О правовой основе древнеацтекского общества

Система правовых отношений и древнеацтекском государстве, как, впрочем, и многие другие стороны жизни этого общества, традиционно воспринимаются большинством исследователей как бы сквозь призму хрестоматийной «индейской экзотики». Последняя мешает увидеть многие важные моменты в этой культуре, причем существенные и принципиальные настолько, что позволяют наконец отказаться от представления о ней, как знаменитой главным образом своими кровавыми человеческими жертвоприношениями. Конечно, они существовали. Однако известно, что и в Финикии, например, богам приносили аналогичные жертвы вплоть до позднейших периодов древней истории. Таким образом, этот общий признак в ритуальной практике должен как будто бы объединять доколумбовую Мексику с одной из самых передовых культур древнего Востока. Равносилен лк он, однако, знаку тождества между данными культурами? Разумеется, нет.

В настоящем определяется настоятельная необходимость всесторонне­го и современного анализа советской наукой древнеацтекской общест­венной структуры, как это сделано, например, применительно к стадиаль­но близкой ей культуре Шумера и Аккада[1]. Притом изучение правовых отношений должно занимать здесь не последнее место. Более того, источниковедческий анализ показывает, что именно они дают ценный материал для характеристики не только доколумбовой Мексики, но и других ана­логичных древних обществ.

Ацтеки принадлежали к последней волне индейских племен, пересе­лявшихся из более северных районов американского континента в долину Мехико, где издавна существовали высокие цивилизации, в частности, культуры Теотиуакана (период расцвета III—VII вв.) и тольтеков (пери­од расцвета IX — середина ХII в.). Считается, что ок. 1325 г. ацтеки ос­новали г. Теночтитлан (Мехико), ставший в дальнейшем столицей самого могущественного государства Мексики.

Первоначально переселенцы попали в зависимость от г. Кулуакана (до 1348 г.), а затем г. Ацкапотцалько, однако при четвертом ацтекском правителе Итцкоатле (1427—1440 гг.)[2] они приобрели самостоятельность и ок. 1434 г. встали во главе так называемого Тройственного союза, кото­рый включал территории, контролируемые городами-государствами Теночтитлан, Тескоко, Тлакопан. Хотя члены конфедерации имели опреде­ленную долю автономии, ведущая роль в ней принадлежала ацтекам Теночтитлана, которые в значительной степени контролировали и направ­ляли политическую, экономическую, военную и дипломатическую деятельность союза.

В 1519 г. при девятом и последнем из доиспанских правителей ацте­ков (всего их было одиннадцать) Моктесуме II Младшем (1502—1520 гг.) европейские завоеватели вступили в эту страну, которая в результате ряда драматических событий была покорена и разрушена ими в 1521 г.

Имеются совершенно определенные данные о том, что законодательные акты самого различного характера принимались уже на раннем этапе ис­тории древнеацтекского общества. Так, через семьдесят лет после осно­вания Теночтитлана начал свое правление первый из известных древнеацтекских законодателей Уитцилиуитль (139(5—1416 гг.)[3]. Его продол­жателем был Моктесума I Старший (1440—1469 гг.), который выработал «мудрые законы» и «сурово наказывал за отступление от них»[4]. Наконец, и последний из доиспанских ацтекских правителей Моктесума II Младший также занимался законодательством[5]. Эти законодательные акты появлялись вполне закономерно: они объясняют и формирование у ацтеков го­сударственности, идущей на смену родовым традициям (эпоха трех ран­них правителей, к которым принадлежал и Уитцилиуитль), и активное тер­риториальное расширение государства, и усложнение его структуры при последующих правителях. Словом, правовые указы были столь же естественны, сколь и необходимы, ибо отражали активно изменяющиеся со­циально-экономические условия жизни общества.

Но одна из наиболее интересных страниц в истории данного региона связана, безусловно, с именами Неса'уалькойотля (1430—1472 гг.) и его сына Неса'уальпилли (1472—1510 гг.). Они были правителями Тескоко, входившего, как уже говорилось, наряду с городами Теночтитланом к Тлакопаном в Тройственный союз, создавший и контролировавший то, что обычно определяется как ацтекское государство. Первый из них, Неса'уалькойотль известен как правитель, обнародовавший так называе­мые «восемьдесят законов». Соблюдение этих законов было обязательным, поэтому, согласно источникам, Неса'уалькойотль требовал, чтобы его сыновья знали их на намять[6]. Законодательство тескоканских правителей оказало решающее влияние на аналогичную деятельность владык Теночтитлана, в том числе и па упоминавшегося выше Моктесуму II Младшего. В целом о праве древних ацтеков мы узнаем прежде всего благодаря данным, которые содержатся в трудах европейских хронистов раннего ко­лониального периода (Гомара Ф., Саагун Б., Мотолиния Т., Сорита А., Кортес Э. и др.). Другой важнейший источник — индейские письменные памятники. Среди лих следует выделить как сочинения индейских авто­ров, написанные в раннеколониальный период (Ф. А. Иштлильшочитль, А. Тесосомок), так и древнемексиканские кодексы. Последние из-за от­сутствия развитой системы письма представляют собой пиктографику, до­полненную в раннеколониальный период разъяснением (толкованием) на испанском языке смысла рисунков (рис. 1 —10). Наибольший интерес здесь представляет так называемый Кодекс Мендосы (этот и другие источ­ники — см. ниже в тексте).

При использовании исторических документов чрезвычайно важно знать позиции и установки их авторов и составителей, которые в известной мере определяли характер источников, Имея это ввиду, мы можем отме­тить, например, некоторую ностальгическую идеализацию тескоканской истории у Ф. А. Иштлильшочитля, ацтекской — у А. Тесосомока. Об­щеизвестно стремление самого Э. Кортеса, знаменитого завоевателя ац­теков, несколько преувеличить размеры их богатства, с тем чтобы его за­слуги должным образом были бы оценены испанской короной. И все же, когда мы говорим о известной предвзятости освещения древнеацтекской истории, то имеем в виду прежде всего нечто иное, а именно тенденциоз­ность в характеристике индейской религии, кровожадность которой единодушно подчеркивалась первыми европейскими документалиста­ми — будь они в платье миссионера или латах солдата. Самих завоева­телей трудно было бы, на наш взгляд, чем-то поразить, в том числе — и жестокостью индейских обычаев и обрядов. Показателен в этом смысле пассаж из знаменитых записок Берналя Диаса, солдата и соратника Э. Кортеса, пассажа, сдобренного, по словам русского издателя работы, «чисто солдатской иронией и крупнозернистым юмором»: «На ночлег мы расположились подле веселого ручейка, обмыли раны и смазали их, за неимением масла, жиром, вытопленным из убитого индейца»[7]. Данным, связанным с освещением правовых норм и обычаев, повезло в большей сте­пени: какие-либо значительные их искажения отсутствуют. Объясняется это тем, что в раннеколониальный период за исключением испанского юриста и королевского чиновника А. Сориты, пожалуй, никто из хрони­стов специально не изучал социальную и правовую структуру древне-ацтекского государства. Мы в лучшем случае можем встретить здесь упо­минание отдельных сведений о правовом порядке в рамках более широкого и необычно богатого древнемексиканского материала. Кстати А. Сорита, работа которого здесь будет широко использоваться, высоко ценился сов­ременниками за его «справедливость и доброе сердце», понимание трагиз­ма положения аборигенного населения под испанским колониальным гне­том. Таким образом, у исследователя есть возможность, используя раз­ные сведения из различных источников, дать им соответствующую оценку в свете современной науки.

Исторический и временной период, в котором существовало ацтек­ское государство, был очень незначителен: от приобретения независимости с последующим образованием Тройственного союза в 1434 г. до эпохи испанского завоевания прошло менее столетия. Вместе с тем древнеацтекская правовая практика несомненно впитала в себя соответствующие традиции предыдущих более высоких культур Мексики (прежде всего тольтеков) и своих конфедератов-тескоканцев. Следовательно, ацтекское право является в известной степени итогом развития древнемексиканского права вообще. В настоящей статье мы будем рассматривать преимущественно ситуацию, какой она была в этой общественной сфере к началу ис­панского завоевания, однако насколько позволят источники, попытаем­ся выделить и временные слои в древнеацтекском праве, развитие которого несомненно подчинялось неким общим закономерностям.

