Чили, земля непокоренная

Ради нее, ради Свободы ведутся

партизанские войны...

Чтобы теплая кровь оставалась в

жилах, а не на поле битвы.

...Сеять смерть, убивать, не давать

передышки врагу —

значит дать нам новую силу

жизни, а им, партизанам, молчаливый

цветок забвения.

Эфраин Уэрта

 

Эта омываемая океаном страна, подобно «узкому и длинному клинку»²⁵⁸ протянувшаяся до самых ледя­ных просторов Антарктики, впервые была завоевана несметными полчищами Тупака Инки Юпанки, сына Солнца. Ни ему, ни его сыну Уаине Капаку не удалось перейти реку Мауле. Еще дальше на юг, за рекой Био-Био, лежала земля гордого народа мапуче (наз­ванного поэтом-конкистадором Эрсильей арауканами), не желавшего покоряться каким бы то ни было за­воевателям.

Согласно легенде, обитатели этой земли, мапуче, произошли от союза горных духов, проживавших на высоких горных вершинах и позднее взявших потомков под свое покровительство²⁵⁹, с местными женщинами. Так на свет появилось непобедимое племя.

Первую попытку установить власть испанской ко­роны над землями мапуче предпринял Альмагро в 1536 году, когда он решил разделить земли с братьями Писарро прежде, чем между ними вспыхнула война, приведшая к смерти главных участников преступлений, совершенных в Перу.

После того как Альмагро в 1537 году покинул Чили, Педро де Вальдивия добился разрешения начать завоевание этой страны. Он приступил к действиям в 1540 году, однако эта попытка, как и все предыдущие, не увенчалась успехом. В том же году он основал Сантьяго-дель-Нуэво-Экстремо, а чуть позднее был вынужден построить форт для защиты города от на­тиска индейцев, столь упорного, что солдаты вскоре стали проявлять беспокойство и желание вернуться в Перу, считая, что жизнь — слишком дорогая плата за те жалкие крупицы золота, которые здесь добывались. Тогда Вальдивия послал за подкреплением отряд из тридцати человек с наказом убедить находящихся в Перу испанцев в существовании в захваченной им земле несметных богатств. В начале путешествия посланцы и их лошади сияли «словно солнце, украшенные с ног до головы золотом... Золотыми были и стремена, широ­кие и большие, и подпруга, и уздечки, и вся упряжь их лошадей»²⁶⁰. Когда же эта нарядная группа иска­телей приключений добралась до долины Копьяпо, на них напали индейцы. Почти весь отряд был перебит, в живых остались только двое. Они скакали до тех пор, пока лошади не выбились из сил, а затем сдались в плен. Их схватили и отвели в деревню, где они предстали перед вождем и его женой. Жена вождя, уви­дев, в каком плачевном состоянии они находятся, сжа­лилась над пленниками, подошла к ним и стала их утешать. Она сама развязала им руки и подарила жизнь. Почувствовав себя «словно возвращенными к жизни, они поднялись на ноги и предложили ей свои услуги, добровольно вызвавшись стать ее рабами, так как благодаря ее доброте вырвались они из объятий смерти, уже занесшей над ними свой меч»²⁶¹. Вождь уступил просьбам жены, происходившей из более родовитой семьи, чем он сам, и оба солдата стали спо­койно жить среди туземцев. Так жили они шесть меся­цев.

