Введение

Пока будет стоять этот мир, честь
и слава Мехико-Теночтитлана
не должны быть забыты.
Чималпаин Куаутлеуаницин

Прежде всего необходимо определить, какое место за­нимает предмет исследования этой книги в пространстве и времени, так как в течение двух или трех тысячелетий до нашей эры вплоть до рокового года вторжения европейцев (1519 год, или 1-й год Камыша, согласно местному кален­дарю) на огромных просторах Мексики сменилось много различных цивилизаций. Они по очереди поднимались, как волны на море, и, как волны, исчезали, оставив руины.

Темой этой книги будет повседневная жизнь мексикан­цев — «мешика», как они сами себя называли, — в начале XVI века. В конце каждого века, который по местному ле­тоисчислению длился 52 года, проводился Великий праз­дник Нового Огня, «связующий годы». Последний такой праздник состоялся в 1507 году во время правления Монтесумы II Шокойоцина («младшего»). Мексиканская ци­вилизация была тогда в полном расцвете сил и молодости. Не прошло еще и ста лет с тех пор, как Ицкоатль (1428— 1440), первый из великих правителей, основал союз трех городов. Один из этих трех был Мехико-Теночтитлан, ко­торый стал столицей. Именно в этом городе, на берегах и даже на воде озера, расположенного в углублении цент­ральной долины на высоте 7500 футов и окруженного за­снеженными вулканами, постепенно наращивалась мощь ацтеков. Спустя несколько десятилетий их господство рас­пространилось на самую большую территорию, которую когда-либо знала эта часть света.

В то время, в 1507 году, на обширной территории от засушливых северных степей до жарких джунглей пере­шейка, от побережья Мексиканского залива до берегов Ти­хого океана никто не мог себе представить, что этой ог­ромной империи, ее культуре, искусству, богам через несколько лет будет суждено кануть в историческом катак­лизме, на фоне которого даже падение Константинополя кажется сравнительно незначительным. В Мексике никто не знал, что люди с белой кожей из другого мира уже проч­но закрепились на островах западного моря с 1492 года. Должно было пройти 27 лет между первым путешествием Колумба и высадкой Эрнана Кортеса на континент, что было отсрочкой длиной в четверть века, в течение которой два мира жили бок о бок, не зная друг о друге, разделен­ные всего лишь узким морским проливом.

Les peuples tout enfants a peine se decouvrent

Pardessus les buissons nes pendant leur sommeil[1].

Эти строки де Виньи приходят на ум, когда мы раз­мышляем об этом странном, остановившемся времени. В Европе современный мир начал вырываться из окру­жающих его привычных рамок: в том самом 1507 году, когда мексиканцы в очередной раз «связывали годы», за­жигая новый огонь на вершине Уйшачтекатля, Лютер был посвящен в духовный сан. За год до этого Леонардо да Винчи написал «Джоконду», а Браманте начал стро­ить собор Святого Петра в Риме. Франция была вовле­чена в войну с Италией, а во Флоренции Никколо Ма­киавелли был министром внутренних дел. Испания на­несла поражение маврам в Гранаде и таким образом вернула себе последнюю из завоеванных у нее террито­рий; и непреодолимая экспансия побудила испанские каравеллы, солдат и миссионеров отправиться к только что открытым землям. Но пока волна не вынесла их за пределы островов — Кубы, Багамских, Гаити. До побе­режья материка еще только-только добрались — это было побережье Гондураса и Дарьенского залива: ни один белый человек еще не знал, что за Юкатанским проли­вом и Мексиканским заливом лежат огромные террито­рии со своими густонаселенными городами, войнами, государствами и храмами.

В Мексике точно так же ни о чем не подозревали, не имели ни малейшего понятия о том, что судьба уже стоит у дверей. Император продолжал методично организовы­вать жизнь на территориях, подчиненных мешика, правя­щему народу. Один за другим пали последние свободные города, и отдаленные тропические деревушки покорились власти высокогорной центральной равнины. Правда, не­которые маленькие государства сохранили свою независи­мость, особенно аристократическая республика Тлашкала, осажденный анклав посреди империи, отрезанный от тор­говли и рынков сбыта. Но шочияойотль, война, была необ­ходима, когда во всей Мексике царил мир, ради служения богам и во славу солнца.