Итак, имея охарактеризованную выше источниковедческую базу (даже при отсутствии судебников, подобных, например, древневосточным), можно предпринять анализ правоотношений в древнеацтекском обществе, а это значит прежде всего показать, в какой степени они приобрели те общезначимые признаки, которые характерны праву раннеклассовых структур вообще. Известно, что важнейшую особенность права составляет его обусловленность экономической и политической структурой обще­ства, уровнем его культурного развития, влиянием различных идеологи­ческих факторов. В этом отношении и древнеацтекское право не является исключением. Каковы же основные черты этой правовой системы, выте­кающие из перечисленных выше факторов?

Наиболее ранней формой выражения правовой нормы является, как известно, обычное право, с образцами и примерами которого мы прежде всего и имеем дело при анализе ацтекской соционормативной культуры. В раннеклассовый период государство первоначально в основном закреп­ляло стихийно складывающийся обычай. Таким образом, из мононормы родового общества он превращался в юридическую норму, обычное право. Даже в римском правосознании отсутствовала, как мы знаем, строгая разница между обычным правом и законом и, напротив, существовала их принципиальная интеграция в единой системе[8]; в менее развитой струк­туре правоотношений, к какой несомненно следует отнести ацтекскую, она тем более очевидна. Это можно проследить, в частности, на примере первобытной религии, которая оказывала влияние на формирование норм раннего права. Нередко нарушение религиозных установлений рассматривалось как преступление в собственном смысле слова. Отсюда — оп­ределенные религиозные взгляды и правила поведения, берущие начало в родовом обществе, приобретали правовой характер, а отклонение от них считалось преступлением. Так, следы пережитков первобытных пред­ставлений можно увидеть в практике запрета под страхом смерти женщи­не носить мужскую одежду и украшения и наоборот[9]. По тем же причи­нам сурово каралось «чародейство»: человека, заподозренного в колдовстве, принесшем «зло городу», предавали смерти[10]. Приведенные примеры не есть единственное проявление обычного права: рассматриваемый ма­териал еще позволит вернуться к нему.

 

(14,0 Kb)

Рис. 1. Два человека, мужчина и женщина, ночью (на это указывают четыре знака «око звезд») воруют узел с добром. В надписи поясняется, что воровство происходит на рынке. Такое преступление наказывалось смертью, на что указывает фигура справа (Кодекс Кинатцин)

 

 

(14,2 Kb)

Рис. 2. Вор обшаривает петлакалли, короб из тростника. За такое преступление вора приговаривали к смерти (Кодекс Кинатцин)

 

 

(16,2 Kb)

Рис. 3. На фрагменте пиктографический рукописи изображен вор, грабящий ночью спящих в доме хозяев. На рисунке показаны дорогие перья, ткань (тюк?) и коробок с золотыми изделиями, как поясняет надпись. За это преступление полагалась смерть (Кодекс Кинатцин)

 

Судя по источникам, древнеацтекское государство уже выполняло и свою конститутивную роль, санкционируя правовые нормы, стоящие вне границ обычного права и отражающие эпоху раннеклассовых отношений, Разумеется, здесь еще невозможно говорить о какой-либо дифференциации видов права: хорошо известно, что рабовладельческое право (за исключе­нием разве что древнеримского) не знало ее. Скорее это было своего рода «совокупное право», где гражданские, уголовные, «международные» и т. п. нормы существовали только в форме зачатков.

Важнейший институт любой системы права — право собственности. В условиях раннеклассового общества важнейшая задача государства — закрепление отношений собственности, сложившихся на данном истори­ческом этапе. В источниках достаточно сведений, подтверждающих это направление развития права — формирование своего рода имущественного права: от общего запрета захватывать и пользоваться чужой собственно­стью до более или менее обстоятельного перечисления всех возможных случаев покушения на нее, как недопустимых и наказуемых (рис. 1—3). Так, один из первых тескоканских правителей Нопальтцин (1232 — 1263 гг.) ввел некоторое число правовых актов, часть которых касалась охоты. В соответствии с этими нормами, никто не мог под страхом смерти «раз­водить огонь в поле или горах, если не было на то разрешения», а «также охотиться». Под угрозой «лишиться лука и стрел» нельзя было изымать попавшую в «чужие сети» дичь. Наконец, данными законами определялись «границы охоты», которые нельзя нарушать под угрозой смерти[11].

Словом, в древнеацтекском обществе противоправное завладение чужим имуществом, посягательство на собственность рассматривалось как деликт и влекло за собой наказание. Если учесть, что общеисторической чертой раннего права была суровость такого наказания, то перечисленные выше правила вполне укладываются в эти общераспространенные, нормы. Важно подчеркнуть, однако, что здесь вместе с тем обнаруживает себя (хотя и слабо) тенденция соизмерять суровость репрессивных мер с ха­рактером преступления, его частотой и последствиями, т.е. стремление объединять прецеденты по признаку размера причиненного ущерба. В ка­честве доказательства можно привести примеры наказаний за воровство агавы и маиса, культур, занимавших важное место в древнемексиканской материальной культуре, такое, как, например, кунжут на древнем Вос­токе. В соответствии с более ранней нормой каралось смертью любое во­ровство маиса, даже в «размере семи початков»[12] (на память приходит законодательство Драконта в Аттике!). Позже, однако, лишь кража двад­цати и более початков влекла за собой а качестве наказания смерть, дру­гие же случаи завершались возмещением ущерба (обычно — накидками[13]). В конце концов в качестве кары за воровство маиса появляется практика обращения в рабство[14]. За кражу агав в размере до «двадцати» вор расплачивался накидками, но если он не имел возможности выплатить определенного по суду или брал агавы больше, чем «двадцать», то стано­вился рабом потерпевшего[15]. Примечателен закон, обнародованный Моктесумой Старшим: если стоимость похищенного не была высока, то вора продавали за цену, соответствующую размеру украденного; по тому же указу в случае значительного размера кражи предавали смерти[16].

На только что приведенных примерах можно косвенным образом проследить противостояние раннеклассового права, защищающего имущест­венные интересы, и наиболее архаического слоя права, так называемой символики руки и действия, имеющей истоки еще в родовом строе, по ко­торой захват вещи ведет к фактическому владению ею. Пережитком правовой архаики является и действие закона эквивалентного возмездия в виде продажи вора за цену, соответствующую, не более и не менее, раз­меру причиненного ущерба[17]. В русле защиты имущественных интересов следует рассматривать и норму, в соответствии с которой намеренное, умышленное причинение ущерба (например потрава маисового поля) имело своим наказанием смерть[18]. Нельзя не подчеркнуть, наконец, еще одно важное обстоятельство: убийство, как наказание за покушение на собственность, специально оговаривалось, чем и ограничивалась самочин­ная расправа (право убить вора на месте преступления, допускаемое обы­чаем), и таким образом укреплялась государственная система правосудия.

В древнеацтекской соционормативной структуре значительное место постепенно стало занимать то, что в науке определяется как вещное пра­во. Так, например, если кто-нибудь крал рыболовную сеть, то, будучи уличен, оплачивал ее стоимость, а если не мог это сделать, становился рабом потерпевшего[19]. Если кто-нибудь крал лодку, то либо платил ее стоимость, либо обрекал себя на рабство у ее хозяина[20]. Если одежда (накидки) давалась взаймы и вовремя не возвращалась, то должник становился рабом ее владельца[21].

Перечисленные выше примеры представляют собой, видимо, отраже­ние конкретных прецедентов; отсюда правомерно подчеркнуть казуисти­ческий характер древнеацтекского права, укладывающийся опять-таки в общеисторические рамки. Подтверждением служит и специфический шаб­лонный характер формулировок: «если кто-то совершит то-то, за это он подвергается такому-то наказанию...» И если бы в нашем распоряжении был бы древнеацтекский судебник, то он представлял бы собой более или менее пространный список конкретных случаев и ничем в этом смысле не отличался бы от других ранних юридических памятников.

