Этногенез и социальная эволюция

Одно из самых приятных мест в долине Оахака в наши дни – бар на балконе отеля «Виктория». Оттуда, с высоты холма над городом Оахакой, открывается вид на слияние регионов Валье-Гранде, Этлы и Тлаколулы.

Сидящий здесь посетитель может, попивая охлажденную «маргариту», смотреть вдаль на раскинувшийся за городской застройкой далекий ковер из маиса и люцерны, который тянется до отрогов гор. Далеко к востоку виднеется хребет из вулканического туфа позади знаменитых руин Митлы. Рядом с запада вдоль вершины 400-метровой горы тянутся руины доиспанского города Монте-Альбана. К югу случайный самолет с главного аэропорта Оахаки в Валье-Гранде пролетает над массивным археологическим маундом Саачилы.

Для туристов Оахака – это древние руины и климат вечной весны. Но вряд ли туристы осознают, что эта долина также является лабораторией по исследованию социальной эволюции. Палеонтологи возвращаются снова и снова в Пермианский бассейн в Техасе за скрывающимися под его почвой окаменелыми останками бесчисленных вымерших животных. Археологи возвращаются снова и снова в долину Оахака за скрывающимися под ее почвой окаменелыми останками бесчисленных вымерших сообществ.

10 000 лет назад долина Оахака совсем не была открытым пространством, занятым кукурузными полями, как сегодня. Ее покрывали леса от вершин гор до речных пойм. Эти леса были вырублены, но сохранилась окаменевшая пыльца. Маленькие группки охотников и собирателей, которые перемещались по этим лесам, тоже исчезли, но следы их стоянок и инструменты все еще лежат там, в земле. В горных пещерах сохранились кости диких животных, на которых они охотились, и высохшие остатки растений, которые они собирали.

Эти ранние индейцы жили группами по 25 человек или меньше. В их обществе не было наследственного неравенства по рангу, а власть вождей была эфемерной, основанной на личной харизме и мастерстве. Сейчас, в конце двадцатого столетия, в нашем мире живет еще много людей такого рода. Антропологи обычно называют их «отряды охотников и собирателей».

5 000 лет назад в оахакских лесах появились небольшие просеки, где индейцы начали выращивать тыквы, бобы и маис. 3300 лет назад просеки выросли в размерах и теперь могли прокормить целые деревни земледельцев. Полы крестьянских домов, ямы от балок, кучи мусора, оставшегося от работы мужчин и женщин, ритуальные структуры сохранились в земле, а иногда сохранились и захоронения самих людей возле их домов.

Таблица 3

Археологические периоды долины Оахака

Период	дата
Испанцы прибывают в Оахаку	1521 г. н. э.
Поздний Монте-Альбан V	1300 – 1521 гг. н. э.
Ранний Монте-Альбан V	примерно 1000 – 1300 гг. н. э.
Монте-Альбан IV	700/750 – 950/1000 гг. н. э.
Монте-Альбан IIIb	примерно 500 – 700/750 гг. н. э.
Монте-Альбан IIIa	примерно 200 – 500 гг. н. э.
Монте-Альбан II	с 150/100 г. до н. э. до 200 г. н. э.
Монте-Альбан Ic	300 г. до н. э. – 150/100 г. до н. э.
Монте-Альбан Ia	500 – 300 гг. до н. э.
Фаза Росарио	700 – 500 гг. до н. э.
Фаза Гвадалупе	850 – 700 гг. до н. э. (в субдолине Этла)
Фаза Сан-Хосе	1150 – 850 гг. до н. э.
Фаза Тьеррас-Ларгас	1400 – 1150 гг. до н. э.
Комплекс Эспиридьон	где-то между 1900 и 1400 гг. до н. э.
Архаический период	примерно с 8000 до 2000 г. до н. э.
Поздний ледниковый период	с 15000 (или раньше) до примерно 8000 г. до н. э.

14. Доиспанский город Монте-Альбан, как он выглядел во время раскопок Альфонсо Касо. Монте-Альбан занимает вершину 400-метровой горы. На заднем плане лежит город Оахака.