Прошло несколько лет, и завеса, скрывавшая один мир от другого, была сорвана, что явилось неизбежностью. И они стали лицом к лицу: стальные клинки против мечей из обсидиана, ружья против стрел и копьеметалок, желез­ные шлемы против украшенных перьями головных уборов. Дворцы, пирамиды, насыпные дороги через озера, камен­ные статуи и маски из бирюзы, процессии, сверкающие драгоценными камнями и перьями, жрецы, короли, свя­щенные книги — всему этому было суждено растаять и исчезнуть, как сон. И прежде чем оно исчезнет, давайте попытаемся уловить переливающийся образ, великолепие и тени уже обреченного мира.

Пришедшие последними на центральное плато мешика, или ацтеки, как их иногда называли в память об Ацтлане, мифической отправной точке их странствий, всегда счита­ли себя наследниками блестящих цивилизаций, которые были их предшественниками. Их знания о прошлом не шли далее нескольких сотен лет: для них пирамиды Теотиуакана, которые мы относим к VI веку, были построены богами на заре мира, в то же самое время, когда они созда­ли солнце и луну. Для них все высокие искусства, архитектура, скульптура, гравировка, мозаика из перьев, изобре­тение календаря появились благодаря бывшим обитателям Тулы тольтекам, культура которых достигла своей верши­ны в X—XI веках.

Мексиканцы поместили Тулу и ее короля-бога Кецалькоатля, Пернатого Змея, в далекое и сказочное про­шлое: именно Кецалькоатль и тольтеки открыли искус­ства и науки, которыми с тех пор обладала Мексика. Но черная магия Тескатлипоки, темного бога ночного неба, восторжествовала, и сияющий Кецалькоатль, изгнанный из Мексики, отправился через Атлантический океан по «священной воде» или, как гласят другие предания, сжег себя на погребальном костре.

В хаосе, который последовал за падением Тулы, волна за волной набегали на центральное плато кочующие север­ные племена, которые были известны под общим названи­ем чичимека, что соответствовало греческому слову «варва­ры». В этом месте легенда и история совпадают. В XII веке началось великое переселение, которое привело мигриру­ющие народы один за другим на юг. Это были охотники и воины, не имевшие жилищ, не умевшие возделывать зем­лю или ткать. Эти племена, вступившие в соприкоснове­ние с остатками тольтекской цивилизации и с оседлыми местными жителями-земледельцами, которые остались после крушения Тулы, вскоре основали деревни и города и приняли образ жизни предшественников. Вместо своих грубых диалектов они стали говорить на классическом науатльском наречии мексиканцев. Они построили города Кольуакан, Ацкапотсалько, Тецкоко, в которых аристо­кратия жила исключительно культурной жизнью. Эти горо­да боролись за главенство в долине, и каждый из них по очереди добивался его. И в этом мире, так напоминающем Италию эпохи Возрождения, полном сражений, заговоров и удивительных превратностей, бедное, непрошеное, уни­женное племя сумело овладеть несколькими маленькими болотистыми островами на озере своих могущественных соседей. Мешика основали свою столицу, жалкую деревуш­ку из тростниковых хижин, вокруг храма Уицилопочтли, завистливого и упрямого бога, который был их проводником в течение ста пятидесяти лет их скитаний. Вокруг них простирались топи без признаков пахотной земли, дерева или камня для строительства; вся осушенная земля нахо­дилась в собственности уже упрочившихся городов, и они твердо держались за свои поля, леса и каменоломни. В 1325 году этим скитальцам впервые было разрешено посе­литься в одном мрачном месте. Однако в этом месте они увидели знамение, обещанное им их богом: сидящего на кактусе орла, который клевал змею. Должно было пройти еще пятьдесят лет, прежде чем они достигли достаточного уровня организации и провозгласили своего первого мо­нарха, Акамапичтли. И даже тогда мешиканское государ­ство было еще настолько слабо, а его судьба так неопреде­ленна, что они были вынуждены принять владычество Ацкапотсалько, для того чтобы выжить; они не могли ос­вободиться от него до 1428 года.

Никто не мог разглядеть зарождающуюся империю в этих скромных начинаниях: никто, кроме «посланцев бо­гов», воинов-жрецов, которые были служителями идола Уицилопочтли во время скитаний. Они толковали его про­рочества людям и верили, что в конце концов исполнится его обещание и они обретут власть. Именно они образо­вали первичное ядро того правящего класса, который ме­нее чем через двести лет должен был привести мешика на вершину их имперской власти.

