положение усугублялось тем, что многие местные креолы считали хиуи колумбийцами и не хотели делиться с ними природными и социальными ресурсами. Кроме того, как недавние иммигранты, они не владели землей, на которой они проживали. Все это вело к тому, что хиуи подвергались остракизму и физическим оскорбления[ix].

В Пуэрто-Аякучо индейцев обычно считали «нецивилизованными» и «неразумными». Показательно, что местные креольские женщины говорили своим детям: “Не веди себя как гуахибо”. Когда гуахибы слышали, что они неразумны и нецивилизованны, они могли ответить, что они индейцы, а не гуахибо, так как гуахибо не носят одежды, а они носят. Существовало и представление о том, что можно было быть гуахибо в большей или меньшей мере. Можно было услышать, что другие – больше гуахибо, чем мы, так как они живут в шалашах и не умеют шить одежду. Если гуахибо научались говорить на испанском и носить покупную одежду, они могли превратиться в «цивилизованных» и «разумных» и даже перестать восприниматься как «индейцы». Таким образом, чтобы считаться цивилизованными и разумными, аборигенам следовало отрицать свое происхождение и культурное наследие. В то же время, в некоторых случаях гуахибо подчеркивали свои достоинства. Собравшая эти сведения Конэуэй пришла к выводу, что хиуи (гуахибо) обосновавшиеся в городе, сталкивались с сильнейшим и постоянным вызовом их самоуважению. Находясь среди креолов и соперничая с ними, абориген может идентифицировать себя с ними, приводя в доказательство, что он потребляет пищу, свойственную лишь креолам, исполняет соответствующую работу или ведет определенный образ жизни[x].

Для хиуи (гуахибо) района Пуэрто-Аякучо свойственна так называемая круговая (циркуляционная) миграция, для которой характерно сочетание сельского (нетоварного) хозяйства и работа в городе, приносящая деньги. В городе хиуи устраиваются на временную работу от 5 до 8 раз в год и сроком от одного дня до трех недель. Те, у кого дети учатся в школах, работают более длительное время – по несколько месяцев. Они работают грузчиками, подсобными рабочими на стройке или каких-то общественных работах, на речных перевозках, кухонными рабочими, подручными на лесопилке, а также полицейскими. Единичны примеры квалифицированной работы на строительстве, учителем или владения лавкой. Женщины иногда занимались проституцией.

Городские аборигены прерывают свою работу, чтобы отправиться на участки, свои или родственников, находящиеся вне города. Там они готовят участок (вырубают и сжигают растительность – в декабре), делают посадки (в начале апреля), ухаживают за ними (июнь), собирают урожай маиса (август-сентябрь). Другую культуру, маниок, можно собирать круглый год, но наибольшую часть урожая снимают в сезон дождей. Там же на участке маниок растирают, просеивают и высушивают. В эти передвижения включаются также визиты к сельским родственникам по праздникам, в том числе для участия в ритуалах[xi].

Некоторые общины аборигенов получали кредиты или помощь через государственные программы. Они поставляли на рынок маниок, ямс, бананы, маис, копченую и свежую рабу, а также ремесленные поделки: гамаки, луки, стрелы, колчаны, корзины, сибуканы, весла, метлы, а также антропо- и зооморфные глиняные фигурки, бусы из семян и раковин. В торговые дни гуахибов и проживавших там же пиароа на грузовиках привозили в город из соседних общин.

Большинство хиуи района Пуэрто-Аякучо кормились земледелием, собирательством, рыбной ловлей и охотой. Лишь несколько постоянно живущих в городе покупали все свои продукты. Некоторые семьи держали уток и курей. Для хиуи стали необходимыми такие промышленные товары как мачете, тесла, ткань для одежды, кухонная посуда. Пользовались спросом также швейные машинки, фонографы и проигрыватели, а газовые плиты считались роскошью. У нескольких человек было радио, у молодых людей – мотоциклы, один человек владел грузовиком. Все хиуи, когда приходили в город, носили одежду и обувь, часто покупную; женщины носили и сшитую ими одежду. В дальних общинах женщины носили лишь юбки, а мужчины – брюки. Они одевались целиком, когда отправлялись в город или если в общине появлялись креолы[xii].

