На просторах Ла-Платы

Первые конкистадоры, ступившие на покрытую пыш­ной зеленой растительностью землю, которую сегодня мы называем Бразилией, не стали углубляться внутрь материка, ограничившись изучением прибрежной ли­нии. Равным образом и путешествие по реке Амазонке, совершенное Ф. Орельяной почти от истоков ее до са­мого устья, не дало даже и поверхностного представле­ния об этой стране и населяющих ее людях. Прошли многие годы, прежде чем португальцы обосновались в тех глухих краях, принадлежавших, согласно ре­шению папы римского, Португалии, несмотря на то, что Кабеса де Вака, впервые высадившись на бразиль­скую землю южнее устья реки Сан-Франсиску, объявил ее собственностью испанского короля.

В 1534 году Педро де Мендоса отплыл из Испании, направившись к югу Американского континента, чьи географические очертания приобретали все более и бо­лее определенный характер благодаря непрекращаю­щимся экспедициям искателей приключений. На берегу залива Ла-Плата он основал Буэнос-Айрес. Земли эти принадлежали индейцам племени керанди, которые, по словам сопровождавшего Мендосу У. Шмидла, «не имеют постоянного пристанища и бродят по всей стране подобно тому, как в германских странах бродят цыга­не». Несмотря на кочевой образ жизни индейцев, ис­панцам удалось добиться, чтобы они в течение четыр­надцати дней поставляли в город продовольствие. Однако на пятнадцатый день продовольствие не было доставлено, и из города на поиски «мятежников» был отправлен отряд из трехсот хорошо вооруженных воинов с приказом «хватать и брать в плен либо предавать смерти керанди, а также захватывать их земли»²³⁵.

Индейцы не приносили больше пищу, и в городе начался такой голод, что «три испанца украли лошадь и тайком съели ее». Когда это стало известно, их пове­сили в назидание другим. Однако в ту же ночь «один испанец съел своего брата, умершего ранее». Индейцы, прекрасно осведомленные о происходящем, «были нас­только коварны», что сжигали принадлежавшие им пи­щевые запасы, чтобы они не достались захватчикам. Голод свирепствовал в течение трех месяцев, после чего керанди, объединившись с индейцами гуарани, чарруа и чана-тимбу, напали на Буэнос-Айрес, сожгли четыре корабля и учинили пожар в. городе, стреляя в соломенные хижины тростниковыми стрелами с горящими наконечниками. В этот день как раз был праздник святого Хуана, который в Испании отмечается костра­ми.

Когда все было кончено, испанцы подсчитали свои потери: из двух с половиной тысяч человек, прибыв­ших сюда с Мендосой, в живых осталось лишь пятьсот шестьдесят. Больной Педро де Мендоса решил вернуть­ся в Испанию. По дороге он умер.

Любовь к приключениям заставила Альваро Нуньеса Кабесу де Вака пережить все невзгоды, которые судьба насылала на него в течение десяти лет, прове­денных во Флориде. С позволения его величества и «по милости властей и военного губернаторства этой земли и провинции, получив титул губернатора»²³⁶ и обладая личным состоянием, достаточным для того, чтобы купить корабли и нанять команду, Альваро Нуньес в 1540 году направился к берегам Ла-Платы, где в то время находился Хуан де Айолас — гроза покорителей и покоренных, позднее убитый индейцами пайягуа.

Высадившись на бразильском острове Санта-Маргарита, он во главе отряда конкистадоров двинулся по суше к берегам реки Парагвай. Чего только не приш­лось им пережить и увидеть по дороге. Они испытали чувство полного одиночества в лесу, где «из-за зарослей не видно было неба», им приходилось валить деревья, чтобы двести «искусно владеющих оружием» аркебузиров и их лошади могли продвигаться вперед. Затем наступил голод — вечный призрак, преследовавший их среди густых тростниковых зарослей, где водились «белые черви, толстые и длинные, величиной с палец, коих люди жарили и ели»²³⁷. Они вновь вышли к реке Игуасу, которую видели уже в начале пути. Водопады ее, казалось, уводили воды из русла, но затем они вновь возвращались в реку и плавно катились до самой Параны. Ни малейшего сопротивления со сторо­ны индейцев не встретили конкистадоры на своем пути. Это свидетельствовало о том, что местное население впервые вступило в контакт с белыми людьми.