К началу XVI века ничего не осталось от этого небо­гатого и скромного начала, кроме чинампас на окраинах города — оригинальных плавучих садов, которые оста­лись с тех времен, когда безземельные мексиканцы были вынуждены создавать себе твердую почву, насыпая ил со дна озера на плетеные плоты. Мехико-Теночтитлан, Ве­неция Нового Света, гордо вознес свои набережные и пирамиды над водами: для двух десятков племен имя его императора Монтесумы означало величие и власть. Сюда стекались богатства провинций, чья роскошь постоянно возрастала. Со сказочных времен Тулы ни один индеец Мехико не видел таких чудес.

Нам известно о Мехико того времени, когда сюда при­шли первые европейцы, из многочисленных путевых заметок, которые можно сравнивать и комбинировать. Архео­логические исследования в долине Мехико дали уже очень многое, и едва ли найдется такое место при раскопках, в котором нет ничего со времен ацтеков или даже более ран­него периода. Уже найдено множество ритуальных и бы­товых керамических сосудов, инструментов, оружия и скульптур. И все же постольку, поскольку мексиканцы обычно сжигали своих покойников вместо того, чтобы хо­ронить их, как это делали, например, сапотеки или миштеки, мы не располагаем почти неистощимым источником домашней утвари, одежды и украшений, которые хранят могилы в других местах. Более того, в самом Мехико не со­хранилось ни одного древнего памятника из-за системати­ческого разрушения города испанцами во время осады 1521 года и после нее. Парадоксально, но мы гораздо луч­ше знакомы с архитектурой VII века далеких майя, нежели с мексиканской архитектурой XVI века. Храмы и пирамиды Паленке или Яшчилана, затерянные в джунглях Чьяпаса, выдержали и натиски непогоды, и нашествие растительно­сти в течение более тысячи лет, в то время как постройки Мехико исчезли по разрушительной воле человека.

Но отрезок времени, который нас интересует, отли­чается от других периодов богатством письменных источ­ников. Мексиканцы интересовались своей историей; они были неутомимыми ораторами и большими любителями поэзии; их не оставляли равнодушными обычаи и изде­лия других племен. Но более всего они были озабочены будущим, поэтому придавали огромное значение знаме­ниям и чудесам. Так, было создано огромное количество книг, написанных пиктографическим способом, который в то же время был и символико-фонетическим, по исто­рии, истории в сочетании с мифологией, географии, обрядам и прорицаниям. Мексиканская культура знала книги; ей также были ведомы бюрократизм и кипы офи­циальных бумаг. В империи ацтеков имелись черты пра­вового государства, и каждый спор, каждое судебное разбирательство приводило к накоплению папок с доку­ментами: например, если две деревни спорили из-за па­хотных земель, они подтверждали свои показания картами и своими родословными, чтобы доказать, что та или иная семья имеет права на данные поля.

Большая часть этих отчетов была сознательно унич­тожена после испанского завоевания. Многие книги имели отношение к религии и магии: епископ Сумаррага повелел захватить их и сжечь вместе с другими, без сомнения, исключительно мирскими книгами, такими, как книги по истории и им подобные. К счастью, боль­шое количество книг избежало огня; к тому же индей­цы вскоре увидели преимущества алфавитного письма, которое привезли с собой европейцы, по сравнению с нечеткой и сложной системой, которой они пользова­лись до этого. Основываясь на старых пиктографичес­ких рукописях (некоторые из них были, несомненно, сохранены аристократическими фамилиями, несмотря на запрет), они составили летописи, иногда на мекси­канском языке, но при помощи европейских букв, иногда на испанском. Эти хроники представляют собой огромную ценность: «Анналы Куаутитлана», книги по истории Чималпаина Куаутлеуаницина, Тесосомока и Иштлилшочитля, которые буквально переполнены точ­нейшей информацией о жизни древних мексиканцев.