Однажды, во время прогулки с вождем, которого они начали обучать искусству верховой езды, испанцы неожиданно напали на вождя, решили, что убили его, и скрылись. Через несколько дней вождь, жена кото­рого спасла испанцам жизнь, скончался от ран. Вскоре индейцы напали на город Ла-Серена, основанный Альмагро, и сожгли его. Вальдивия, возмущенный «наглостью индейцев, которые вместо того, чтобы обрабатывать землю, воюют с испанцами»²⁶², а воз­можно, и для того, чтобы показать туземцам свою силу, приказал убить «почти две тысячи индейцев. И многие при этом были ранены, а триста или четырес­та — захвачены в плен. Он приказал отрезать им носы и правые руки». Похоже, что он размышлял о «наглости индейцев» и тогда, когда рассказывал о других собы­тиях в письме к Эрнандо Писарро: «Они напали на нас... с таким улюлюканьем и такой яростью, что казалось, будто земля уходит из-под ног; а потом они стали биться с нами с такой решительностью, какой мне, вот уже тридцать лет воюющему с разными народа­ми, не приходилось видеть ни в одном сражении. Они были так сильны, что конный эскадрон из сотни человек в течение трех часов не мог сломить их; стрелы и копья сыпались градом, так что христиане не могли заставить своих лошадей выступить против индейцев»²⁶³.

Очень скоро конкистадорам пришлось признать, что они попали в трудное положение и завоевать арауканов будет не так просто. «Здесь испанцы столкнулись с тем, чего никак не ожидали. Они начали осознавать, что прийти сюда с лошадьми, собаками и пушками, захватить в плен вождя, обратить в бегство его армию — не значит стать полновластным хозяином страны. Они столкнулись с народом, который, хотя и испытывал страх перед лошадьми и аркебузами испанцев, сумел победить в себе этот страх и выступил на борьбу с захватчиками. Обе воюющие стороны несли большие по­тери. Здесь впервые кровь испанцев, до той поры внушающих всем страх и уважение, обильно оросила поля сражений. Здесь завоеванные земли были усеяны костями захватчиков, и до сегодняшнего дня не прекращается эта кровавая бойня»²⁶⁴.

Многочисленные потери обеих сторон не могли оста­новить войну. Этого не желали ни упрямый Вальдивия, у которого на склоне лет не оставалось другой возможности прославиться, кроме как покорить Чили, ни вождь арауканов, который твердо был намерен защищать свою землю до последнего вздоха.

Арауканы наблюдали за тем, как осторожный Вальдивия, совсем недавно прибывший в Чили, продвигался все дальше на юг, как строил он форты и основывал го­рода. В период с 1541 по 1553 год он создал опорные пункты по всей стране: основал Сантьяго-дель-Нуэво Экстремо, который позднее стал столицей, восстановил Ла-Серену, разрушенную в отместку за смерть велико­душного вождя, построил Сантьяго-дель-Эстеро, Кон­сепсьон, Вальдивию, Ла-Империаль, Ла-Вилларику и Лос-Конфинес (ныне Анголь). Для защиты городов возводились форты, три из них — Пурен, Тукапель и Арауко — были воздвигнуты на самой границе завоевы­ваемых земель.

Но что такое настоящее решительное сопротивление, Вальдивия понял, лишь когда столкнулся с войсками Лаутаро — бывшего раба, «служившего у него коню­хом», сына вождя Куриньяку, убитого конкистадора­ми. Когда ему еще не было и 18 лет, Лаутаро проявил себя дерзким стратегом, отважным и Непобедимым. Привыкнув к лошадям у испанцев, он больше не боялся их и научил мапуче также не бояться этих животных. Он доказывал соплеменникам, что лошади тоже смерт­ны, что от хорошего удара палкой по голове они встают на дыбы и выбрасывают из седла наездника, с которым, когда он на земле, почти так же легко совладать, как с мапуче. Он придумал лассо с затяжной петлей, с помощью которого индейцы стаскивали конкистадо­ров с лошадей, в чем в свое время пришлось убедиться заместителю Вальдивии Франсиско Вильягре. Более того, Лаутаро экипировал своих воинов кожаными кирасами, хорошо выдерживающими удар шпаги. Он снимал с лошадей подковы, которые индейцы зата­чивали и использовали в качестве орудий труда. Шпаги, захваченные у противника, он привязывал к копьям, создавая таким образом весьма эффективное оружие. Лаутаро придумал также много военных уловок, ибо понимал, что только изобретательностью можно побе­дить врага. Помимо использования обычных ловушек, представляющих собой замаскированные ямы с заостренными кольями на дне, индейцы шли и на многие другие хитрости. Например, они заманивали конкиста­доров в болота, где их лошади вязли в трясине, или завлекали небольшие отряды испанцев далеко в чащу леса, где на них внезапно сверху нападали индейцы. Лаутаро стремился измотать вражескую армию, орга­низуя беспрерывные атаки. Индейцы нападали на испанцев в полдень, когда солнце в зените, и конкиста­доры, защищенные металлическими шлемами и кираса­ми, страдали от жары вместе с покрытыми потом лошадьми. Так готовил своих воинов Лаутаро, и они одерживали победы.