О неразвитости древнеацтекской системы судопроизводства и самих норм говорит и суровость наказания за нарушение норм права собствен­ности. Так, жестоко наказывался разбой на дорогах: виновного публич­но забивали камнями[22]. Впрочем, известен и другой вариант — преступ­ника в первый раз обращали в раба и лишь вторично провинившегося уби­вали[23]. Еще более беспощаден был закон к воровству на рынке: вора пуб­лично забивали (палками или камнями) прямо на месте преступления специальные служители[24]. Это было, видимо, связано с особой заинтере­сованностью государства в развитии товарно-денежных отношений. Су­рово наказывался и тот, кто захватывал военную добычу другого[25]. Если из-под стражи по нерадивости охраны убегал пленник, захваченный в бою, то по закону хозяину пленника возмещался убыток в виде «рабыни и некоторых ценных вещей», причем расплачивалась вся община, к ко­торой принадлежал провинившийся охранник — вина одного из членов общины рассматривалась как ее общая вина[26].

Однако важнейшим объектом рабовладельческого права была, как известно, земля. И для ацтеков накануне испанского завоевания именно она представляла одну из главных ценностей. Здесь, как и в большин­стве стран древнего Востока, имелось несколько категорий земельных вла­дений с различным правовым режимом. Верховным собственником земли был «царь» (ацт. tlatoani)[27], но реально она существовала в виде общин­ных, храмовых и должностных владений. Земли общины (ацт. calpulli) были поделены на наделы между семьями. Фактически участок принад­лежал тому, кто его обрабатывал и не мог быть произвольно отчуждаем[28]. Если же земля в течение двух лет не обрабатывалась общинником по той или иной причине, она изымалась и перераспределялась между осталь­ными членами кальпулли[29]. Таким образом, здесь действовал ацтекский вариант древнего принципа «трудовой собственности»: переставший поль­зоваться землей лишался ее в пользу того, кто способен обрабатывать надел.

Судя по источникам, в древнеацтекском обществе накануне Конкисты шел процесс формирования и частноземледельческих отношений. Но это был, видимо, лишь самый начальный этап процесса, поэтому суще­ствование значительного влияния общинных отношений не подлежит сомнению. Например, если кто-нибудь незаконно продавал чужую землю или закладывал ее, то в качестве наказания его обращали в раба[30]. Но если он передвигал межи, то наказывался смертью[31]. Такое распределе­ние наказаний кажется совершенно парадоксальным с точки зрения обы­денного сознания. Однако в действительности именно оно в наибольшей степени соответствует реальному положению вещей. В самом деле, про­дажа и закладывание чужого надела (мошенничество) в условиях только начинающегося процесса формирования частноземледельческих отно­шений не представляло еще такой опасности, как нарушение гораздо бо­лее привычных норм общинного землевладения: купля-продажа земли еще редка и, судя по описанному прецеденту, еще недостаточно обобщена с правовой точки зрения. В то же время общинное землевладение — нор­ма, явление очевидное.

В связи с формированием отношений собственности совершенно за­кономерен вопрос о том, как с юридической стороны они документиро­вались. До нас не дошли образцы ацтекских частноправовых документов, столь характерных, например, для древнего Востока. Однако совсем от­рицать существование обязательного права (наем, мена, купля-продажа и т.п.) не приходится, так как без него трудно представить раннеклассо­вое общество. Ввиду отсутствия развитой системы письма вполне допусти­мо предположить существование, например, договоров в форме устной клятвы перед жрецом или каким-нибудь должностным лицом. И такой материал есть в наших источниках. Так, если нужда заставляла родителей продавать своих детей, то законность этой продажи должна быть подтвер­ждена присутствием четырех свидетелей[32]. Займы же делались как на ос­нове поручительства о возвращении предоставленной вещи, так и с помощью залога[33].

Древнеацтекские брачно-семейные нормы регламентировали много­образие межличностных отношений: от элементарного определения прав и обязанностей членов семьи до защиты общепринятых моральных ее ус­тоев. Основу семьи составлял брак, процедура заключения которого была в равной степени актом и религиозным и юридическим. Он строился, как правило, по принципу моногамии, но для состоятельных допускалась и полигамия. Главная жена находилась в привилегированном положении[34]. Как и на древнем Востоке, довольно обычным явлением были наложницы. Иногда наложницу брали в семьи на особых условиях, например для того, чтобы она родила сына хозяину. Когда ребенок рождался, родители наложницы могли требовать от мужчины либо официально оформить брак, либо отпустить ее, так как условие (рождение ребенка) было выполнено[35].

Наиболее характерная общеисторическая черта брачно-семейных от­ношений в древнеацтекском обществе — безграничная власть отца и му­жа. Так как семья была патриархальной, отец считался полным хозя­ином жизни и смерти ее членов. Наиболее ярко это проявлялось, конечно, в существовании патриархального рабства со всеми его характерными признаками[36].

Имущественные проблемы, связанные с браком (брачные дары, на­следование и т. п.) естественно возникали и в этом обществе. К сожалению, в нашем распоряжении не так много данных, чтобы нарисовать здесь до­статочно подробную картину. Тем не менее очевидно существование двух видов наследования — по закону и по завещанию. Сыновья от разных жен признавались без всякого исключения как законные, так как поли­гамия признавалась допустимой. Но сыновья от особо выделенной жены могли определяться отцом как наиболее предпочтительные наследники[37]. Наследование дочерьми отсутствовало[38]. Закон был беспощаден к тем, кто, как сообщает источник, «не берег завещанное отцами»[39].

Существовал в этом обществе и институт опекунства, поскольку из­вестно, что «сурово наказывались нерадивые опекуны»[40].

В полном соответствии с нормами древнего патриархального брака особо защищались привилегии мужчины и мужа. Неудивительно поэто­му, что источники много говорят относительно преступлений, затронув­ших семейные устои. В ранний период второй тескоканский правитель Нопальтцин ввел «законы, касающиеся прелюбодеяния»: обоих виновных убивали стрелами[41]. Позднее появляется большее разнообразие в наказаниях, хотя расплатой за супружескую измену по-прежнему была смерть[42]. Любовников часто забивали камнями[43] (рис. 4). Иногда не­счастных связывали, клали на землю и расплющивали их головы тяжелы­ми камнями[44]. Виновных также нередко бросали связанными в реку[45], забивали до смерти палками[46], вешали[47]. Применяли и квалифицирован­ные формы казни: мужчину заживо поджаривали, опрыскивая при этом водой, а женщину вешали[48] (рис. 5).

Но наиболее распространенной формой казни оставалось побитие кам­нями, причем приговоры приводились в исполнение чаще публично: виновных выводили связанными на площадь и все присутствующие бросали в них камни. «Бросали камней больше, чем у них было волос на голове»,— отмечает хронист[49]. Он же добавляет, что жертвы не очень страдали, так как им старались попасть в висок. И хотя он также настаивает, что «звер­ства не имели места среди... аборигенов»[50], тем не менее приведенные при­меры наглядно демонстрируют архаические черты патриархальной жесто­кости, столь характерные для раннего права. Почти во всех приведенных случаях карательная система предельно проста — смерть, только в раз­ных вариантах. Несомненно, такое брачно-семейное право в своих общих чертах близко древневосточному, особенно среднеассирийскому.

Как же осуществлялось правовое регулирование подобных преступ­лений на практике? Если прелюбодеев заставал муж женщины, то их до смерти забивали на месте, а трупы выбрасывали на съедение диким зве­рям[51]. Если же женщина только подозревалась в преступлении, то муж доискивался доказательств, при этом допускалась пытка ее и любовника[52]. И только в случае признания в преступной связи, любовники пригова­ривались к смерти, причем опьянение не служило оправданием прелюбо­деяния. Таким образом, право самосуда, берущее начало в обычном пра­ве, в наших источниках регламентировано: оно применялось лишь к лицам, застигнутым на месте преступления.