Наконец, сами испанцы оставили нам несколько очень важных документов. Первая волна захватчиков, людей неотесанных в такой же степени, в какой они были храб­рецами, тем не менее имела своим лидером государствен­ного деятеля Эрнана Кортеса, а в их рядах был прирожден­ный писатель, человек, который умел и увидеть, и пере­сказать все то, чему он был очевидец, Берналь Диас дель Кастильо. Первые свидетельские показания европейца о совершенно незнакомом дотоле мире содержатся в пись­мах Кортеса к Карлу V и в воспоминаниях, которые Бер­наль Диас продиктовал в преклонном возрасте перед своей смертью. Свидетельства Кортеса более детальны; Диаса — спонтанны, забавны, трагичны. Фактически, никто из них не пытался увидеть и оценить увиденное беспристрастно; их взор был устремлен, главным образом, на фортифика­ционные сооружения и оружие, богатства и золото. Они не знали местного языка, который они чудовищно искажали на каждом слове. Им внушала искреннее отвращение ре­лигия мексиканцев, которая, как они видели это, была от­вратительным и заслуживающим осуждения поклонением дьяволу. Но, несмотря на это, их свидетельства обладают огромной ценностью как письменные документы, по­скольку их глазами мы видим то, что человеку больше не суждено увидеть никогда.

После солдат пришли миссионеры. Самый известный из них, отец Бернардино де Саагун, достиг Мехико в 1529 году. Он выучил язык нахуатль, и, делая записи на этом языке под диктовку индейских аристократов и пользуясь помощью индейских писцов для иллюстрации рукописи, Саагун создал достойную восхищения монумен­тальную книгу под названием «Общая история событий Новой Испании». Всю свою жизнь он посвятил этому тру­ду, и она принесла ему недоверие властей, которые дважды, в 1571-м и 1577 годах, забирали его бумаги. Сказав последнее прости «своим детям-индейцам», он умер в Мехико в 1590 году, так и не порадовавшись публикации хотя бы самого маленького фрагмента своей книги. Другие слу­жители церкви, хотя они и не были такими, как Саагун, также оставили достойные уважения работы, особенно Мотолиниа.

В добавление к этим книгам первостепенной важности следует упомянуть часто анонимные описания и отчеты XVI века, написанные священниками, государственными чиновниками или юристами: и хотя их часто следует ис­пользовать с оговорками (точность не всегда была главной отличительной чертой их авторов), тем не менее они пред­ставляют собой кладезь информации. Имеется также мно­жество индейских пиктографических записей, сделанных уже после завоевания, таких, как «Кодекс 1576 года», и юридических документов, так как и индейцы, и испанцы принимали участие в бесчисленных тяжбах по поводу зем­ли и налогов; и в них можно встретить множество ценных фактов.

Короче, имеется много литературы по данной теме, которая позволяет нам увидеть эту последнюю ступень мексиканской цивилизации в изображении хоть и несовершенном из-за многих вопросов, оставшихся без отве­та, но тем не менее подробном, живом и ярком.

Чтобы избежать неправильной хронологии и путаницы, мы должны ограничить себя не только во времени, но и в пространстве. Мы собираемся описывать главным образом городскую жизнь, жизнь горожан в Мехико-Теночтитлане. Кроме того, существовало очевидное культурное единство между этим городом и некоторыми соседними городами, особенно Тецкоко, расположенными на твердой земле побережья огромного озера, поэтому возражений против использования исторических источников, имеющих отно­шение к Тецкоко, будет не больше, чем против включения в наше описание некоторых деталей, взятых из Шочимилько, Чалько, Куаутитлана или других. И действитель­но, все говорит за то, что жизнь в долине Мехико, по крайней мере в городах, протекала одинаково.

Но никак нельзя оставить без внимания все упомина­ния об империи, чье существование, продукция, полити­ческая деятельность и религиозные идеи имели такое сильное влияние на саму столицу. Империя зародилась в XV веке, начавшись с тройственного союза, трехглавого объединения, которое связало города-государства Мехико, Тецкоко и Тлакопан (в настоящее время Такуба): это объ­единение возникло как следствие войн, уничтоживших вер­ховенство Ацкапотсалько. Однако изначальная подоплека тройственного союза вскоре развалилась: сначала Тлако­пан, а затем Тецкоко обнаружили, что их привилегии и их независимость получают все меньшее развитие под жест­ким давлением мексиканцев. К началу XVI века, хотя пра­вители Тлакопана и Тецкоко были теоретически все еще союзниками мексиканского императора, их союз носил в большой степени всего лишь почетный характер. Ацтекский монарх мог вмешиваться в порядок наследования в обеих династиях, и фактически сам назначал себе васса­лов, которые были в действительности имперскими чинов­никами. Когда Кортес вошел в Мехико, его принял Монтесума, сопровождаемый двумя царями и несколькими назначенными правителями, — это указывало на то, на­сколько статус царей был приближен к статусу государственных чиновников. Теоретически налоги с провинций все еще делились между тремя правящими городами со­гласно первоначальной пропорции (две пятые — Мехико и Тецкоко, одну пятую — Тлакопану), но есть причина по­лагать, что император Теночтитлана делил налоги по сво­ему усмотрению. По всей вероятности, этот союз уже ста­новился государством, возглавляемым одним человеком.