От сражения к сражению обогащался боевой опыт индейцев. В 1550 году испанцы основали Консепсьон, на который индейцы сразу же напали. Во время битвы вождь пенконов Аинавильо покрыл себя славой и сдался в плен лишь после упорного сопротивления. Когда озлобленные испанцы решили казнить пленников, один из вождей попросил повесить его на самом высоком дереве, чтобы народ знал, что он умер, борясь за свободу.

Ла-Империаль — «еще один город Королевства Чили, который навлек на себя ярость индейцев, под­нявшихся против испанцев и против господа Бога, и был ими уничтожен»²⁶⁵ (довольно любопытная интер­претация исторических событий). Здесь индейцам уда­лось повернуть течение реки в сторону, оставить жителей города без единой капли воды и затем перебить их, несмотря на суеверные представления, бытовавшие среди туземцев в период конкисты, о том, что завоевате­ли не только имеют право на насилие, но им еще и покровительствует провидение, свидетельством чему служат регулярные явления небесных сил, приходящих на помощь конкистадорам.

В форт Тукапель доступ туземцам был воспрещен. Только лишь индейцы янаконы могли туда войти²⁶⁶. Однажды восемьдесят человек, переодевшись слугами испанцев, доставили в форт вязанки дров и сена, в которых было спрятано оружие. Оказавшись в форте, они выхватили оружие и одновременно с отрядом мапуче, находившимся снаружи, напали на испанцев. Трижды покидали конкистадоры стены форта и сража­лись в открытом поле, и каждый раз их вынуждали вернуться. Под покровом ночи испанцы тихо ушли из форта и укрылись в крепости Пурен, предварительно казнив индейских вождей, бывших у них в плену.

Лаутаро, Кауполикан и весь народ мапуче, «покляв­шись все как один перед Солнцем, что они либо умрут, либо перебьют всех»²⁶⁷ испанцев, разрушили форт и предали его огню.

Вальдивия, находящийся в этот момент в Консепсьо­не, решил напасть на индейцев, однако алчность взяла верх, и вместо того, чтобы сразу прийти на помощь соотечественникам, он сначала объехал свои золотые прииски. На приисках, добывая золото, работали тыся­чи покоренных индейцев. Когда месторождение было открыто, Вальдивии «принесли большой лоток, напол­ненный золотом. Этот лоток был сделан из части дере­вянного ствола, из которого извлечена сердцевина так, что он напоминает серебряный поднос, большой и глубо­кий. При помощи таких лотков добывали золото. Золо­то, что принесли ему индейцы, они добыли всего лишь за несколько дней. Как мне рассказывали очевидцы, Вальдивия, увидев золото, произнес лишь следующие слова: «Отныне я стал сеньором»²⁶⁸.