На берегах Параны, по дороге в Ассенсьон, распо­ложенный на реке Парагвай, война уже началась. Там прошло уже несколько отрядов, доказательством чему служили плывшие на плотах вниз по течению раненые, с которыми жестоко обошлись индейцы, пытаясь поме­шать продвижению белых, грозившему лишить их вся­кой надежды покончить с теми, кто был в Ассенсьоне. Среди этих раненых находился Ирала — типичный кон­кистадор, вызвавший страшную неприязнь Альваро Нуньеса. Были среди них и конкистадоры, не желавшие служить под началом нового губернатора, были и свя­щенники-авантюристы, больше озабоченные увеличени­ем собственного состояния, нежели своими обязан­ностями. Весьма показателен приводимый ниже слу­чай, записанный самим Альваро Нуньесом: «Офицеры Его Величества, монахи и священники тайком подго­ворили братьев из ордена Святого Франциска Берналдо де Арменту и Алонсо Леброна, чтобы они... вернулись на побережье и доставили письма для Его Величества, в которых, движимые злобой и враждой к губернатору, они сообщали, будто тот плохо распоряжается властью, высочайшей милостью ему дарованной... У одного из них под сутаной было распятие, и заставили их поло­жить на распятие руку и поклясться, что не выдадут тайны о предстоящем путешествии в Бразилию. Мест­ные индейские вожди, узнавшие об этом, явились к губернатору и просили его вернуть им дочерей, которых Они отдали монахам для обращения в веру христиан­скую. И еще сказали они ему, будто слышали, что мона­хи собрались уходить к берегам Бразилии и силой увести с собой их дочерей... а так как девушки уходить не желали и пытались бежать, то монахи очень дурно с ними обращались и держали их взаперти. Когда губер­натор узнал об этом, монахи уже ушли. Он послал за ними, их догнали на расстоянии двух легуа от города, и заставили вернуться и предстать перед народом. Девушек, которых они увели, оказалось тридцать пять... и это вызвало много шуму и волнений не только среди испанцев, но и среди индейцев по всей стране, и все индейские вожди чинили большие беспорядки из-за того, что увели их дочерей...»²³⁸

Конкистадоры решили восстановить Буэнос-Айрес. Однако, поскольку «до назначения губернатора нахо­дившиеся в тех землях христиане убили более тысячи туземцев (агасе) за зло, которое те постоянно творили по всей округе»²³⁹, было решено послать вперед лазутчи­ков из числа христиан и индейцев, дабы разведать намерения местных жителей. Получив сообщение о том, что враждебно настроенные гуайкуру строят новую де­ревню, отряд, в котором находился губернатор, с заря­женными арбалетами и аркебузами, с зажженными на всякий случай фитилями всю ночь осторожно продви­гался вперед, чтобы «напасть на них с наступлением рассвета».

Для того чтобы отличать в схватке дружественных индейцев от противника, на груди и на спине у них были нарисованы белые кресты. Однако, приблизившись к деревне, конкистадоры обнаружили, что, несмотря на «просьбы и мольбы губернатора»²⁴⁰, им не удалось убе­дить союзников драться против индейцев.

Вскоре послышался барабанный бой гуайкуру, кото­рые «пели и призывали все остальные племена встать на их сторону, так как их было мало, но были они сильнее всех других племен»²⁴¹.

Испанцы слушали пение гуайкуру в полном молча­нии. Чтобы лошади не выдали их своим ржанием, под удила были засунуты пучки травы. Индейцы, увидев горящие фитили взятых наизготовку аркебуз, двинулись на испанцев. Губернатор приказал повесить на шею ло­шадям бубенцы и повел своих людей в атаку. Шум, который производили бубенцы, висевшие на шее этих невиданных доселе животных, привел индейцев в ужас. Гуайкуру подожгли только что построенную ими дерев­ню и в панике устремились в горы. Один из них, побо­ров страх, бросился на лошадь Альваро Нуньеса «и вон­зил три стрелы, которые он держал в руках, в шею ко­былице; и не могли его оторвать от лошади, пока тут же на месте не убили... Люди этого племени очень большие и ловкие, мужественные и сильные; живут они в дикости, у них нет постоянной крыши над головой, промышляют они охотой и рыболовством. Никому еще не удавалось их победить, кроме испанцев. У них есть обычай, по которому они становятся рабами тех, кто их победит. И еще у них есть такой обычай: если мужчины их племени возьмут кого-нибудь в плен и захотят его убить, то первая женщина, увидевшая пленника, имеет право освободить его, и тогда уже нельзя будет ни убить его, ни держать в плену. И если этот пленник пожелает остаться среди них, то с ним обращаются так же, как будто бы он — один из них. Да и вообще женщины этого племени пользуются большими правами и свободой, нежели женщины Испании с позволения госпожи нашей, королевы Изабеллы»²⁴².

