К ранней истории русско-тлинкитских отношений

Недолгая история Русской Америки насыщена разными событиями: и будничными, и драматическими. В процессе освоения суровых районов Аляски на долю русских землепроходцев выпало немало невзгод и лишений, но, пожалуй, наибольшие трудности они встретили там, где не сразу удалось установить дружественные отношения с коренными жителями. Много беспокой­ства, например, им доставили тлинкиты, расселенные в прибрежной полосе юго-восточной Аляски и на прилегающих к ней островах. Ни эскимосы, ни алеуты не оказывали столь отчаянного сопротивления. Для ранних историков это послужило основанием называть индейцев побережья народом не в меру воинственным, свирепым, а то и просто кровожадными варварами. Как известно, взаимоотношения колонизаторов и колонизуемых нигде и никогда не протекали мирно и гладко. Сопротивление последних, как правило, особенно яростным бывало там, где намеренно или бессознательно попирались или ущемлялись их исконные интересы и традиции. С учетом этого обстоятельства попытаемся взглянуть на события, разыгравшиеся на юго-востоке Аляски в первые годы XIX столетия.

История русско-тлинкитских контактов начинается с 1741 г., когда пакетбот Второй Камчатской экспедиции «Св. Павел» подошел к северо-западным берегам Америки. Члены экипажа русского пакетбота были первыми европейцами, которых увидели тлинкиты. Не прошло и десяти лет после появления русских, как сведения о пушных богатствах края привлекли к юго-восточному побережью Аляски скупщиков пушнины из Испании, Англии, Франции, США. В ту пору их контакты с индейцами были кратковременными, ибо сразу же по окончании обменных операций европейские суда, нагрузившись шкурами каланов, уходили.

Слухи о том, что иностранные торговцы ежегодно выменивают у тлинкитов по нескольку тысяч бобровых шкур, не на шутку встревожили русских промышленников, успевших к тому времени закрепиться в северо-западных районах Аляски. Как первооткрыватели они претендовали на монопольную эксплуатацию также и юго-восточных ее берегов. И вот через 47 лет после легендарной экспедиции Чирикова, летом 1788 г., с о-ва Кадьяк по предписанию иркутского губернатора И. В. Якоби был направлен на юг галиот «Три Святителя» под командованием опытных мореходов Дмитрия Бочарова и Герасима Измайлова¹. Задача экспедиции заключалась в том, чтобы прочнее закрепиться на юго-востоке Аляски и на случай появления там других евро­пейцев оставить знаки, которые служили бы свидетельством того, что «земля и на оной промысел принадлежит Российской империи и что оные сысканы первее нашими мореплавателями»². Для осуществления этой задачи специально отлили из металла гербы Российской империи и доски, на которых в виде инкрустации медью были изображены крест и надпись «Земля российского владения» ³. Гербы надлежало выставить на видных, «хорошо обозримых местах» (закрепить на скале, камне, большом дереве), а доски зарыть в нескольких шагах от гербов, но так, чтобы не только местные жители, но и члены экипажа галиота не знали, где они зарыты. Местонахождение зарытых досок было нанесено на секретную карту, и сведения пересланы в Петербург ⁴,

Оставив в разных районах (от Якутатского залива до залива Льтуа) пять гербов и пять досок и завязав, как полагали руководители экспедиции, дружественные отношения с индейскими вождями, галиот «Три Святителя» благополучно возвратился на о-в Кадьяк ⁵. В Кенайском и Чугацком заливах к этому времени промысел калана заметно оскудел, и взоры русских про­мышленников с особой надеждой обратились к юго-восточным берегам Аляски. В 1794 г. в Якутатский залив с большой партией алеутских охотников отправился Егор Пуртов и добыл столько бобровых шкур, что летом следующего года туда с двумя судами поспешил сам правитель русских поселений в Америке А. А. Баранов. На тлинкитском берегу залива торжественно, с боевым маршем, салютом и криками «Ура!» были водружены флаг и герб Российской империи ⁶.