15. Над городом Саачила возвышается огромный археологический маунд, поднимающийся над поймой более чем на 20 м и скрывающий в себе 2500 лет истории.

 

У индейцев в этих ранних деревнях по-прежнему не просматривается наследственных ранговых различий. Объединяющую функцию в обществе, основу которого теперь составляли поселения по 50 - 150 человек, выполняли в основном два механизма. Первым механизмом была вера в происхождение от общего предка. Вторым было членство в мужских союзах (также называемых тайными обществами или тайными братствами), куда попадали после инициации. Лидерами по собственной инициативе становились амбициозные личности, которые умели собрать ресурсы и организовать общественно значимые проекты. Антрополог Роберт Карнейро назвал такие группы «автономные деревенские сообщества» [1, 2].

2700 лет назад расчистка лесов каменными топорами еще больше ускорилась под руководством вождеской элиты. Дома из адобов, в которых жили лидеры сообществ, все еще можно обнаружить в земле. Можно обнаружить даже самих лидеров – их черепа искусственно деформированы, обозначая знатное происхождение, их хоронят с украшениями из жадеита. Выбеленные храмы, строительство которых они организовали, обрушились, но сохранились храмовые полы и большие платформы под ними, а также скелеты принесенных в жертву врагов внутри платформ.

В антропологии есть несколько терминов для групп такого типа. Самый всеобъемлющий - «ранговое общество», отражающий факт наследственной дифференциации. В начале нашего века в мире было много таких сообществ, но Карнейро указывает, что их можно разделить на две категории [3]. Одни ранговые общества, такие, как у индейцев Северо-Западного побережья Канады и США, имели наследственные ранговые различия, но их деревни не теряли автономии. В других ранговых обществах, таких, как на тихоокеанских островах Тонга, Таити и Гавайи, мелкие деревни потеряли автономию и перешли под начало высокоранговых лидеров больших деревень. Ранговые сообщества второго типа обычно называются «вождества».

2000 лет назад наследники ранних оахакских вождеств построили город на вершине горы. Их правители оставили записи о своих завоеваниях на каменных монументах, используя иероглифы для названия мест, определявших границы их государства. Монументы сохранились, как сохранились и скелеты многих правителей в элегантных гробницах под внутренними двориками их дворцов. Сохранились полы и нижние стены их храмов с колонами, священные пожертвования под полом, курильницы и ритуальные ножи. Дома из адобов на террасах на склонах холмов, печи для обжига и кучи производственного мусора после ремесленников, ирригационные каналы, вырытые для увеличения урожаев кукурузы – все сохранилось под землей, как и форты на границах великого милитаристского государства, сожженные поселения покоренных иноплеменников, мастерские менее могущественных соседей, вовлеченных в экономическую сеть расширяющейся цивилизации.

Это урбанистическое общество, существовавшее 2000 лет назад, было стратифицированным обществом с профессиональным правящим классом. В нем были цари, царицы, принцы, младшая знать, простолюдины и рабы. В планировке их общественных зданий мы узнаем многие институции исторических сапотеков, а в их священных изображениях можем опознать сверхъестественные силы, которым поклонялись во времена конкисты. Таким образом, мы видим здесь два процесса, интересующих антропологов: возникновение государства и этногенез.

Государства относятся к числу наиболее могущественных обществ, которые когда-либо возникали, и могут быть разделены на несколько типов. Большинство государств современного мира, так называемые «национальные государства», имеют избираемые правительства с президентами, премьерами, премьер-министрами, губернаторами и т. д. С другой стороны, большинство государств древнего мира, иногда называемых «архаичные государства», управлялись членами наследственных царских фамилий.

Архаичные государства являлись высокоцентрализованными политиями, где цари были выходцами из страты наследственной аристократии. Аристократы знали в деталях свое генеалогическое родство с правителем, но не считали себя тесно связанными со стратой простолюдинов. Во многих мезоамериканских государствах знать считалась потомками сверхъестественных существ, в то время как простолюдины произошли от грязи [4].