В конце правления Монтесумы II империя состояла из 38 провинций, плативших дань; к ним нужно еще добавить маленькие государства с неопределенным статусом, кото­рые располагались вдоль караванных и военных дорог между Оашакой и южными границами Шоконочко. Импе­рия достигала побережья обоих океанов: Тихого в Куаутитлане и Атлантического по всему побережью Мексиканско­го залива от Точпана до Точтепека. На западе ее соседом было высокоразвитое племя тарасков Мичоакана, на севе­ре — охотники-кочевники, чичимеки; на северо-востоке — хауштеки, отделившаяся ветвь племени майя. На юго-во­стоке независимая, но союзническая провинция Шикаланко образовала нечто вроде буферного государства меж­ду мексиканцами центральной части империи и майя с Юкатана. Некоторое количество владений или территорий племенных союзов сохранили свою независимость от Ме­хико, оказавшись либо анклавами на территории империи, либо расположенными на ее границах. Так обстояло дело с республикой нахуатлов Тлашкалой, находившейся на центральном плато, с княжеством Мецтитлан (а также Нахуатль) в горах на северо-востоке, с маленьким государ­ством Йопи на побережье Тихого океана и с чинантеками, жителями высокогорья, которые жили тогда, как и в наши дни, в неприступном горном массиве между прибрежной равниной и долинами Оашака.

Сами провинции были в большей степени фискальны­ми, нежели политическими единицами. В столице каждой провинции жил государственный чиновник, кальпишки, которому было поручено собирать налоги: его обязаннос­ти и полномочия этим были ограничены. Не было прави­телей, назначенных центральной властью, за исключени­ем укрепленных городов на границах империи или на недавно присоединенных землях, как, например, в Остомане напротив страны тарасканов, в Сосолане на террито­рии миштеков, в Оашаке, или в Шоконочко на границе владений майя — всего было пятнадцать—двадцать таких городов. Что касается остальной территории, то там «про­винция» означала не более чем финансовые рамки, в ко­торых существовали объединившиеся города при весьма разнообразных политических режимах правления. Некото­рые сохранили своих вождей при условии, что они будут платить дань, другие подверглись более жестокой колони­зации и получили новых правителей, назначенных в Ме­хико. Каждый город сохранял свою политическую и адми­нистративную автономию на том единственном условии, что он будет платить налоги, содержать свои армии и пе­редавать судебные иски в Мехико или Тецкоко как в суд последней инстанции. Поэтому не существовало настоя­щей централизации: то, что мы называем империей ацте­ков, было на самом деле несколько неопределенной кон­федерацией городов-государств с сильно отличающимися друг от друга политическими организациями. До самого своего конца политическая мысль мексиканцев не выхо­лила за рамки концепции города (альтепетля): основной единицей империи был автономный город; он мог всту­пить в союз с другими городами или подчиниться другому городу, но тем не менее он оставался важнейшей едини­цей политической структуры. Империя представляла со­бой мозаику, состоявшую из городов.

Существование и состояние империи, безусловно, ока­зывало огромное влияние на правящий город и образ жиз­ни в нем. Либо в виде дани, либо посредством торговли все, что производилось в провинциях, попадало в Мехико, особенно тропические товары, до этого неизвестные на центральном плато, такие, как хлопок, какао, шкуры, раз­ноцветные перья, бирюза и, наконец, золото. Поэтому в Теночтитлане и могла появиться роскошь: роскошь в одежде и украшениях, роскошь в еде, роскошь в домах и в обстановке — роскошь, в основе которой лежало огромное количество разнообразных товаров, которые не перестава­ли стекаться в столицу со всех уголков конфедерации.