Построив форт для обеспечения безопасности при­исков, Вальвидия направился в Тукапель, от которого остались только развалины. Как сообщает нам историк, там ждала его кара господня, ибо, «когда порядок ве­щей предопределен божественным провидением, нельзя идти ему наперекор. И ясно, что Господь решил пока­рать Вальдивию за грехи его и за открытое сожительство с любовницей из Кастилии, дающее дурной пример всем остальным»²⁶⁹. Любовницей этой была Инес Хуарес, о «великодушии» которой повествует нам другой историк, рассказывая о сражении при Сантьяго: «Но так как заря уже занялась и началось кровавое сражение, семеро вождей, находившихся в заточении, стали кричать своим соплеменникам, чтобы те пришли и осво­бодили их из тюрьмы». Донья Инес Хуарес, находив­шаяся в том же доме, что и пленные, услышала их голо­са и, взяв шпагу, решительно направилась к ним и при­казала стражникам Франсиско Рубио и Эрнандо де ла Торре убить вождей, прежде чем индейцы придут им на помощь. Когда Эрнандо де ла Торре, больше охва­ченный страхом, нежели желанием убивать, спросил ее: «Сеньора, как мне их убить?», она ответила: «Вот так». И, вытащив шпагу из ножен, всех их заколола...»²⁷⁰

Кто знает, равнялась ли решимость Вальдивии, приближавшегося к Тукапелю, той решимости, с какой сеньора убила вождей. Мрачные предчувствия терзали его, и он выслал вперед разведать дорогу двух лазут­чиков, которые не вернулись. Чуть позже испанцы нашли их головы, подвешенные к веткам деревьев. Они все же продолжили путь и, прибыв в форт, увидели лишь руины. Неподалеку, на одном из лишенных расти­тельности пригорков, их поджидал Лаутаро со своими решительными и великолепно подготовленными вои­нами. Стоял жаркий полдень, и индейцы напали на испанцев. Они атаковали небольшими группами, которые, как только испанцам удавалось их рассеять, пополнялись новыми, отдохнувшими воинами. Индейцы оттеснили конкистадоров к месту, где была расположе­на засада, а измотав их — к болоту. Под командова­нием Лаутаро, который «был не иначе как злым демо­ном, решившим погубить Вальдивию, кому дотоле фор­туна благоприятствовала»²⁷¹, мапуче одержали полную победу. Когда отряд Вальдивии был разбит, он в сопро­вождении своего капеллана повернул назад. Однако все дороги были перекрыты. Его заставили спешиться, снять доспехи и повели в лес на совет племени. На совете конкистадор обещал индейцам в обмен на жизнь увести всех испанцев с земель мапуче и дать туземцам две тысячи овец. Но молодому вождю нужна была только жизнь испанца. И Вальдивию казнили ударом дубины по голове.

Арауканы праздновали победу. Лаутаро разделил власть с Кауполиканом, до тех пор являвшимся верхов­ным вождем. Много дней длились празднества по пово­ду победы.

Когда жители Консепсьона увидели тех немногих, кому удалось ускользнуть, их охватила паника. Среди спасшихся был и Вильягра, позднее ставший преемни­ком казненного Вальдивии. После ужасного поражения испанцы не видели уже иного спасения, кроме бегства, иного убежища, кроме городских стен. Однако жители города тоже бежали: индейцы лишили их желания за­щищаться. И они ушли «почти исхоженными дорогами... эти поверженные боги, изгнанные неумолимыми дубин­ками индейцев»²⁷². Вскоре появился победитель. Стоя на вершине холма, окруженный армией мапуче, он из­дал боевой клич: «Я — Лаутаро, сын Куриньяку!» И индейцы устремились к только что покинутому городу. Через несколько минут город пылал со всех сторон. Вместе с ним исчезло и золото, при помощи кнута добы­тое из земли мапуче.

Собравшись с силами, конкистадоры восстановили город Консепсьон, куда можно было посылать подкреп­ления морем, так как он расположен на берегу бухты Талькауано. Через два месяца Лаутаро вновь появился поблизости; теперь он применил новую боевую тактику. Воины его, маскируясь ветками кустарника, спустились с окрестных холмов к городу так, что стража их не заме­тила. Они воздвигли вокруг стен форта частокол, слу­жащий им укрытием. Когда в лагере испанцев протруби­ли трубы и началась пальба из аркебуз, мапуче были уже на городской стене. Сначала они расправились с индейцами янаконами, высланными вперед; затем их дубинки обрушились на головы лошадей, которые взвивались на дыбы, выбрасывая всадников из седел.