Архаичные государства отличались большим внутренним разнообразием, а характер расселения, особенно в урбанизированных зонах, часто основывался на общности профессий, или комбинации профессии и родства. Правители ожидали от граждан, что те будут избегать насилия, в то время как государство могло вести войну, призывать солдат, собирать налоги и взимать дань.

Население архаичных государств часто насчитывало десятки тысяч, сотни тысяч и даже миллионы. Не все эти люди занимались производством еды – многие были специализированными ремесленниками, живущими в выделенных городских районах или, в случае сапотеков, в деревнях с ремесленной специализацией. Такие общества достигали высокого художественного и «научного» уровня, часто благодаря поддержке (и постоянным требованиям) государства к ремесленникам разного типа.

В архаичных государствах были общественные здания, общественные работы и службы, которыми обычно руководили профессиональные архитекторы, инженеры, каменщики и другие специалисты. Эти общественные здания включали храмы с постоянным жреческим составом, знающим ритуалы государственной религии, которым покровительствовали цари, желающие, чтобы их почитали за набожность. Ранние государства также могут быть бюрократизированы, но в сапотекском государстве было не так много бюрократических должностей, как в других мезоамериканских государствах, например, у ацтеков или тарасков.

16. Древний город Монте-Альбан, представленный здесь в художественной реконструкции, когда-то занимал 6 км² террасированных горных вершин.

 

Что касается этногенеза, этот термин используется, когда известную этническую группу удается в первый раз распознать на основе археологических (или исторических) данных. Мы верим, что жители долины Оахака приобрели характерные «сапотекские» черты где-то между 400 г. до н.э. и 100 г. н. э.

1920-1960 гг.: Изучение этногенеза

 

Первые археологи, работавшие в Оахаке, не слишком интересовались социальной эволюцией. Они, однако, были буквально очарованы этногенезом. Поскольку они знали, что в шестнадцатом веке долину занимали как сапотеки, так и миштеки, они решительно стремились идентифицировать достижения каждой из этих этнических групп.

В 19 веке многие путешественники, посещавшие долину Оахака, отмечали резные камни с нерасшифрованными иероглифами. Эти глифы привлекали внимание, поскольку отличались от лучше известных иероглифов майя, но при этом, очевидно, имели и некоторое сходство, например, в системе исчисления, в которой точка обозначала единицу, а черта – пять.

В 1920-е годы выдающийся молодой мексиканский антрополог Альфонсо Касо определил эти иероглифы как сапотекские и начал их систематическое изучение [5]. Он отметил, что сапотекская система письма отличается от систем письма других регионов, и предположил, что сапотекский календарь и письменность могут быть более древними, чем у майя. Об уровне учености Касо свидетельствует тот факт, что все последующие исследования сапотекских глифов базировались на его первопроходческих достижениях [6, 7].

Касо решил, что ключом к пониманию сапотекской письменности и цивилизации является Монте-Альбан, и в 1931 году он начал там раскопки. Раскопки Касо длились восемнадцать полевых сезонов, временами под руководством его студента Игнасио Берналя или его коллеги Хорхе Акоста. Касо, Берналь и Акоста установили первую хронологическую последовательность для долины Оахака, простиравшуюся на период с 500 г. до н. э. до испанской конкисты [8]. Они открыли, что Монте-Альбан был одним из первых мексиканских городов, столицей сапотекской цивилизации в течение более 1000 лет.

17. Раскопки Хорхе Акосты возле Южной платформы на главной церемониальной площади Монте-Альбана, 1946 г.

Когда Касо отошел от раскопок, эстафета перешла к Игнасио Берналю. Приятный в общении, эрудированный и щедрый человек, способный к глобальному видению и с язвительным чувством юмора, Берналь задумал съемку поверхности всей долины Оахака. Такая съемка позволила бы поместить Монте-Альбан в общую перспективу и ответить на массу вопросов, которые возникли по результатам раскопок. Монте-Альбан появился из небытия в 500 г. до н. э., уже урбанизированным, и без известных предшественников. Он пришел в упадок к 800 г. н. э. по неизвестным причинам. Откуда пришли его основатели, и почему он пришел в упадок? Какую роль в закате сапотекской цивилизации могли сыграть его соседи, миштеки? Насколько велика была территория, которой управлял Монте-Альбан на пике могущества?

