Этническая экология коренного населения Америки: эволюция предмета и научных подходов

Предлагаемый читателю сборник статей подготовлен на основе материалов второго симпозиума по проблемам индеанистики, ко­торый был проведен Институтом этнографии АН СССР в ноябре 1985 г. в г. Звенигороде. Определив тему симпозиума как «Эколо­гия американских индейцев» и формулируя задачи данного на­учного собрания, мы исходили прежде всего из того общего по­нимания этнической экологии как научного направления в обла­сти этнографии и экологии человека, которое в настоящий момент уже оформилось в советском обществознании.

Опираясь на принципиальные высказывания основоположни­ков марксизма-ленинизма по вопросам взаимодействия общества и природы, роли естественной среды в историческом развитии че­ловечества¹, а также на огромный фактический материал, накоп­ленный при изучении различных народов, советские специалисты в последние годы вполне определенно высказались в пользу бо­лее углубленного рассмотрения проблем взаимосвязи этноса и конкретной естественно-географической среды, изменений эколо­гических функций этнических культур с древности до современ­ности, анализа этнокультурных традиций прошлых историче­ских эпох как способа сохранения экологически значимого опы­та ². Ю. В. Бромлей в специальном очерке отмечал, что «взаимо­действие человека с природой у каждого народа имеет свои особенности, дающие о себе знать в самых различных сферах», и что специфика использования различными этносами природной среды и специфика их влияния на эту среду относятся к числу важнейших аспектов общей экологии человечества ³.

В советской этнографической литературе были сделаны попыт­ки сформулировать задачи этнической экологии как науки, из­учающей особенности традиционных систем жизнеобеспечения этнических групп в природных и социально-культурных услови­ях их обитания, а также специфику использования этносами при­родной среды и их воздейс.твия на эту среду, закономерности формирования и функционирования этноэкосистем⁴.

Необходимо отметить, что в зарубежной этнографической ли­тературе существует давняя и богатая традиция изучения взаимо­связей общества и окружающей среды. Если говорить о первой половине XX в., то еще в работах французских этнографов и социологов Э. Дюркгейма и М. Мосса — основоположников «со­циальной морфологии» — рассматривались демографические и экологические условия социальной жизни архаических обществ и было введено в научный оборот понятие «экологическое время», определяемое циклическими изменениями погодных условий и само определяющее всю хозяйственную деятельность людей. Плодотворными оказались сформулированные положения о цик­лическом характере социальной жизни обществ, связанной на стадии родо-племенного строя и ранних государств со слабой вычлененностью человека из природы, подчинением его сознания чередованию времен года и антропоморфизацией окружающего мира. Близкий к той же французской социологической школе Э. Дюркгейма философ-позитивист JI. Леви-Брюль в своей тео­рии первобытного, «дологического мышления» также высказал ряд ценных положений о связи духовного мира первобытного человека с окружающей средой.

Основатель функциональной школы английский этнограф и социолог Б. Малиновский рассматривал общество как аналогию живым организмам, имеющим определенные жизненные потреб­ности, а соответственно, и органы, функции которых заключают­ся в удовлетворении этих потребностей. Понятия функции, по­требности и социального института, выполняющего ту или иную функцию, были центральными в теории функционалистов, и, хотя все их описания строились исключительно на синхронном уровне и носили неизбежно статичный характер, они явились одними из наиболее последовательных экологов в этнографии.

Английский структурализм в лице Эванса-Причарда и его сторонников при описании способов жизнеобеспечения этносов — общественного производства и связанных с ним знаний, пред­ставлений и навыков — разработал понятия «социальная среда» и «экологическая среда». Ими были высказаны положения, что такие факторы, как климат, осадки, поверхностные воды, ланд­шафт, фауна, флора, почвы, взаимодействуя друг с другом, со­здают окружающую среду, которая непосредственно определяет жизненные условия этноса, структуру его расселения, сложным и разнообразным путем накладывает отпечаток на его матери­альную и духовную культуру. .

Зачинателем этноэкологии в американской научной традиции был выдающийся американский ученый и известный государст­венный деятель Джордж Марш (1801—1882), опубликовавший в 1864 г. труд о характере расселения и трудовой деятельности людей в конкретных природных условиях⁵. В конце XIX — первой половине XX в. в американской этнографии работали та­кие выдающиеся исследователи аборигенных обществ Америки, как Ф. Боас, К. Уисслер, А. Кребер, которые всесторонним об­разом изучали и учитывали природно-географические условия функционирования культур.

