Книга третья, глава 62 - глава 71

о том, как по приказу Педрариаса Хуан де Айора раздобыл много золота на побережье Южного моря, как он основал город Санта Крус и что из этого получилось

После того как Луис Каррильо был отправлен на заселение берегов реки Анадес, решил Педрариас со всей возможной поспешностью снарядить в поход Хуана де Айору, своего капитан-генерала, с 400 солдатами, наиболее здоровыми, отобранными как среди приехавших с ним, так и отчасти из тех, кто служил прежде Васко Нуньесу, с тем чтобы этот отряд завладел всем золотом, которое удастся обнаружить в тех краях, не заботясь о соблюдении слова и о сохранении дружественных отношений, которые установил с союзными ему индейскими властителями и их подданными Васко Нуньес, не раз и сам грабивший их, насиловавший и оскорблявший их подобно тирану. (Может быть, Педрариас и не приказывал нападать на союзные племена, как это делал его злонамеренный посланец). По-видимому, уже тогда Педрариас решил отправить свою супругу донью Исабель в Кастилию, и конечно же, не с пустыми руками. Приказал он Айоре, чтобы тот заложил три поселения с крепостями в землях Покоросы, Комогре и Тубанама. Погрузился Хуан де Айора со своими 400 солдатами на одно большое судно и три или четыре каравеллы; высадились они в 25 или 30 лигах к западу от Дарьена в гавани на землях касика Комогре. Высадившись во владениях Комогре, отправил Айора некоего Франсиско Бесерру с 150 солдатами к Южному морю с тем, чтобы он нашел подходящее место, где можно было бы основать поселение; Бесерру провели туда известным уже раньше кратчайшим путем, и выяснилось, что от моря до моря расстояние не превышает 26 лиг. Отправив Бесерру, приказал Хуан де Айора Гарси-Альваресу, чтобы тот с судами и. некоторым числом заболевших солдат дожидался его в гавани касика Покоросы, находившейся немного западнее, а сам тем временем решил ограбить все в округе. С 200 солдатами или немногим больше он углубился во владения касика Понки, о котором в главе 47 мы рассказывали, как он явился к Васко Нуньесу и тот заверил его и обещал ему никогда не причинять ущерба его владениям, а Понка помог Васко Нуньесу, дав ему проводников, когда тот отправился обследовать Южное море. Чувствуя себя поэтому в полной безопасности, Понка с миром вышел навстречу Хуану де Айоре. А тот первым делом насильно отобрал у Понки все золото, какое смог найти, перевернув вверх дном все в жилище Понки, да еще смеясь сказал ему, что друзьям полагается приходить друг другу на помощь. Отсюда отправился Хуан де Айора к касику и властителю Комогре, который, как мы рассказывали ранее, в главах 41 и 42, с такой лаской, радушием и гостеприимством принимал Васко Нуньеса и его отряд и первым сообщил им о новом море. Узнав от своих лазутчиков, что прибыли испанцы и что золото — предмет их постоянных вожделений, касик вышел им навстречу и преподнес им великолепные золотые драгоценности, а также предоставил пищу; когда же они прибыли в его жилище, касик окружил Хуана де Айору всяческими заботами и одарил его как только мог. Но ни эти добрые дела, ни услуги, которые оказал касик Васко Нуньесу в прошлом, ни клятвенные обещания и заверения, данные Васко Нуньесом в том, что касик может чувствовать себя в безопасности и никогда испанцы не нанесут ему какого-либо ущерба, ничто это не помешало тому злосчастному тирану силой овладеть женами касика. Рассказывают, что, покинув эти места и отправившись к Покоросе, он действовал по-прежнему, похитив все, что только мог. Покороса, царь тех земель, которого предупредили о том, как ведет себя Хуан де Айора, не решился дожидаться его и бежал в горы. Но хуже всего было то, что несчастный Покороса явился затем сам к Хуану де Айора, замыслив смягчить его и склонить к решению вернуть жен, подданных и добро, которое он награбил. Быть может, он поступил так, опасаясь, что Хуан де Айора, отправившись сам или послав кого-либо на его поиски, нападет на след остальных бежавших индейцев. Покороса принес в дар Айоре все золото, какое ему удалось собрать, и собственноручно передал этот дар. Но ничего ему не помогло; Хуан де Айора схватил его и повез в земли Тубанама, сказав, что так он наведет страх на других вождей и те откупятся от него золотом. Когда он вступил на земли касика Тубанама, тот спокойно остался дома, будучи уверенным в своей безопасности и обещав в свое время Васко Нуньесу оставаться дома, где его всегда могли бы найти. Он принял Хуана де Айору весьма радушно; накормил гостя и его людей, приказал своим слугам всячески им угождать; сверх того преподнес им в дар порядочное количество золота. Но все это великодушие, проявленное вполне бескорыстно и по доброй воле, не удовлетворило и не умерило аппетиты Хуана де Айоры. В благодарность за все содеянное Айора захватил и обратил в рабство всех подданных Тубанама, которых ему удалось поймать, и присвоил все имущество, какое только сумел награбить. Тубанама удалось ловко ускользнуть и он призвал своих подданных, а также, быть может, и подданных своих соседей объединиться. Собрав столько людей, сколько смог, он с другого берега реки обрушился на Хуана де Айору и его солдат. Индейцы засыпали испанцев тучами стрел и сражались, хоть и нагие, точно львы. Как мы не раз убеждались на деле, индейцы в тех случаях, когда защищали родину и свои жилища, неизменно обнаруживали присутствие духа и презрение к смерти, и, если бы обладали достаточно могучим оружием, то без сомнения нанесли бы нам на этот раз ущерб больший, чем когда-либо. Вернемся, однако, к Хуану де Айоре, который отбивал яростное нападение Тубанама. Не знаю, стоило ли жизни это нападение кому-либо из индейцев и были ли раненые среди испанцев, но во всяком случае Хуан де Айора оказался в весьма затруднительном положении и натерпелся страху. Поэтому, опасаясь, что с рассветом индейцы возобновят сражение, он приказал той же ночью возможно быстрее и не жалея трудов возвести из ветвей и глины крепость. Но индейцы, которых мечи и собаки сильно напугали, не вернулись, не надеясь на успех. В этой крепости оставил Хуан де Айора некоего Эрнана Переса де Менесеса с 60 солдатами, чтобы обеспечить себе тылы и безопасность передвижения, а также чтобы посылать и получать донесения от Франсиско Бесерры, и вернулся после этого к Гарси-Альваресу, ожидавшему его с кораблями в землях Покоросы в устье реки, которую назвали Санта Крус. Он выбрал здесь место для города и дал ему имя Санта Крус, а также отобрал по своему усмотрению солдат, которые должны были в нем поселиться, назначив им алькальдов и рехидоров, как того требовали полученные им от Педрариаса инструкции. Случилось это в мае 1515 года. После того как город святого креста (Санта Крус по-испански означает «святой крест») был заселен, хотя отнюдь и не святыми, Хуан де Айора, до которого дошли сведения о том, что далее на запад расположены земли некоего Секативы, имеющего множество подданных и много золота, отправил морем в больших лодках или шлюпках некоего Гамарру с небольшим отрядом, приказав ему брать в плен всех, кто только попадется, якобы для того чтобы привести их в подчинение королям Кастилии, а также завладеть всеми сокровищами, которые, как он полагал, найдут у пленных. Но вести о его злодеяниях уже разнеслись по всем окрестным землям и все в тех краях уже знали, что он несет с собой лишь зло, как оно на самом деле и было; и поэтому все индейские племена и их правители, спасаясь, как бы на них не обрушилась нежданно-негаданно эта чума, были начеку и выслали своих лазутчиков (в этом индейцы знают толк). Так и касик Секатива со своими подданными, получив известие о том, что морем к ним направились испанцы, укрыли надежно своих жен и детей, а сами покинули поселение и спрятались в кустах. Когда же испанцы вышли из лодок на берег и подошли к поселению, индейцы с ужасными воплями выскочили им наперерез и принялись метать в испанцев палки, вроде дротиков, и, быть может, также стрелы. Командир и большинство солдат были ранены и в беспорядке бежали туда, откуда явились. Ярость переполнила сердце Хуана де Айоры, когда он увидел, в каком жалком виде вернулись его посланцы. Свой гнев он решил излить на индейцев Покоросы и приказал, чтобы разграбили всю местность вокруг этого проклятого города и захватили по возможности самого Покоросу для того, чтобы выманить у него еще золота; однако Покоросу предупредил один его друг — испанец по имени Эслава, которого, узнав об этом, Хуан де Айора собирался повесить. Завершив подобным образом проповедь веры христовой и возбудив столь страстную любовь к христианской церкви, Хуан де Айора задумал вернуться в Дарьей, чтобы отправиться оттуда с несколькими кубышками, наполненными золотом, в Кастилию. Так он и поступил, похитив корабль, стоявший в гавани; говорили, что и похищение корабля, и бегство с награбленным золотом произошло с ведома и согласия самого Педрариаса, близкого друга Гонсало де Айоры, брата Хуана; возможно, что из награбленного им золота Хуан де Айора отдал законную пятую часть в казну и Педрариасу, хотя, как говорят, большую часть золота он утаил. Этот злосчастный тиран был уроженцем Кордовы, происходил из знатного рода и пользовался в свое время уважением, но его дела изобличают его ненасытную алчность. Об этом тиране рассказывает Педро Мартир в 10 главе третьей «Декады» следующее: loannes Aiora, civis cordubensis, nobili genere ortus, missus pro praetore, uti alias diximus, auri magis cupidus quam rei bene gerendae amator aut laudis, nactus occassiones in regulos multos spoliavit et contra ius fasque aurum ab eis extorit, et crudeliter (ut aiunt) tractavit; ita ut ex amicis facti sint hostes infensissimi et animis desperatis iam quacumque datur vi aut insidiis nostros perimunt. Ubi pacato coraertiabantur et volentibus regulis, mine armis agendum est. Multis auri ponderibus hoc modo coactis, uti fertur, aufugit sumpto furtim, ut vulgo dicitur, navigio .. . Non desunt qui Petrum Ariam ipsum gubernatorem eius fugae assensisse arbitrentur ... Nihil mihi aeque displicuit in universis oceaneis agitationibus ac istius avaritia quae pacatos regulorum animos ita perturbalerit. (Хуан Айора, обитатель Кордовы, из знатного рода, посланный, как мы сказали выше, наместником провинции и обуреваемый жадностью к золоту более, чем желанием праведно управлять и снискать себе добрую славу, получив к тому возможности, вопреки законам божеским и человеческим, ограбил многих царьков и отнял у них золото и жестоко, как говорят, обращался с ними, так что из наших друзей они превратились в злейших врагов и, как только собираются с силами, устраивают засады и истребляют наших. Там, где прежде шла мирная торговля и царьки были настроены благожелательно, там ныне мы применяем оружие. Собрав таким путем огромное количество золота, Айора, как сообщают, бежал, обманом захватив корабль… Очень многие считают, что сам губернатор Педрариас содействовал ему в бегстве… И меня не столько огорчает смута, которую Айора посеял во всех этих Индиях, и его собственная алчность, сколько то, что он внес смятение в грешные души царьков (лат.)) Капитан Гарси-Альварес и его солдаты, поселившиеся в городе Санта Крус, полагая, что жить им здесь придется долго и не желая проводить праздно время, начали нападать на окрестные селения и похищать женщин и индейцев, которых им удавалось схватить. Покороса, вождь, которому неблагодарные испанцы нанесли столь жестокие оскорбления, собрал всех, кого мог, — своих подданных и подданных своих друзей и соседей, на долю которых выпали не менее тяжкие обиды и оскорбления, и однажды на рассвете они напали на город. Испанцы мирно спали и большинство из них получили ранения еще до того, как успели схватиться за оружие. Однако повсюду, где нет растительного яда, оружие индейцев не столь смертоносно, как наши метательные снаряды. И потому испанцы, хотя и раненые, все же собрались с духом, взялись за оружие и обрушились на индейцев. От мечей испанцев полегло немало туземцев, но и самих испанцев настигали маканы индейцев. Несмотря на большие потери, индейцы продолжали сражаться с таким упорством, что когда совсем рассвело, с испанцами было покончено; едва ли пятеро из них со своим капитаном Гарси-Альваресом спаслись бегством. После нескольких суток скитаний они добрались до Дарьена, где поведали о случившемся. Так спустя шесть месяцев после основания обезлюдел славный город Санта Крус.