Тем временем индейцы агасе, «высокие и статные... лучшие воины из всех живущих по обе стороны реки»²⁴³, напали на испанский лагерь в Ассенсьоне. Вернувшись, Альваро Нуньес, всегда старавшийся соблюдать закон­ность «... приказал, чтобы ему представили доказатель­ства их вины. Это и другие дела, что велись против индейцев агасе, свидетельствовали о виновности индей­цев в грабежах и убийствах, которые они творили по всей округе. Губернатор показал доказательства дела и инструкцию, данную Его Величеством священникам и монахам в присутствии командиров и офицеров Его Величества. Когда они внимательно рассмотрели дело, им всем без исключения показалось, что надобно вести войну не на жизнь, а на смерть, ибо так было угодно господу Богу и Его Величеству. Губернатор, исходя из результатов дела и доказательств вины, согласно закону, приговорил к смерти тринадцать или четырнад­цать индейцев, содержавшихся под стражей. Когда же главный алькальд вошел в тюрьму, чтобы забрать при­говоренных, они нанесли припрятанными ранее ножами несколько ударов людям, сопровождавшим алькальда, и убили бы их, если бы другие, бывшие с ними, не приш­ли на помощь. Защищаясь, испанцы вынуждены были взяться за шпаги, висевшие у них на боку, и убить двоих пленников. Остальных вывели из тюрьмы и пове­сили в исполнение приговора»²⁴⁴. Остается лишь доба­вить, что упомянутый приговор был приведен в испол­нение сразу же после того, как индейцы агасе заклю­чили мир с испанцами, и что пленникам, практически не имевшим на себе никакой одежды, трудно было при­прятать ножи так, чтобы этого никто не заметил.

Испанский губернатор принял решение направить людей для открытия земель, лежащих вверх по тече­нию реки Парагвай. Им были нужны проводники, и, по всей видимости, Аракаре — вождь индейцев, внушаю­щий страх и уважение соплеменникам,— предложил испанцам свои услуги. Погрузившись в лодки, они направились к порту, носящему название Лас-Пьедрас. Оттуда им предстояло продвигаться пешком, завоевы­вая новые земли. Восемьсот индейцев сопровождали завоевателей. Авторитет Аракаре среди соплеменников был весьма высок; он призывал их поджигать траву на своем пути, чтобы предупредить местное население и поднять его на борьбу с теми, кто, «лишь только придя в незнакомую землю, уже считают себя ее хозяе­вами», убеждал индейцев бежать и не показывать испанцам дороги. Проводники следовали его советам, и испанцы вынуждены были вернуться ни с чем, «так как все индейцы и проводники их покинули».

Индейцы вновь предложили свои услуги, и испанцы во второй раз пустились в путь. По дороге они прошли через земли, находящиеся во владении Аракаре. Про­водники вели конкистадоров по безлюдным местам, в течение тридцати дней они страдали от голода и жажды. «Несколько индейцев умерло, и христиане нас­только отчаялись и обезумели от голода и жажды, что уже не понимали, куда они идут»²⁴⁵. Аракаре восполь­зовался случаем и напал на них на обратном пути. Любое противодействие осуществлению их планов, лю­бую попытку отстоять свои земли от завоевателей, предпринятую индейцами, конкистадоры восприниимали как предательство. Очевидно, таким образом они оправдывали свои действия в собственных глазах. И потому Альваро Нуньес, этот «страж законности», вновь прибег к помощи закона, чтобы убрать с дороги мешаю­щего ему борца за свободу. Против Аракаре было воз­буждено судебное дело.

«Принимая во внимание огромный вред, причинен­ный и причиняемый упомянутым индейцом Аракаре, а также то, что он был объявлен главным врагом... губернатор повелел начать против него дело. Когда же оно было начато, приказал губернатор, чтобы были предъявлены Аракаре обвинения, и они были ему предъявлены, несмотря на огромные трудности и опас­ность, которой подверглись при этом отряженные к нему испанцы, потому что Аракаре вышел к ним с оружием в руках, намереваясь убить их и призвав для этого на помощь всех своих родственников и друзей. И когда дело, согласно закону, было рассмотрено и завершено, Аракаре приговорили к смерти, каковой приговор был приведен в исполнение. А остальные ту­земцы были поставлены в известность о деле и спра­ведливом решении, принятом властями»²⁴⁶.