По крайней мере 40 лет, до своей смерти в 1992 году, Берналь был бесспорным старейшиной оахакской археологии. Он обнаружил 280 мест с одним или более археологическими маундами, и часто шутил, что «проще перечислить места в долине Оахака, где нет глиняных черепков на поверхности, чем места, где они есть». Многие из поселений, которые он нашел, включая Сан-Хосе-Моготе, Уицо, Тьеррас-Ларгас, Томальтепек и Абасоло, теперь известны как предшественники Монте-Альбана. Другие нанесенные им на карту поселения, такие, как Сан-Луис-Бельтран, Куилапан, Норьега, Йагул, Митла и Макуильшочитль, были раскопаны Берналем в попытке прояснить обстоятельства упадка Монте-Альбана в период 700 – 1000 г. н. э. Последние раскопки Берналя были проведены в Дайнсу, поселении в районе Тлаколулы, достигшем рассвета как раз тогда, когда Монте-Альбан стал столицей государства (Глава 13).

Работы Берналя в таких городах, как Йагул и Митла, продолжил его преданный ученик, Джон Паддок (John Paddock), который сам посвятил 40 лет изучению генезиса и взаимодействия миштеков и сапотеков [9]. В процессе раскопок, Паддок обучил оахакской археологии множество студентов, которые до сих пор там работают. Кент Фланнери (Kent Flannery) и Джеймс Нили (James Neely) работали с Паддоком в Йагуле; Стивен Ковалевски (Stephen Kowalewski) работал с Паддоком в Ламбитьеко. Ричард Блантон (Richard Blanton) и Чарльз Спенсер (Charles Spencer) потом обучались вместе с Фланнери; Гари Фейнман (Gary Feinman) и Лора Финстен (Laura Finsten), в свою очередь, учились с Блантоном. Последним прибыл Эндрю Балкански (Andrew Balkansky), ученик Фейнмана, представитель седьмого поколения оахакских археологов, работающих бесперебойно со времен Альфонсо Касо.

1960 – 1990 гг.: Изучение социальной эволюции

 

К 1960-м годам основная направленность археологии долины Оахака начала меняться, переключаясь с этногенеза на изучение социальной эволюции. К тому времени все признали, что государство Монте-Альбана было сапотекским. Теперь исследования переключились на вопрос, как и почему оно возникло.

В последние 30 лет было запущено три исследовательских проекта, призванных пролить свет на возникновение сапотекской цивилизации. Первый проект – «Предыстория и человеческая экология долины Оахака» (в дальнейшем Human Ecology Project) запущен Кентом Фланнери в 1964 году, и планируется продолжить его в следующем столетии. Вначале Фланнери интересовало только происхождение сельского хозяйства и деревенской жизни, но он пересмотрел свои планы, увидев, что в Оахаке можно проследить непрерывную последовательность, ведущую к зарождению городской цивилизации.

Ни одна цивилизация не может быть понята без широкого регионального обзора системы ее больших и малых городов и деревень. Тогда Фланнери побудил Ричарда Блантона, специалиста по картографированию поселений, сделать съемку поверхности всей долины Оахака. В 1971 году Блантон начал работу над проектом «Схема доисторических поселений долины Оахака» (в дальнейшем Settlement Pattern Project). К нему присоединились, в алфавитном порядке, Гари Фейнман, Лора Финстен, Стивен Ковалевски и Линда Николас.