В теоретико-методологическом плане, видимо, можно говорить о двух основных подходах, господствовавших тогда в американ­ской социально-культурной антропологии. Один из них — это так называемый географический детерминизм, сторонники которого считали, что в комплексе причинно-следственных связей «приро­да-общество» именно среда определяет характер культуры. Вто­рой подход — это направление поссибилизма, зачинателем кото­рого был Ф. Боас. Его сторонники признавали за культурой определенную самостоятельность. Однако, когда-мы говорим о конкретных исследованиях, не всегда возможно проводить столь строгие рамки между двумя подходами. Например, известная концепция «культурных ареалов» фактически построена на учете географических факторов, но направлена все же на выявление пределов влияния природных условий на складывание культур­ных обликов аборигенного населения в Америке.

В 50-х годах в американской антропологии возникло направ­ление культурной экологии, фундамент которого составили рабо­ты Джулиана Стюарда ⁶. Основным в этом направлении явилось изучение проблемы адаптации общества к окружающей среде как важнейшему «экстракультурному» фактору, влияющему на со­циокультурное поведение. Дж. Стюард видел главную задачу в раскрытии тех качественных трансформаций в материальных ас­пектах культуры, которые прежде всего связаны с производст­вом и распределением средств существования и составляют свое­го рода «технологический базис», своеобразное «ядро культуры», в определении которого Стюард безоговорочно выделяет домини­рующее значение материальных культурных характеристик, свя­занных с добыванием средств существования.

Необходимо отметить, что культурно-экологическая адаптация понимается Дж. Стюардом и его многочисленными последовате­лями как динамический процесс, подверженный влиянию тех­нологических изменений и общественных потребностей в ходе исторического развития. Такой подход вполне учитывает те из­менения в материальной культуре и социальной организации, ко­торые произошли, например, под влиянием контактов индейских народов с европейцами. Для этого достаточно привести пример с изменением природопользовательных комплексов и характера об­щественного устройства у охотничьих групп лесных и субаркти­ческих зон Северной Америки под влиянием торговли мехом.

По мере накопления информации и совершенствования мето­дологии культурная экология расширила свое понимание окру­жающей среды, включив в него социокультурные параметры в виде окружающего населения, накопленных внутри общества знаний и навыков и др. Под влиянием работ известного этноло­га М. Салинса исследователи более энергично обратились к из­учению проблемы воздействия общества на окружающую среду, которая также подвергается определенным трансформациям в хо­де адаптации. Наконец, в самые последние годы среди культур­ных экологов сложилось мнение, что нематериальные аспекты культуры несут важную культурно-адаптативную функцию и что невозможно объяснить явления человеческой адаптации исклю­чительно на основе триады «среда—технология—жизнеобеспече­ние», которая составляла основу системы Стюарда.

Так родилось понятие «экосистема», под которой понимается гибкое взаимодействие трех основных частей — окружающей среды, технологического базиса и нематериальных регуляторов (система родства, знание и навыки и т. д.). И все же культурно-экологический подход продолжает включать изначально детер­министское толкование фактора окружающей среды и как ре­зультат — неполное выявление желаемой корреляции между внешней средой, типом жизнеобеспечения и социокультурным обликом той или иной аборигенной группы. В этой ситуации в середине 70-х годов в американской антропологии появилось по­вое направление — так называемая поведенческая экология, или социоэкология, представляющая собой развитие и распростране­ние идей и методов социобиологии в область социальной антро­пологии ⁷. Американский ученый Э. О. Уилсон предложил ис­пользовать принципы этологии и дарвиновской теории эволюции для объяснения социального поведения человека, определив суть социобиологии как распространение принципов популяционной биологии и теории эволюции на социальную организацию. Ис­ходя из постулата, что биологическая эволюция является основой процесса социальной и культурной эволюции, Э. О. Уилсон вы­двинул тезис: у человека, как вида живого организма, включая его мораль, культуру и социальные институты, есть биологиче­ские механизмы, не допускающие целей и социальных действий, противных его биологической природе. А это означает, что пове­дение человека—индивида, а также более сложные формы со­циального поведения и организации целых сообществ можно объяснить через призму биологических взаимосвязей сообществ живых организмов на основе таких принятых в этологии и по­пуляционной генетике понятий, как «максимальный репродук­тивный успех» индивида и «совокупная приспособляемость», или так называемый родственный альтруизм ⁸.

