КЕМАЛЬ

ГЛАВА IV.

     "Cанта-Мария"  затонула,  наткнувшись  на  риф  у  северного  побережья Эспаньолы. Причинами гибели судна были как упрямство Колумба, настоявшего на том, чтобы  плыть ночью, так  и невнимательность штурмана. Однако  "Нинья" и "Пинта" уцелели. Они вернулись в Европу и принесли туда весть о том,  что на

Западе всех желающих ждут необъятные земли. И это вызвало нескончаемый поток туда иммигрантов, завоевателей, исследователей  и путешественников,  который не иссякал на протяжении  пяти веков. Таким образом, чтобы помешать Колумбу, нельзя было допустить возвращения "Ниньи" и "Пинты" в Испанию.

     Человеком, потопившим их, был Кемаль Акьязи, а путь, который он прошел, прежде чем  стать  участником проекта Тагири, призванного  изменить историю, был долгим и необычным.

     Кемаль Акьязи вырос неподалеку от развалин Трои. Из родительского дома, возвышавшегося  над  Кумкале,   были   видны  Дарданеллы  --  узкий  пролив, соединяющий Черное море с Эгейским. Множество войн бушевало по обоим берегам этого  пролива,  одна  из  которых была  описана в знаменитой  поэме  Гомера

"Иллиаде".

     Казалось,  дух, витавший над этим историческим местом, странным образом повлиял на Кемаля еще в детстве.  Ему, конечно, были знакомы все  легенды  и мифы  о происходивших здесь  событиях,  но, кроме того, он знал, что все эти мифы были созданы греками,  да и само место было в те времена частью Греции.

Кемаль  же был турком; его предки появились в  районе Дарданелл только  в XV веке. Он чувствовал, что это место источает некую магическую силу, но оно не принадлежит  ему.  Поэтому  "Илиада" не запала ему в душу  так,  как история Генриха  Шлимана,  немецкого исследователя,  который  в  те  времена,  когда история Троянской войны считалась простым мифом, вымыслом, верил не только в реальность этой войны, но и в то, что сможет найти Трою. Не обращая внимания на скептиков и насмешников, он организовал экспедицию, нашел древний город и откопал его. Легенда оказалась правдой.

     Подростком Кемаль считал величайшей трагедией своей жизни использование Службой машин для изучения  тысячелетней истории человечества. Теперь уже не появятся  новые  Шлиманы, которые  долго  размышляют, высказывают  гипотезы, ведут споры, пока не найдут какой-нибудь предмет, созданный руками человека, или  развалины  давным-давно  забытого  города, или  отрывки легенд, которые вдруг превращаются  в реальность. Поэтому Кемаль вовсе не намеревался  стать сотрудником Службы, хотя его и  пытались заинтересовать  этой работой, когда он поступил  в колледж. Его влекла к себе не  история, а поиски и  открытия; что за радость обнаружить истину с помощью машины?

     После  неудачной  попытки  стать  физиком,  он  избрал  себе  профессию метеоролога.  В возрасте восемнадцати  лет,  будучи  уже всерьез поглощенным изучением  климата и  погоды,  он  вдруг опять  столкнулся  с  деятельностью Службы.  Теперь  метеорологам  при  составлении  долгосрочных  прогнозов  не

приходилось  основываться  на  результатах  измерений параметров  погоды  за несколько последних веков, а также на  редких находках  окаменелых  остатков животных  и растений. Теперь в  их распоряжении были точные сведения даже  о штормах и ураганах за несколько миллионов лет. Действительно, в первые  годы

существования Службы машины  Трусайт I были  настолько  примитивны,  что  не позволяли разглядеть отдельных людей. Это напоминало замедленную киносъемку, когда человек попадает  лишь в один кадр, и при просмотре  фильма становится невидимым.  В  те  дни Служба фиксировала  на пленке погоду  прошлого, схемы эрозии почвы, извержения вулканов, ледниковые периоды, изменения климата.