 

(19,2 Kb)

Рис. 4. Наиболее типичное наказание за супружескую измену — побитие камнями (Кодекс Кинатцин)

 

 

(22,5 Kb)

Рис. 5. Наказание за супружескую измену. В то время как женщину наказывали удушением (9), мужчину ожидала мучительная смерть у костра (Кодекс Кинатцин)

 

 

(16,1 Kb)

Рис. 6. Сцена суда. Судья (изображен сидящим в своей резиденции) объявляет свое решении мужчине и женщине. Внизу показан мужчина, казненный но приговору суда (Кодекс Кинатцин)

 

Карались смертью кровные родственники за интимные отношения: виновных вешали[53]. Однако допускались левиратные браки[54]. В то вре­мя как прелюбодеяние считалось преступлением, проституция была рас­пространена. Правда в г. Тескоко был издан указ, запрещающий ее вплоть до казни проституток[55]. Жестоко и необычно каралось сводничество: преступнику поджигали волосы на голове, что считалось чрезвычайно по­зорным[56]. Разводы были редки, но если случались, то судьи сначала пы­тались примирить стороны, предпринимая при этом также моральное давление. Когда же супруги проявляли твердое намерение расторгнуть брак, судьи осуществляли развод[57] (рис. 6).

Среди правонарушений, сурово каравшихся, следует назвать пьян­ство. Только люди, достигшие пятидесяти[58], или даже семидесяти лет[59], могли потреблять пьянящие напитки, причем строго определенное коли­чество. Нарушающих данные нормы наказывали различными способами. Пьяницы не могли назначаться на должность[60]. Должностные лица лиша­лись службы, если имелись доказательства их пристрастия к выпивке[61]. При более серьезных обстоятельствах виновных публично стригли на рын­ке и разрушали их дома, «показывая тем самым, что им нет места среди других людей»[62]. В особых случаях за это правонарушение полагалась и смерть. Например, молодых людей, уличенных в пьянстве, наказы­вали в школе, иногда забивая насмерть[63].

Общественное спокойствие тщательно охранялось и нарушение его строго наказывалось. Так, в назидание другим по указанию правителя г. Тескоко была казнена некая женщина, которая устроила публичный скандал и нанесла телесные повреждения другой[64].

Убийство, как наиболее тяжкое преступление, в основной каралось смертью[65], Если лекарь помогал беременной женщине избавиться от плода. то оба приговаривались к смерти как убийцы[66]. В случае намерен­ного отравления казнили не только убийцу, но и того, кто обеспечил его ядом[67]. Из данных прецедентов следует, что был известен своего рода институт соучастия в преступлении. Впрочем, зафиксирован и другой исход дела: убийцу делали «вечным рабом» семьи или родственников, убитого[68].

Существовали и зачатки своего рода административного права. К при­меру, наказывали смертью тех сборщиков налогов, которые собирали с населения больше, чем это полагалось[69]. Едва ли всегда был действен этот юридический принцип, однако то, что он зафиксирован в историче­ском документе, доказательно. Его наличие доказывает важные шаги государственной власти по укреплению своего контроля за делами на ме­стах ради более далекой и объективно прогрессивной перспективы — соз­дания прочной административной структуры, управленческого аппарата.

Были разработаны и некоторые правовые нормы, обеспечивающие тор­говые операции, однако, это своего рода «торговое право» отличалось крайним несовершенством, что подтверждает сохранившийся прецедент. Некто продал в г. Ацкапотцалько (здесь был один из наиболее крупных рынков работорговли) рабыню. Однако через некоторое время покупатель передумал и торговая сделка была расторгнута[70].

Сложились на территории древнеацтекского государства и первичные нормы, регламентирующие межплеменные и межгосударственные отно­шения, как-то: объявление войны, способы ее ведения, режим плена, формулировки для посланий, приема послов и т.п.[71] Согласно этому своего рода «международному праву», убийство, например, посланников или купцов рассматривалось в качестве законного повода к войне[72]. Любопытно, что даже для расправы с восставшими, проявившими непо­корность народами члены Тройственного союза, судя по источникам, име­ли особые правила. Если какой-нибудь «район» восставал, то по нормам чле­ны Тройственного союза сначала «посылали узнать», «весь ли город вос­стал или только вождь его». В том случае, если только вождь оказывал неповиновение, то посылали судей и стражу, чтобы публично его судить. Когда же в восстание было вовлечено все население, то центральные вла­сти первоначально мирными средствами призывали их к повиновению. И лишь исчерпав все возможные меры предостережения, объявляли воен­ные действия против восставших, посылая им предварительно «знаки войны» — щит, оружие[73] (рис. 7). В приведенном материале наряду с прочим довольно отчетливо прослеживаются и принципы, на которых стро­ились взаимоотношения между соседними племенами еще по крайней мере в эпоху военной демократии. Они лишний раз предостерегают от соблазна модернизма, даже осторожного, но от этого не менее порочного.

 

(107,0 Kb)

(59,7 Kb)

Рис. 7. На фрагменте пиктографической рукописи представлены эпизоды, связанные с политикой древнеацтекского государства по отношению к жителям восставших районов.

 

Внизу слева (4): нападение на торговый караван — повод для военно-каратель­ной экспедиции ацтеков; внизу справа (5) — традиционная процедура объявления военных действий: правителю восставших преподносится щит и особой военно-ритуаль­ной черной краской послы смазывают ему голову. Вверху слева (1) — главнокомандую­щий ацтеков в центре; (2) — казнь через удушение вождя восставших; справа (3) — на его жену и детей надевают рабское ярмо (Кодекс Мендосы)

При анализе правоотношений в ранней государственной структуре не обойти важнейший вопрос — вопрос об их классовой природе. Древнеацтекское право в этом отношении определенно носило классовый харак­тер. Круг правоспособности зависел от социальной принадлежности лица. Закон гласил, например, что если свободный человек напоит дру­гого свободного человека и тот умрет, виновного ожидала смерть под пал­ками. Однако если жертвой оказывался несвободный, то преступника обращали в рабство[74]. Таким образом, если имело место убийство свобод­ного, то виновного убивали, но если жертвой был несвободный, то убийца терял только свободу. В данном прецеденте несомненно проявление следов обычного права в виде принципа эквивалентного возмездия, тальона, при­менительно к свободным, которые выступают как субъекты права. Что же касается рабов, несвободных, то в отношении их действует своего рода вещной иск, и они выступают лишь как объекты права, ибо применение тальона к социально неравным лицам не может иметь места. Правда, вы­ше уже отмечалась и возможность замены казни рабством, что означает потерю свободным состояния правосубъективности.

 

(17,4 Kb)

Рис. 8. Фрагмент пиктографической рукописи содержит своего рода морально-пра­вовое наставление и вместе с сопровождающей его расшифровкой латиницей может рассматриваться как притча о плохом и хорошем сыне.

 

Слева изображен сидящий на сундуке с добром достойный уважения сын; другой (персонаж в доме) — пример человека непутевого, не гнушающегося разбоем. Рядом с ним показаны щит, военный мундир с оторванным рукавом; испорченное головное украшение. Недостойного сына ожидало осуждение на смерть (Кодекс Кинатцин)

Важнейшим показателем защиты древнеацтекским правом интересов государства являлась суровость наказании за предательство, измену ин­тересам страны и правителя. Наиболее тяжко карался заговор с целью захвата власти, зачинщиков ожидала смерть (разрывали на куски[75] или забивали палками[76]), их имущество конфисковывалось[77], а родственников вплоть до четвертого или даже пятого[78] колена обращали в рабов. Есть сообщение и о том, что родственников также могли казнить[79]. Та­ким образом, существовала коллективная ответственность, прежде всего членов семьи, за преступления сородичей, своего рода круговая порука.