Должно быть, принятое решение не показалось та­ким уж справедливым брату повешенного, Табере, и подвластным ему индейцам карио, ибо за казнью после­довало крупное восстание. Для его подавления Васко Нуньес направил Иралу во главе отряда из «четырехсот конкистадоров и двух тысяч индейцев, который вышел против карио Табере и изгнал его самого и всех его сто­ронников и опустошил всю округу». Табере поджидал испанцев в укрепленном месте, с трех сторон окружен­ном бревенчатой стеной и замаскированным рвом, где были установлены деревянные копья, которые должны были протыкать падающих в ров людей и лошадей. Однако подобные ловушки были уже хорошо известны испанцам. В течение трех дней беспрерывных сраже­ний взять укрепление не удавалось, и лишь на чет­вертый день, «за три часа до рассвета, мы ворвались в селение, убивая всех, кого встречали на своем пути, и взяли в плен много женщин, которые оказались для нас большим подспорьем... Господь всемогущий помог нам, и мы победили врагов, покорили этот народ и многих убили»²⁴⁷. Значение божьей помощи несколько принижается самим участником событий, когда он пи­шет: «Я полагаю, что, если бы в то время у нас не было аркебуз, ни один бы из нас не остался в живых»²⁴⁸.

Табере, так же как и его союзнику Гуасани, удалось спасти свою жизнь: Гуасани дал гарантию сохранения мира в своих владениях, Табере же стал заложником завоевателей во время их следующей захватнической экспедиции.

Индейцы карио пользовались стрелами, наконечни­ки которых смазывались соком ядовитого растения. Одна царапина, нанесенная такой стрелой, оказывалась смертельной, в особенности если «раненые ею допускали излишества в общении с женщинами»²⁴⁹.

Весьма эффективным оказалось и такое оружие, применявшееся индейцами против людей и лошадей, как болеадора²⁵⁰: именно от нее погиб Диего де Мендоса, брат первого губернатора.

В Ла-Плате, так же как в других завоеванных зем­лях, конкистадоры всегда старались извлечь выгоду из вражды между индейскими племенами. Под предлогом оказания помощи в междоусобной войне тому или иному племени они использовали индейцев в качестве пушечного мяса. Тысячи проводников и носильщиков, как правило, шли впереди испанцев во время экспедиций. Именно они первыми погибали в сражениях, уми­рали от голода и жажды, именно на их долю выпадали в пути самые страшные тяготы и невзгоды. Более всего пострадали от этой политики индейцы гуарани, став­шие союзниками испанцев на самых ранних этапах кон­кисты. Обычно они шли впереди основных сил, «укра­шенные множеством перьев, с металлическими пластин­ками на лбу, ярко сверкавшими на солнце; они го­ворили, что носят их, потому что этот блеск позволяет отличать своих от чужих»²⁵¹. Потери индейцев во время сражений всегда исчислялись сотнями погибших.

Умиротворив страну карио, конкистадоры решили разведать земли, лежащие вверх по течению реки, в районе селения Канделария, где парагвайи убили Хуана де Айоласа и уничтожили его отряд, который расправ­лялся с местным населением и «причинял ему большой вред». Несмотря на красочные головные уборы, которые преподнес губернатор вождям, пытаясь их задобрить, несмотря на все обещания, настойчивые уговоры и угрозы, ему не удалось добиться, чтобы индейцы снабжали отряд продовольствием. Испанцы вынуждены были го­лодать, особенно после встречи с индейцами гуахарапо, решившими, что христиане, вопреки молве, не так уж отважны и сильны, перебить их будет совсем нетрудно. Распространение подобных слухов порождало вредные мысли у рыбаков, и они отказывались помогать конкис­тадорам, покидали свои деревни при их появлении. Это вынудило испанцев углубиться в неизведанные земли в поисках столь необходимого провианта. Кабеса де Вака отдал строгий приказ покупать продовольствие, однако при этом сделал оговорку: «если индейцы не пожелают продавать его, забирать силой; а если они будут защищать его, сражаться до тех пор, пока про­виант не будет захвачен»²⁵². Но конкистадорам так и не удалось купить продовольствие, а применить силу они не решились.