Пройдя на юг до залива Льтуа, Баранов вернулся на о-в Кадьяк и в течение нескольких следующих лет неизменно направлял в Ситхинский залив большие промысловые партии, состоявшие в основном из охотников-алеутов. Промышленники каждый раз возвращались с богатой добычей, и в результате у Баранова окончательно созрело решение об основании в районе Ситхинского залива крепости и постоянного поселения, место для которых он присмотрел еще в 1795 г.

Весной 1799 г. на о-в Ситха были направлены три парусные судна и более 500 байдарок. Не успели индейцы осмыслить происходящее, как через год на острове выросли стены Архангельской крепости. Уже в это время А. А. Баранов заметил перемену в настроениях тлинкитов и, покидая Ситху, советовал управляющему крепостью Василию Медведникову быть осторожным с индейцами, «не подавать им повода к огорчению и не скупиться на дары» ⁷. Медведников усердно выполнил все предписания Баранова, но беда оказалась неотвратимой. В один из летних дней 1802 г., когда большая часть обитателей крепости была на промыслах, вооруженный отряд тлинкитов напал на нее и зверски уничтожил всех, кто в ней оставался. Бойней руководили те самые индейские вожди, которых незадолго до этого Баранов старательно задабривал подарками и ласковым обращением. Одному из них, Скаутлелту, он собственноручно вручил изображение герба Российской империи, и индеец принял его как особо ценный подарок.

В ситхинском сражении индейцы были беспощадны: они поднимали на копья уже раненных защитников крепости и носили, чтобы усилить их мучения, обезглавливали еще живых и не щадили ни детей, ни женщин ⁸. Когда никого уже не осталось в живых, тлинкиты спалили крепость, а находившиеся н ней меха и европейские товары разграбили. Это было самое крупное и самое жестокое выступление аборигенов за всю историю Русской Америки.

Зверство тлинкитов ошеломило колонизаторов, и все же, мобилизовав все силы, через два года А. А. Баранов вновь закрепился на Ситхе, заложив Ново-Архангельскую крепость, ставшую вскоре столицей Русской Америки. Однако замирить индейцев или хотя бы разрядить напряжение ему так и не удавалось. На протяжении еще двух десятилетий тлинкиты не раз совершали вооруженное нападение и на новую крепость, и на русские поселения, и на их отдельные промысловые отряды. В результате яростного сопротивления аборигенов русские промышленники максимально сократили промысел у их берегов, сконцентрировав внимание на Верхней Калифорнии. После того как специальными актами («Правила» 1821 г., а затем «Устав» 1844 г.) была признана и закреплена юридически независимость тлинкитов, любые поселения и редуты на их земле могли создаваться только с согласия индейцев. Взаимная настороженность тем не менее сохранялась на протяжении всей истории русско-тлинкитских отношений, и небольшие инциденты изредка случались вплоть до 80-x годов XIX в.⁹

Какая оценка дается событиям 1802 г.? Их современники и очевидцы считали, что конфликт произошел по целому ряду причин. Во-первых, «озлобление индейцев, порожденное корыстью и завистью», вспыхнувшими в момент, когда они увидели, что русские способны добыть гораздо больше каланов, чем они¹⁰. Во-вторых, враждебность тлинкитов спровоцировали иностранные купцы, которые, боясь конкуренции, внушали индейцам, что, как только те подчинятся русским, их немедленно увезут на Кадьяк и превратят в рабов. В-третьих, тлинкиты якобы мстили алеутам за своих убитых сородичей. И наконец, всему виной был жестокий нрав индейцев¹¹.