Упрощенный биологический детерминизм первых работ в этой области вызвал справедливую и суровую критику научной обще­ственности и в принципе был отвергнут антропологами. Однако дальнейшее развитие поведенческой экологии в сторону призна­ния более высоких уровней сложности социальной организации живых организмов, в том числе коллективно-общественного, т. е. человеческих сообществ, открыло новые перспективы использо­вания социоэкологии в антропологических исследованиях. Вме­сто не очень убедительных попыток выявлять групповое норма­тивное поведение, коррелировать на биолого-генетической основе целые социальные системы и сообщества с окружающей средой более внимательные исследователи обратились к отправной точке дарвиновского анализа эволюции — к индивиду и индивидуальной вариабельности поведения внутри популяций. По их мнению, ос­новой поведенческой экологии являются не системные структуры, а «индивидуальные поведенческие стратегии». Именно в этом постулате многие ученые видят основу современной социобиоло­гии ⁹.

Таким образом, перенеся внимание с общества и культуры на отдельную личность как главный объект анализа, современная поведенческая экология сделала многое, чтобы избавиться от из­лишней упрощенности уилсоновской содиобиологии. Подобные коррективы произошли и в понимании окружающей среды, и в моделировании ее влияния на людей. Практически перестало употребляться довольно расплывчатое понятие «доминирующий тип среды обитания» (basic habitat type) и вместо него исполь­зуются понятия «структура среды» (environment grain), «ресурсовая предсказуемость» (resource predictability) и т. д. Этот путь включения переменных факторов окружающей среды в социоэкологический анализ показал себя более плодотворным в не­которых аспектах, чем жесткие экосистемные подходы. Здесь в центре внимания оказываются факторы, связанные с ключевой проблемой человеческого выживания в тех или иных условиях. Более того, было признано, что для человека особую важность составляет доступ к ресурсам, а не просто их непосредственное наличие (crude availability). Таким образом, признавался тот факт, что даже в строго биологическом смысле окружающая сре­да ограничивается или очерчивается факторами социального характера.

Поведенческая экология ныне не пытается жестко соотносить социальное поведение с общими биотическими факторами, но признает, что среда может состоять из множества значимых эле­ментов — от климатических и ресурсно-пищевых до окружающе­го населения и характера родственных отношений. По мнению социоэкологов, не столь важно установить иерархию значимости этих факторов или компонентов среды,— важнее то, насколько эти факторы влияют на выживание и репродуктивный успех. Четкого выделения социальных факторов в поведенческой эколо­гии, как и в целом в социобиологии, даже в ее самых совре­менных вариантах, однако, нет.

Ключевым в социоэкологическом подходе сохраняется тезис, что, несмотря на пластичность и предрасположенность к куль­турным изменениям, поведение человека все же в своей основе адаптивно в дарвиновском понятии эволюции, т. е. направлено на повышение репродуктивного успеха индивида. Отсюда и наиболее оптимальными формами социальной организации оказываются, как правило, те, которые наиболее адаптивны, а они в свою оче­редь складываются как итог прямого генетического контроля и обусловленных им культурных изменений. Сохраняется и стрем­ление строить широкие социобиологические объяснения социаль­ных феноменов на основе биологических аналогов¹⁰. Под­тверждением такого подхода явилась конференция на тему «Сравнительная социоэкология млекопитающих и человека», ор­ганизованная в апреле 1987 г. в Дарэмском университете (Англия) совместно Королевским антропологическим институтом, Британским экологическим обществом и Обществом по изучению млекопитающих.

Однако не будем спешить с вынесением окончательных суж­дений в адрес социоэкологии. Для советских этнологов, только разворачивающих экологические исследования, поднимаемые проблемы в рамках темы «природа — общество» чрезвычайно цен­ны, и, как отмечает И. Т. Фролов, «необходимы позитивные ис­следования взаимосвязи социальных и эволюционно-генетических факторов в процессе становления, индивидуального и историче­ского развития человека»¹¹.