По мнению исследовавшей хиуи Пуэрто-Аякучо североамериканской исследовательницы, круговая миграция помогала им менее болезненно перейти от одного способа производства к другому[xiii].

Не все группы бывших бродячих охотников, собирателей и рыболовов выработали механизм приспособления, подобный вышеописанному. Одна из подгрупп хиуи, известная как куива, обитавшая в районе р. Капанапаро, в середине 1950-х гг. вступила в контакт с местным землевладельцем. Они продолжали вести прежний образ жизни, но приобщились к работам в скотоводческом хозяйстве. В середине 1960 гг. они основали поселение, которое со временем стало называться Сан-Эстебан-де-Капанапаро. В конце 1960-х гг. куива сочетали свои традиционные занятия с земледелием. Кроме того, в креольских поселениях они выпрашивали пищу. Креольская одежда в этой группе считалась престижной. При наделении индейских общин землей куива Сан-Эстебана получили 15 тыс. га [xiv].

Еще одна группа бывших собирателей, рыболовов и охотников льянос – пуме (яруро), обитавшие на реках Капанапаро, Синаруко и их притоках в штате Апуре. В сухой сезон (декабрь-май) они кочевали по берегам рек, а в дождливый отыскивали там же более возвышенные места. С 1970-х они стали переходить на подсечно-огневое земледелие. В начале 1970-х в районе Рисито в 11 общинах проживало около 700 пуме. Они жили в домах креольского типа, построенных для них или ими самими. В их быту прослеживалось заметное влияние креольской культуры[xv].

С середины 1940-х до середины 1970-х гг. наблюдался переход к земледелию у уотуа (пиароа). В 1980-е гг. они поставляли продукты земледелия на рынок Пуэрто-Аякучо. Охота, лов рыбы и собирательство превратились в дополнительные источники пищи. При этом некоторые виды охоты (ловля крокодилов и черепах) пришли в упадок. В отдельных общинах стали разводить черепах, пекари и птиц[xvi].

Зачаточное земледелие отмечено у хоти. Главным пищевым продуктом для них были бананы, известны были батат, другие корнеплоды, тыквы, маис, папайя и перец, а также табак, хлопок и кустарник биха,[xvii] из семян которого получают красящее вещество.

К рубежу 1960-х и 1970-х гг. земледелие распространилось у всех подгрупп гуарауно (уаррао), среди которых еще в середине 1950-х гг. сохранялись неземледельческие группы в центральной части дельты. Для доземледельческих гуарауно подлинным «деревом жизни» являлась пальма мориче. Ее крахмал вместе с рыбой морокото они называли «настоящей пищей». Гуарауно познакомились с земледелием лишь после 1925 г. под влиянием миссионеров. В 1970-е гг. они уже выращивали разнообразные культуры: окумо, маниок, бананы, сахарный тростник и маис[xviii]. В более позднее время отдельные группы стали выращивать рис.

Изменения в хозяйстве различных групп аборигенов имели место и без прямого влияния креольского населения, под воздействием соседних групп. Так, одни из самых изолированных до недавнего времени аборигенов Венесуэлы, яноама, уже давно разводят бананы, а некоторые их группы, в частности, санема, знакомы с приготовлением касабе, лепешек из горькой маниоки. По подсчетам некоторых исследователей, к концу 1970-х гг. в некоторых группах яноама бананы удовлетворяли 75-80% потребностей в калориях. Известны им возделывание и других растений (окумо, ямс, батат, сладкая маниока, папайя, биха, хлопчатник, табак, авокадо, пальма пихигуао, а также растения из которых делают древки стрел, и растения из семейств мимозовых, идущих для приготовления галлюциногенов. Некоторые группы яноамо, кроме того, выращивают сахарный тростник, маис, манго. Тем не менее, источником пищи продолжают служить и разнообразные лесные ресурсы. Собирательство практикуется круглый год. Охота дает 80 % необходимых протеинов: у центральных яноама заметную роль играет рыболовство, доставляющее 15% протеинов[xix].

Выше были названы группы аборигенов, не знавших до определенного времени земледелия. Изменения проходили и в хозяйстве традиционных земледельцев. Примером могут служить две общины каринья, на которых по-разному сказалась индустриализация районов, где они проживали.