Те, кто мог — прежде всего женщины и дети, — покидали город и грузились в спасательные лодки, кото­рые доставляли их на борт стоящего на рейде корабля. Лишь очень немногим солдатам удалось спастись. Когда на корабле подняли паруса, находящиеся на палубе испанцы видели, как над городом вновь взвился столб пламени.

Лаутаро одержал полную победу. Он нанес пора­жение Вильягре при Мариуэну, уничтожив половину его людей. Самого Вильягру он выбил из седла и обратил в беспорядочное бегство армию завоевателей. Он по­бедил Вальдивию — вождя конкистадоров. Он предал огню форты и города. Гонимые страхом, который вну­шал им «этот сатана», испанцы покинули Вилла-Рику и Лос-Конфинес. Лаутаро оставалось лишь завоевать Сантьяго, окрестности которого ему были незнакомы. Прежде всего он послал Ренго к покоренным индейцам, работающим на приисках, чтобы убедить их бежать от испанцев и присоединиться к освободительной армии. Это ему удалось: добытчики золота ночью напали на спящих хозяев, и вскоре бывшие рабы — мужчины и женщины с кандалами на руках — присоединились к восставшим. «Они прибежали с криком «Свобода!» на устах и прыгали от возбуждения»²⁷³. Свершилось невероятное: благодаря доблести одного-единственного человека эти люди, превращенные в стадо, сбросили с себя оковы рабства. Когда Лаутаро говорил, «те, кто не знал его, вдруг ловили себя на том, что находятся во власти его слов»²⁷⁴.

Шесть месяцев потратил Лаутаро на разведку не­знакомой местности. Наконец он прибыл к берегам реки Матакито. У склона горы, служащего естественным препятствием, индейцы построили форт, окруженный частоколом из толстых бревен. Со стороны откоса форт настолько неприступен, что они даже не выстав­ляли здесь охраны. Лаутаро предвидел все: он отдал приказ запастись продовольствием в достаточных коли­чествах, чтобы, если возникнет необходимость, выдер­жать длительную осаду, посоветовал местному населе­нию увеличить посевы на случай голода, договорился о сигнализации с помощью дыма с воинами, находящи­мися на удаленном расстоянии.

У испанцев близость армии Лаутаро вызывала бес­покойство, и они решили, несмотря на страх перед ним, напасть на туземцев. Однако индейцы приготовили им ловушку: в находящееся неподалеку от предполагаемо­го места сражения болото они бросили толстые бревна и, расположившись на них, замаскированные лианами, поджидали испанцев. Конкистадоры направились к болоту, которое казалось им твердой землей, но лошади проваливались в трясину, копыта их увязали, всадники не могли двинуться с места, и в этот момент на них напа­ли индейцы. Слишком поздно конкистадоры поняли, что их заманили в западню. Потери испанцев были велики, к тому же много лошадей осталось у туземцев. Это была последняя победа Лаутаро.

От деревни к деревне шла молва об этих собы­тиях. Индейцы разнесли весть о своих успехах по всей округе. Они рассказывали о недавнем поражении испан­цев, о борьбе за власть между Вильягрой и Агирре.

Когда Лаутаро решил напасть на Сантьяго, Вилья гра придумал способ избавиться от него. Он знал, что Лаутаро невозможно победить в сражении, и потому замыслил предательство. Один индеец из племени пикунче предложил испанцам жизнь Лаутаро в обмен на золото (страсти, присущие европейцам, уже разбу­дили подобные же страсти в душе туземцев.) Он сказал, что знает дорогу, которая ведет в лагерь мапуче. Следуя за предателем, конкистадоры вышли к лагерю индейцев с той стороны, которую мапуче считали непри­ступной. 29 апреля 1557 года на рассвете испанцы ворвались в спящий форт. Проснувшись, Лаутаро бросился к двери своей хижины. Стрела, пущенная не известно кем, вонзилась ему в сердце.