Но право в древнеацтекском обществе, как и на древнем Востоке, имело не только классовые признаки. Ввиду незавершенности процесса классообразования, ему была присуща и сословность, то есть применение неодинаковых правовых норм к разным категориям свободного населения. Примеры этого можно предложить из разных сфер жизни общества. Так, наказание за одно и то же преступление против нрава собственности у разных категорий свободного населения было различным. Например, ес­ли сын знатного без разрешения отца «продавал его землю» или «проматы­вал» отцовское имущество, его тайно вешали, а если это совершал сын простолюдина, то становился рабом[80] (рис. 8). Если в нарушении супру­жеской верности были виновны знатные, то их казнили в тюрьме[81]. После приведения приговора в исполнение тело знатного хоронили в общем с почетом: одевали обычные в этом случае погребальные одеяния и украшения и сжигали[82]. Отдельно выделяются в сохранившихся сооб­щениях нормы, регулирующие жизнь жречества. Жреца, виновного в свя­зи с женщиной, тайно забивали палками, отбирали имущество, а дом раз­рушали. Убивали также всех тех, кто был причастен к этому преступлению. Если жрец имел противоестественные склонности, то его заживо сжигали[83]. Примечательно наказание и за упоминавшееся уже сводничество: если оно приносило позор семье знатного, то сводник предавался смер­ти[84]. Разное толкование по отношению к различным сословиям имели закон, карающий за пьянство. Пьяного жреца убивали на месте. Молодо­го человека незнатного происхождения приводили в школу и там нака­зывали палками (порой забивая насмерть) в присутствии других юношей[85], но если он был из знатной семьи, его били тайно[86]. Был даже закон, по которому никто кроме «знатных и вождей» не мог под страхом смерти стро­ить дом с двумя этажами[87].

Один из древних обычаев, связанных с войной, предполагал, что об­щина, родственники не должны были принимать обратно соплеменника, побывавшего в неприятельском плену. Однако со временем этот обычай приобрел характер закона и даже привел к формированию своего рода кодекса чести для верхних слоев военной знати. Теперь, если бежавший из плена был человеком «низкого происхождения», то ему не угрожало изгнание из общины и семьи, «знатного» же убивали сами соотечествен­ники, родственники[88]. Последнее означает не что иное, как проявление общеисторической тенденции — стремление сохранить верхушкой об­щества прочность своего положения, в том числе и путем ужесточения не­которых сословных норм.

Касалось это и одежды, которую со времени указа Моктесумы Стар­шего носили в соответствии с сословной принадлежностью, должностью. Например, воин-простолюдин под угрозой смерти не мог носить одежду из хлопка, но только выполненную из волокон агавы; длина ее при этом ни должна была опускаться ниже колен[89]. Нельзя было носить и чужие знаки отличия и украшения[90]. Поскольку позволить себе богатые украше­ния фактически мог только знатный и состоятельный человек, то появление их у простолюдина и бедняка порождало подозрение в воровстве и наказывалось по нормам, карающим за кражу[91].

Представлять любую систему права невозможно без рассмотрения воп­росов судопроизводства. Что касается подобного древнеацтекского ин­ститута, то здесь несомненно имели место как «горизонтальные» правовые связи, когда те или иные дела решались заинтересованными лицами без участия государства (например, общинные суды, профессиональные су­ды купцов, имеющие право выносить даже смертные приговоры)[92], так и «вертикальные правоотношения», когда судьба подсудимых зависела от решения государственных органов и должностных лиц. Однако в связи с тем, что древнеацтекское государство было по преимуществу конфеде­рацией (разумеется, при ведущей роли г. Мехико-Теночтитлана), нет оснований представлять судопроизводство как исключительно контролируемое и направляемое столицей, ибо каждый из членов Тройственного союза имел свои определенные границы юрисдикции.

 

(10,2 Kb)

Рис. 9. На рисунки представлены заключенные в тюрьму (клеть) мужчина и женщина, уличенные в супружеской неверности (Кодекс Кинатцин)

 

В судопроизводстве всех трех провинции и регионов (Мехико-Теночтитлан, Тескоко, Тлакопан) было много общего, особенно у первых двух. Совершенно определенно имели место суды различных инстанций. Своего рода низшей инстанцией были суды на местах, которые рассмат­ривали только незначительные преступления, или те, очевидность кото­рых легко доказуема[93]. Они, видимо, и решали основную массу дел ря­довых граждан. Э. Кортес, описывая Мехико-Теночтитлан, отмечал, что на главной рыночной площади было особое помещение, «здание суда», где всегда заседали 10—12 судей. Они рассматривали все возможные преступления, которые случались на этом рынке, и отдавали приказание на­казывать виновных, ибо в их руках была сосредоточена и исполнительная власть в лице особых служителей[94]. Пример организации низшего звена судопроизводства известен и в Тескоко: подвластные ему районы дели­лись па шесть частей, в каждой из которых находилось по два судьи, ре­шавших местные конфликты[95].

Это только два примера организации судопроизводства на самом низ­шем уровне. На более серьезные случаи судьи заводили дело, осущест­вляли своего рода следствие и даже могли задерживать подозреваемых (рис. 9). Случалось, что их отправляли в центр для окончательного реше­ния дела, так как там были суды следующей, более высокой инстанции[96]. Однако примечательно, что в связи с сословным характером права они специализировались на рассмотрении дел в соответствии с сословной при­надлежностью вовлеченных лиц. Так, в Мехико-Теночтитлане имелись отдельные суды для светской и военной знати. Высший суд (ацт. Tlacxitlan) рассматривал дела светской знати. Этот орган состоял из четырех человек и его решения имели окончательную силу[97]. Судебные дела выс­ших военных чинов, видимо, решал Военный совет[98] (рис. 10).

 

(55,2 Kb)

Рис. 10. Управление и суд в древнеацтекском государстве. На странице пиктографи­ческой рукописи изображена резиденция-дворец ацтекского правителя. Сам прави­тель показан сидящий на троне в верхней части рисунка, справа и слева от него — помещения дворцового комплекса, где останавливались правители союзных городов. Четыре фигуры в нижнем помещения (внизу справа) представляют членов высшего совета (Совета четырех); слева — зал заседаний военного совета. Перед дворцом по­казаны двое судей (в центре), которые рассматривают апелляцию двух женщин; дело мужчины, покидающего судей, видимо, уже решено.

 

Правители городов членов Тройственного союза имели максимальный авторитет и власть в юридической системе своего региона. Особенно хо­рошо это известно относительно Мехико-Теночтитлана и Тескоко. Эта власть реализовывалась, например, в Тескоко в функционировании под руководством правителя особого Верховного суда, так называемого «Су­да восьмидесяти дней» (ацт. Nauhpohualtlatolli). Название связано с тем, что заседания случались один раз в четыре древнемексиканских месяца (1 месяц — 20 дням). Суд продолжал работу в течение 10—12 дней, по­скольку к очередному заседанию могло накопиться много дел. Этот орган рассматривал и апелляционные вопросы, отсюда восемьдесят дней по за­кону были крайним сроком для окончательного решения наиболее спор­ных дел[99]. Правда, есть сведения, что апелляционные проблемы решались в более узком кругу — правителем и двумя высшими судьями-советни­ками, которыми могли быть только его близкие родственники[100]. Сле­дует обратить внимание на то, что «Суд восьмидесяти дней» решал не толь­ко вопросы юридического свойства, но и многие другие, важные для ре­гиона[101].

Однако не во всех юридических вопросах члены Тройственного союза были абсолютно самостоятельны. Согласно историческим данным, для рассмотрения дел народов, подвластных Мехико-Теночтитлану, были особые «двенадцать судей», которые заседали во дворе верховного пра­вителя ацтеков, бывшего одновременно главным лицом в Тройственном Союзе. Таким образом, ацтеки, игравшие ведущую военную и политиче­скую роль в конфедерации, старались закрепить за собой и юридическое главенство. Это позволяет утверждать, что они предпринимали усилия по всем возможным направлениям, с тем, чтобы укрепить свое ведущее положение и тем самым сделать более прочным то, что определяется ныне в науке как «древнеацтекское государство».