В качестве примера возможного плодотворного использования социобиологии при изучении процессов взаимодействия природы и общества назовем выдвинутую недавно американскими учены­ми Ч. Ламзденом и Э. Уилсоном модель коэволюции или «со-развития», «со-эволюции» ¹². Будучи по сути биологизаторской, мо­дель коэволюции все же дает возможность проследить взаимо­связь человека и среды на индивидуальном уровне, когда имеет место становление биосоциальных задатков способностей и' по­требностей человека, и на общественном уровне, когда в развитие общества опосредованно включаются географический фактор и популяционно-генетические процессы.

В настоящий момент, видимо, важно — исходя из признания диалектики взаимодействия биологических и социальных факто­ров при определяющем воздействии последних — определить гра­ницы взаимовлияния и пределы биологической детерминации поведения человека. Необходимо еще раз подчеркнуть то прин­ципиальное отличие, которое характеризует теоретико-методоло­гические подходы советских исследователей этнической экологии коренного населения Америки. Отправным здесь является поло­жение марксизма-ленинизма о человеке как существе обществен­ном. К. Маркс, отмечая, что человек выступает как субъект, а природа как объект, писал не о приспособлении человека к среде, а об активном производительном ее использовании чело­веком: «...В процессе производства члены общества приспособля­ют (создают, преобразуют) продукты природы к человеческим потребностям» ¹³. Таким образом, на первое место Маркс ставит производительную деятельность самого человека, характеризуя ее прежде всего как «процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятель­ностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой»¹⁴. Именно характером производства, состоянием производительных сил и производственных отноше­ний определяется и характер использования человеком окружаю­щей среды.

Признавая всю значимость воздействия окружающей среды на социальную и духовную жизнь людей, невозможно отрицать тот важнейший эволюционный факт, что Homo sapiens является един­ственным видом, который сам производит средства своего суще­ствования, непосредственно воздействуя и преобразуя физиче­скую среду путем организованной социальной деятельности. Ины­ми словами, производительные силы и отношения производства специфичны для человеческой адаптации и делают ее процессом, существенно отличающимся от адаптации всех других видов в природе. Только Homo sapiens из всего живого на земле достиг такой адаптации, путем которой его популяция превращает ма­териал природы в продукты, необходимые для существования, и социальные отношения которой не запрограммированы генети­чески, передаются из поколения в поколение и отражают отно­шение к участию в процессе производства.

Выдающийся советский генетик академик Д. К. Беляев спра­ведливо отмечал, что движущей силой человечества с тех пор, как возникло общество,, служит уже не биологическая эволюция, а процессы исторического развития общества. «Социальная диф­ференциация человеческого общества и его социальная структу­ра определяются местом человека в общественном производстве, отношением людей к средствам производства и характером про­изводственных отношений в целом. Бессмысленно искать какие-либо аналогии социальных отношений людей в поведенческих ха­рактеристиках и структуре животных сообществ... Если все живое развивается в системе двух составляющих — наследствен­ности и среды — в их взаимодействии, то для человека как лич­ности надо добавить третий элемент, а именно самого себя, свое собственное «эго» с индивидуальным миром духа, чувств, мыслей, страстей, поведения и собственных решений» ¹⁵.

Вышеизложенные методологические позиции дают достаточ­но широкий простор для самого разнообразного научного поиска в области изучения конкретно-исторических ситуаций. Как пока­зывают материалы настоящего сборника, особо ощутимое воздей­ствие экологические факторы оказывали на наиболее ранних ста­диях формирования аборигенных народов в Америке. Реконструк­ция древних биоценозов и климатов Нового Света с привлечением данных палеозоологии, палеоботаники, геологии и климатологии дает новые возможности для интерпретации процессов расообразования и истории заселения континента, для более углубленной трактовки древних культур.

Хотя возникновение производящего хозяйства в Америке не только было обусловлено природными изменениями на рубеже плейстоцена и голоцена, а явилось закономерным итогом разви­тия общества, тем не менее зависимость «неолитической револю­ции» от экологических причин выступает здесь с большей на­глядностью и вероятностью, чем в Старом Свете. Экологические изменения происходили по всему континенту и отчасти способ­ствовали возникновению очагов производящего хозяйства, точ­нее — комплексного хозяйства, сочетавшего производящие и при­сваивающие отрасли. Первые следы культивации растений и до­местикации животных в Мезоамерике и в Андах (VII—VI ты­сячелетия до н. э.) следуют за вымиранием многих крупных плейстоценовых млекопитающих, на которых охотились палеоин­дейцы.