     Эти данные служили  основанием,  на  котором покоились все  современные методы  прогнозирования  погоды   и  управления  ею.  Синоптики  уже   умели распознавать характерные признаки изменения погодных  условий  и, не нарушая общего процесса, могли вводить незначительные коррективы,  в результате чего

в любом районе в период засухи обязательно хотя бы изредка выпадали дожди, а в  период  дождей,  когда  зреет  урожай,  временами  светило солнце.  Таким образом,  человечество   не  зависело   от  безжалостных   подчас   погодных катаклизмов. Теперь перед метеорологами стояла поистине грандиозная  задача:

нужно было  определить,  каким образом  они  могут более  активно влиять  на природу, например,  обеспечивать  достаточное  количество  дождей в  районах пустынь,  с  тем  чтобы  восстановить  существовавшие  там когда-то прерии и саванны. И в этом проекте Кемаль мечтал принять участие.

     И все же он никак не  мог отогнать от себя витавшую над ним  тень Трои, вычеркнуть  из  памяти  имя  Шлимана.  Даже  когда  он изучал  климатические изменения, связанные с наступлением и  таянием льдов в ледниковые периоды, в его  голове проносились картины исчезнувших цивилизаций, воспетые в легендах

места, которые ждали своего Шлимана.

     Его  дипломная  работа была составной частью проекта, направленного  на изучение возможности использования Красного  моря как  источника  устойчивых дождей  в  Судане и центральной  части  Аравийской  пустыни.  Задача  Кемаля состояла  в   том,  чтобы  определить  различия  между  погодными  моделями, наблюдавшимися в течение последнего ледникового периода,  когда Красное море почти  исчезло, и теперь, когда уровень моря поднялся  до максимума. Вновь и вновь  он просматривал старые видеозаписи Службы,  собирая  данные об уровне моря и  осадках в выбранных им точках материка. Возможно, старый Трусайт I и не отличался  особой  точностью, но был  достаточно  хорош, чтобы подсчитать количество ливней с ураганами.

     Раз  за  разом  прослеживал  Кемаль  колебания  уровня  Красного  моря, наблюдая за тем, как он снижался к концу ледникового периода. Каждый раз его поражало  резкое повышение уровня  моря  после  соединения  его с  Индийским океаном.  После  этого Красное море уже не представляло для  него  интереса, поскольку его уровень зависел от уровня Мирового океана.

     Вновь  Шлиман  напомнил  о  себе,  заставив его  задуматься:  каким  же грандиозным, наверное, был этот потоп!

     Да, уж это был потоп  из потопов! За время ледникового периода  столько воды  скопилось на Земле в  виде льда, что  уровень  Мирового  океана сильно понизился.  В  конце  концов,  он  упал  настолько, что  в океане обнажились полоски суши,  соединявшие  между собой  материки.  В северной  части Тихого океана такой мост позволил предкам американских индейцев перебраться по суше через  Берингов  пролив  на огромный  пустынный  материк, ставший их  второй родиной. Британия  была соединена с Фландрией. Дарданеллы исчезли, и  Черное море стало соленым озером. Исчез и Персидский залив, а на его месте возникла

огромная равнина, которую прорезала река  Евфрат. Баб-эль-Мандебский пролив, соединявший Красное море с Индийским океаном, превратился в перешеек.

     Но перешеек -- это одновременно  и  дамба.  По  мере того как климат на Земле теплел и ледники начали отдавать скопившуюся в них воду, повсюду стали выпадать  сильные  дожди:  реки взбухли,  а уровень воды  в  морях поднялся. Крупные  реки Европы, текущие на юг, почти пересохшие в период максимального оледенения,  теперь превратились  в бурные потоки.  Рона, По, Днестр и Дунай сбросили столько  воды в  Средиземное  и Черное  моря,  что  их  уровень рос примерно с той же скоростью, как и у Мирового океана.

     Но  в Красное море  ни одной крупной  реки  не впадало.  С точки зрения геологии  оно  представляло  собой  новое  море, образовавшееся в результате разлома между новой Аравийской плитой и древней Африканской, а это означало, что по обоим его берегам поднимались горные хребты. С этих хребтов в Красное море впадало  множество рек  и горных потоков, однако они несли  значительно меньше  воды,  чем реки,  собиравшие воду  с обширных  равнин.  В них  также стекала  вода, образовавшаяся в  результате таяния  снегов на севере.  Таким

образом,  хотя  уровень  Красного  моря в течение  этого времени  постепенно повышался, он намного отставал от уровня воды в Мировом океане. Он зависел в большей  степени от  чисто местных  изменений  погоды, нежели  от  изменений погоды  в общемировом масштабе.  Этот процесс продолжался до тех пор, пока в