о том, как Педрариас направил своего племянника в провинцию Сену и что он предпринял после возвращения лиценциата Ансисо

После того как отправились в паломничество Луис Каррильо и Хуан де Айора, Педрариас послал своего племянника, которого тоже звали Педрариасом, с 200 солдатами на двух судах в устье реки, протекающей в провинции Сену, с тем чтобы он открыл и обследовал эту землю и награбил сколько возможно золота, ибо индейцы с острова Фуэрте, видевшие, как испанцы из-за золота готовы перегрызться точно псы, рассказывали, как я уже писал, что те земли или провинции таят многие сокровища. Так оно и было на самом деле, потому что индейцы из внутренних областей использовали эти края как кладбище или место погребения, привозили сюда покойников издалека и вместе с телами умерших клали в могилы все золото, которым те обладали при жизни. Из этих погребений позднее было извлечено много золота и других сокровищ, хотя, как известно всему миру, никакого проку от этого не было. Итак, отправился Педрариас-племянник со своими людьми на судах к реке Сену, которая находится в 30 лигах или немногим далее на восток от Дарьена. Добравшись до гавани, они пересели в лодки, чтобы подняться вверх по реке, но двигались они медленно из-за сильного течения и неопытности гребцов, страдавших к тому же от укусов бесчисленного множества москитов. Если к этому добавить, что они не очень-то верили в успех своих поисков, то станет ясно, что вскоре этот поход показался им пустой затеей, а цель, к которой они стремились, не могла прибавить им сил. От всех этих лишений начали болеть и умирать солдаты. Педрариаса-племянника охватила глубокая тоска, и, видя, что он также рискует своей жизнью и что нет никакой возможности разогнать тоску и начать поиски золота, чего он, быть может, более всего желал, решил он повернуть назад и возвратился в Дарьей едва ли с половиной своего отряда. Его дядюшка Педрариас, думаю, больше обрадовался бы встрече с племянником, если бы корабли были гружены золотом и индейцами-рабами. Вскоре после этого вернулся в Дарьей и Луис Каррильо, забрав всех своих солдат-поселенцев из Анадеса, поскольку, как он заявил, не смог обеспечить их продовольствием, ибо индейцы бежали оттуда. Все эти известия сильно опечалили Педрариаса, убедившегося в том, что за что бы он ни брался, все тотчас идет прахом, хотя он и не помышлял винить себя в этом и прекратить поиски золота и индейцев, которых обращали в рабство противно божьим заповедям и закону. Несчастный слепец не понимал, что причины всех бед, свалившихся на него и других испанцев, живших там, заключены в них самих, в том, что они поступали дурно, истребляя беззащитных индейцев. Луис Каррильо, начав заселять город Анадес, решил с помощью индейцев-рабов, которыми обладал он и его солдаты, заложить в реке шурфы для того, чтобы проверить, есть ли в ней золото. И эта река и другие реки, да и вся тамошняя земля богаты золотом, но добыть его стоит многих трудов и требуется для этого немало терпения и времени; не сразу намоешь его столько, чтобы обрадовать и удовлетворить алчущего. Вот почему жители нового города стали быстро терять охоту продолжать поиски золота. Но Луис Каррильо, чтобы заставить жителей продолжать работы и доставить им хоть какое-нибудь удовлетворение, решил отправиться с теми из них, кто был крепче здоровьем и чувствовал себя лучше других, в поход, чтобы пленить как тех индейцев, кого он сам и другие испанцы своими бесчинствами заставили искать спасения в бегстве, так и тех, кто еще оставался в своих селениях, страшась ежедневно нападения испанцев. Они пересекли область касика Абрайбы и углубились в провинцию, которую называют Серракана. Здесь индейцы жили в больших жилищах — барнакоа, построенных на деревьях, растущих в воде. Индейцы отбивались в, течение некоторого времени от испанцев, пустив в ход палицы, но безуспешно: в конце концов, захватив семь этих больших жилищ, испанцы взяли в плен более 400 туземцев. Но едва испанцы решили двинуться дальше в поисках других жертв, как пленники попытались бежать, и им это удалось бы, если бы не пес, которого испанцы водили с собой; тот набросился на беглецов и растерзал многих из них, заставив вернуться остальных. Этих 400 пленников Каррильо разделил между воинами своего отряда, не обделив и себя. Вернувшись в Анадес, он отправился затем в Дарьей, чтобы доложить Педрариасу, что из-за отсутствия пиши и из-за прочих неудобств оставаться там нет более никакой возможности, и вскоре поселенцы покинули город Анадес. К этому времени относится, видимо, решение Педрариаса, алчность которого по-прежнему подогревалась слухами о золоте, которым изобилует провинция Сену, отправить туда баккалавра Ансисо, как человека, более знакомого с этими землями и более способного достигнуть цели, чем его племянник. Ансисо был юристом, и ему, по-видимому, казалось, что королевское предуведомление позволит ему оправдать грабежи и насилия в отношении жителей Сену в большей мере, чем Хуану де Айоре и Луису Каррильо, которые бесчинствовали, не обращаясь к этому документу. В последних главах своей книги «Начала географии» Ансисо рассказывает о Сену в следующих выражениях: «От имени короля Кастилии я прочел предуведомление двум касикам Сену, требуя, чтобы они подчинились королю Кастилии. Им следует знать, добавил я, что есть только один бог и един он в трех лицах и владыка на земле и в небесах и что явился господь на землю и оставил вместо себя апостола Петра, а тот сделал своим преемником святейшего папу, который в качестве наместника божьего на земле является властелином всей вселенной и, пользуясь этими своими правами, святейший папа милостиво пожаловал земли Индий и в их числе Сену королю Кастилии, и что по праву владения, пожалованному ему папой, король требует, чтобы они покинули эти земли, ему принадлежащие; и что если они пожелают жить на этих землях, как и прежде, то должны изъявить покорность ему как своему повелителю и в знак своей покорности ежегодно приносить ему дань и дань эту они сами должны определить; и если пребудут они покорными, то король не оставит их своими милостями, поможет им в борьбе против их врагов и пошлет к ним братьев-монахов или клириков, дабы поведали те о вере христовой; те из них, кто пожелает обратиться в христианство, будут милостиво приняты в лоно церкви; те же, кто не пожелает принять христианство, не будут к тому понуждаемы, а смогут сохранить свою прежнюю веру. Ответили мне касики, что они согласны с тем, что есть только один бог и что он владычествует в небесах и на земле и господин всего сущего, — так оно и должно быть; но то, что я говорил о папе как о наместнике божьем и властелине вселенной и о том, что он пожаловал эти земли королю Кастилии, свидетельствует, по их мнению, что папа не иначе, как был пьян, когда свершал это, ибо жаловал то, что ему не принадлежало; король же, просивший об этой милости и принявший ее, должен быть просто безумцем, ибо просил он то, что принадлежало другим; и пусть он сам явится сюда, чтобы получить то, чего желает, и тогда они насадят его голову на кол, как это делали они с головами других своих врагов, которые они показали мне на кольях близ селения; заявили они также, что были господами на своей земле и не испытывают нужды в других господах. Я вновь потребовал от них покориться и предупредил, что в противном случае пойду на них войной, захвачу их поселения, убью тех, кого захвачу, либо пленю и продам их в рабство. Отвечали они, что прежде насадят мою голову на кол, и попытались это сделать, но не смогли, ибо мы силой овладели их поселениями, хотя они засыпали нас бесчисленным множеством стрел и стрелы все были отравлены, и ранили двоих наших солдат, и оба умерли от яда, хотя раны их были совсем невелики; затем захватил я в плен в другом поселении еще одного касика, того самого, о котором я упоминал выше и который рассказывал мне о рудниках Нокри; я убедился в том, что это был очень правдивый человек, строго соблюдавший данное им слово и почитавший благо за благо, а злодеяние за злодеяние. Все войны в тех краях ведутся примерно так же, как я описал». Все это буквально и слово в слово говорит Ансисо в указанном месте. Нужно ли искать более ясное и собственноручное свидетельство невежества и слепоты баккалавра Ансисо и тех, кто составил это предуведомление, и всех тех, кто полагал, что сей документ извиняет столь ужасные и нечестивые войны и оправдывает грабежи и насилия, которые чинили испанцы в этих войнах по отношению к туземным жителям? Где в предуведомлении Ансисо доказательства преступности противодействия, оказанного ему, и законности его вторжения в земли индейцев, захвата их селений, убийства и пленения жителей? Какие он представил свидетельства оскорблений или ущерба, нанесенных ими королю Кастилии, или Испании, или ему самому? Какие земли или имущество узурпировали они, чтобы в целях возвращения их он получил право прибегнуть к силе, после того как его многократные просьбы и требования остались без ответа? Даже варваров, невежественных и неразумных, точно скоты, не могли бы не оскорбить подобное предуведомление и люди, его предъявившие. И разве Ансисо не подтверждает в качестве свидетеля и очевидца, что так же, как он воевал с жителями провинции Сену, велись в тех краях и все прочие войны? Quid egeraus testibus? ex ore tuo, oh bachalarie Anciso, te iudico, (Зачем нам нужны свидетели? Твоими устами, о баккалавр Ансисо, я тебя обвиняю (лат.)) и спрашиваю я тебя — обязаны ли они были верить после этого, что господь, которого ты силой вынуждал их признать, един в трех лицах, и всему прочему, что содержалось в твоем предуведомлении? Или ты полагаешь, что, явившись к ним с солдатами для того, чтобы лишить их золота, имущества, жен, детей и самой свободы, ты мог свидетельствовать в пользу справедливости своих притязаний? И что знали они о том, что за вещь такая братья-монахи и клирики, которых до тех пор они не видывали и не слыхивали? И ведомо ли было им, что такое вера христова и что значит быть христианином и все прочее, что должно было показаться им несусветной глупостью, хотя и было само по себе божественным откровением. Впрочем, я-то про себя твердо уверен, что многое из того, о чем здесь повествует Ансисо, — вовсе не правдивый рассказ о том, что там происходило, а чистейший вымысел, ибо и за два года те касики вряд ли смогли бы понять, что такое апостол Петр или папа и что значат другие термины и суждения, о которых упоминает Ансисо, а ведь тогда испанцы впервые оказались в тех краях и не знали ни единого слова из местного языка, если только не сумели выучить за час, который был в их распоряжении. Посему я и убежден, что ни о папе, ни о короле индейцы не говорили того, что приписывает им Ансисо.