Между 1971 и 1973 годами, Settlement Pattern Project сделал съемку и нанес на карту 6 км² города Монте-Альбан [10]. Их второе задание состояло в составлении карты всей долины Оахака площадью 2150 км², что они и сделали между 1974 и 1980 годами [11]. Вдобавок, Фейнман и Николас провели съемку долины Эхутла [12, 13], а Дональд Брокингтон (Donald Brockington) и Чарльз Маркман (Charles Markman) – долины Миауатлан [14, 15], полностью закончив съемку Центральной Долинной Системы. Съемка поверхности, которая проводится сейчас, будет распространяться из сапотекского региона в миштекоговорящие долины северной Оахаки (штата).

В 1971 году Фланнери пришел к убеждению, что один из источников информации о сапотекской цивилизации – иероглифические тексты, которые ранее изучал Касо, - недопустимо игнорируется. Тогда он побудил Джойс Маркус (Joyce Marcus), археолога, которая работала со специалистом по письму майя Татьяной Проскуряковой (Tatiana Proskouriakoff), заняться изучением сапотекской системы письма. Маркус немедленно начала работу над идущим в настоящее время проектом «Сапотекские монументы и политическая история» (в дальнейшем Zapotec Monuments Project), переписав более 600 монументов между 1972 и 1982 годами [16, 17]. С 1973 года она также была содиректором Human Ecology Project.

Все эти три проекта согласованно проработали более двух десятилетий и дали, благодаря сотрудничеству, лучшие результаты, чем принесли бы по отдельности. Конечно, между различными наборами данных иногда возникали конфликты. Оценки численности населения для определенных древних сообществ, вычисленные по поверхностным остаткам Settlement Pattern Project, не всегда совпадали с оценками по раскопкам Human Ecology Project. Типы керамики, которые археологи определяли как «наиболее типичные для периода», не всегда соответствуют типам, которые команды картографов считают «наиболее узнаваемыми на поверхности». Несмотря на эти конфликты, неизбежные в ситуации, когда проблему исследуют с использованием многих линий фактических данных, все три вышеописанных проекта 90 процентов времени демонстрируют взаимную согласованность.

Теоретическая база, используемая в этой книге

 

Все археологи, которые изучают развитие общества от отрядов охотников и собирателей до архаичных государств, делают это на основе определенной теории. Эта теория имеет двойственную цель: интерпретировать археологические данные и обеспечить проверяемое объяснение, почему общество эволюционировало. Поскольку до сих пор ни одна теория социальной эволюции не доказала свою универсальную применимость, археологи многие годы упорно работали над усовершенствованием своих теорий – сохраняя то, что выглядело рабочим, и отбрасывая или модифицируя то, что не работало.

Большая часть теорий социальной эволюции приходит к нам из антропологии, что легко объяснить. Антропологи занимались изучением существующих отрядов охотников и собирателей, автономных деревень, вождеств и государств различных типов. Им доступен богатейший и глубокий материал, касающийся существующих групп, с такими деталями, которых не может знать ни один археолог относительно тех вымерших обществ, которые он или она изучает. С другой стороны, археологи могут отслеживать изменения на протяжении тысячелетий, долговременные процессы, которые сложно задокументировать в существующих обществах. Таким образом, археология может служить разновидностью «испытательного полигона» для антропологической теории.

Это утверждение в особенности верно для базовой теории, возникшей в 1980-х годах. Ее назвали «теория практики», «практика» или «теория действия», и существует несколько ее версий. Мы будем называть ее «теория действия» (action theory), поскольку термин «практика» нам не по душе. Мы также ограничимся версией, подробно описанной антропологом Шерри Ортнер (Sherry Ortner) десятилетие назад [18]. Наш выбор обусловлен тем, что именно эта версия пробудила у антропологов более сильный интерес к истории, чем был у них прежде. А все, что может пробудить интерес к истории, должно хорошо подойти и для археологии.

Эволюционная антропология

К 1960-м годам в антропологии существовали «три главные, и в какой-то мере истощившиеся парадигмы», как их охарактеризовала Ортнер: британский структурный функционализм, американская культурная и психологическая антропология, и американская эволюционная антропология. «В какой-то мере истощившаяся парадигма» - это базовая теория, которую использовали столь долго и напряженно, что она уже исчерпала себя и не приносила впечатляющих результатов.