Современные исследователи этнической истории тлинкитов не отрицают того факта, что выступления индейцев явились следствием целого комплекса причин, но главную причину видят в столкновении экономических интересов индейцев юго-восточной Аляски и купцов Российско-Американской компании (РАК)¹², связанных с использованием природных богатств края. Конечно, и остальное население Аляски не безропотно смо­трело, как европейские промышленники обосновываются на их землях, нещадно истребляют пушного зверя, а их самих подчас насильственно вовлекают в промыслы. Однако ни в одном другом районе Аляски РАК не наталкивалась на столь ожесточенный отпор, на такую яростную защиту прав на свою землю, как на юго-восточном побережье. Возникает предположение, не произошло ли это оттого, что русские, еще не зная традиций народа, допустили какое-то грубое их нарушение? Попытаемся обратить более пристальное внимание на эту сторону вопроса. Издавна основой существования тлинкитов являлись рыболовство и охота, которые осуществлялись на родовых промысловых угодьях. По традиции право на преимущественную эксплуатацию земель было закреплено легендой о предке, впервые занявшем данную территорию, и эмблемой, которая освящала это право и служила его постоянным доказательством. Символом предка был тотемный знак, чаще всего фигурировавший в виде зооморфных изображений (волка, медведя, бобра, касатки, орла, ворона и др.). Эмблемой или гербом могли служить шлем в виде тотемного животного, вырезанное из дерева изображение этого животного, а позже его графический символ на коже или дереве. Герб с тотемным знаком, таким образом, не только являлся указателем принадлежности к определенному клану, но и определял нрава на промысловые угодья: участки для ловли рыбы и охоты, сбора раковин, ягод, выкапывания корней и пр. К XIX столетию в обществе тлинкитов уже шел процесс иму­щественной и социальной дифференциации, наблюдалось нарушение коллективизма в пользовании промысловыми угодьями, но в целом они еще продолжали считаться общинной собственностью, а родовые гербы с тотемными символами по-прежнему оставались еди нетленным и знаками, оправдывающими право на их эксплуатацию.

В предконтактное время получили распространение гербы из металла, так называемые медные доски. Они уже имели канонизированную форму: плоские, со слегка расширяющейся с закругленным краем верхней частью и прямоугольной, делящейся выпуклым знаком Т на две половины нижней частью. Размеры их варьировали от 25 до 120 см ¹³. Главной считалась верхняя часть. Она называлась «лицо», на ней помещалось стилизованное изображение тотема. Две нижние секции либо вообще оставались без изображения, либо содержали второстепенные элементы. В качестве гербов с нанесенными на них родовыми симво­лами медные доски ценились необычайно высоко. Приобретение герба или передача его рассматривались как приобретение или потеря тотема, который, согласно традиционным представлениям, оберегал, способствовал удаче в промыслах, а главное — освящал право на определенную территорию.

Прежде чем вновь обратиться к событиям начала XIX в., попытаемся представить, как в свете изложенного тлинкиты могли оценивать поведение европейцев, высадившихся на их берег в 1788 г. В то время они уже стремились к налаживанию торговых контактов с европейцами и не упускали случая вступить в них. Самые первые контакты, как уже отмечалось, ограничивались кратковременными торгово-обменными операциями, после совершения которых иностранные суда уходили, а жизнь индейцев текла в рамках их привычных традиций.

Иная ситуация сложилась по прибытии галиота «Три Святителя». Напомним, что вместе с досками Д. Бочаров и Г. Измайлов оставили на земле тлинкитов пять металлических гербов Российской империи. Штурманы весьма пунктуально выполнили распоряжение И. В. Якоби о досках, зарыв их при соблюдении строжайшей тайны, однако в отношении гербов они допускали нарушение приказа. Вместо того чтобы закрепить их в хорошо обозримых местах, как значилось в инструкции, некоторые гербы они вручали индейским вождям (например, гербы к доскам 8, 9, 19). Это нарушение Бочаров и Измайлов объясняли тем, что индейцы, по их наблюдению, были «жадны к вещам из железа», поэтому, стоило оставить герб без присмотра, они немедленно унесли бы его, чтобы «расковать по обычаю своему на разные ничего не значащие штучки или на стрелы» ¹⁴. (Очень часто аборигены Аляски поступали так, например, с металлическими охотничьими ловушками, оставляемыми им русскими промышленниками.)

Обратим внимание на то, как аборигены Аляски реагировали на подобные дары. Когда одному из эскимосских вождей в районе Чугацкого залива был вручен российский герб, он гневно швырнул его на землю, назвав «детскою игрушкою и отуманом» . Сравним, как к этим дарам относились тлинкиты. Тоен (вождь) Илхаку, например, принял герб «с великой радостью» и прикрепил его к своему церемониальному плащу. Другой тоен не только «с криком восторга принял герб», но преподнес в ответ от своего племени шесть бобровых парок и два герба, один кожаный, другой деревянный (оба герба хранятся в МАЭ). Аналогичная история повторилась в районе залива Льтуа ¹⁶.