Отдельные общины каринья стали получать денежную компенсацию за эксплуатацию их земель нефтяными компаниями. Несмотря на это, культура в некоторых общинах (как, например, в Качамо) осталась к 1960-м гг. крайне консервативной и ни один из членов этой общины не был занят в нефтяной промышленности. Городская торговля оказала некоторое воздействие на потребление, но едва изменила модели существований. В общине, тем не менее, было несколько легковых автомобилей, грузовиков, тракторы. Самое существенное изменение проявилось в том, что поступление денег вызвало разногласия в общине. Как отметили исследователи, терялось чувство общности, некоторые из обитателей Качамо стали подчеркивать свое индейское происхождение, а другие пытались скрыть его.

Другая ситуация сложилась в общине Мамо, находившейся в пределах промышленного комплекса города Сьюдад-Гуайана. Община располагала 134 га под поселение и 367 га. под поля; проживало в ней несколько сот человек – в самом поселке и на «выселках». Хотя важными статьями хозяйства оставались земледелие и рыболовство, большое число молодых людей работало в городе. Каринья построили школу отдельную от креольской, она стала для них символом положения общины. В противоположность немалому числу аборигенов, в том числе и своих соплеменников, каринья из Мамо были горды положением, которого они достигли[xx].

В хозяйстве многих групп аборигенов Венесуэлы значительное место занимали торговые отношения с соседями и более отдаленными народами. Еще в период конкисты и в ранний колониальный период некоторые из местных народов были известны своими обширными торговыми связями, осуществлявшимися как вдоль морского побережья, так и по речным системам – прежде всего, араваки и карибы. В XIX в как торговцы стали известны карибоязычные екуана (макиритаре). Их вождь Арамари, проживавший в 1880-е гг. в низовьях р. Кунукунума, неоднократно плавал в Бразилию, затрачивая на путешествие от одного года до трех лет – шел по Касикьяре и Рио-Негро до г. Манаус, а возвращался другим путем – по Риу-Бранку, Урарикуэра и т.д.[xxi]. И в начале 1950-х гг., екуана, уже на лодках с подвесными моторами, ходили в Пуэрто-Аякучо и Сан-Фернандо-де-Атабапо, находившиеся от них в сотнях километров; доходили они и до Боа-Виста в Бразилии[xxii].

У соседних народов, в частности у пемон, екуана получили прозвище «пауана» или «пауанатон» (pauana, paunaton), что значит торговец. Они славились своими терками для приготовления касабе, предметом обмена служили и стрелометательные трубки. В свою очередь, стрелы для луков екуана получали, в основном, у яноама. Уже в середине 1950-х гг. почти все екуана имели ружья, которые они приобретали через арекуна. Среди них большим спросом пользовались горны из больших морских раковин, которые они получали через других индейцев (за очень высокую цену – лодку). В те же поры екуана были распространителями лекарств – путешественники встречали яноама, у которых был аспирин, полученный от екуана[xxiii].

Исследователи отмечали роль торговли и у соседей екуана, пемон, которые также путешествовали месяцами и даже годами – с торговыми целями, иногда в поисках какого-либо приработка, а то и просто из любопытства[xxiv].

Длительность и широта торговых связей привели к тому, что даже весьма удаленные от традиционных центров или маршрутов обмена группы ощущают потребность в использовании металлических предметов. Так, пуме (яруро) пользовались для выкапывания съедобных корней палками с наконечниками, сделанными из обломков железа. Самые отдаленные группы яноама высоко ценят металлические мачете. Нередко они для получения орудий и других предметов поселялись на берегах крупных рек, что прежде для них не было характерно. Кроме того, они стали приобретать ружья и применять их в межгрупповых стычках[xxv]. У многих других «лесных» групп распространены металлические наконечники копий и гарпуны и известны ружья[xxvi]. Традиционная глиняная посуда во многих местах вытесняется алюминиевой[xxvii].

Наиболее интенсивны обменные связи, естественно, в местах совместного обитания аборигенов и пришельцев (сначала испанцев, затем креолов и разноэтничных по происхождению миссионеров). Так, на среднем Ориноко куррипако продавали лишние продукты в городских центрах или обменивали их на другие продукты либо предметы. При этом миссионеры скупали индейские поделки за талоны, которые можно было реализовать лишь в лавках, контролируемых самими миссионерами[xxviii]. По всему среднему и верхнему Ориноко в 1950-е гг. славилась мука из маниоки, приготовленная екуана р. Кунукунума и араваками р. Гуайния[xxix].