в которой повествуется о том, что случилось с Васко Нуньесом, когда он отправился вверх по реке Дарьен на поиски идола Дабайбы

После того как Педрариасы, королевские чиновники и сам епископ убедились в том, что все отправлявшиеся в походы возвращались оттуда с большим количеством награбленного золота, хотя некоторым это и стоило жизни, они приохотились к добыче, которую приносили им походы и часть которой доставалась им различными путями и соответственно их положению. Вот почему эти походы неизменно получали одобрение и в них участвовали все, даже те, кому по должности положено было порицать и осуждать их, а также препятствовать их осуществлению по мере сил своих, хотя бы потому лишь, что в этих походах гибло множество испанцев и наносился ущерб даже королевской казне, не говоря уж об оскорблении имени господня, христианской религии, которую покрывали бесчестием, не говоря о гибели стольких душ, — об этом-то никто не считал нужным тревожиться. Так что с каждым отрядом испанцев, который отправлялся по приказу Педрариаса грабить золото, брать в плен и обращать в рабство индейцев, сам Педрариас, все четыре королевских чиновника и, что прискорбнее всего, сам достопочтенный епископ посылали столько слуг, сколько считали нужным и имели в своем распоряжении. По возвращении происходил дележ награбленного золота и плененных индейцев, осужденных на рабство, и оба Педрариаса, чиновники, епископ получали часть добычи соответственно количеству посылавшихся ими в поход слуг. Таким образом, все вместе, in solidum, и каждый из них, в том числе и сеньор епископ, который должен был бы жизнь положить на защиту своей паствы, в ответе за все эти преступления — каждую пролитую каплю крови, каждого плененного индейца, каждый гран награбленного золота; и нет среди них человека, который не обязан был бы возместить нанесенный им ущерб. Среди прочих экспедиций была и та, которую предпринял Васко Нуньес по предложению либо приказу Педрариаса. И произошло это следующим образом: когда-то он писал королю о том, что, по имеющимся сведениям, вверх по реке Гранде дель Дарьей имеется храм божка или идола Дабайбы, где можно захватить большое количество золота. Вот почему многие знатные дворяне, прибывшие сюда с Педрариасом, как большой милости добивались от Педрариаса разрешения отправиться на поиски идола. Но Педрариас не пожелал никому из них дать, это разрешение, чтобы, как говорили или подозревали, если все окажется выдумкой, никто из них позднее не обвинил своих начальников; пусть лучше за это дело возьмется сам Васко Нуньес, который все это измыслил. И посему приказал он Васко Нуньесу, чтобы взял тот 200 солдат и отправился на поиски идола Дабайбы и доставил все сокровища, о которых шла речь. Погрузился Васко Нуньес со своим отрядом на каноэ, так как никаких иных средств для плавания по этой реке не было. Путь испанцев пролегал через земли и владения многочисленного племени гугуров. Хорошо вооруженные индейцы, узнав о приближении испанцев, двинулись им навстречу на множестве каноэ и, воспользовавшись беспечностью испанцев, совершенно неожиданно напали на них. Не успели солдаты Нуньеса и оглянуться, как половину из них уже поглотила река, потому что на воде и в особенности в каноэ наши солдаты и вообще испанцы подобны беспомощным котятам, не умеющим плавать; индейцы же — прекрасные пловцы и к тому же ходят нагими, и в данном случае это давало им большое преимущество перед нами, — стоило им опрокинуть наши каноэ, и без особого труда они погубили многих испанцев. Среди первых, кто нашел там смерть, был Луис Каррильо, управитель города Анадес, заплативший жизнью за злодеяния, которые свершил он в городе и в других местах, — и дай-то бог, чтобы его гибель удовлетворила божественное правосудие! Васко Нуньес с теми, кто остался в живых, стремился выбраться на сушу; но и индейцы вышли на берег и продолжали преследовать испанцев. Слава богу, что испанцам удалось продержаться до темноты, а под покровом ночи они скрылись в горах и ущельях от преследователей, а иначе никому из них не миновать бы смерти. Когда раненый Васко Нуньес и немногие оставшиеся в живых солдаты вернулись в Дарьей, то, как рассказывают, прибывшие с Педрариасом начальники обрадовались его поражению, ибо померкла слава свершенных им ранее подвигов и теперь уже никто не мог бы поставить им в вину их собственные ошибки, если таковые доведется им совершить. Педрариас же мечтал о том, чтобы Васко Нуньес вернулся из похода с богатой добычей; поэтому его не могли не опечалить неудача Васко Нуньеса и потеря столь многих солдат. Именно в эти дни прибыл в Дарьен какой-то корабль, доставивший королевский указ, которым король даровал Васко Нуньесу титул Аделантадо Панамы, где позднее был основан город под тем же названием, и Коибы, островка неподалеку от Панамы. Сам Васко Нуньес посылал прошение королю о предоставлении ему прав на этот островок в то время, когда он обследовал Южное море, ибо считал— потому ли, что ему действительно об этом рассказывали индейцы, либо по какой-то ошибке, — что этот остров изобилует золотом и жемчугом. Королевское распоряжение было публично оглашено. И отныне приближенные Васко Нуньеса, как и он сам, стали торжественно величать его не иначе, как Аделантадо, что не могло не вызвать сплетен и пересудов, в которых Васко Нуньеса поминали и добрым и плохим словом, ибо, как говорят, и видимо не без оснований, Педрариасу и его приближенным не могло прийтись по душе возвышение Васко Нуньеса, который таким образом ускользал из их рук. Судьба как будто нарочно стремилась возвысить Васко Нуньеса, чтобы затем низвергнуть его с самых вершин. Падение Васко Нуньеса было ускорено недовольством, которое вызвало у Педрариаса возвращение Андреса Гаравито с острова Кубы с 60 испанцами, готовыми с оружием и всем необходимым отправиться вместе с Васко Нуньесом заселять именем господа земли на побережье Южного моря, — Васко Нуньес надеялся получить от короля права управлять заселенными им землями. Гаравито бросил якорь в шести лигах от гавани и отправил секретное донесение Васко Нуньесу о своем прибытии. Но от Педрариаса не удалось скрыть ни прибытия Гаравито, ни того, что Васко Нуньес намерен был ускользнуть из-под его власти и стать самостоятельным правителем, о чем и просил Васко Нуньес в своем послании королю. В раздражении и гневе Педрариас приказал схватить Васко Нуньеса и поместить его в деревянную клетку. Однако, уступив настойчивым просьбам епископа фра Хуана Кабедо, Педрариас отказался от своего намерения и в конце концов даже приказал освободить Нуньеса на определенных условиях, о которых они между собой договорились. Нетрудно, однако, предположить, что тайная взаимная неприязнь при этом не исчезла.

в которой рассказывается о том, как Педрариас отправил Гаспара де Моралеса с 60 солдатами в поисках золота и жемчуга к Южному морю, и о том, что с ними случилось по дороге

В тех краях шла слава не только о золоте, но и о богатейших запасах жемчуга, которые, как писал Васко Нуньес королю, он обнаружил, когда открыл Южное море; и поскольку Педрариаса жемчуг соблазнял не менее, чем золото, и не в его натуре было оставлять свои желания неудовлетворенными, то направил он Гаспара де Моралеса с 60 солдатами к Южному морю, приказав ему добраться до островов, которые индейцы называли Терареги и которые позднее получили название Перлас, то есть Жемчужных (особенно богат был ими один из них, который так и назвали Рика, то есть Богатый), с тем чтобы раздобыл он сколько возможно жемчуга, ибо хорошие жемчужины в Кастилии высоко ценятся, а золото — что ж, оно, известно, стоит дорого. Путь Моралеса лежал через селения и земли касиков, которые жили в мире после того, как Васко Нуньес установил с ними дружественные и союзные отношения. По дороге он встретил Франсиско Бесерру, возвращавшегося в Дарьей с богатой добычей — золотом и захваченными в плен и обращенными в рабство индейцами: касики тех земель приняли его солдат дружелюбно и мирно, как своих кровных братьев, но Бесерра ограбил их и разорил все в округе. Гаспар де Моралес взял одного из испанцев, возвращавшихся с Бесеррой, в качестве проводника по местам, куда он направлялся. Оставшиеся в живых индейцы, узнав о том, что Франсиско Бесерра покинул их края, сочли, что теперь, когда испанцев нет, они могут спокойно оставить надежные убежища в горах; но, точно саранча, на них набросились солдаты Гаспара де Моралеса, которые захватили и ограбили то, что осталось после Бесерры. Так, грабя, убивая и обращая в рабство индейцев, добрался Моралес до побережья Южного моря, прибыв на земли и во владения касика Тутибры; тот встретил испанцев с миром, предложил им все, что имел, и принял в своем жилище весьма гостеприимно. Было у касика, видимо, всего четыре снаряженных для плавания каноэ, и в них не могли уместиться все испанцы и груз, который они обычно брали с собой. Поэтому половину своих солдат Моралес оставил под командованием некоего капитана Пеньялосы, а с остальными отправился на каноэ в селение другого касика по имени Тунака; оттуда, по-видимому, было легче добраться до островов. Касик со всеми своими людьми ждал их с миром, принял очень радушно, предоставил им в изобилии пищу и упрашивал их задержаться и отдохнуть в его жилище. Но алчное стремление побыстрей добыть жемчуг, которое владело всеми их чувствами и влекло вперед, заставило испанцев отказаться, и на следующий же день Гаспар де Моралес с половиной испанцев и Франсиско Писарро с остальными пустились в плавание на нескольких больших каноэ. Но не прошло и двух часов, как они об этом пожалели и, будь на то их воля, не согласились бы пуститься в море даже за весь жемчуг мира. Гребцами в каноэ были прибывшие с ними индейцы, подданные касиков Чиапеса и Тумако (о них мы говорили выше), которые неизменно сохраняли дружественные отношения с испанцами, установленные при Васко Нуньесе, хотя тысячу раз имели основания изменить этой дружбе. На море поднялись такие высокие волны, что в наступившей темноте гибель казалась всем неизбежной; каноэ потеряли друг друга из виду и в каждой из лодок были уверены, что остальные погибли. По счастливой случайности утром все они пристали к одному их многочисленных островов, сочтя это за чудо, которое явил им господь в награду за их ревностную службу и святые дела. На острове был в это время какой-то торжественный праздник, во время которого по местному обычаю мужчины и женщины живут раздельно, на противоположных концах острова. Испанцы прибыли на ту часть острова, где находились женщины, и без особого труда захватили их в плен и связали. Узнав об этом, мужья, точно яростные львы, напали на испанцев, вооруженные палицами, ибо на этих островах не знают луков со стрелами. Им удалось ранить нескольких испанцев, но раны не были тяжелыми. Испанцы же спустили с цепи пса, которого возили повсюду с собой, и тот набросился на индейцев и нанес их рядам страшный урон. В страхе перед столь необычным оружием несчастные обратились в бегство; и все же, хотя многие индейцы погибли или были смертельно ранены, ярость при виде того, как увлекают их жен и детей, заставила оставшихся в живых вернуться, чтобы вновь напасть с палицами на испанцев и попытаться освободить своих близких. Все было напрасно лишь возросло число жертв. Грешники же испанцы перебрались с этого острова на другой, больших размеров, где жил царь и повелитель всех или большей части этих островов. Получив весть о высадке испанцев, царь то ли потому, что до него дошли рассказы о зверствах, которые учинили испанцы на первом острове, то ли потому, что ему была известна обычная их жестокость, поспешил со своими подданными навстречу им, чтобы воспрепятствовать их высадке на остров либо в случае, если им удастся высадиться, заставить их покинуть остров. Однако индейцы были обращены в бегство после того, как на них спустили пса и несколько туземцев погибло. Но король, стремясь изгнать испанцев со своих земель или истребить их, не смирился и еще четырежды бросался в бой со всеми, кого ему удалось собрать. В дело вмешались прибывшие с испанцами индейцы дружественных племен чиапесцев и тумакенцев. Они заявили местным индейцам, что силы испанцев велики и что они покоряют всех (можно было бы добавить, что испанцы всех истребляют) и что им покорились повелители Понка, Покороса, Куареква, Чиапес, Тумако и многие другие, которые первоначально оказывали сопротивление, но не смогли взять верх и в конце концов подчинились власти испанцев. Эти примеры и доводы заставили царя островов смириться. Он пригласил испанцев к себе в жилище, которое, как рассказывают, было удивительной постройки и превосходило по убранству жилища других касиков. Затем он приказал принести корзину, очень красиво сплетенную из прутьев и доверху наполненную жемчужинами общим весом в 110 марко. Все жемчужины были прекрасны, но одна из них особенно — по размерам и красоте другой такой не сыскать в целом свете. Была она величиной с небольшой грецкий орех (даже с мускатную грушу, как утверждали иные); жена Педрариаса привезла ее в Испанию и подарила императрице, и рассказывают, что императрица приказала вручить ей за жемчужину 4000 дукатов. За жемчуг испанцы дали царю тех островов четки, зеркала, бубенцы и другие испанские безделушки, которые пришлись тому весьма по душе. Позднее с Моралесом и несколькими другими испанцами, которых он счел главными в отряде, касик поднялся на деревянную дозорную башню, откуда открывался обширный вид на море и сушу, и, повернувшись на восток, показал рукой в сторону моря и земель, тянущихся к Перу, и сказал: «Посмотрите, как велико море и сколько земель там». И, повернувшись затем на юг и запад, он повторил те же слова. Он показал им также «а острова и сказал: «Взгляните, сколько островов раскинулось здесь по обе стороны; все они подвластны мне; все это прекрасные и цветущие земли, и, если вы называете прекрасными землями те, которые изобилуют золотом и жемчугом, составляющими, кажется, предмет ваших искании, то скажу, что золота у нас мало, но жемчугом полно море вокруг этих островов; я дам вам жемчуга, сколько вы пожелаете, если только вы ответите на мою верность и дружбу тем же; и можете быть уверены, что я навсегда останусь вашим другом и всегда буду рад встрече с вами». Так дружелюбно и любезно говорил касик, и испанцев восхитили и обрадовали эти слова. Уже собираясь покинуть остров, испанцы попросили касика, чтобы тот приказал собрать для великого их короля, короля Кастилии, 100 марко жемчуга, и хотя касик, будучи неограниченным владыкой всех этих островов и земель, не считал себя обязанным делать это, тем не менее он охотно согласился исполнить просьбу испанцев, что не стоило ему большого труда. На этих островах водилось столько оленей и кроликов, что некоторые из них без всякого страха приближались к жилищам туземцев. Испанцы убили многих из них из арбалетов и надолго обеспечили себя пищей. Они утверждали, что крестили касика и дали ему имя Педрариас; в данном случае они впали в ту же ошибку, что и многие другие испанцы и даже некоторые клирики и монахи, крестившие этих неверных, не преподав им до того никакого вероучения, не дав им ни малейшего понятия о боге, кроме того, каким те обладали до тех пор, и поэтому они повинны в том, что, приняв христианскую веру и крещение, индейцы, которые обычно не упорствуют в заблуждениях и соглашаются делать то, что испанцы объявляют благом, продолжают идолопоклонство и свершают тысячи, святотатств; это ничуть не удивительно, ибо прежде чем их крестить, никто не просвещает их и в столь краткие сроки не может просветить либо дать какое-либо представление о нашей вере; да и после крещения ни в чем они не меняются. И за эти оскорбления и неуважение святых таинств господь спросит не с индейцев, а с испанцев, которых ждет кара за безрассудное и неуместное причащение к таинствам господним тех, кто к этому не подготовлен.