Не подлежит сомнению, что тлинкиты восприняли российские гербы в соответствии с их представлениями о собственных гербах. Хотя русские гербы по форме отличались от индейских, они оказались близки им по структуре и внешнему виду. Русский герб, как и тлинкитский, имел зооморфное изображение: на нем был показан орел. Важно отметить, что у тлинкитов существовал род с тотемным знаком орла. Он считался одним из самых древних родов и располагал обширными промысловыми территориями. Обратим внимание и на следующую деталь: несмотря на то что зооморфное изображение на русском гербе было выполнено без характерной для индейского искусства стилизации, принципы изобразительного стиля во многом оказались сходными. В частности, характерный для тлинкитов прием симметричного удвоения основной фигуры с использованием двух профильных изображений лица наглядно представлен в оформлении российского герба: орел показан с двумя симметрично расположенными головами в профиль. Очень часто в тлинкитскую декоративную композицию входило несколько взаимосвязанных фигур — для показа нескольких тотемов сразу. В герб Российской империи также включено дополнительное изображение — Георгий Победоносец на коне. Родовые гербы индейцы демонстрировали на коллективных церемониях, потлачах, и показ их обычно сопровождался инсценировками генеалогических легенд. Оставление или вручение российских гербов также проходило в торжественной обстановке, с парадным маршем, салютом, т. с. поведение дарителей соответствовало традиционному поведению тлинкитов в подобных ситуациях. У индейцев, таким образом, имелись основания для вывода о том, что русские не просто высоко ценят свои регалии: последние могли у них выступать в той же роли, какая им отводилась в обществе тлинкитов.

Известна судьба одного из гербов, подаренных тлинкитскому вождю штурманами Бочаровым и Измайловым. После смерти вождя герб был продан в соседнее племя ¹⁷. Но прежде чем это случилось, его в 1794 г. видели промышленники компании Г. И. Шелихова — И. И. Голикова и подивились тому, что «какими-то судьбами тот герб сломан» (была отломана верхняя часть орлиного крыла)¹⁸. Последнее может быть объяснено следующей причиной: иногда индейские медные гербы на потлачах (особенно на мемориальных) ломались на куски, а фрагменты (обычно части отламывались от верхней половины доски, ее лица) могли быть подарены гостям высокого ранга из другой фратрии ¹⁹. Подобный акт следовал древнейшему правилу раздавать гостям из соседней тотемной группы мясо тотема хозяев празднества (позже стали раздавать куски шкуры тотемного животного или его символы). Металлические гербы, по традиционным представлениям, символизировали тотем, и факт надлома верхней части герба также может служить одним из свидетельств того, что русским гербам индейцы отводили роль сходную с той, в какой выступали их родовые гербы. И наконец, случай продажи русского герба также не выходит за рамки индейских обычаев того времени. К контактному периоду металлические гербы представляли для тли н китов огромную ценность но только потому, что владение ими переплеталось с правилами территориальных притязаний, но еще и потому, что уже с середины XIX столетия они стали символами частных богатств, своеобразной формой сокровища и денежного эквивалента. Медная доска могла, например, быть передана в соседнюю группу в качестве платы за невесту или за процедуру инициации. Даже небольшой фрагмент медного герба ценился высоко: стоимость куска длиной 15 см равнялась стоимости раба. Известно немало случаев, когда плата за земельные участки вносилась медными досками. В частности, один из информаторов Свентона отдал за свою землю герб, цена которого соответствовала стоимости десяти рабов ²⁰.