один прекрасный  день уровень воды в Индийском океане не  поднялся настолько высоко,  что   приливные   волны  начали   перехлестывать   через   перешеек Баб-эль-Мандеб.  Вода  невольно  создала новые протоки  в  местных степях. В течение   нескольких  лет  эти  протоки  расширились,  образовав  ряд  новых приливных озер на равнине Ханиш. А  затем, примерно четырнадцать тысячелетий назад,  наступил день, когда потоки воды  во  время прилива проделали  такой глубокий канал, что он уже больше не пересыхал во время отливов. Теперь вода непрерывно поступала  по  нему, протока становилась  все глубже и глубже, и, наконец,  приливные  озера до краев заполнились  водой и  вышли  из берегов. Теперь  воды  Индийского океана  смели  все преграды  и  хлынули  в  бассейн Красного моря такой гигантской волной, что уже через несколько часов уровень воды в нем сравнялся с уровнем Мирового океана.

     Происшедшее  не  было  обычным,  заурядным  изменением  уровня  воды  в водоеме, подумал  Кемаль. Это катаклизм,  один из тех редких  случаев, когда одно-единственное событие изменяет ситуацию на огромной территории настолько быстро, что люди воочию  видят  это. И в кои-то  веки катаклизм  пришелся на такой  период, когда  здесь уже  жили люди.  Не только возможно, но и весьма вероятно, что кто-то собственными глазами  увидел  это наводнение  --  более того, оно,  возможно, многих и погубило, ведь в  ту эпоху к югу  от Красного моря простирались  богатые зверьем степи и болота; и четырнадцать тысяч  лет тому  назад  люди,  несомненно,  охотились  на  этих  территориях,  собирали съедобные  семена  растений, плоды  и  ягоды. Какая-нибудь  группа охотников наверняка  видела с одной из вершин  гор  Дехалак гигантскую стену  воды,  с

ревом  катившуюся  по равнине,  дробившуюся  о  склоны  гор,  обтекая  их  и превращая в острова.

     Эти охотники, конечно,  поняли, что  стена воды поглотила их семьи. Что они  должны  были подумать  при  этом?  Несомненно,  что  какое-то  божество разгневалось  на  них, что мир  погиб, похоронен в водах  моря.  И если  они уцелели,  если им  удалось добраться  до  берегов  Эритреи  после  того, как бурлящие  волны  стихли  и  превратились  в  более  спокойные  воды  нового, глубокого  моря, -- эти люди, должно быть, рассказывали всем, кто их пожелал слушать,  о том, чему они стали свидетелями. И еще в течение нескольких лет, они, возможно, приводили всех желающих к кромке воды, показывали  им вершины деревьев, едва  выступавших над поверхностью моря, и  рассказывали обо всем, что осталось похороненным под водой.

     Ной, осенило Кемаля. Бессмертный Утнапиштим, уцелевший во время потопа, с  которым беседовал  Гильгамеш.  Зиусудра  из шумерской  легенды о  потопе. Атлантида. Слушатели поверили им. Их рассказы не забылись, их передавали  из поколения в  поколение.  С течением  времени рассказчики забыли,  где именно

произошло  это  событие, и,  вполне естественно, перенесли его в  то  место, которое было им знакомо. Но самое существенное  не стерлось в их памяти. Что говорится в  легенде о потопе,  в которой фигурирует Ной? Не  просто  дождь, нет,  потоп был вызван не только  дождями.  "Разверзлись бездны, из  которых хлынули фонтаны воды". Никакое местное наводнение на  Месопотамской  равнине не  могло  послужить прообразом этой части  легенды. Но огромная стена воды, хлынувшей из Индийского океана, вслед за  годами усиливавшимися дождями,  -- вот  это  могло вложить такие  слова  в уста  рассказчиков, передававших эту

легенду  из  поколения  в  поколение  в  течение  десяти тысячелетий,  пока, наконец, она не была записана.