Вообще же следует заметить, что изучение исторических источников по части организации и функционирования высших судебных инстанций не дает такой четкой картины, как хотелось бы. В самом деле, по одним сведениям этих судов в каждом городе имелось три: первый был советом по военным делам, второй рассматривал дела «простых людей», третий считался «советом» для «сеньоров» и «рыцарей» (то есть социальной вер­хушки). Он же разрешал конфликты, связанные с нарушением «границ» и «межей». На этом совете иногда присутствовал сам правитель[102]. По другим сведениям, не менее достойным внимания, в Тескоко со времени законодателя Неса'уалькойотля действовало не три, а четыре совета, в разной степени связанных с правосудием. Первый занимался граждан­скими и уголовными делами. Он судил предателей, воров, пьяниц и т. п. Здесь же решались споры, касающиеся собственности, рабов, службы. В введении следующего сонета были вопросы идеологического характера — религия, наука. Третий совет специализировался на военных делах. На­конец, четвертый занимался наблюдением за сбором дани и распределе­нием ее, контролировал перепись населения[103].

Здесь мы видим типичную для древневосточного общества картину судебной организации. Суд, как орган классового, а не общественного принуждения, не всегда отделен от администрации, и правитель — выс­ший судья в государстве. Судебно-административный аппарат был моно­полизирован представителями господствующей общественной верхушки. В высших инстанциях судьи были людьми «благородными», чаще назна­чаемыми по признаку родства правителю. Судебные чиновники получа­ли от него содержание в вида служебного надела, на котором были поса­жены общинники в качестве «арендаторов», так как «возделывали чужую землю» и выплачивали определенную часть урожая[104]. Формально сы­новья судей не имели права на землю, считающуюся должностным владе­нием[105]. Но вероятно, происходило фактическое наследование ее через переход должности от отца к сыну. Каждые восемьдесят дней правитель позволял себе одаривать судей подарками (золото, ткани, украшения, зерна какао и маиса) в соответствии с «качеством службы и достоинства­ми». Эти дары не имели строго определенных размеров и выдавались в том количестве, какое считал нужным правитель[106].

Судьи обычно начинали свою работу на рассвете и завершали ее на закате с перерывом в середине дня[107]. Суды имели своих «писцов», точнее сказать, художников, которые с помощью пиктографики изображали, фиксировали существо дела, имена тяжущихся, вынесенные приговоры[108].

В идеале судьи не должны были брать никаких подношений и подарков от своих клиентов, так как получали содержание от правителя, не делать различия между богатыми и бедными во время рассмотрения дел. В том случае, если чиновник хоть сколько-нибудь отступал от этих правил, его сначала ожидал своего рода профессиональный суд (суд чести, суд кол­лег). Если же после него виновный продолжал нарушать «образ жизни судьи», его стригли, «что считалось очень позорным» и отстраняли от долж­ности[109]. В наиболее вопиющих случаях (причастность к несправедли­вому осуждению, подкуп[110], неверное информирование самого правителя о деле), судью ожидала смертная казнь[111].

Обучение судебному искусству было, что называется, «из рук в руки»: будущие судьи обучались, непосредственно присутствуя при рассмотре­нии тех или иных дел[112]. Имели место здесь и зачатки своего рода «про­цессуального права», определявшего процедуру решения конфликта. В соответствии с ним самосуд не допускался. Сошлемся на уже упоминавшийся пример: если муж убивал жену, даже виновную в супружеской из­мене, его казнили, так как он этим присвоил себе право, принадлежащее суду[113].

Как отмечают источники, индейцы в общем были «миролюбивыми и вражда между ними была редкой». Так как оружие они не носили (за ис­ключением периода военных действий), то если ссоры случались, они вы­ливались в драки и разорванные одежды. Суд после дознания заключал обидчика в тюрьму. Он же платил за лечение пострадавшего и возмещал ущерб, например, стоимость разорванной одежды[114]. Тюрьмы представляли собой либо тесные клетки[115], либо низкие сырые и темные помеще­ния, признанные стращать тех, кто в них попадал[116].

 

(98,7 Kb)

(137,7 Kb)

Рис. 11. Камень для жертвоприношений (так называемый «Камень Тисока»), Подоб­ные камни обычно устанавливались в храмах и на рыночных площадях. Не исклю­чено, что на них принимали смерть некоторые категории осужденных древнеацтекским судом.

 

Применялась в древнеацтекском суде и «клятва перед богом», столь типичная для всего раннего судопроизводства «клятва землей»[117]. Она состояла в «поедании земли»: приносящие клятву касались пальцем сна­чала земли, а затем языка[118]. Клевета, лжесвидетельство, подкуп судей и свидетелей рассматривались как преступления против правосудия[119].

Приведении приговора в исполнение проводилось по особым правилам, даже если дела были не самыми приметными. У покорителя ацтеков Э. Кор­теса сохранилось описание одной из экзекуций — казнь индейца, украв­шего золотую монету. Вора привели на рынок к специальному камню, «лобному месту», громко оповестили всех присутствующих о вине осуж­денного и затем забили палками (рис. 11)[120]. Не исключено, что приведе­ние в исполнение решения суда осуществлялось и в строго определенные дни древнеацтекского календаря. Во всяком случае известно, что, на­пример, и день «4.ветер», считавшийся индифферентным в религиозно-магическом смысле, казнили осужденных за нарушение супружеской верности, а также освобождали из тюрьмы невиновных[121].

Такова была правовая структура общества, с которым столкнулись в начале XVI в. испанские конкистадоры. Любопытно, что отношение к правовому наследию (как, впрочем, и культурному в целом) древнеацтек­ского государства вызвало формирование трех основных, особых направлений в испанской общественной мысли XVI/XVII вв. Сторонники пер­вого из них, возглавляемые знаменитым испанским богословом XVI в. Ф. Виториа, настаивали на том, что индейцы имеют право сохранить свои законы и обычаи под властью испанской короны, каковой, по их мнению, необходимо было искать подходящие пути для осуществления этой задачи. Второе направление, наиболее ярким представителем которо­го был франсисканец X. Мендиета, проповедовало идею двух общин во вновь покоренных испанцами землях — европейской и индейской. Индей­скую самобытность, правда, предполагалось несколько «подправить» в соответствии с принципами христианства. Наконец, третья школа во главе с поэтом, историком и географом XVII в. К. Сигуенса-и-Гонгора ратовала за возможно более быструю ассимиляцию индейцев, точнее, возможно более быстрое освоение ими европейской социальной культу­ры[122]. Что касается официальной испанской государственной политики по этому вопросу, то она предусматривала, в целях наиболее эффективной эксплуатации местного населения, сохранять индейскую организацию и образ жизни до тех пределов, пока они не противоречат «христианскому закону» и интересам короны. С этой целью вскоре после завоевания по­явился специальный указ о необходимости сбора данных об индейских обычаях и нравах в доиспанский период. Большинство источников, на которые мы опирались в нашем исследовании, как раз и появились в ре­зультате этого указа. Следует подчеркнуть, что выполняя его, христиан­ские миссионеры и чиновники не только собрали ценнейшую информацию, но и под знаком борьбы с язычеством загубили множество бесценных памятников доколумбова периода.

В настоящем сообщении приведен и проанализирован практически весь имеющийся в распоряжении науки документальный материал о древнеацтекском праве. Разные стороны правоотношений в нем представлены неравномерно, но это уже не вина исследователя — таково соотношение материала в самих источниках. Но было ли дреннеацтекское право? Этот вопрос звучит, видимо, несколько странно, учитывая то, что в тексте постоянно упоминалось о нем. Нам думается, что вернуться к этому воп­росу необходимо, так как автору важно уточнить свое понимание проб­лемы с учетом существующей историографии. Задача кажется тем более необходимой, что эта тема в русской и советской науке не освещалась совсем, а за рубежом сводится к считанным исследованиям.

Первая специальная работа была написана почти сто лет назад Й. Ко­лером[123]. Следующую издал в 1937 г. Л. Мендиета-и-Нуньес, взяв за ос­нову Й. Колера, из которого цитирует целые страницы и использует ос­новные положения[124]. Заслуга этих авторов состояла в постановке темы, в хорошей опоре на источники. Неслучайно, что все последующие исто­рики-американисты не обходили их вниманием. Однако возраст этих работ (столетний!) не может не сказываться, все более подтверждая и демонстрируя их основной недостаток — отсутствие необходимого пра­вового анализа. Это в общем удивительно, поскольку оба исследователя являлись правоведами. Тем не менее именно эти две небольшие работы, по существу — брошюры являются наиболее важными для нашей исто­риографии.