История каждого герба была хорошо известна индейцам, и чем длиннее она была, тем выше оценивался герб. Еще в начале XX столетия индейцы продолжали дорожить своими родовыми святынями и верить к неотъемлемое право на них даже в случаях, когда гербы тем или иным путем попадали в музеи. Более того, это право по-прежнему передавалось по наследству, и от­дельные экземпляры гербов, хотя уже только символически, долгие годы продолжали фигурировать в традиционных церемониях. Прежде чем подвести итог, еще раз отметим, что пружиной, приведшей тлинкитов в волнение и вынудившей к столь яростному противодействию колонизации, несомненно, был экономический момент. Традиции, обеспечивавшие индейцам беспрепятственное использование промысловых территорий — основного источника не только средств существования, но и возможного обогащения, они оберегали особенно строго и самоотверженно. Правовыми знаками на родовые земли им служили эмблемы с тотемными изображениями, в частности металлические гербы. Опираясь на эти общепризнанные положения и учитывая всю совокупность вышеизложенных фактов, можно прийти к следующему заключению.

Враждебность индейцев и жестокий характер их выступлений против колонизаторов могли быть отчасти спровоцированы раздариванием российской эмблемы. Есть основания предполагать, что первоначальная восторженная реакция на эти дары объясняется тем, что индейцы традиционно воспринимали появление новой эмблемы как залог обеспечения каких-то новых экономических привилегий. Сами индейцы, подарив герб русским промышленникам, также признавали за ними определенное право на пользование своими угодьями. Примером может служить такой факт: в одном из якутатских селений, где в 1788 г. местный тоен преподнес русским в качестве ответного дара два индейских герба (об этом говорилось выше), в 1795 г. Баранов оставил первых поселенцев и в самое голодное время, тлинкиты разрешили им пользоваться своими промысловыми угодьями ²¹.

В свою очередь, индейцы после получения российского герба, очевидно, также надеялись на предоставление им привилегий. Вероятно, именно по этой причине упомянутые жители Якутата пытались на трех байдарах плыть следом за галиотом «Три Святителя», когда он в 1788 г. на обратном пути от Льтуи поравнялся с их селением ²². По мере того как индейцы убеждались в том, что в складывающихся взаимоотношениях территориальные притязания носят односторонний характер, росло их возмущение неслыханной дерзостью белых пришельцев, в конце концов приведшее к драматическим столкновениям.

Аналогичные ситуации, как уже отмечалось, чаще всего возникали тогда, когда серьезно ущемлялись интересы или нарушались жизненно важные традиции народа. На Аляске похожий прецедент однажды уже имел место, когда иеромонах Русской православной церкви Ювеналий активно выступил против практики многоженства у атапасков танайна. До этого момента его проповедническая деятельность протекала весьма успешно, но стоило миссионеру затронуть веками устоявшиеся семейные традиции, как это сразу повлекло за собой резкое озлобление индейцев, которые в конце концов решили убить проповедника²³. Есть все основания предполагать, что на юго-востоке Аляски поводом к трагическому инциденту могло также послу­жить взаимное непонимание между русскими и тлинкитами, а в результате — грубое нарушение традиционного этикета, связанного, в частности, с передачей эмблем.

Практика оставления символов на вновь открытых землях существует очень давно. Надписи на камнях и деревьях, записки, упакованные в бутылки, водружение флага — вот стандартный набор знаков, отмечавших пребывание землепроходцев в новых районах. На Американском континенте одним из первых такой практикой воспользовался Фрэнсис Дрейк, который в 1578 г. оставил на побережье Калифорнии латунную доску с целью утверждения прав английской королевы на открытые им земли²⁴. Не была новой подобная практика и для русских землепроходцев Аляски. Задолго до экспедиции Бочарова и Измайлова они оставляли металлические доски вдоль северо-­восточного побережья Сибири. До встречи с тлинкитами нигде, однако, эти действия не приводили к осложнениям. Даже на Аляске (вспомним историю вручения герба эскимосскому вождю) процедура оставления эмблем, как правило, проходила без последствий, и только на ее юго-восточных берегах возник непредвиденный острый конфликт.

События на Ситхе послужили суровым уроком для правителей Российско-Американской компании. Они наглядно показали, насколько ложной оказалась уверенность колонизаторов в том, что «дикие» слишком просты и можно заранее предвидеть их реакцию на тот или иной поступок.