Водрузив голову Лаутаро на самое длинное копье, армия испанцев вернулась в Сантьяго.

Однако мапуче-арауканы не сдались. «Против насилия, применяемого испанцами, у защитников земли мапуче нет иного оружия, кроме ответного насилия»²⁷⁵.

Уртадо де Мендоса, вице-король Перу, принимая во внимание угрозу вооруженного столкновения между Вильягрой и Агирре, а также то, что количество испанцев в Чили значительно сократилось, решил назначить губернатором этой провинции своего сына Гарсию, двадцати одного года от роду. Вместе с ним прибыл Алонсо де Эрсилья, который в перерывах между сражениями писал «Араукану». Они высадились на острове Кирикина, где провели два месяца, прежде чем отва­жились перебраться на континент. Первым делом новый губернатор стремился убедить арауканов, что он идет к ним с миром и что миссия его заключается только в том, чтобы проповедовать Священное писание и спасти души индейцев. В то же время он восстановил и укрепил форт Консепсьон. Согласно обычаю, индейцы собрались и обсудили заявление губернатора. Они не поверили его словам, которые расходились с делом, однако направили к нему Мильялалко. Уже не раз их пытались склонить к миру, но ответ всегда был один: «Если мир, что несешь ты нам, такой же, какой был до тебя, никому он не нужен, ибо лучше воевать, нежели жить в таком мире. Среди нас нет ни рабов, ни тех, кто стремится стать властелином свободного народа и чу­жих земель...»²⁷⁶

Увидев военные приготовления в Консепсьоне, индейцы расположились в Талькауано и вызвали испан­цев на битву, однако те не приняли вызов. Тогда индей­цы напали на крепость. Отважный Тукапель «взобрался бы и на небо, если была бы туда дорога или лестница», прыгнул через ров, взобрался на стену форта и с неви­данной храбростью сражался в самом городе. Раненому, ему удалось спастись. Испанцы вышли из форта и в открытом поле начали упорное сражение, во время которого конкистадоры взяли в плен Гальбарино, а затем, отрезав ему обе руки, отпустили назад к индей­цам. Превозмогая боль, доблестный вождь собрался с силами и, воздев над головой окровавленные обрубки, призвал своих товарищей драться до победного конца. Битва продолжалась с переменным успехом до тех пор, пока «испанский эскадрон, на который только и оста­валась надежда», не бросился в бой с такой реши­мостью, что ему удалось заставить мапуче отступить. Гальбарино вновь взяли в плен и повесили на дереве.

Губернатор Гарсия Уртадо де Мендоса, «чрезвы­чайно гордый и необыкновенно дерзкий, обладающий утонченными манерами, набожный и щедрый», прези­равший «подчиненных и похвалявшийся своим авто­ритетом», считавший, что «в Чили не найдешь и четырех человек, знающих, кто их отец»²⁷⁷, не производил впе­чатления человека, способного умиротворить этот мно­гострадальный народ бунтарей и внушить уважение своим соотечественникам. Один из испанцев, чье имя неизвестно истории, на Королевском совете по делам Индий высказал свое мнение о Чили следующим обра­зом: «В этой стране не будет прочного мира до тех пор... пока ее населяют индейцы... Несомненно, конкиста была бы завершена, если бы испанцы подожгли горы, а затем, когда они сгорели бы и врагу негде было бы скрываться, перебили всех индейцев, никого не оставив в живых»²⁷⁸.

Народ, обладающий несгибаемой волей, был полон решимости отстоять свою землю от иноземных захват­чиков. «Кауполикан — демон войны, гордость Чили», преследовал конкистадоров повсюду, как раньше их преследовал Лаутаро и многие другие непобедимые вожди. Индейцы досаждали испанцам постоянно: при малейшей неосторожности со стороны конкистадоров тут же появлялись тысячи индейцев, однако, когда ис­панцы намеревались на них напасть, те исчезали словно призраки.