Не так давно появилась работа Д. А. Оффнер, посвященная, наряду с прочим, исследованию законодательства в городе-государстве Тескоко — важнейшем регионе древнеацтекской конфедерации[125]. Не давая оценки другим проблемам, анализируемым в ней, следует отметить, что рассмот­рение права здесь носит, по сути, выборочный характер, и ничего прин­ципиально нового по сравнению с работами Й. Колера и Л. Мендиеты-и-Нуньеса, не дается. Более того, Д. А. Оффнер решается сделать вывод о сходстве английского и древнеацтекского законодательства лишь на том основании, что в обоих традициях господствует прецедент, не всегда различаются lex (конкретный закон) и jus (закон в общем его значе­нии)[126]. Такая временная и этническая параллель вряд ли справедлива. Кстати, она еще раз подтверждает неплодотворность попыток построения какой-либо конструкции на основе одного отдельно взятого признака. Нельзя не отметить, что правовая тема косвенным образом присутствует, затрагивается в большинстве работ, посвященных общим вопросам исто­рии и культуры древних ацтеков. Авторы высказывают при этом разные точки зрения, иногда весьма спорные. Видимо, несколько слов о них тоже следует сказать. Наиболее ошеломляющую оценку правоотноше­ний дает мексиканская исследовательница А. Э. Дель Рио. Опираясь на концепцию психоанализа, точнее, культурного психоанализа, она отно­сит к сфере «Оно» наряду с прочим и правонарушения, а к «Сверх-Я» — расплату за них, то есть наказание[127]. Иными словами, как и полагается в рамках этой методологии, извечные конфликты в человеческой психике определяются в качестве глубинных причин и содержании такого социаль­ного явления, как право. Рассматривая некоторые из примеров, приве­денных нами в настоящем сообщении, А. Э. Дель Рио приходит ко вполне закономерному для нее выводу: правонарушения являются продуктами «антисоциального поведения», точнее, «проявлением сексуальных побуж­дений»[128]. По этой концепции очень легко воровство, например, опреде­лить явлением вневременным, внеисторическим, почти вечным, что, кста­ти, исследовательница и делает. Едва ли есть какой-либо смысл в дискус­сии на ату тему.

В литературе общего характера можно найти и более серьезный анализ рассматриваемого вопроса. Можно сослаться в этом отношении на две работы, которые так или иначе затрагивают древнеацтекскую право­вую проблему. М. Морено, автор одной из них, говоря о государстве, отмечает, что активность его в той или иной форме «направлялась принципами юридического порядка». Он видит миссию права в том, чтобы «санкционировать неравенство, существовавшее между людьми и общест­венными классами ацтекского общества»[129]. В целом такой подход, ко­нечно, в большей степени соответствует реальному положению вещей, хотя утверждение о «высокой юридической организации древних мексиканцев», на наш взгляд, несколько преувеличено.

Еще один автор, мнение которого хотелось бы здесь привести — Ф. Катц, отражает правовую ситуацию в древнеацтекском обществе с на­шей точки зрения более объективно. Прямо утверждая, что верховный правитель, глава Тройственного союза «не имел абсолютной власти»[130] и, следовательно, не был самостоятелен, наряду с прочим в правовых вопросах, он тем самым определяет сущность этого государства как ранне­классового со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Наша позиция близка мнению последних двух авторов и состоит в том, что в данном случае мы имеем дело с этико-правовыми нормами, в которых переплелись законы писаные и неписаные, санкционированные госу­дарством и рожденные еще эпохой родового коллективизма. A это значит, что древнеацтекское общество имело такой же институт правоотношений, какой был в «классических» странах древнего Востока от Египта до Ин­дии. Этико-правовые нормы, а не просто право как таковое, и составляли основу соционормативной структуры древнеацтекской «империи». Как нам кажется, приведенный выше материал в основном подтверждает этот-тезис.

В. Е. Баглай

The legal bases of the ancient aztek society, as reconstructed through sources

V.E. Baglay

The article examines the legal structures of the ancient Azlek state. The analysis of data, preserved by European and Indian authors of the early colonial period allows us to mark the presence of a significant layer of common law in the ancient socio-norma­tive system. However, the state fulfilled its constitutive role, sanctioning legal norms, that were not within the boundaries of common law, and reflecting the era of early class relations. This was reflected more obviously in the defence of established property rela­tions. But ancient Aztek law, as any early law was not differentiated and was a sort of joint law, where the civil, criminal, administrative and other norms existed only in ru­dimentary forms. Backwardness, the characteristic of an early legal system, was expres­sed in the severity of the punitive measures, and the lack of details, although there were some weak attempts to determine the relation between these measures and the crime, its frequency and consequences. The preserved documental material gives us the opportuni­ty to distinguish not only the class features but also the social ones of ancient Aztek law and also how that state applied different judicial norms to different social groups. Analy­sis shows that we are dealing with a judicial system typical of early society. The court ser­ved as an organ for social compulsion, and was not always separated from the administra­tion. The supreme ruler was also the supreme judge. Summing up, the author concludes that in the ancient Aztek society, ethical-legal norms prevailed, written and unwritten laws were interwoven, sanctioned by the state and dating back to the times of patrimo­nial collectivism. This means, that in the given society, legal relations were similar to those in the «classic» countries of the Ancient East, from Egypt to India.

---

[1] История древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и пер­вые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. 1. М.. 1983.

[2] Здесь и далее в скобках указаны принятые ныне даты правления.

[3] Duran D. The History of the Indies of New Spain. N.Y., 1964. Ch. 7. P. 44.

[4] Codex Mendoza. См.: Kingsborough E. K. Antiquities of Mexico. V. 1. L., 1838. P. 31: Acosta J. Historia natural у moral de las Indias. Mexico - Buenos-Aires, 1964. P. 349.

[5] Duran. Op. cit. Ch. 53; Tezozomoc A. Cronica mexicana. Mexico, 1944. Cap. LXXXIII.

[6] Ixtlilxochitl F. A. Historia chichimeca. Т. 2. Mexico, 1892. Cap. 37. P. 98.

[7] Егоров Д. Н. Записки солдата Берналя Диаза. Т. 1. Л., 1924 — 1925. С. 93.

[8] Культура древнего Рима. Т. 2. М., 1985. С. 18.

[9] Motolinia Т. В. Memoriales. Madrid. 1970. Cap. 16. P. 165; Gomara F. L. Historia de la Conquista de Mexico. T. 2. Mexico. 1943. P. 252. Существует предположе­ние, что такими суровыми мерами общество боролось против половых извращений, показателем которых и было ношение несвойственной (по признаку пола) одежды (Mendieta у Nunez L. El derecho precolonial. 2-a ed. Mexico, 1961. P. 68).

[10] Orozco у Berra М. Historia antigua у de la coquista de Mexico. V. 1. Mexico, 1880. Cap. III. P. 271.

[11] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 8. P. 54.

[12] Ixtlilxochitl, Op. cit. Cap, 38. P. 102.

[13] Orozco y Berra. Op. cit. P. 270. Накидки (плащ, одеяло, основной вид одежды) в условиях слабого развития товарно-денежных отношений выполняли роль средства обмена.

[14] Orozco у Berra. Op. cit. Р. 275; El Conquistador anonimo. Relacion de algunas cosas de la Nueva Espana у de la gran ciudad de Temestitlan — Mexico escrita роr un companero de Hernan Cortes / Colleccion de documentos para la historia de Mexico. T. 1. Mexico, 1971. P. 383.

[15] Оrоzсо у Berra. Op. cit. P. 269.

[16] Duran. Op. cit. Ch. 26.

[17] Codice Ramirez // Mitos indigenas. Biblioteca del estudiante universitario. Mexico, 1964. № 31. P. 56; El Conquistador anonimo. P. 383.

[18] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 8, P. 54; Orozco у Веrrа. Op. cit. P. 270.

[19] Orozco у Веrrа. Op. cit. P. 239.

[20] Ibid.

[21] Ibid.