о заговоре, в который вступили касики Тутибры, замыслившие перебить испанцев из отряда Моралеса

Касик и его подданные были очень довольны, когда испанцы, радовавшиеся тому, что раздобыли множество прекрасных жемчужин, покинули их остров и отправились на материк, чтобы возвратиться с хорошими вестями в Дарьей. В то время как Моралес и его солдаты грабили острова, а затем пребывали в гостях у властителя островов, Пеньялоса и оставшиеся с ним в селении Тутибры испанцы обращались с жителями этого и окрестных селений как обычно, то есть преследовали своими домогательствами женщин, рыскали повсюду и грабили все, что возможно. Столь велики были, по-видимому, оскорбления, которые нанесли испанцы туземцам, что индейцы решили перебить всех испанцев, находившихся в их краях, а затем и солдат Гаспара де Моралеса, перехватив их на обратном пути. И с этой целью подвергшиеся оскорблениям со стороны испанцев касики окрестных земель вступили в сговор между собой. В отряде Моралеса находился касик по имени Чирука со своим сыном-юношей; он проявлял величайшую любовь к испанцам, то ли потому, что действительно полюбил их (хотя один бог ведает, за какие их достоинства), то ли из страха перед ними, то ли для того, чтобы, как я полагаю, выказывая притворное расположение к испанцам, поближе познакомиться с их нравами и позднее, когда представится случай, посчитаться с ними. Добравшись до материка на каноэ, Гаспар де Моралес послал некоего Бернардино де Моралеса с 10 солдатами, чтобы предупредить Пеньялосу и находившихся с ним в Тутибре испанцев и затем всем вместе отправиться в Дарьей новым путем. Прибыл Бернардино де Моралес со своими солдатами в селение касика по имени Чучама, который входил в число заговорщиков; Чучама встретил их радушно, предоставил им пищу и всячески изъявлял доброе к ним расположение. Однако ночью, когда испанцы крепко спали, он приказал поджечь жилище, в котором те находились, и одни испанцы погибли в огне, а другие, пытавшиеся выскочить из горящего дома, были перебиты. Вскоре же об этом узнал касик Чирука, находившийся в отряде Гаспара де Моралеса; стало ему также известно, что заговорщики находятся уже неподалеку, и то ли потому, что он был сам причастен к заговору, а, может быть, и из боязни, как бы испанцы не обвинили его в соучастии в заговоре, но так или иначе той же ночью он с сыном бежал из испанского лагеря. Едва бегство было обнаружено, как в погоню за ними были посланы испанцы и индейцы, которых те считали своими друзьями, хотя на самом деле они следовали за испанцами только из страха. Пустившись по свежим следам, они вскоре настигли беглецов и вернулись в лагерь. Отца и сына тотчас же подвергли пыткам, ибо и тогда, и сейчас самые зверские пытки были у испанцев первейшим средством воздействия; на беглецов спустили пса, который их жестоко покусал, и они рассказали, что в селении Чучамы перебиты испанцы и отряду грозит нападение. Когда Моралес и его солдаты услышали о гибели своих товарищей, их охватил страх, что та же участь уготована и им. Моралес, однако, решил воспользоваться полученными сведениями; он приказал Чируке послать каждому из касиков (было их всего 18 или 19) приглашение тайно встретиться с ним под предлогом необходимости ознакомить их с положением дел до того, как они совершат нападение на испанцев. Моралес предупредил Чируку, что, если он этого не сделает, его тотчас же бросят на растерзание псу. Не для того чтобы исполнить данную клятву, а из страха касик поступил так, как от него требовали, не осмелившись перечить. Когда касики один за другим прибыли, их тотчас же заковали в кандалы, с которыми испанцы никогда не расставались, используя их всякий раз, когда они обращали в рабство кого-нибудь из индейцев; опасаясь побега, они держали в кандалах даже тех индейцев, которые переносили их грузы точно вьючные животные повсюду, где им доводилось передвигаться пешком. Так с помощью хитрости испанцы захватили всех касиков, и ни один из них не догадался о ловушке, пока не оказался в плену. В это время к отряду присоединился Пеньялоса со своими солдатами, которые избежали опасности, даже не подозревая о ней, и Моралес, считавший, так же как и его солдаты, их погибшими, очень обрадовался подкреплению. Они решили напасть первыми на индейцев, которые не были подготовлены к бою и ожидали возвращения своих касиков. Передовым отрядом командовал Франсиско Писарро. Перед самым рассветом испанцы с боевым кличем устремились на индейцев, и, когда полностью рассвело, насчитали 700 убитых. Одержав эту победу, Моралес приказал затравить псами всех 18 касиков (а с Чирукой их было даже 19), чтобы, как он говорил, навести страх на всю округу. После этого Моралес, до которого дошли известия о том, что в восточной части залива Сан Мигель есть великий властелин касик по имени Виру, обладающий огромными сокровищами золота и жемчуга, решил напасть на него. Об этом касике рассказывали, что был он весьма могуществен и что во время войны он никого не брал живым в плен и что у жилища его поставлена изгородь из оружия, захваченного у врагов. По имени этого Биру, как рассказывают, назвали позднее испанцы земли Перу, заменив букву «б» на «п». Добравшись до его земель и селения, в котором он находился, испанцы ранним утром напали на него. На материке испанцы обычно нападали на индейцев следующим образом: прежде всего они поджигали жилища, которые в этих теплых краях большей частью строятся из соломы; те, кто спал крепче других, погибали в огне или от ожогов, другие падали под ударами мечей, оказывались в плену или в страхе спасались бегством. Едва затухал огонь, наши принимались ворошить пепел, чтобы собрать все золото, которое находилось в жилищах. Так было и в селении Биру, где испанцы перебили всех, кого смогли захватить. Но касику удалось бежать, и в скором времени, собрав и воодушевив своих подданных, он с яростью набросился на испанцев. Индейцы сражались с таким упорством, что на протяжении почти целого дня трудно было решить, кто берет верх. Но в конце концов, как обычно, псы, арбалеты и мечи помогли испанцам одержать победу над несчастными нагими индейцами и те обратились в бегство. Убедившись в том, что касик и его вассалы — люди решительные, Гаспар де Моралес счел за благо, не дожидаясь нового нападения с их стороны, вернуться в селение Чируки, оставив после себя с голь явственные следы своей евангельской проповеди. Подданные 19 растерзанных псами касиков, лишившиеся своих законных правителей, сговорились с юношей, сыном Чируки, потерявшим отца, и все вместе решили напасть на испанцев, чтобы уничтожить их после возвращения от Биру. И когда Моралес, ничего не подозревая, расположился в селении Чируки, индейцы совершенно неожиданно напали на него и сразу же ранили нескольких испанцев, а одному пробили палицей грудь так что он упал бездыханным, не успев и слова вымолвить. Испанцы сражались точно львы, убили многих индейцев, а остальных несколько раз обращали в бегство, но индейцы, собравшись с силами, вновь бросались в бой. Так продолжалось семь дней кряду, и за это время несколько испанцев было ранено и множество индейцев погибло. Видя одержимость, с какой сражались индейцы, испанцы решили, не дожидаясь нового нападения, ускользнуть ночью из лагеря. Среди раненых испанцев был некий Веласкес, в бою столь изувеченный, что и помышлять о бегстве не мог; и чтобы не попасть живым в руки индейцев, он предпочел повеситься на виду у командира и товарищей по оружию, которые, как рассказывают, со слезами пытались помешать бедняге исполнить его намерения. Решив, спасаться бегством, испанцы зажгли и оставили горящими множество костров, чтобы противник думал, что в лагере все начеку и бодрствуют. Но индейцам стало известно, что испанцы покинули лагерь, и они принялись их преследовать; и когда рассвело, испанцы обнаружили, что снова окружены тремя группами индейцев. Моралес, однако, не хотел вступать в бой, понимая, что это повлечет за собой лишь новые потери и не принесет никаких выгод, и потому целый день испанцы провели на этом месте, а с наступлением темноты вновь зажгли огни и продолжали поспешное бегство; но индейцы проявляли не меньшую бдительность, чем испанцы, и неуклонно следовали за ними, ранив еще нескольких беглецов, хотя и среди индейцев многие погибли от клыков пса, стрел из арбалета и мечей. Испанцы к этому времени уже так устали, были столь удручены и настолько изверились в возможности спасения, что нередко бросались в ярости на палицы индейцев и дрались, почти не отдавая себе отчета в том, что делают, с таким остервенением, что едва ли видели, кто напал на них и кого они крушат своими мечами. Чтобы ускользнуть от индейцев, испанцы прибегли к весьма коварной уловке, проявив достойную всяческого сожаления жестокость: так как в их руках находилось много индейцев и индианок, женщин и детей, то время от времени они ножами или мечами убивали нескольких из них, рассчитывая, что преследующие их индейцы задержатся, чтобы оплакать убитых, а испанцы тем временем получат возможность оторваться от преследователей. На самом же деле разум им должен был бы подсказать, что, напротив, наблюдая жестокость по отношению к своим близким, женам и детям, оказавшимся в руках у испанцев, индейцы должны были еще более распаляться гневом и с еще большей яростью преследовать испанцев, чтобы отомстить им. Бессмысленная жестокость принесла мало выгод испанцам, потому что индейцы неотступно следовали за ними; испанцы окончательно потеряли всякую надежду спастись, когда после девяти суток подобных мытарств, двигаясь без дорог и проводников, бросаясь из стороны в сторону, лишь бы укрыться от индейцев, они очутились вновь не то там же, где на них впервые напали враги, не то поблизости от тех мест. Это, казалось, лишило испанцев последних сил и присутствия духа. Они углубились в глухие горные чащи, однако и здесь их ждали новые беды и опасности, ибо они набрели на три лагеря индейцев из племен касиков, растерзанных псами. Но теперь уже испанцы сражались не как обыкновенные люди, а точно дикие звери или те, кто покончил всякие счеты с жизнью и ею более не дорожит, и это влило в них новые силы, как будто они только что вступили в бой, и, ударив по индейцам, они не оставили ни одного в живых. И на этот раз, однако, не оправдались их расчеты на передышку; новые страдания и страшные беды подстерегали их: они забрели в трясины и топи и целый день преодолевали их — где по пояс в воде, а где и вплавь. Едва выбравшись с неслыханными трудностями и испытаниями из этой беды, они очутились на морском побережье, которое во время прилива покрывается водой чуть ли не на три с лишним человеческих роста. Понимая, что их ждет неминуемая гибель, если прилив застигнет их здесь, они начали поспешно забираться на более возвышенное место. В это время услышали они вдруг голоса индейцев. Оказалось, что индейцы тащили волоком через топь четыре связанных между собой каноэ. Когда индейцы увидели испанцев, они побросали лодки и бежали. Испанцы, захватив каноэ, перетащили их в залив и один из них, некий Дьего де Даса, отправился на поиски командира Гаспара де Моралеса, который то ли от крайней усталости, то ли от страха отстал. Трое суток продолжались безуспешные поиски. Тогда Дьего де Даса отправил на поиски некоего Нуфло де Вильялобоса и с ним еще двух хороших пловцов на индейской лодке, потому что без каноэ им никак не удалось бы выбраться из чащи и топи, в которой они оказались. Посланцев, однако, в пути застал отлив и бурные потоки увлекли их каноэ в море. Они без сомнения погибли бы, если бы в момент, когда они проплывали мимо какого-то мыска, Дьего де Даса их не обнаружил и но поспешил им на помощь. В конце концов Моралеса удалось отыскать и они взяли курс на Дарьей. Когда испанцы добрались до земель и владений касика Торагре, они полагали, что застанут индейцев врасплох, спящими, но индейцев успели предупредить, и те вышли с оружием навстречу, полные решимости не допустить высадки испанцев на сушу. В сражении испанцы потеряли одного убитого и несколько раненых, но убили немало индейцев и в конце концов обратили остальных в бегство. Совершенно удрученные, испанцы отправились со всей возможной поспешностью далее, к селению касика Кареты, а оттуда в Дарьей, до которого уже и не помышляли добраться, ежеминутно сталкиваясь с угрозой гибели. После всего, что изложено выше, нетрудно себе представить, как легко и беззаботно эти наши братья во христе открывали себе путь в геенну огненную на вечные времена. В это самое время Педрариас отправил свою супругу в Кастилию. Она, видимо, увозила с собой большую часть награбленного золота и огромную жемчужину, которая была выставлена позднее в распродаже и продана за 1200 кастельяно.