В последние десятилетия в Венесуэле строилась новая форма хозяйственных отношений общин аборигенов и внешнего для них мира – сельскохозяйственные предприятия, образованны на основе Закона об аграрной реформе. Этот закон признавал право индейских общин владеть теми землями, лесами и водами, что они пользовались традиционно. По этому закону возвращением узурпированных у индейцев земель должен был заниматься Институт аграрной реформы. Законом предусматривалось, что предоставление земель крестьянам (в том числе и аборигенам) могло производиться в коллективной форме. В середине 1971 г. Институтом была принята Программа развития аборигенов. В январе 1972 г. года была создана Контора по наделению землей общин аборигенов, затем проведена серия семинаров по подготовке индейских лидеров. В 1974 г. Национальный исполнительный комитет Крестьянской федерации Венесуэлы принял решение поддержать движение аборигенов за самоуправление и самоопределение. На этом фоне, при поддержке поступлений государственных ресурсов в земледелие, в 1976 г. была начата программа образовательных курсов для учреждения т.н. Общинных и межобщинных аборигенных предприятий[xxx].

Время показало, что не все индейские предприятия смогли успешно развиваться. В качестве удачного примера приводилось «Межобщинное аборигенное предприятие Эребато-Ничаре-Икуту (Тухумото)», в которое вошли несколько общин екуана и санема. Оно было создано в 1975 г. с помощью предоставленных фондов для разведения кофе и выращивания крупного рогатого скота. Венесуэльские исследователи полагали, что успех можно объяснить тем, что в районе уже имелся опыт выращивания других культур – маниока, перца, ананасов и табака; кроме того, с конца 1950-х гг. проводились опыты с выращиванием риса, фасоли и фруктовых деревьев. Поселившийся там агроном научил аборигенов ухаживать за кофе, какао и бананами, которыми местные екуана стали торговать с креолами. С 1960-х гг. среди местных индейцев работала целая группа советников, один из которых говорил на екуана. С другой стороны, сами екуана проявляли большой интерес к нововведениям. Исследователи, анализировавшие результаты деятельности этого предприятия, пришли к выводу о важности сочетания усилий советников и аборигенов. Они подчеркивали важность доведения до аборигенов необходимой информации, при том, что советники не должны были превращаться в управляющих[xxxi].

По мнению этих авторов, большинство общин аборигенов Венесуэлы к концу 1970-х гг. были связаны, в разной мере, с региональными рынками. Так, аборигены Дельты Амакуро поставляли большое количество риса и древесины, в столичные рестораны от них поступал салат «пальмито», в соседнюю Гайану вывозилась соленая рыба (в обмен на темный сахар). Район рек Каура-Эребато служил поставщиком лодок., Местными земледельческими продуктами снабжался Пуэрто-Аякучо, столица Федеральной территории Амасонас.

Вместе с тем, ряд исследователей указывали, что действия государственных программ, разработанных с благими намерениями, но осуществляемых, по их словам, спорадически и безответственно, вызвали, в большинстве случаев, разлагающее воздействие. В некоторых случаях деятельность индейских предприятий, сопровождавшаяся усиленной специализацией в производстве того или иного продукта, приводила к быстрым изменениям в разных сферах быта общинников. При этом в некоторых случаях члены предприятий, переходя к новым видам занятости, забрасывали свои огороды, на которых ранее возделывались традиционные культуры. Основной же недостаток подобных предприятий усматривался в том, что нетерпеливые чиновники превращались в управляющих, а индейцы – в наемных работников, то есть складывалось положение, против которого и создавались новые формы хозяйства, так как главной целью предприятий было подвести общинников к самоуправлению[xxxii].

 На рубеже 1980 и 1990 гг. треть индейских общин не имела документов на владение занимаемыми землями. Кроме того, тех земель, владение которыми подтверждалось документами, были либо мало, либо они находились в руках государственной администрации. Большая часть земель аборигенов расположена в районах “специального административного управления”, считающихся национальными парками. В этих парках индейцы ограничены в использовании природных ресурсов, а правительство выдает лицензии международным компаниям для лесоповала и горных разработок на территории традиционных мест обитания аборигенов[xxxiii].