[22] Ibid. P. 270, 271.

[23] Gomara. Op. cit. P. 252.

[24] Оrоzсо у Berra. Op. cit. Р. 270. 273; Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 102.

[25] Orozco у Berra. Op. cit. P. 272.

[26] Motolinia. Op. cit. P. 160; Katz F. Situacion social у economica de los aztecas durante los siglos XV у XVI. Mexico, 1966. P. 119.

[27] Tapia A. Relacion hecha рог el senor Andres de Tapia sobre la conquista de Me­xico // Coleccion de documentos para la historia de Mexico, T. 2. Mexico, 1971. P. 561.

[28] Zorita A. The Lords of New Spain. L., 1965. P. 107 — 108; Moreno M. La organi­zacion politica у social de los Aztecas. Mexico, 1964. Cap. 4, 7.

[29] Zorita. Op. cit. P. 107 — 108. Размеры настоящей статьи и ее узкая направлен­ность не позволяют остановиться здесь на анализе важного, но требующего специаль­ного рассмотрения вопроса о формах землевладения в древнеацтекском обществе. Кроме того, учитывая «фундаментальную» дискуссионность этой «вечной» темы в нау­ке о древней истории вообще, мы касаемся ее пока в самом общей виде, опираясь на данные исторических документов.

[30] Orozco у Berra. Op. cit. P. 274.

[31] Ibid. P. 273.

[32] Gomara. Op. cit. P. 249.

[33] Zorita. Op. cit. P. 135.

[34] El Conquistador anonimo. P. 397; Moreno. Op. cit. P. 118.

[35] Zorita. Op. cit. P. 133.

[36] Подробнее о древнеацтекском варианте патриархального рабства см. Баглай В. Е. К вопросу о характере рабства у ацтеков // ВДИ. 1981. № 3.

[37] El Conquistador anonimo. P. 397; Moreno. Op. cit. P. 118.

[38] Moreno. Op. cit. P. 118.

[39] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 273; Ixtlilxochltl. Op. cit. Cap. 38. P. 102.

[40] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 273.

[41] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 8. P. 54.

[42] Gomara. Op. cit. P. 252.

[43] Zorita Op. cit. P. 130.

[44] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164.

[45] Duran. Op. cit. Ch. 26. P. 132.

[46] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164.

[47] Ibid.

[48] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101-102.

[49] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164.

[50] Ibid.

[51] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101; Codice Ramirez. P. 55—56.

[52] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101; Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164; Orozco y Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 271.

[53] Orozco у Berra. Ор. cit. Сар. 3, Р. 270, 274.

[54] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164.

[55] Gomara. Op. cit. Т. 2. P. 252.

[56] Zorita. On. cit. P. 136-138.

[57] Ibid.; Codex Mendoza. P. 96.

[58] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 274.

[59] Codex Mendoza, P. 98.

[60] Zorita. Op. cit. P. 132.

[61] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 274.

[62] Motolinia. Op. cit. Cap. 18. P. 167; Zorita. Op. cit. P. 132.

[63] Sahagun B. Historia general de las Cosas de Nueva Espana. T. 1. Mexico, 1956, L. 3.        ap. Cap. 6. P. 302.

[64] Motolinia. Op. cit. Cap. 17. P. 166.

[65] Gomara. Op. cit. P. 252.

[66] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164; Gomara. Op. cit. P. 252; Orozco у Berra. Op. cit. P. 272.

[67] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164.

[68] Codice Ramirez. P. 55

[69] Ixtlilxochitl. Op. cit. T. 2. Cap. 38. P. 105.

[70] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 269.

[71] Moreno. Op. cit. Cap. 7. P. 115.

[72] Zorita. Op. cit. P. 134.

[73] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 272; Zorita. Op. cit. P. 134.

[74] Orozco у Berra. Op. cit. P. 270, 271.

[75] Ibid. P. 273 274; Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. К 101.

[76] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101; Gomara. Op. cit. P. 252.

[77] Sahagun. Op. cit. T. 2. L. 8. Cap. 19; Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101; Moreno. Op. cit. Cap. 7. P. 116 — 117.

[78] Ixtlilxochttl. Op. cit. Cap. 38. P. 101; Orozco у Berra. Op. cit. P. 273, 274; Moreno. Op. cit. Cap. 7. P. 116-117.

[79] El Conquistador anonimo. P. 383.

[80] Оrоzcо у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 269.

[81] Ibid. P. 271.

[82] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164; Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101.

[83] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 271, 272.

[84] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 160.

[85] Orozco у Berra. Op. cit. Cap. 3. P. 274.

[86] Sahagun. Op. cit. T. 1. L. 3. ap. Cap. 6. P. 302.

[87] Duran. Op. cit. Ch. 25. P. 132.

[88] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 160.

[89] Duran. Op. cit. Ch. 26. P. 131 — 132.

[90] Ixtlilxochitl. Op. cit. Сaр. 38. P. 101; Motolinia. Op. cit. Cap. 13. P. 160.

[91] Orozco у Berra. Op. cit. P. 270, 274.

[92] Moreno. Op. cit. P. 121.

[93] Ibid. P. 122-123.

[94] Cortes H. Cartas у documentas. Mexico, 1963. P. 73.

[95] Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P. 164.

[96] Gomara. Op. cit. P. 251; Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P- 164; Zorita Op. cit, P. 10.

[97] Sahagun. Op. cit. Т. 2. L. 7, Cap. 25. L. 8. Сар. 17. Р. 318.

[98] Ibid. Т. 2. L. 8. Сар. 14. Р. 317.

[99] Gomara. Op. cit. Т. 2. P. 251; Motolinia. Op. cit. Cap. 15; Zorita. Op. cit. P. 130; Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 36.

[100] Gomara. Op. cit. P. 251; Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P. 163.

[101] Sahagun. Op. cit. T. 2. L. 7. Cap. 25. L. 8. Cap. 17. P. 318.

[102] Orozco y Berra. Op. cit. P. 274.

[103] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 101—105.

[104] Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P. 163.

[105] Ibid.; Zorita, Op. cit. P. 125.

[106] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 105.

[107] Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P. 163; Moreno. Op. cit. P. 123.

[108] Gomara. Op. cit. P. 25; Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P. 164; Zorita. Op. cit. P. 128; Moreno. Op. cit. P. 123.

[109] Motolinia. Op. cit. Cap. 15. P. 163; Gomara. Op. cit. P. 252; Moreno. Op. cit. P. 124.

[110] Ixtlilxochitl. Op. cit. Cap. 38. P. 105.

[111] Orozco у Вerrа. Op. cit. P. 273; Gomara. Op. cit. P. 252.

[112] Codex Mendoza. P. 96—97.

[113] Motolinia. Op. cit. Cap. 16. P. 164; Orozco у Berra. Op. cit. P. 271.

[114] Motolinia. Op. cit. Cap. 17. P. 166.

[115] Ibid.

[116] Gomara. Op. cit. P. 252.

[117] Ibid.

[118] Mololinia. Op. cit. Cap. 15. 163; Gomara. Op. cit. P. 252.

[119] Codice Ramirez. P. 56.

[120] Cortes. Op. cit. P. 46.

[121] Sahagun. Op. cit. T. 1. L. 4. Cap. 12. P. 335.

[122] Borah W. The Spanish and indian law; New Spain / The Inca and Aztec State, 1400—1800. Anthropology and history. N. Y., 1982, P. 266-267.

[123] Kohler J. Das Recht der Azteken, Stuttgart, 1892; idem. El Derecho de los aztecas. Mexico, 1924.

[124] Mendieta у Nunez. Op. cit.

[125] Offner J. A. Law and politics in aztec Texcoco. Cambr., 1983.

[126] Ibid. P. 242-243.

[127] Del Rio A. E. Bases psicodinamicas de la cultura azteca. Mexico, 1973. Р. 227.

[128] Ibid.

[129] Moreno. Op. cit. P. 124.

[130] Katz. Op. cit. P. 129.

---

Автор - Баглай Валентина Ефимовна
Материал прислала - Улетова Юлли (портал "Новый Геродот")
Источник - Вестник древней истории, 1992 г., № 1.