Эволюционная антропология пережила возрождение в 60-е годы благодаря усилиям Маршалла Салинза (Marshall Sahlins), Элмана Сервиса (Elman Service), Мортона Фрида (Morton Fried) и Роберта Карнейро (Robert Carneiro) [19 - 22]. Более двух десятилетий собирая информацию по сотням обществ (и отвечая на обильную критику коллег), они начали определять стадии эволюции, которые мы упоминаем в этой книге: отряды охотников и собирателей, эгалитарные деревенские сообщества, ранговые общества, вождества и государства.

Как и все усиленно используемые базовые теории, эта обновленная эволюционная парадигма сама стала «в какой-то мере истощившейся» к концу 70-х годов. Большинство археологов, которые ее использовали, вытянули из нее все, что можно, исходя из своих скудных данных. Тем же, кто ее не использовал, просто надоело о ней слышать настолько, что некоторые из них вообще стали игнорировать эволюционные стадии.

Это было глупо, как отмечали такие теоретики антропологии, как Чарльз Спенсер [23]. Точно так же, как в палеонтологии было бы затруднительно изучать биологическую эволюцию без использования понятий «рыба», «амфибия», «рептилия», «млекопитающее», так и в археологии тяжело изучать социальную эволюцию, если отряды охотников и собирателей, вождества и архаичные государства просто сваливаются в кучу под общим названием «доисторические общества».

Тем не менее, к 1990-м стало ясно, что эволюционная антропология (а также археология) нуждается в дальнейшем обновлении. Самые частые жалобы заключались в том, что объяснения доисторических изменений стали слишком детерминистскими, слишком уж полагаясь на экологическое давление и очень мало – на человеческие решения. Понадобилась теория, которая дала бы отдельным людям, или «акторам», большую роль в социальных изменениях. Такой теорией стала теория действия.

Появление теории действия

По словам Ортнер, теория действия появилась, отчасти, как протест против некоторых наиболее статичных и формальных теорий, используемых в антропологии в 1960-70 гг. Как и «эколого-функционалистская» теория в археологии того же периода, эти теории представляли людей едва ли чем-то большим, чем шестеренками в машине.

Современная теория действия «стремится объяснить отношения между человеческими действиями с одной стороны, и некой глобальной сущностью, которую мы можем назвать «системой», с другой» [24]. Эта «система» включает не только природное окружение, в котором находятся люди, но и их собственную культуру – набор верований, космологий, идеологий, привычек и традиций, которые очерчивают их цели. Она также имеет предысторию, чья траектория определялась не только факторами вне контроля людей, но и решениями, принятыми по их собственной доброй воле.

С этой системой взаимодействуют «акторы», которые рассматриваются как в высшей степени индивидуалистичные, приверженные своим интересам, рациональные и прагматичные люди. Эти акторы стремятся получить то, что они хотят, а хотят они вещи, которые представляют для них материальную и политическую ценность, с учетом тех культурно-исторических ситуаций, в которых они находятся. Поскольку эти культурно-исторические ситуации частично являются продуктом «системы», последняя играет свою роль, определяя людские поступки. Агрессивные акторы, однако, сами могут менять систему, и многие из вносимых ими изменений имеют непредвиденные долговременные последствия. Мы увидим примеры таких последствий в этой книге.

Как актор меняет систему? Маршалл Салинз, внесший основной вклад в разработку теории действия, предполагает, что это обычно происходит не через революционные движения, которые влекут за собой полный переворот системы. Скорее, это похоже на изменение значения существующих отношений в своих интересах, изменение, чьи полные последствия не будут прочувствованы еще долгое время [25]. Мы также увидим примеры этих изменений.

После десятилетий господства археологических моделей, в которых один из аспектов «системы» - давление численности населения, детерминизм окружающей среды, классовая борьба – рассматривался как движущая сила, выводящая человеческие общества на новую эволюционную стадию, появилась модель, в которой многие изменения могли произойти благодаря личным решениям акторов.