Кауполикан также стал жертвой предательства. Один пленник-индеец купил свою свободу в обмен на жизнь вождя: он показал испанцам дорогу к форту, где расположились главные вожди, неподалеку от Онгольмо. Он повел туда конкистадоров труднопроходимыми дорогами. Нападение совершилось столь стремительно, что индейцы были лишены возможности защищаться. Они пытались спасти Кауполикана, отрицали, что вождь — он, «хотя стройное и сильное тело его свиде­тельствовало о том, что он был выдающейся личнос­тью»²⁷⁹. И только лишь гнев жены выдал его.

Капитан Рейносо приговорил вождя к смерти. Его живым посадили на кол, а затем расстреляли из арба­летов. К тому времени прошел год со дня смерти Ла­утаро.

Мир, который, как ожидалось, будет достигнут после позорной казни, не был установлен. Кауполикан это предвидел:

Не думай, что, когда я умру в твоих руках,

Государство останется без вождя,

Ибо на смену мне придут тысячи Кауполиканов.

Молодой и неспособный губернатор через несколько лет был смещен. Но колония продолжала существовать. В Испании сменялись короли, и мольбы колонистов о помощи оставались без внимания. Те далекие земли не интересовали испанскую корону, хотя именно ради нее туда отправлялись люди.

Болезни и постоянный голод преследовали испанцев. «И так голод вновь терзал их... Из-за него повысились цены на еду, а цены на золото и серебро упали... Одна женщина, родив ребенка, съела его. Многие тогда ели человеческое мясо, а мясо индейцев, которых убивали, солили и коптили. Нужда дошла до того, что люди ре­шили метать жребий, чтобы определить, кому быть съеденным. Однако капитан Бастидас, очень благо­разумный и решительный, отговорил их от этого и убе­дил в том, что лучше есть убитых индейцев...»²⁸⁰

От голода метисы и мулаты, и даже испанцы, пере­ходили в лагерь индейцев. «Нужда и голод заставляли наших солдат продавать свое оружие врагу, а потом и самим переходить к нему и помогать советом и делом в борьбе против испанцев». И далее историк делает сле­дующий вывод: «Все это позволяет ясно видеть, что драгоценное время было потеряно напрасно и что попытка завершить конкисту заранее была обречена на неудачу»²⁸¹.

Строки эти были написаны после крупного вос­стания индейцев в 1598 году, в результате которого все города и форты на юге страны были разрушены. Историк уверен в недопустимости «продолжения бес­конечной войны», ибо, останься в живых из всего населения той земли хотя бы одна-единственная ста­руха, и та будет драться против завоевателей.

Каждый год с приходом весны конкистадоры совер­шали против индейцев рейд, который назывался кампеадой. Туземцы с нетерпением ожидали подобных рейдов, так как в результате неизменно извлекали из них выгоду: захватывали лошадей и оружие, отбивали у противника пленных рабов-соплеменников, да и сами испанские солдаты переходили на их сторону, предпочитая жизнь среди индейцев тому жалкому, полуголод­ному существованию, которое вели они в городах. Для индейцев же знания испанцев оказывались весьма полезными, особенно в том, что касалось обращения с пушками, стрелять из которых сами они не умели. Нередко испанские женщины, пожив некоторое время среди туземцев, отказывались возвращаться когда за них предлагали выкуп. Они, так же как и испанские солдаты, принимали туземные имена и без сожаления меняли образ жизни, к которому привыкли в укреплен­ных городах, на простой и свободный образ жизни туземцев.