о том как Педрариас отправил Франсиско де Вальехо с 60 солдатами против индейцев Ураба и что с ним случилось, и о том, как затем он послал Франсиско Бесерру в провинцию Сену и тот погиб

Все испанцы — и сам Педрариас, и прибывшие с ним, и находившиеся в Дарьене с Васко Нуньесом — стремились только к одному — завладеть всем золотом, какое только возможно было раздобыть и награбить, как это убедительно показывает все, о чем я до сих пор рассказывал. И эта жажда золота настолько ослепляла Педрариаса, епископа и всех остальных, настолько лишала их благоразумия, что они не замечали, как господь карает их изо дня в день, заставляя гибнуть от болезней, от рук Индейцев или от невероятных лишений, которые выпадали на их долю. А ведь все это, быть может, было лишь знамением божьим и карой за нечестивые и возмутительные дела их, за то, что они истребляли ни в чем неповинных людей, ничем им не обязанных, но которых они были посланы обратить в истинную веру. Кто-кто, но епископ должен был бы постоянно иметь эту цель в виду. Но истинная их цель заключалась в том, чтобы грабить и обращать в рабство тех, кто мирно сидел в своих жилищах, и обогащаться, проливая потоки человеческой крови; поэтому Педрариас отправлял отряд за отрядом туда, где, по его сведениям, можно было обнаружить золото и завладеть им, и, оскорбляя естественные основы разума, божеские и даже человеческие законы, требовал при этом, чтобы перед грабежом они предъявляли населению привезенное им из Кастилии предуведомление. И тираны, которых он отправлял, выполняя его приказ и находя в том оправдание своим походам (так они называли свои опустошительные набеги, двигались к цели со всеми мерами предосторожности и соблюдая полную тишину, чтобы не быть замеченными, и к «очи добирались на расстояние в лигу, пол-лиги или четверть лиги, как было им выгодно в каждом отдельном случае, до места назначения, и оглашали предуведомление, обращаясь к деревьям: «Касики и жители такого-то селения, да будет вам известно, что мы — христиане из Кастилии, что есть господь и папа ... и т. д.». Затем командир просил писаря, находившегося обычно при отряде, официально засвидетельствовать, что в соответствии с приказом его величества они прочли касикам и жителям данного селения предуведомление, но те не пожелали покориться его величеству и обратиться в христианскую веру. А затем, едва начинало светать, они нападали на селение, жители которого находились еще в своих жалких постелях, и первым делом, как я уже рассказывал ранее, поджигали жилища, и в огне погибали или получали страшные ожоги застигнутые врасплох индейцы, а тех, кто, обожженный и перепуганный, выскакивал из горящих жилищ, испанцы убивали или брали в плен; когда же пожар стихал, они начинали рыть и перерывать все в поисках золота, единственного предмета их вожделений. Конечно, об этих злодействах и зверствах не могли не знать ни сеньор епископ, ни Педрариас, которым положено было более чем кому-либо, положить конец этим зверствам и наказать за них. Среди прочих отправил Педрариас некоего Тельо де Гусмана, с тем чтобы вместе с солдатами, которых Хуан де Айора оставил в селении Тубанама, он продолжил обследование дальней западной части побережья Южного моря. Приказал он также Франсиско де Вальехо с 70 солдатами напасть на индейцев Ураба, которые беспокоили испанцев своими набегами, добираясь, как рассказывали, до Дарьена и обстреливая из луков их дома; грешники не хотели принимать во внимание, что у индейцев было на это более чем достаточно прав, оснований и доводов. Добравшись до ранчо, называемого теперь ранчо Бадильо (того самого, что прославился как танцор) и находящегося в трех лигах от Ураба, они по обыкновению своему напали на индейцев на рассвете и тотчас же принялись грабить золото, которого по слухам здесь было много. Но индейцы, пользующиеся в тех местах добытым из растений смертоносным ядом, напали на них и ранили нескольких испанцев. Испанцы, правда, на этот раз взяли верх, «о едва продвинулись в глубь территории, как множество индейцев, объединившись, вновь обрушились на них и в течение нескольких часов осыпали их отравленными стрелами, от которых многие умерли в страшных мучениях. Отступив к берегу, откуда начинался поход, и добравшись до реки, которую, как я уже говорил, называли Редес, порешили испанцы изготовить плоты, чтобы спуститься по реке и спастись от преследователей. Плоты построили из деревьев и вязанок тростника, скрепленных между собой вместо ремней корнями вьющихся растений наподобие плюща или веревками из растущей в тех местах конопли, которые на этот случай испанцы всегда брали с собой. Однако страшась нападения индейцев и желая как можно скорее пуститься в путь, испанцы связали плоты не очень надежно. Так что вскоре некоторые плоты уже на плаву развязались, и испанцы продолжали плыть вниз по течению, судорожно цепляясь за стволы. Но, понимая, что им не удастся долго продержаться и в воде их ждет гибель, многие хватались за нависавшие над рекой ветви деревьев, полагая, что так смогут спастись, но вскоре руки уставали, они падали в воду и тонули. Другие, оказавшиеся сильнее, добрались до суши, но там на них обрушилось несметное множество отравленных стрел и никого эти стрелы не миновали. Лишь немногим раненым удалось чудом добраться до морского побережья, а оттуда вернуться в Дарьей. Когда Педрариас увидел, что из 70 солдат 48 погибло, а те, кто вернулся, жестоко страдали от ран, которые разъедал смертоносный яд (лишь немногих эта беда миновала), он был страшно опечален и ни в чем не мог найти утешения. Но это не помешало ему и далее на один грех нагромождать другой и упорствовать во зле, как это свойственно людям жестокосердным. А посему помышлял он лишь о том, как бы безопасней шествовать по прежнему пути пороков и возместить потери в золоте, которое не смогли добыть для него его погибшие посланцы; и решил Педрариас отправить Франсиско Бесерру на рабле, дав ему 180 солдат и богатое военное снаряжение, а именно три пушки, стрелявшие свинцовыми ядрами размером более яйца, 40 арбалетов, 20 мушкетов и много всякого другого оружия, какое было в его распоряжении и какого хватило бы несомненно, чтобы опустошить и разорить весь материк. Отряд должен был добраться до провинции Сену и завладеть всеми сокровищами и золотом, которыми, по слухам, были богаты эти земли, ибо Педрариас не верил, что баккалавр Ансисо мог изменить своему характеру и не пограбить там вдоволь. Франсиско Бесерра с отрядом высадился на побережье Ураба, потому что Педрариас приказал ему по пути посчитаться с местными жителями и истребить всех, кого он обнаружит. Бесерра двинулся в глубь территории по дороге, о которой никто ничего не узнал ни тогда, ни позднее, потому что более никогда его никто не видел и не обнаружил никаких следов тех, кто был с ним, — все они до единого погибли. Об этом стало известно от одного мальчика-индейца, который отправился вместе с отрядом Бесерры, так как, по-видимому прислуживал кому-то из испанцев. Этот мальчик, укрывшись в лесах, ночами продвигался вперед, а днем скрывался в густых зарослях, и ему удалось чудом добраться до Дарьена, почти лишившись речи от голода. От него-то и узнал Педрариас, что Франсиско Бесерра со своим отрядом метался из стороны в сторону, то спасаясь бегством от индейцев, то сам нападая на них. Индейцы, великие мастера в стрельбе из лука, истребляли его солдат отравленными стрелами; на лесных дорогах они рубили деревья, устраивали завалы и, располагаясь за деревьями, поражали испанцев стрелами, оставаясь сами невидимыми. В зарослях у индейцев было много преимуществ перед испанцами, потому что испанцев эти чащи сковывали, а нагие индейцы легко их преодолевали; поэтому испанцам никак не удавалось настигнуть противника. Узнал Педрариас также, что, когда испанцы добрались наконец до реки Сену, протекающей близ главного селения, индейцы их встретили притворно миром, а так как река в этом месте широка и глубока, то испанцы согласились воспользоваться индейскими каноэ. И вот, когда с помощью индейцев часть испанцев переправилась на один берег, а другая оставалась на противоположном берегу, со всех сторон набросились на них находившиеся в засаде индейцы, и все испанцы до единого погибли. Это, как я уже сказал, стало известно из рассказа того индейского отрока, который был в отряде Бесерры. Так поплатился Франсиско Бесерра за убийства, грабежи и порабощение индейцев, которые до того жили спокойно и встречали испанцев с миром. С этими индейцами Васко Нуньес, как я рассказывал в главе 50, установил союзные отношения, заверив их, что никогда испанцы не нанесут им какого-либо ущерба. Доверие, правдивость и уверенность в безопасности, обещанные от имени испанцев Васко Нуньесом, были грубо нарушены Бесеррой. Господу было, наверное, угодно покарать его тем же способом, каким он сам пользовался не раз: жители Сену в конце концов нарушили обещания мира и пошли войной. В этом случае,. однако, индейцы не обманули доверия и мирных отношений, а лишь прибегли к военной хитрости; Бесерра же поступил глупо, доверившись тем людям, которые со времен Охеды и Никуэсы и даже еще ранее, при Кристобале Герре, как мы говорили об этом в первой книге, видели от испанцев лишь зло, бесчинства, оскорбления и ущерб. И дай-то бог всемогущий, чтобы этим своим печальным концом расплатились перед господним правосудием все те, кто дурно поступал с индейцами.