     Что  же  касается   Атлантиды,  то  все  были  уверены,  что  нашли  ее давным-давно.  Взорвавшийся  в  Эгейском море  остров Санторин, он  же Хиос. Однако в древнейших легендах  об Атлантиде  о вулканическом взрыве ничего не упоминалось. В них говорилось только о великой  цивилизации, погрузившейся в море.  Эту версию объясняли  тем,  что люди, побывавшие  позже  на уцелевшей части Санторина, и увидевшие воду  на месте  прежнего города, ничего не зная об  извержении  вулкана,  предположили,  что  город  просто исчез в  морской пучине.  Однако теперь  Кема-лю такое объяснение казалось неубедительным. Он представил  себе, что  увидели  жители  Атлантиды,  находившиеся  где-то  на равнине  Массава,  когда  Красное  море,  казалось,  вздыбилось, и поглотило город. Вот это и есть  погружение  в  море! Никакого взрыва, просто  вода. А если  город  был расположен  в  болотистой  местности,  -- там,  где  теперь находится  пролив  Массава,  то  вода,  вероятно,   хлынула   не   только  с юго-востока,  но и  с  северо-востока,  и с  севера, растекаясь  вокруг  гор Дехалак, превращая  их в острова, заливая  все низменные  места, а с  ними и город.

     Атлантида. Она находилась не  за Геркулесовыми Столпами, но Платон  был прав, увязав  город  с проливом. Он  или кто-то  другой,  поведавший ему эту легенду,  просто  заменили  Баб-эль-Мандебский  пролив  самым   большим   из известных тогда проливов Гибралтаром. Платон,  вполне возможно, услышал  эту историю от финикийцев,  которые, будучи отличными мореплавателями, перенесли место действия трагедии в хорошо известное им  Средиземное море. Быть может, им  рассказали  эту  историю египтяне  или какие-то  кочевники  из глубинных районов  Аравийского полуострова; не исключено,  что легенда к  тому времени уже  стала частью  культурного наследия  всех  древних народов,  и  слова "в проливе  Мандеб"  превратились  "в  Геркулесовых Столпах".  А  впоследствии, поскольку  Средиземное море  было уже достаточно освоено, место действия для большей экзотики было перенесено за Геркулесовы Столпы.

     Кемаль  был  совершенно уверен, что  эти  его  гипотезы  верны или,  по крайней мере, близки к  истине. Он обрадовался при мысли о том, что на Земле еще осталась никем не открытая древняя цивилизация.

     Но если Атлантида находится там, где он думает, то почему Служба еще не обнаружила ее? Ответ прост: прошлое Земли было необъятным, и в то время, как Трусайт  I  использовался  для  сбора  климатологической  информации,  новые машины, точность которых позволяла проследить жизнь отдельных людей, никогда

бы не стали применять для изучения океанов,  где  никто не живет. Конечно, с помощью хроновизора  наблюдали  историю Берингова пролива и Ла-Манша,  чтобы проследить  пути  миграции  древних народов.  Однако в районе Красного  моря миграций не было. Служба просто  никогда не использовала  свои  новые точные машины для  того, чтобы посмотреть, что  же находилось под  волнами Красного моря  в самом  конце последнего  ледникового периода. И она никогда не будет этим заниматься, если только  кто-нибудь не убедит ее сотрудников в важности подобной работы.

     Кемаль,  достаточно  хорошо  зная существующие бюрократические порядки, прекрасно понимал,  что  к  нему,  студенту-метеорологу, вряд  ли  отнесутся серьезно,  если  он  представит  Службе  свою  теорию  гибели  Атлантиды.  В особенности потому,  что он почему-то  поместил Атлантиду в районе  Красного

моря,  а время  гибели  отнес  на четырнадцать тысячелетий  назад,  то  есть задолго до  возникновения  цивилизации в Шумерах  и Египте, не говоря уже  о Китае, долинах Инда и болотах Техуантепека.

     Кемаль также знал, что болотистые земли в районе пролива Массава вполне подходили для возникновения там цивилизации.  Хотя реки, впадавшие в Красное море,  несли  недостаточно  воды, чтобы  его  уровень  поднимался с  той  же скоростью, что и уровень Мирового океана, они все же оставались реками. Так,

например, Зула, существующая и поныне, тогда наполняла водой равнину Массава на  всем ее протяжении и впадала  в Красное море  вблизи  Мерса-Мубарека,  а благодаря  обильным дождям,  выпадавшим в те  времена, из котловины Ассахара вытекала  полноводная  река.  Теперь  Ассахара представляет  собой безводную долину, лежащую ниже уровня моря. А некогда она, вероятно, была пресноводным озером, вбиравшим в себя воду многочисленных горных ручьев, а в самом низком месте вода из него стекала в пролив Массава. Река петляла по плоской равнине Массава, причем некоторые ее  рукава впадали  в реку Зула, тогда как  другие уходили на восток и на север, впадая непосредственно в Красное море.