С другой стороны, в империи, сложившейся таким об­разом, когда некоторые из входящих в нее членов (Оашака, например) только недавно стали ими, было далеко не все спокойно. Всегда находился город, который пытался вернуть себе былую независимость, отказываясь платить дань и жестоко расправляясь с кальпишки и его людьми. После этого туда обычно посылалась карательная экспеди­ция с целью восстановить порядок и наказать мятежников. Все больше и больше житель Мехико переставал быть, как раньше, крестьянином-воином и становился профессио­нальным бойцом, постоянно находившимся на поле боя. Огромная империя, казавшаяся еще обширнее потому, что каждое перемещение по ней было путешествием пешком по труднодоступной местности, была похожа на гобелен Пенелопы, всегда незаконченный, всегда нуждающийся в работе. Поэтому мексиканец, и так от природы воинствен­ный, редко откладывал в сторону свое оружие. На огром­ных пространствах император либо вынужден был беско­нечно продлевать военные кампании, либо содержать постоянные гарнизоны в отдаленных местах. Такое поло­жение дел оставило далеко позади первобытное племя мексиканцев, в котором каждый взрослый регулярно по­кидал военную службу и возвращался к обработке своей земли, оставляя свой меч радикса (орудие труда, напоми­нающее лопату, для вспашки земли. — Авт.). Так возник­ла тенденция относить к главным занятиям ацтеков веде­ние войны, а все остальные обязаны были работать на них.

Наконец, в эту империю входило много племен друго­го происхождения, которые говорили на совершенно дру­гих языках: верно, что в центральных провинциях прожи­вало население, говорившее на языке нахуа, но уже жившие рядом с ними отоми говорили на своем непонят­ном языке и поклонялись своим древним богам: солнцу, ветру и земле. И в то же время именно отоми составляли основную часть населения Куауакана, Шилотепека, Уэйпочтла и Атокпана. На северо-востоке и на востоке про­живали уаштеки в Ошитипане, тотонаки в Точпане и Тлапакойане и масатеки в Точтепеке. На юго-востоке обитали миштеки в Йоальтепеке и Тлачкиауко и сапотеки в Койолапане. В пограничной стране Шоконочко на юге жили майя, а на юго-западе — тлаппанеки в Киаутеопане и куитлатеки и койшка в Киуатлане и Тепекуакуилько. Нако­нец, на западе находились племена масахуа и матлалцинки в Шокотитлане, Толокане, Окуйлане и Тлачко. Неизбежно обычаи и верования этих отличающихся друг от друга племен оказывали влияние на обычаи и верования племени, стоящего у власти. В те времена, о которых идет речь, мексиканцы уже переняли у жителей тропиков орна­менты из перьев, у майя из Цинакантлана — янтарные украшения, прикрепляемые к нижней губе, у тотонаков — пеструю, расшитую одежду, у миштеков — золотые укра­шения, а также богиню плотской любви уаштеков и праз­дник Атамалькуалицли, справляемый масатеками раз в восемь лет в честь планеты Венеры. Их религия была от­крыта, пантеон богов — восприимчив к появлению новых богов: все маленькие местные божки аграрных племен, как, например, Тепоцтекатль, сельский бог урожая и креп­ких напитков, которому поклонялись в Тепоцотлане, лег­ко попадали в него. В действительности некоторые об­ряды сопровождались песнопениями на языках других народов.

Таким образом, в тот период времени, когда испанцы вмешались в установившийся ход событий, происходило историческое и социальное развитие, вследствие которо­го мексиканцы превратились из простых кочующих земле­дельцев в правящий народ, имеющий свой город-государ­ство и главенствующий над многими другими землями и народами.

Старый племенной уклад общества сильно изменился с появлением класса торговцев, которые начали пользовать­ся существенными привилегиями, а также с ростом царс­кой власти. Официальная мораль превозносила скромность былых времен так же тщетно, как это было в последние дни Римской республики, и законы, регулирующие расходы, тщетно боролись с показной роскошью.

Однако на окраинах богатых и великолепных городов крестьянин — нахуатль, отоми, сапотек и др. — продолжал незаметно и терпеливо вести свою жизнь, полную тяжело го труда. Нам о нем почти ничего неизвестно, об этом масеуалли, чей труд кормил горожан. Иногда можно уви­деть его скульптурное изображение, где он одет только в набедренную повязку, так как расшитые плащи были ему недоступны. Ни для своего, ни для испанского историка не представлял интереса ни он сам, ни его хижина с маи­совым полем и индейками, ни его маленькая моногамная семья, ни его узкий кругозор. Они упоминали о нем лишь походя, между описаниями жизни ацтеков и исторических событий. Но очень важно здесь сказать о нем, хотя бы для того, чтобы почувствовалось его молчаливое присутствие в тени великолепия городской культуры, тем более что после бедствия 1521 года и полного упадка всякой власти, всех идей, всей структуры общества и религии один он выжил и продолжает жить.