Подойдя к селению касика Тубанама, Тельо де Гусман увидел, что индейцы, воевавшие против Менесеса, почти полностью его окружили и морят голодом; испанцы не осмеливались даже выйти поискать в лесу чего-нибудь съедобного, а помощи им ждать было неоткуда; много раз они пытались прорваться, но тотчас показывались индейцы и преграждали им путь, так что они уже ждали неминуемой смерти, и скорее от голода, нежели от стрел. Когда же подоспел Тельо де Гусман, индейцы обратились в бегство. Затем испанцы направились все вместе во владения Чепо и Чепанкре, двух касиков и повелителей тех земель; там они без разбора жгли, грабили и убивали все живое, будто бы в отместку за какого-то испанца, убитого при вступлении в эти земли. Поскольку индейцы собирались с силами, чтобы напасть на пришельцев, Тельо де Гусман решил направить послов к их верховному вождю, и предложить ему мир и дружбу, и сказать, что он просит прощения за урон и ущерб, который им причинил, и что впредь им никакого вреда от испанцев не будет: касик поверил тем словам и пришел к ним с миром; он повел их в свой дом и оказал гостеприимство, пребывая в уверенности, что все обещанное будет исполнено. И вот однажды, когда они пировали все вместе, словно добрые друзья, явился, говорят, некий юноша и еще несколько индейцев; и стал этот юноша жаловаться Тельо де Гусману и сказал, что он, а не тот касик, является хозяином и владетелем этой земли, и что его отец — законный властелин, — умирая, назначил этого самозванца ему опекуном и временным покровителем, но что упомянутый опекун поднялся против законного наследника и изгнал его из собственной земли; а посему он умолял Тельо де Гусмана защитить его права. Полагая, что юноша говорит правду, Тельо де Гусман, человек весьма справедливый, распорядился, как будто он был алькальдом в той земле: велел касика, оказавшего ему прием и гостеприимство, тот же час повесить на дереве; правда, он признался, что испытывает угрызения совести, поскольку несчастный одарил его золотом. Из этого видно, что испанцы без всякого зазрения совести чинили в тех землях обиды и беззакония. Разве кто-нибудь его уполномочил в чужих землях и владениях вершить правосудие? И почему его более всего мучило то золото, которое он взял у несчастного касика? И разве меньшим прегрешением было, что он обещал тому касику безопасность, но слова своего не сдержал? И равным образом, откуда ему быть уверенным, что юноша поведал правду и что его отец, а не касик, был законным правителем? И далее, был ли владетель той земли выслушан и мог ли оправдаться, и какие были приведены доказательства, подтвердившие его вину? Говорят, Тельо де Гусман отдал тому юноше на расправу семь военачальников, состоявших на службе у несчастного, и новый касик с великой наглостью и жестокостью с ними расправился, а в благодарность дал Тельо де Гусману 6000 кастельяно, за какую цену этот предводитель готов бы не только одного, но и 400 повесить. Затем Тельо де Гусман предложил всем двинуться в Панаму, про которую он много в тех краях наслышался; однако он нашел там лишь несколько рыбачьих хижин — отсюда и пошло это название, ибо на тамошнем языке Панама означает место, где ловится много рыбы. Затем он выслал некоего Дьего Альбитеса с 80 испанцами, дабы они ограбили и забрали в неволю индейцев провинции Чагре, которая расположена от Панамы, должно быть, лигах в восьми либо десяти; и вот названный Альбитес вторгается ночью в спящие поселения и застает индейцев врасплох; однако вреда он им чинить не стал, что те индейцы почли за чудо. А касик в знак благодарности, за то что их не убили, не ограбили и не взяли в плен, с превеликой радостью даровал Дьего Альбитесу 12000 кастельяно. Увидев такую гору золота и столь легкую поживу, испанцы подумали, что коли индейцы безо всякого сожаления расстаются с таким богатством, значит, они имеют в двадцать раз более; и тогда Дьего Альбитес потребовал, чтобы ему набили золотом огромный мешок из-под зерна. Эти слова сильно опечалили касика и рассердили, и он ответил так: «Разве что камнями с речки можно набить этот мешок, потому что золото у нас не растет и давать нам больше нечего». Услышав такой ответ, Дьего Альбитес сильно смешался и почел за лучшее с той земли удалиться; однако он не позволил причинять касику какой-либо вред или зло. На земле касика Пакора Дьего Альбитес соединился с Телье де Гусманом, и все несказанно обрадовались, увидев столько золота; далее, они решили вернуться в Дарьей, чтобы поделиться поживой с Педрариасом, сеньором епископом и другими, кому полагалась часть добычи, поскольку их слуги приняли участие в том походе. Когда же испанцы подошли к земле касика Тубанама, которая бессчетное число раз терпела насилия и предавалась разграблению и опустошению, то увидели, что их поджидает множество индейских воинов; индейцы размахивали флагами из окровавленных полотняных рубах убитых ими испанцев и кричали,, что расправятся с ними, как уже расправились с испанцами, населявшими Санта Крус, о чем говорилось ранее; и тогда наши — то ли от усталости, то ли господь наслал на них робость — сильно перепугались и пали-духом; поэтому они думали только о том, как бы спастись, а оружие пускали в ход лишь в целях защиты. Так они бежали от индейцев и достигли земли Покоросы, того самого Покоросы, которому Хуан де Айора» нарушивший, как мы рассказывали выше, свои обещания мира и безопасности, причинил много зла; в той земле испанцы чуть не погибли от жажды, ибо воды там не было никакой, и там же с ними приключилась удивительная история, когда они могли убедиться, сколь тщетной и суетной была жажда золота, беспрестанно сжигавшая им души; а случилось вот что: так как они сильно страдали от жажды, индейцы дали им воды, но лишь в обмен на золото, награбленное в тех землях. Надо полагать, индейцы забрали это золото не потому, что хотели его вернуть, ибо они весьма мало ценили этот металл, но чтобы уязвить своих врагов больнее, отняв у них самое желанное и, стало быть, самое дорогое. Вот так, отбиваясь от индейцев днями и убегая по ночам, насколько позволяли их многие и тяжкие раны, они вырвались, наконец, из пределов той земли и ушли от опасности. Когда же изможденные и с небольшим количеством золота, ибо, умирая от жажды, они много золота отдали за воду, испанцы прибыли в Дарьей, там царило уныние и печаль из-за бедствий, которые незадолго перед тем постигли Вальехо и его отряд; а при появлении поверженного отряда Тельо де Гусмана Педрариас и вовсе впал в тоску; и; тогда испанцы решили, что дело их конченое. Тоску и страх, который завладел жителями Дарьена, весьма трудно понять и объяснить, но только повсюду — на горах, в лесах и в долинах, меж листьями деревьев и в траве на равнинах или саваннах им мерещились вооруженные индейцы; а с моря, им все казалось, подходят челны, до отказа заполненные индейцами. Из-за таких дум и видений они пребывали в неописуемом ужасе и словно в кошмаре, так что они только о том и говорили и даже чуть не в голос кричали. Тогда достославный Педрариас в отчаянии приказал закрыть монетный двор, где переплавлялось это неправедное и обагренное кровью золото; а для испанцев такой приказ был знаком войны либо бедствия, и это было все равно, как если бы Педрариас открыто заявил: «Пусть мы отступимся от своих желаний, но нам не следует до поры до времени охотиться за золотом; сейчас надлежит заботиться не о приумножении нашего богатства, но о спасении наших жизней». Видно, приказав — в знак войны или бедствия — закрыть монетный двор, Педрариас пожелал уподобиться римлянам, у которых открыть Храм Мира означало войну, а закрыть его означало мир, с той лишь разницей, что в нашем случае действие имело обратный смысл. И среди стольких бед и несчастий нашла вдруг на Педрариаса великая святость: он обратился к епископу и стал его просить, чтобы он повелел вознести к господу богу молебны и богослужения, дабы господь отвратил от них свой гнев. Сколь же велико было их жестокосердие, если они не взяли в толк, что причиною их бед были невероятные, гнусные и жестокие прегрешения, которые они совершали против бога и ближних своих, ибо они губили и ввергали в ад души индейцев ради одной лишь корысти — ограбить и увести их в неволю: так погрешили они против символа нашей веры, о коем вещал апостол Павел. И лишь много времени спустя и по причинам, о которых еще будет речь, снизошло на них прозрение и раскаяние. А Дьего Альбитес, которого, казалось, эти беды не коснулись, на том неправедном золоте разбогател и возмечтал обрести власть, для чего он тайно направил в Кастилию некоего моряка по имени Андрес Ниньо, полагая, что тот исхлопочет ему у короля губернаторство на Южном море; а Андрес Ниньо получил за посредничество 2000 кастельяно и сверх того надеялся иметь в этом деле немалую выгоду; впрочем, об этом Андресе Ниньо нам еще немало предстоит говорить в следующих главах.