Понимая всю первостепенную значимость социальной дея­тельности людей в определении основных тенденций и этапов всемирно-исторического процесса, необходимо также признать, что сами по себе социологические законы общественных взаимо­действий недостаточны для объяснения всего многообразия куль­турного облика аборигенных народов Америки. Различные типы среды обитания (арктическая тундра, тайга, прерии, тропиче­ские леса и т. д.) определили разнообразие материального про­изводства в разных экологических средах, возникновение и границы распространения культурно-хозяйственных типов. Ог­ромные в пространственном отношении древние культурно-хозяй­ственные общности уже по мере развития производительных сил в конкретных природных условиях распались на более мелкие, обусловив у одних народов распространение земледелия и ското­водства, у других — присваивающих форм экономики.

Изучение конкретных условий обитания индейских этносов позволяет выявить их влияние не только на весь комплекс мате­риальной культуры, но и через него — на формирование некото­рых бытовых явлений, привычек, норм, системы ценностных ори­ентаций. Последняя лежит в основе духовной культуры амери­канских индейцев, т. е. в основе моральных и этических представлений, выраженных очень часто в специфических фор­мах религиозных идеологий. Народное искусство, особенно песня и танец, прикладное искусство, традиционная архитектура ин­дейцев практически всегда тем или иным образом связаны с при­родой, которая либо служит источником вдохновения, либо сама определяет какие-то элементы духовного творчества.

Традиционная культура индейцев неизменно вызывает восхи­щение исследователей совершенством механизмов адаптации к среде обитания, умением сохранять длительный баланс во взаи­моотношениях со средой путем главным образом осуществления природоохранных мер. Хорошо известны системы строгого ограни­чения времени, места и масштабов охоты на животных, сбора растений. Индейцы считали недопустимым необоснованное унич­тожение зверя или причинение ему вреда. Особо жесткие огра­ничения и запреты касались крупных промысловых животных. При охоте, рыбной ловле, сборе диких плодов, уходе за растения­ми (дикими и культурными) и домашними животными индейцы руководствовались правилами, которые по существу основаны на знании биологических циклов животных популяций, повадок жи­вотных, вегетационных циклов растений и тех пределов, в кото­рых уничтожение особей того или иного вида не препятствует его воспроизводству.

Проблема воспроизводства жизнедеятельности людей и их ис­торических сообществ как процесса, находящегося в прямой за­висимости от воспроизводства главных компонентов живой при­роды, нашла отчетливое отражение в общественном сознании первобытных и раннеклассовых коллективов. Это отражение при­чинно-следственных связей между характером, уровнем, спосо­бом включения ресурсов живой природы в цикл воспроизводства хозяйственной деятельности человеческих коллективов и происте­кающими отсюда изменениями в циклах воспроизводства расте­ний и животных по существу было отражением адекватным, но иллюзорным и мистифицированным по форме. Однако обществен­ное сознание индейцев являлось не пассивным и созерцательным: оно эффективно регулировало отношения людей с миром приро­ды; действуя посредством устойчивых норм морали и религиоз­ных форм регламентаций, жестко закрепленных традицией.

Можно было бы привести много примеров проявления слож­ного этического, ритуального и мифологического комплекса, оп­ределяющего поведение коренных жителей Америки по отноше­нию к природной среде. В доклассовых и раннеклассовых ин­дейских обществах любые табу и предписания в связях с природой были обоснованы исключительно мифологией. В созна­нии индейцев и эскимосов эти правила диктовались необходимо­стью сохранения жизни и здоровья общества и индивида перед лицом населяющих окружающий мир сверхъестественных сил. Таким образом, для аборигенов Америки ритуально-мифологиче­ский и хозяйственный аспекты взаимоотношений с окружающим миром были нерасчленимы, т. е. взаимоотношения человека со средой отразились в мифологии и обрядности, а религиозные и мифологические представления в свою очередь стали мощными и эффективными регуляторами норм хозяйственной деятельности.