Фактически, изменение может зародиться или в системе, или в акторе. Подчеркивая это, Клиффорд Гирц (Clifford Geertz) очертил полезное различие между давлением (strain) и интересом (interest) в теории действия [26]. В «моделях давления» бремя объяснений ложится на систему, создающую проблему, которую актор должен решить. В «моделях интереса» бремя объяснений возлагается на актора, чьи совершаемые в личных интересах действия меняют систему. Это взаимодействие актора и системы во времени, как утверждает Ортнер, смещает антропологию из точки «статичного синхронного анализа» в сторону анализа «диахронного, процессного». В этой книге мы увидим и «давление», и «интерес», складывающиеся в диахронный процесс.

Полевые методы и приводимая аргументация

 

Все археологи, изучающие социальную эволюцию, на какую бы теорию они не опирались, должны выбрать набор полевых методов и приводимой аргументации. Полевые методы – это средства, с помощью которых собираются археологические данные. Аргументация привязывает эти данные к используемой теоретической основе.

Сырые археологические данные, представленные в этой книге, включают результаты поверхностной съемки и раскопок: схемы размещения поселений, планы домов и публичных зданий, захоронения, останки растений и животных, и многие разнообразные артефакты. Наша основная аргументация черпается из этнографической аналогии и прямого исторического подхода.

Прямой исторический подход был впервые предложен североамериканскими археологами 1930-х годов, такими, как Вильям А. Ричи (William A. Ritchie), Вильям Дункан Стронг (William Duncan Strong), и Уальдо Р. Ведель (Waldo R. Wedel) [27 – 30]. Этот метод состоит в распространении известной информации на более отдаленный по времени период, по которому информации нет, когда антропологические или исторические данные используются для интерпретации материалов с доисторических поселений. В случае с сапотеками, например, можно использовать испанские отчеты об индейцах 16-го века для реконструкции времен, предшествовавших приходу испанцев.

Очевидно, что прямой исторический подход лучше всего работает, когда можно продемонстрировать преемственность археологического прошлого и исторического настоящего. Археологические поселения моложе 2000 лет, в которых проживали сообщества, ясно распознаваемые как сапотекские, являются наиболее подходящими для такого типа аргументации. Но если мы двинемся дальше вглубь веков, мы начнем встречать общества настолько отличные от сапотеков шестнадцатого века, что подобные аргументы станут менее уместными.

Для таких более древних обществ мы выбираем в качестве аргументации этнографическую аналогию. Годами этнографы, или социальные антропологи изучали тысячи существующих групп по всему миру. Множество таких групп имеет общие широко распространенные паттерны, и этот факт позволяет антропологам группировать их по таким категориям, как отряды охотников и собирателей, автономные деревенские сообщества и вождества.

Многие из этих паттернов также подходят для древних обществ долины Оахака, как до, так и после появления распознаваемой сапотекской культуры. Это удачное обстоятельство помогает нам интерпретировать доисторические данные 10000-, 5000- и 3000-летней давности.

В большинстве случаев в нашем исследовании мы применяем оба типа аргументации. Чем старше общество, тем больше мы полагаемся на широко распространенные паттерны этнографической аналогии. Чем моложе общество – тем больше мы полагаемся на специфические паттерны исторических сапотеков.

Приглашение

 

С 1930-х годов, как мы уже видели, в долине Оахака успело поработать семь академических поколений археологов. Многим из этих ученых довелось работать в более крупных регионах с большими городами, более высокими пирамидами, богатыми могилами и узнаваемыми именами. Но они пришли сюда, потому что сохранность архитектурных памятников, растений, животных, артефактов и остатков человеческих скелетов делает Центральную Долинную систему отличным местом для тестирования идей об эволюции человеческого общества.

Все семь поколений имели одну общую черту – они были скорее полевыми работниками, чем кабинетными археологами. Они верили, что ответы на многие вопросы лежат под землей, и они были готовы копать настолько глубоко, насколько потребуется, чтобы найти их. От их лица, мы теперь приглашаем вас забраться в наш потрепанный рабочий автомобиль и отправиться с нами по этому великому ложу доисторических ископаемых.