о том, что совершил Бадахос и его люди

И вот во искупление прошлых и нынешних грехов и в подтверждение тех добрых деяний, что были помянуты в молебнах, которые Педрариас и епископ велели отслужить, надеясь отвратить от себя гнев господень, Педрариас решил выслать на промысел один корабль с 80 испанцами (после он отправил еще 50 или около того), поставив во главе Гонсало де Бадахоса, и приказал им близ Номбре де Дьос или чуть ниже перейти в Южное море и усмирить весь тамошний народ; а это означало следующее: если те жители не окажут сопротивления и допустят испанцев в свои земли, их надлежит ограбить; если же они станут чинить препятствия, ибо они имели слишком много оснований не доверять испанцам, то пусть на них нападают и убивают, и уводят в неволю. И вот те испанцы, не долго думая, стали по извечному своему обыкновению врываться по ночам в индейские деревни, причем во все без разбору, и даже в те селения, жители которых, быть может, встретили бы их по-доброму и отдали бы все золото, которое у них имелось; и в тех селениях они грабили и творили другие бесчинства — о чем речь уже была. А об этом самом Бадахосе должно рассказать прелюбопытнейшую вещь: взойдя со своими людьми на корабль в марте месяце 1515 года, он плывет вниз, держась берега, и прибывает в гавань Номбре де Дьос; но как только его люди увидели укрепления, которые несчастный Никуэса был принужден соорудить, и великое множество костей, а также — на грудах камней — нескончаемые кресты, под которыми покоились останки их соотечественников, погибших от голода, они убоялись и пали духом, и стали измышлять всякие доводы, чтобы не высаживаться на землю. Когда Гонсало де Бадахос понял, что они дальше идти не хотят, он велел кормчему без промедления разворачивать судно, полагая отнять у людей всякую надежду и заглушить сомнения, ибо они убедятся, что другого пути, как вперед, у них нет; вот тогда они и поднялись на очень высокие горы Капиры, а оттуда прошли в земли касика Тотанагуа, владыки многих горных земель и повелителя многих горных индейцев; на этого касика они напали ночью и, застав врасплох, спящим, захватили его в плен и отобрали 6000 кастельяно. Пленив этого касика, они нимало не медля, пока остальные ничего не прослышали, нападают на касика Татарачеруби и проделывают то же самое; правда, сам Татарачеруби из их рук ускользает; в той земле они захватили 8000 песо-золота и многое другое, что попалось под руку. Тут касик Тотанагуа стал умолять Бадахоса, чтобы он его отпустил, и обещал отдать за свою свободу еще столько же золота; получив это золото, Бадахос отпустил касика и позволил вернуться в свою землю. Между тем касик Татарачеруби решил, что лучше самому сдаться испанцам, чем они его схватят; к тому же он хотел посмотреть, нельзя ли обманом заманить их в ловушку; и вот он явился, принеся, как и другие, золота, ибо в тех краях все уже были наслышаны, что без золота доброго приема им не видать. Этот касик сказал испанцам, что поблизости имеется один несметно богатый властитель, но людей у него очень мало, так как владения его невелики, а сила его и могущество — и того менее. А поскольку Бадахос был обуреваем жаждою богатства, он сразу тем словам поверил, ибо алчный верит всему, что сулит ему золото, и выслал туда тридцать испанцев с Алонсо Пересом де ла Руа во главе; не доходя полулиги до индейского поселения испанцы оглашают предуведомление, а затем по своему обыкновению той же ночью нападают на ближайшее поселение; но тут стало рассветать, и они увидели себя среди огромных поселений, ибо то были владения великого касика; испанцы с радостью возвратились бы назад, потому что немало испугались, попав в такую западню; однако они подумали, что за поселениями их ждет еще большая опасность, а поэтому собрались с духом и напали на главное поселение, которое не охранялось; им сопутствовала удача, и вскоре они захватили в плен тамошнего повелителя. А случилось так потому, что испанцы всегда водили с собой пленных индейцев и заставляли: их под пытками рассказывать правду; более же всего они старались дознаться про касиков и их дома, ибо там полагали найти изрядную поживу, убив тех повелителей, либо получив с них выкуп. Захватив того касика, они уже считали себя в безопасности и забыли всякую осторожность; они кинулись грабить золото, захватили там чуть ли не 10 000 кастельяно и стали хватать в плен женщин и детей, которые в суматохе не успели скрыться; но как только жители селения увидели, что их повелитель схвачен, а их жен и детей заковали в цепи, все они и другие индейцы, которых вмиг оповестили, соединились с братом того касика и словно лютые звери набросились на испанцев: стали осыпать их градом камней и закидывать дубинками, которые они метали наподобие дротиков; другого оружия, даже луков или отравленных стрел, в тех местах не знали, так что у них были одни лишь дубинки, которые на острове Эспаньола назывались маканами, о чем уже говорилось. Видя, что им не сдобровать, испанцы решили укрыться с этим касиком в его дом, а затем приставили ему мечи к животу и сказали, что если он не велит своим индейцам тот же час прекратить битву, они его убьют. Тут касик Ната принялся яростно бранить своих индейцев за то, что они посмели без его приказа взяться за оружие. Услышав столь грозные слова, индейцы немедля побросали на землю оружие и битву прекратили; затем Алонсо Перес де ла Руа, дабы узаконить свои добрые деяния, оглашает требование, чтобы брат повелителя и касика Наты признал себя вассалом и подданным короля Кастилии, ибо, говорил он, все эти земли принадлежат испанской короне в соответствии с титулом, пожалованным испанскому королю папой Римским, который наследовал власть апостола Петра; брат касика Наты мог бы легко уразуметь, чего стоят слова этого злобного тирана, если бы вспомнил про чудеса, которые сотворили испанцы в его землях и не раз еще творили после; однако из всех речей испанского предводителя он уловил лишь слово «Кастилия», да еще «подданные короля Кастилии» или что-то в этом роде, а потому он отвечал, что никто, кроме них, в эти земли не приходил и что, если бы кто пожаловал, они охотно подарили бы золота и дали бы еды и женщин; так ответствовал на предуведомление Алонсо Переса касик — брат Наты. Потом испанцы известили обо всем Бадахоса, и он на другой же день к ним отправился; касик Ната, его брат и все индейцы принесли им столько даров и так щедро их одарили, да к тому же съестного у них было вдоволь, что испанцы решили пробыть в этих землях до конца зимы, а зима в тех краях очень дождливая, но зато не холодная. Жилище и главное поселение касика Наты располагалось вблизи Южного моря, и в том месте был основан и поныне находится испанский город, названный Ната; и надобно сказать, что за все долгие годы, какие этот город стоит, он немало славился неправедными своими делами. Когда прекратились дожди, испанцы вновь двинулись в поход; и вот они по обыкновению нападают ночью на касика по имени Эсколиа, захватывают его вместе с его женами и забирают 9000 кастельяно; как уже упоминалось, испанцы повсюду сжигали селения, а индейцев, которых удавалось захватить, уводили в неволю. Продолжая обследование материка, ибо так они именовали свое шествие на восток, испанцы подошли к землям и владениям двух касиков, из коих один, по прозванию Перикетен, имел земли близ моря, другой же с ним по соседству, но от берега поодаль; этот второй был слепым и звался Тотонога; он дал испанцам 6000 песо золота в разных безделушках и также необработанного, в зернах; а зерна случались весом в два песо и, стало быть, та земля была весьма богатой; и потому вся эта земля, более 200 лиг вверх и вниз от Дарьена и даже севернее упомянутых 80 лиг, изобилует рудниками. Тут они узнали, что неподалеку находятся владения касика по имени Таракури, который дал им (или они у него похитили) 6000 песо. Далее они попали в землю брата упомянутого касика по имени Пананоме; но он был заранее уведомлен о приближении испанцев и, зная их повадки, ждать их побоялся, так что его самого испанцы не, застали; тогда они разорили все его селение и что смогли украли, а вот угнали они индейцев или нет — мне неведомо. Пройдя еще 6 лиг на запад, они вступили во владения касика Табора, но что они там совершили, мне неизвестно. Далее они двинулись к селению касика Черу, который знал, что они идут, и ждал их; он вышел их приветствовать и принес в дар 40 000 кастельяно, или же песо, — разницы тут нет никакой. Покидая поселения и земли этого властелина — он был последним, кого навестили в этих краях испанцы, — Бадахос имел всего золота, наворованного или же отданного со страху, 80000 кастельяно, или песо, а в ту пору они стоили более чем 400 или даже 500 тысяч после открытия Перу.

о том, что приключилось с Бадахосом и его людьми в земле Париса и какое средство от ран, его людьми полученных, Бадахос придумал

Из земли и владений касика, которого мы упомянули последним, Гонсало де Бадахос и его приспешники направились в царство и землю под. названием Париса или же Париба — позднее испанцы именовали ее обычно Парис, а властелина, повелителя и касика той земли звали Кутара. Как только этот Кутара прослышал, что испанцы идут в его земли и, стало быть, собираются по своему обыкновению грабить и убивать его людей, он ушел с ними в леса, чтобы укрыть и спасти женщин и детей, — они всегда так поступают, узнав, что на них идут войной. Когда испанцы подошли, к главному селению царства Париса, принадлежавшего Кутаре, и не обнаружили там ни единого человека, Бадахос послал к Кутаре нескольких индейцев из пленных, которых он с собой водил, а к тому времени у него, набралось их 400 или даже более, чтобы они велели тому касику к нему явиться и сказали ему, что если он не придет, Бадахос поступит с ним и расправится, как он поступил и расправился с другими. Касик выслал к Бадахосу четырех знатных индейцев с дарами, каких никто еще испанцам не приносил ни по принуждению, ни по доброй воле: четыре ящичка, доверху наполненных золотыми вещицами — украшениями вроде медальонов, которые мужчины носят на груди, и другими вроде браслетов, а также поменьше — для ушей, словом, всевозможными безделушками и украшениями, которые у мужчин и женщин были в ходу. Эти ящички, или же петаки, как они зовутся на языке Новой Испании, обычно делаются наподобие сундучков, имеющих две пяди в ширину, не менее четырех в длину и добрую пядь в высоту; сработаны они бывают из пальмовых листьев, тонкого тростника или палочек и снаружи обтянуты оленьей кожей; у всех индейцев этого материка такие сундучки в ходу, и в них они держат свои драгоценности и другие вещи, которые мы прячем в ларцы и шкатулки. Всего в этих петаках касик им прислал, как я понял, 40 или 50 тысяч кастельяно. Увидев это несметное богатство, к тому же полученное без труда и даром, они вообразили, что в домах у тех индейцев должно было остаться не меньшее богатство; и тогда, как и подобает героям, отмеченным столь славными деяниями, они решаются на обман: индейцам говорят, что благодарны им за дары, что они будут почитать их правителя за лучшего друга, а затем делают вид, что уходят, откуда пришли; но на вторую или в ту же самую ночь, когда тот касик еще не вернулся из лесов, где он прятался, испанцы, по своему обыкновению, подходят к селению, застав индейцев спящими, оглашают воздух воинственным кличем «Сантьяго» и кидаются поджигать их дома. Далее они отправляются ловить касика, но тот от них ускользнул; у этого касика и в селении они наворовали еще 30 или 40 тысяч кастельяно, а часть жителей, среди которых было много женщин, поймали и мечами изрубили в куски; все это я знаю доподлинно, потому что мне рассказывали люди сведущие, ибо они побывали в Дарьене или же в местах близлежащих. Слышал я и другие рассказы, но, полагаю, к ним примешалось много лжи; а рассказывали вот что: будто Бадахос отправил к тому касику четырех знатных индейцев, которые ему принесли дары, и через них передал, что не намерен покидать эти земли, пока не дознается, считать ли ему того касика подданным короля Кастилии или его врагом; и будто бы, услышав такие слова, касик сильно разгневался и, собрав своих людей, выступил против испанцев. Но если бы даже этот рассказ был правдивым, то и тогда всякий разумный человек легко понял бы, на чьей стороне истинная правда. Педро Мартир, который судил об этом деле лишь со слов тех злодеев, а именно самого Бадахоса и его приспешников, пишет в своей одиннадцатой «Декаде», главе 10, будто бы Бадахос, не ведая об опасности, прибыл в селение, принадлежавшее касику Кутаре, со своими людьми, имея при себе 80 тысяч кастельяно, и что тамошний касик на него напал и повел против него войну, о которой мы расскажем после; однако это неслыханная ложь, никакого сходства с истиной не имеющая. Во всех соседних провинциях было известно о грабежах и жестокостях испанцев; они подошли к землям незнакомого им касика, которого дотоле никогда не видели; известно также, что у них было обыкновение наперед осведомляться через пленных индейцев и посредством пыток насчет владетелей каждой земли и об их богатствах. Как же можно поверить, что, подойдя к землям, в которых они еще не бывали, они не пытались проведать о том касике и не приняли необходимых предосторожностей? Можно ли верить после этого рассказу Педро Мартира? Мы знаем, что сам Педро Мартир не был свидетелем тех событий, он постарался только точно передать чужие слова, но именно поэтому и нельзя ему доверять, тем более когда он в своих «Декадах» выражает сочувствие испанцам, а индейцев осуждает. Все должно быть ясно, что Бадахос не стал бы рассказывать ему о тех бесчестных и злых делах, которые он сам творил на земле Париса, и о том, что сам заклеймил себя позором и бесчестием; понятно, что он пытался изобразить злодеями несчастных индейцев и тем самым снять с себя вину за преступления, о которых даже Педро Мартир не мог умолчать; поэтому он и пытался при вести свидетельства, долженствующие подтвердить его правоту. На самом же деле эта история в Парисе произошла вот каким образом: когда тамошний касик увидел, что Бадахос отплатил ему за добро черной неблагодарностью и что народ его терпит неслыханные бедствия, он собрал всех своих людей и к исходу второго либо третьего дня настиг испанцев в одном из своих селений; испанцы награбили 130 или 140 тыс. песо золота, а такого количества или даже половины его никому еще дотоле не случалось видеть; индейцы спрятались в лесу, и касик послал одного индейца как бы на охоту или на рыбную ловлю; касик заранее знал, что испанцы его схватят и будут допрашивать и даже пытать, если он не станет отвечать на их вопросы. Так оно и случилось: индейца схватили и стали его спрашивать, чей он и откуда, и как туда попал; тот отвечал, что он принадлежит такому-то властителю, или касику; тогда они стали задавать обычный свой вопрос, а именно, есть ли у его повелителя золото, и индеец отвечал, что золото есть и в большом количестве. Бадахос решил взять 40 человек и совершить на того касика набег; он шел целую ночь, а наутро набрел на пустые дома. Тогда он понял, что его обманули, и, как это водится у испанцев, жестоко расправился со своим проводником. Между тем узнав, что Бадахос со своими людьми ушел из селения, касик Кутара нападает на оставшихся испанцев; индейцы — а их было там 3 либо 4 тысячи — поднимают крик и истошный вой и трубят в рога, и дуют в огромные раковины, какие имеются в этих Индиях, извлекая из них оглушительный шум; не успели испанцы опомниться, как все они, или почти все, получили тяжелые раны; и не вернись вскоре Бадахос, он бы никого в живых не застал. Индейцы окружили испанцев и напали на них сразу со всех сторон; а потому как только испанцы отступали или отходили под натиском одного индейского отряда, другие ударяли им в спину. Тогда наши собрались на площади селения и стали защищаться, однако же делали это нерешительно и безо всякого воодушевления, ибо видели, что их собратья один за другим падали мертвыми; и вот индейцы полностью их окружили и стали складывать дрова и солому, чтобы развести костер и заживо их сжечь; тогда испанцы сообразили, что их вот-вот всех перебьют, принялись складывать перед собой заграждение из мертвых индейцев и испанцев, но, поскольку из тел испанцев торчало множество дротиков, то заграждение не могло быть плотным и индейцы продолжали разить врагов. Однако Бадахос, словно обретя в отчаянии новые силы, бросается на индейцев; он рубит мечом их нагие тела; те немногие испанцы, которые не имели ран, последовали его примеру и таким образом сумели прорваться сквозь ряды индейцев и спаслись. Все же индейцы забрали у них все золото и одежду вместе со всей поклажей, что повергло испанцев в великую печаль. Всего там было убито 70 испанцев и 80 ранено, притом смертельно: у некоторых в теле было воткнуто по три, по четыре и даже более десяти дротиков. Бадахос решил заняться врачеванием и стал зашивать раны; однако они были столь велики, что он пользовался не швейной иглой и льняными нитками, но иглами сапожными и толстой бечевкой; а так как оливкового масла у них не было, они прокаливали иглы в жире, который извлекали из тех мертвых индейцев, затем разрывали рубахи на бинты и перевязывали ими раны, и таким образом многие вылечились, и среди них те, кто уже совсем было потерял надежду остаться в живых.