Наиболее ценной добычей являлись лошади. Дока­зательством тому, что у индейцев лошадей было гораздо больше, чем у конкистадоров, да и содержались они в лучших условиях, служат постоянные сетования ис­панцев по этому поводу. На что только не шли мапуче, чтобы добыть лошадей. «Дерзость их доходила до того, что, когда мы разбивали лагерь на берегу какой-нибудь полноводной реки, они ночью — нередко весьма холод­ной — вплавь переправлялись на наш берег, ползком, совершенно незаметно пробирались в лагерь и уводили пасущихся лошадей. А когда мы разбивали лагерь в го­рах, они перед рассветом тайком спускались со склонов и, приникая к земле, чтобы наши дозорные и часовые их не увидели, пробирались к выведанному заранее месту, где паслись наши лошади. Когда же наступал день, они ходили по пастбищу не скрываясь, присматривая луч­ших лошадей, прямо на глазах у наших людей, которые принимали их за прислугу, ибо индейцы делали вид, будто косят траву. Так они приближались к тем лошадям, каких считали лучшими, накидывали на них веревки вместо уздечек, подхватывали с травы копья, прыгали на лошадей и скакали так быстро, что, несмот­ря на стрельбу часовых и погоню, им удавалось ускольз­нуть в горы, где наши отряды прекращали их пресле­довать из боязни попасть в засаду»²⁸².

Можно сказать, что конкистадоры и туземцы поме­нялись ролями. «Теперь уже индейцы ведут против нас войну»,— говорится в одном из писем королю. Теперь лишь только жалобы да причитания содержатся в пись­мах его величеству. Весьма показательно одно из пос­ланий, где высказывается наивная мольба о немедлен­ном оказании помощи, «ибо из-за нужды и опасности, коим мы подвергаемся, дело не терпит отлагательств». Складывается впечатление, будто эти люди от ужаса потеряли всякое представление о времени и простран­стве. Жалобы текут бесконечным потоком: «Все ваши вассалы, прибывшие в эти земли Вашего Величества... столь далекие и отрезанные от родины... больше завиду­ют мертвым, павшим в сражениях, нежели тем, кто остался в живых... Мы находимся в таком положении, что владеем лишь той землей, на которую ступаем. Если и можно доставить сюда (в Консепсьон) какие-либо предметы или продовольствие, то только морем, ибо индейцы захватили все дороги, а нас притеснили настолько, что описать невозможно, и нет у нас иного защитника и спасителя, кроме Вашего Величества...»²⁸³ «Я больше боюсь находиться среди испанцев, нежели среди индейцев; я боюсь, что буду вынужден отвер­нуться от своей родины... Нельзя заставлять людей воевать, особенно в такой долгой и трудной войне, как эта, когда они не имеют ни надежды, ни награды, ни обуви, ни одежды, ни даже пищи...»

За этой жалобой следует оправдание поведения индейцев: «Те, кто ведет войну, видя дурное обращение с теми, кто сохраняет мир, стремятся продолжать войну и предпочитают умереть сражаясь, нежели покориться людям, которые несправедливо и без всяких на то оснований причиняют столько горя...»²⁸⁴ «Зверства, которые совершали и продолжают совершать испанцы, атмосфера беззакония и безнаказанности, царящие здесь с попустительства губернаторов, а также злоупотребления королевской казной — я не в силах опи­сать все это в письме»²⁸⁵. «В этих землях Вашего Ве­личества совершено множество преступлений, и они остаются безнаказанными»²⁸⁶.

По поводу некоторых из этих писем-жалоб в архиве сохранились указания: «Оставить без ответа».

Мапуче по-прежнему не хотели покоряться, и колония все больше и больше приходила в упадок.

Со временем политическая структура этой страны изменилась, и прекрасная чилийская земля уже не при­надлежит испанской короне. Однако история борьбы мапуче занимает одну из ярчайших страниц истории человечества.

И сегодня, спустя четыреста с лишним лет, потомки героического и непокоренного народа мапуче по-преж­нему хранят в своем сердце ранящую память о годах жестокого притеснения со стороны иноземных завоева­телей, память, которая и в наши дни пробуждает в душе стремление, побеждающее и время, и страх перед пытками, — стремление к свободе.