Отмечая высокую степень развития адаптационно-адаптирующего комплекса в культуре индейских этносов, нельзя в то же время идеализировать культурную адаптацию аборигенных об­ществ. Специалисты справедливо отмечают, что на начальных этапах развития производительных сил и человеческих знаний культурная адаптация редко оказывалась совершенной. Это про­являлось как в неполном или нерациональном использовании всех возможностей жизнеобеспечения, предоставляемых природной средой, так и в неполной защите от неблагоприятных воздейст­вий этой среды ¹⁶. Неполнота адаптации, проявления негативных, разрушительных сторон экологических связей объяснялись не только такими фундаментальными факторами, как уровень раз­вития производительных сил или необходимость освоения огром­ных территорий континента с самыми разными природными усло­виями. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что рациональ­ность и совершенство в человеческом опыте — чаще всего результат проб, ошибок и отбора, предполагающие диалектиче­ское наличие элементов и проявлений иррациональности в сфере культуры. Эта иррациональность вполне естественно находила свое проявление и в отношениях индейцев с окружающей средой. Поэтому попытки некоторых американских историков и этногра­фов представить индейцев исключительно как «подлинных защит­ников природы» или как «первых экологов Америки» ¹⁷ нужда­ются в серьезных коррективах.

Но что бесспорно, так это уникальная значимость экологиче­ского опыта, накопленного аборигенами Америки в процессе длительной эволюции, не только для современного существования индейских народов, но и в целом для человечества, столкнув­шегося во второй половине XX столетия с целым комплексом гло­бальных экологических проблем. Этот опыт был в свое время же­стоко деформирован и во многом разрушен европейской колони­зацией, а затем утвердившейся на значительной части континента технократической цивилизацией современного капи­тализма, в которой аборигенному населению не нашлось достой­ного места. В результате колониальной экспансии и угнетения в прошлом, осуществления современных программ хозяйственного освоения исконных индейских территорий в странах Америки оказались нарушенными многие из традиционных методов;' веде­ния хозяйства, уничтожена сама среда, обеспечивавшая жизнен­ные условия индейских этносов. Вот почему проблемы окружаю­щей среды, понятие «жизнеобеспечение» сегодня оказались в центре экономических, политических и духовных устремлений ко­ренных народов Америки, получили особое ценностно-идеологи­ческое звучание в борьбе индейцев и эскимосов за свои права.

В. А. Тишков

1. Об этом см.: Дудина Н. Е. К. Маркс и Ф. Энгельс о взаимодействии об­щества и природы // Общество и природа: Исторические этапы и формы взаимодействия/Отв. ред. М. П. Ким. М., 1981.
2. Анализ более общих методологических подходов см.: Горизонты экологи­ческого знания: Социально-философские проблемы/Отв. ред. И. Т. Фро­лов. М., 1986.
3. Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981. С. 245.
4. Козлов В. И. Основные проблемы этнической экологии // Сов. этнография. 1983. № 1. С. 8.
5. Marsh G. P. Man and nature: Or physical geography as modified by human actions. N. Y., 1864 Через два года книга вышла в русском переводе. Марш Г. Человек и природа, или о влиянии человека на изменение физи­ко-географических условий природы. СПб., 1866.
6. О нем см.: Аверкиева Ю. П. История теоретической мысли в американской этнографии. М., 1979. С. 219—242, а также: Енгибарян С. Е. Экологическое направление в американской культурной антропологии // Философские проблемы культуры. Тбилиси, 1980.
7. Критический анализ социобиологии см.: Керимский А. М. Социальный биологизм: природа и идеологическая направленность. М., 1984. Николь­ский С. А. Социобиология — биология человека? // Буржуазная философ­ская антропология XX века/Отв. ред. Б. Т. Григорьян. М., 1986.
8. Wilson Е. О. Sociobiology: The new synthesis. Cambridge (Mass.), 1975. P. 3.
9. Foley R. Anthropology and behavioural ecology//Anthropol. Today. 1986. V. 2, N 6. P. 14.
10. Barash D. P. Human reproductive strategies: A sociobiological overview // The evolution of human social behavior. N. Y., 1980.
11. Фролов И. Т. Социология и этика познания жизни человека//Природа. 1982. № 9. С. 37.
12. Оценку теории коэволюции см.: Никольский С. А. Указ. соч. С. 184—186.
13. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 12. С. 714
14. Там же. Т. 23. С. 188.
15. Беляев Д. Генетика, общество, личность // Коммунист. 1987. № 7. С. 90—93.
16. Козлов В. И. Указ. соч. С. 10.
17. Jacobs W. R. The great despoliation: Environmental themes in American frontier history//Pacif. Hist. Rev. 1978. V. XLVII, N 1. P. 5; см. также: Hughes J. D. American indian ecology. El Paso, 1983.