в которой рассказывается о том же и о невзгодах, которые выпали на долю испанцам

Так лечил Бадахос своих раненых, а так как у них было одно спасенье — бежать, то он взял на том берегу несколько индейских каноэ и поместил в них тяжело раненных, а он сам и другие, кто не так сильно пострадал, или же те, кто не пострадал вовсе, пошли морским берегом, чтобы в случае опасности оказать раненым посильную помощь; они пошли сушей, думая, что на земле их поджидает меньше опасностей; однако и на их долю выпали невзгоды и мучения, от которых они немало настрадались. На южном побережье бывают очень сильные приливы и отливы; и вот однажды ночью вода поднялась весьма высоко; кто смог залезть на дерево, пострадал меньше, а другие стояли по пояс в соленой воде, и вода эта так растравила их раны, что многие из них умерли. Когда они пошли дальше, то к горестям и страданиям, которые они вынесли, добавились еще новые: касик Ната, о котором мы в главе 68 говорили, что его самого и его жен захватил в плен Алонсо Перес де ла Руа, прослышал об их тяготах и со своими воинами преградил им дорогу, намереваясь всех перебить. Тогда Бадахос послал к нему людей спросить, почему он идет на них войной, ведь они договорились о мире и дружбе, а касик на это отвечал так: «Подите и скажите ему, что он мне не брат и не друг, потому что все христиане плохие люди и наши враги», и, сказав эти слова, он и его люди стали метать в них свои дротики и осыпать их камнями. Бадахос и его люди, превозмогши великую слабость и собрав последние силы, обратились к ним лицом, собираясь принять бой, но индейцы испугались их мечей и бросились в реку, которая тут же протекала; затем они снова и не раз выходили на берег и принимались закидывать их дубинками и каменьями, причиняя им ущерб и нанося раны; испанцам пришлось бы плохо, но тут наступила ночь. Трое раненых не смогли идти, и тогда здоровые взвалили их на спины и несли, пока хватило сил; затем они соорудили нечто вроде плотов, спустились на них по реке в море и скоро встретили своих соотечественников, плывших на каноэ, что было немалой удачей. Они двинулись далее по морю, но порой многим из них приходилось выходить на сушу; так они добрались до земли касика Чаме, который был осведомлен об их делах и пришел со своими воинами — нагими и безоружными, ибо все их оружие составляли дубинки и камни; этот касик уверил и уговорил своих людей, что испанцев, если они не станут чинить им зла, убивать не следует, и даже велел снабдить их всем необходимым и притом в изобилии. Испанцы же более хотели есть и спать, нежели сражаться, а посему они отошли к берегу моря; и тогда касик приказал отнести им провиант, и индейцы поделились с испанцами словно со своими братьями всем, что у них имелось. Затем испанцы подошли к острову, именуемому Отроке, который находится, я полагаю, в 10 либо 20 лигах от побережья; этот остров был богат золотом и жемчугом; но если добрый прием и еда, которую они получили от касика Чаме, дали им время передохнуть, то яростный, неугомонный червь наживы, точивший и снедавший Гонсало де Бадахоса, не давал ему ни отдыху, ни сроку; поэтому едва лишь те испанцы, что плыли в каноэ, оправились от ран и обрели силы, Бадахос велел им высадиться на берег, а сам отобрал из тех, что поздоровее, 40 таких же разбойников, погрузился на каноэ и, подплыв к этому мирному и спокойному острову, предал его разграблению и опустошению. Когда смерклось, испанцам удалось захватить местного касика; здешние индейцы сначала подумали, что это индейцы враждебного племени, явившиеся с материка; и вот, взяв свое оружие, они нападают на них, а испанцы принимаются их рубить и потрошить своими мечами; и тогда, поняв, что у противника более сильное и страшное оружие, все индейцы обратились в бегство. Касик дал за себя выкуп золотом — а сколько золота, мне неизвестно; расправившись с теми жителями, Бадахос вернулся на берег, где он оставил раненых, и они двинулись дальше. Поскольку весть о прежнем поражении испанцев облетела все провинции, индейцы осмелели в стали оказывать им сопротивление; когда они прибыли в земли касика Табора, тот двинулся им навстречу, имея около 300 воинов, и вступил с ними в длительное сражение, но в конце концов наши все же двинулись вперед; когда же они вступили во владения Перакете, этот касик проделал то же самое, но испанцы порубили индейцев своими мечами, причем одних убили, а других ранили; после этого индейцы отступили и дали им пройти. Потом испанцы подошли к небольшой бухте, которую образует в том месте море, и назвали ее бухтой Альмехас; оттуда можно было видеть остров Табога, который отстоял от берега, должно быть, в лигах восьми или десяти; тогда в Бадахосе вновь проснулась его неуемная алчность, и он решил непременно высадиться на остров, чтобы захватить все золото и жемчуг, которыми, как он полагал, этот остров богат. И вот Бадахос садится в каноэ и совершает набег на остров Табога, жителей которого он застает врасплох, и захватывает их правителя, или властелина; но после первых стычек с индейцами, стычек, которые, впрочем, походили более на драку перессорившихся детей, они, наконец, освобождают их касика, а затем то ли из страха, то ли от стыда идут на замирение; испанцы остались на том острове и жили там безмятежно тридцать дней; на этом острове испанцы успели залечить раны; когда Бадахос вернулся на материк, чтобы продолжить и завершить свой переход к Дарьену, он имел при себе 7000 песо золота и много подаренного или украденного жемчуга. и притом наилучшего. О Бадахосе и его походе писал некто Тобилья; когда Бадахос, взяв с собой 40 сподвижников, пошел грабить остров Отроке, Тобилья, так же как и он, разорял и опустошал в это время соседние земли; и вот что он рассказывает: «Испанцы подняли такой невообразимый шум, когда шли грабить, что все островитяне успели попрятаться и только 200 воинов, решив, что это явились индейцы с материка. собрались, чтобы на них напасть». А далее он говорит так: «Алчность испанского военачальника была столь же велика, как и его храбрость; несмотря на то что враги преследовали его, он, едва завидев остров Табога, устремился туда, охваченный жаждой золота». Судя по выражениям и оборотам речи, все это собственные слова Бадахоса безо всяких отклонений либо изменений. Вернувшись, как было уже упомянуто, на материк, Бадахос двинулся на земли касика Чепо и предал их разграблению, а многих жен и детей тех туземцев, и возможно также жен и детей самого касика, он захватил в плен; и вот, как только испанцы собрались выступить в путь, этот касик со своими людьми напал на них и некоторых ранил, а Алонсо Переса де ла Руа убил; так Алонсо Перес заплатил за пленение касика Наты и за все злодеяния, которые совершил в тех землях, о чем рассказано в главе 68. Убоявшись, что они станут его преследовать, Бадахос поспешил со своею добычей покинуть пределы той земли; а индейцы тех поселений весьма пострадали, ибо он увел их жен и детей; затем он вступил во владения Тубанама и Покоросы, но нашел их опустошенными, ибо там побывал лиценциат Эспиноса и все, что можно было, ограбил, как велел ему сеньор Педрариас. В конце концов Бадахос и оставшиеся у него люди подошли к Дарьену; однако он вступил в город не как гордый победитель, но, невзирая на трофеи, с опущенной головой и с тоской в сердце, ибо он не мог забыть про те несметные груды золота и жемчуга, которые отнял у него касик Кутара, и про урон, который тот ему нанес; и не менее опечалился Педрариас и все жители Дарьена, когда они узнали о его невзгодах. В том году, сколько помнится (а шел, как я уже говорил, 1518 год, и мы все пребывали в Сарагосе), среди людей, вернувшихся из Индий, только и было разговоров, что про слова епископа Бургосского Фонсеки (который, как уже неоднократно упоминалось, распоряжался и правил этими Индиями); так вот, этот Фонсека сказал, обращаясь к Гонсало де Бадахосу, что король должен был бы отрубить, ему голову за то, что он упустил захваченные им 100 с лишним тысяч кастельяно, которые уже принадлежали кастильской короне. Судите сами, сколь велико было жестокосердие сеньора епископа дона Хуана Родригеса де Фонсеку, ибо он нимало не печалился из-за бесчинств, грабежей и убийств, которые совершил Бадахос в том походе; его нисколько не трогало, и то, что поносилась наша вера и христианская религия; однако из-за потерянного золота он гневался и гнева своего не скрывал; я сам был свидетелем, как несчастный Бадахос прозябал в бедности и немилости, и как он пресмыкался перед епископом, не смея в глаза ему взглянуть, а тот выказывал ему величайшее презрение.