Разве мог предполагать Баранов, что поведение тлинкитов в такой степени будет определяться традициями, и, в свою очередь, откуда индейцы могли знать о миролюбивых в целом намерениях русских промышлен­ников, так красноречиво выраженных в словах песни, сочиненной в 1799 г. Барановым на северо­западных берегах Америки:

Нам не важны чины и богатства — Только нужно согласное братство ²⁵.

Минуло два десятилетия, прежде чем началось сближение русских с тлинкитами, но еще немало лет потребовалось для того, чтобы были описаны и изучены их традиции и европейцам стал понятен стереотип их поведения.

 Отчет об этом плавании под названием «Продолжение странствования к американским берегам в 1788 г. отряженного галиота, называемого «Трех Святителей», под предводительством двух штурманов, Измайлова и Бочарова» вошел в книгу Г. И. Шелихова «Российского купца Григория Шелихова странствования из Охотска по Восточному Океану к Американским берегам», впервые изданную в Петербурге в 1791 г. В настоящей статье ссылки даются на издание 1971 г., подготовленное Б. П. Полевым в Хабаровском книжном издательстве.

1.      Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий ее до настоящего времени. СПб., 1863. Ч. II, Приложение. С. 22.

2.      Подробные сведения о досках и результатах их поисков в XX в. см.: Pierce R. A., Doll A. Alaskan treasure: Our search for the Russian Plates // Alaska Hist, and Arts North Quart. .!. 1971. Vol. 1. N 1. P. 2 — 6.

3.       Тихменев II. А. Указ. соч. Приложения. С. 108—112. Всего на Аляске было оставлено 20 гербов и 20 досок.

4.      Марков С. Н. Клады «Колумбов Российских» // Мор. сб. 1944. № 8/9. С. 79. ЦГИА Эстонии. Ф. 2057. Оп. 1. Д. 354. Л. 4 (Историческое обозрение о занятии о. Ситхи с известиями об иностранных кораблях , .) Л б

5.      Там же. Л. 8 об.

6.      Истомин А. А. Русско-тлинкитские контакты (XVIII —XIX вв.) // Исторические судьбы американских индейцев: Проблемы индеанистики М 1985 С. 149-150.

7.      Промысловые отряды русских состояли преимущественно из алеутов, чьи промысловые способности считаются непревзойденными " ЦГИА Эстонии. Ф. 2057. Оп. 1. Д. 354. Л. 15 — 17.

8.      Истомин А. А. Указ. соч. С. 148; Гринев А. В. Индейцы тлинкиты в период (з Русской Америки: Автореф. дис. . . . канд. ист. наук. М., 1987. С. 13.

9.      Laguna F. de. Under Mount Saint Elias: The history and culture of the Yaku-tat Tlingit // Smithsonian Contrib. Anthropol. 1972. Vol. 7, pt 1 P 353-354 Шелихов Г. И. Указ. соч. С. 93.

10.  Письмо Баранова к Шелихову из Чугацкой бухты от 24 июля 1793 г. // Тих-меиев П. А. Указ. соч. Приложения. С. 43.

11.  Шелихов Г. И. Указ. соч. С. 105, 106, 109.

12.  По предположению Р. А. Пирса, именно этот герб ныне экспонируется в Аляскинском государственном музее в г. Джуно (Pierce It. A. Op. cit. t". 6). Рапорт г-ну Баранову служителей компании Егора Путова и Демида Кулика-лова от 9 авг. 1794 г., в Павловской гавани // Тихменев П. А. Указ соч Приложения. С. 64. Dntcker Ph. Cultures of the North Pacific coast. San Francisco, 1965 P 65 a( Laguna Fr. de. Op. cit. P. 354.

13.  Гринев А. В. Забытая экспедиция Дмитрия Тарханова на Медную оеку // Сов. этнография. 1987. № 4. С. 91. Шелихов Г. И. Указ. соч. С. 107.

14.  «Записки» приказчика Российско-Американской компании Н. Н. Коро-бицина, 1795—1807//Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII —XIX вв.: Сб. материалов. М.; Л., 1944. С. 181.

15.  Pierce R. A. Op. cit. P. 30.

16.  Русская Америка в «записках» Кирила Хлебникова: Ново-Архангельск. М., 1985. С. 222.