Ни единой живой души не встретили испанцы за вре­мя восемнадцатидневного путешествия по реке Параг­вай. Все индейцы при их приближении прятались, и голод до такой степени терзал конкистадоров, что Шмидл пишет: «Нам повезло, что индейцы умирали от голода. Возможно, если бы в тех краях не было так голодно, нам, христианам, не удалось бы уйти оттуда живыми»²⁵³.

Так испанцы добрались до селения Лос-Рейес, обитатели которого, индейцы шараи, занимались земле­делием и разведением уток и кур, «таких же, как в Испании». Местный касик Камире хорошо принял испанцев. Те предложили было ему двинуться в земли враждебных племен, взяв с собой проводников из его племени. Однако, когда он показал им своих воинов в полном вооружении, готовых сопровождать испанцев, они отказались от своего намерения и решили вернуться назад.

Конкистадоры провели в Лос-Рейесе три месяца. Во время наводнения селение и близлежащие земли были затоплены. Затем появились тучи москитов, и все заболели лихорадкой. «Тогда у губернатора на­чалась горячка, и он тоже очень сильно заболел. Если бы он умер там же, для нас это не было бы большой потерей, ибо он так обращался с воинами, что среди нас о нем говорилось мало хорошего»²⁵⁴. Недо­вольство губернатором, которое сквозит в словах Шмидла, разделяли и другие солдаты, что особенно ярко проявилось после возвращения конкистадоров в Ассенсьон. Сразу по прибытии взбунтовавшиеся солдаты, подстрекаемые Доминго де Иралой, схватили больного Васко Нуньеса, заковали его в кандалы и, угрожая арбалетом, заряженным отравленной стрелой, заперли в темной каморке, куда не допускались никакие по­сетители, кроме женщины-индианки, каждый третий день приносившей еду и — невзирая на унизительные досмотры, которым подвергали ее стражники, — пере­дававшей письма от тех, кто оставался ему верен. Благодаря тому, что между конкистадорами существовала вражда, мы имеем сегодня неопровержи­мые документальные свидетельства о зверствах и на­силии, допускавшихся испанцами в отношении местно­го населения, которые в официальных документах оправдываются рассуждениями о необходимости их со­вершения для «вящей славы Его Величества» и на благо завоеванных народов. Иногда те же самые деяния предстают перед нами во всей своей жестокости, не завуалированной никакими оправданиями: «Офицеры и Доминго де Ирала, как только схватили гу­бернатора, позволили всем своим людям, друзьям и слугам идти в селения индейцев и силой забирать у них, ничего не платя при этом, жен и дочерей, одеяла и любые другие вещи, что не служило интересам Его Величества и установлению мира в тех краях. И так шли они по всей стране, избивая местное население, силой уводя его с собой, заставляя работать на своих землях, ничего за это не платя... И от такого плохого обращения местное население начало покидать те края, туземцы уходили жить в горы и прятались там, где христиане не могли их найти»²⁵⁵.

Многие испанцы, которым удалось ускользнуть от людей Иралы, также бежали к берегам Бразилии в надежде добраться до Испании и рассказать о том, что происходило в Ла-Плате, ибо немало приверженцев плененного губернатора подверглись «весьма жестоким пыткам... и у многих из них после пыток были искалече­ны ноги и руки»²⁵⁶.

Проведя почти год под арестом, губернатор в канда­лах был отправлен в Испанию. По дороге ужасный шторм, продолжавшийся четыре дня, настолько напугал его суеверных тюремщиков, что они подумали, будто господь бог наслал на них непогоду в наказание за плохое обращение с губернатором и за попытки отра­вить его мышьяком. Они сняли с Альваро Нуньеса кандалы и просили у него прощения. Однако никто из них не избежал кары господней. Один из тюремщиков «умер ужасной и внезапной смертью: глаза у него вылезли из орбит, и он даже не сумел объяснить, что с ним происходит». Другой «лишился рассудка и в при­падке безумия убил в Лоре свою жену. Внезапной и ужасной смертью умерли монахи, участвовавшие в волнениях и мятеже против губернатора»²⁵⁷. Одним словом, никто не ушел от наказания. Королевские власти в течение восьми лет держали Альваро Нуньеса в заключении. Его лишили титула губернатора и «всего остального, без компенсации огромных средств, потраченных на службе, чтобы помочь открыть» земли Ла-Платы, Южный Конус нашего материка — Ла­тинской Америки, куда ему запрещено было возвра­щаться.