     Таким  образом  эти надежные  источники обеспечивали пресной водой  всю территорию, и в  сезон дождей одна только  Зула приносила с собой достаточно ила,  чтобы  удобрить почву, тогда  как другие  реки,  независимо от времени года,  служили средством сообщения в этой болотистой местности. Климат также

был достаточно  теплым,  с  большим количеством солнечных  дней,  и  все это позволяло  собирать  не  один  урожай в год. Итак,  ничто не  препятствовало возникновению там ранней цивилизации.

     Да,  на первый взгляд казалось,  что это  произошло слишком рано  -- на шесть-семь тысячелетий  раньше,  чем  предполагала  общепринятая  теория. Но разве  не могло случиться  так, что  гибель Атлантиды убедила  оставшихся  в живых  ее жителей -- боги против того, чтобы люди селились  в городах? Разве не  сохранились  во  многих  древних религиях Среднего Востока  следы такого предубеждения?  Что  представляет  собой  история  Каина  и  Авеля,  как  не метафорическое  отображение   зла,  таящегося   в  горожанине,  земледельце,

братоубийце,  осужденном  богами  за  то,  что  он уже  больше  не  кочевал, перегоняя  свои  стада  с  места  на  место?  Вполне  вероятно,  что истории подобного рода  были  широко  распространены  в  те  древние  времена. И это объясняет,  почему уцелевшие  жители  Атлантиды не  приступили  сразу  же  к восстановлению своей  цивилизации  на  новом месте.  Они  считали,  что боги запрещают это,  и если они восстановят свой город, он опять будет уничтожен. Итак,  они  запомнили легенды  о своем славном прошлом,  одновременно осудив своих предков, и предостерегали всех, кто им попадался на жизненном пути, от строительства городов.  В результате люди одновременно  и  мечтали собраться вместе в таком городе и боялись этого.

     Так  все  и шло, пока не  появился Нимрод, строитель Вавилонской башни, презревший  старую религию. Древние запреты были  забыты, и в другой  речной долине, удаленной во времени и пространстве от Атлантиды, вырос новый город. Однако легенда еще жила в памяти, и люди старались, по возможности, оградить себя  от  последствий такого бедствия.  Мы построим башню  такой высоты, что никакое  море не сможет затопить  ее.  Ведь именно так в Ветхом Завете потоп связан с Вавилонской башней, и там же нашло свое выражение стойкое неприятие города  кочевниками.  Эта  легенда  --  история  возникновения  городов   --

сохранилась в памяти жителей Месопотамии вместе с отчетливыми воспоминаниями о более древней цивилизации, погубленной потопом.

     Более древняя  цивилизация. Золотой век. Гиганты, которые когда-то жили на Земле. Да, вполне вероятно, что во всех  этих сказаниях  была запечатлена память  о  первой в  истории человечества  цивилизации,  о  том  месте,  где появился первый город Атлантида, город на равнине Массава.

     Но  как он сможет доказать свою правоту  без  помощи хроновизора? И как ему получить  доступ к  одной  из  этих машин, не убедив сначала Службу, что Атлантида действительно находилась в Красном  море? Это  был замкнутый круг, безвыходная ситуация.

     Но затем он подумал:  почему вообще зарождаются большие города?  Потому что  возникают  какие-то  проекты,  осуществление  которых  требует  участия большого  количества  людей. Кемаль  не был уверен,  каким в точности должен быть этот проект,  но был убежден, что в результате его выполнения местность

в  районе  изменится  настолько,  что  это можно  будет  увидеть  на  старых видеозаписях Трусайта I, хотя заметить их сможет лишь тот, кто будет искать.     

Итак, рискуя  не  защитить свой  дипломный  проект,  Кемаль  отложил  в сторону  порученную  ему  работу  и  начал копаться  в  старых  видеозаписях Трусайта I. В первую очередь он занялся изучением последнего  столетия перед потопом,  поскольку  у  него  не  было   уверенности,  что  эта  цивилизация

существовала длительное  время  до  момента  своей гибели. В  течение  всего нескольких  месяцев он собрал  неоспоримые доказательства своей  правоты. На видеозаписях не  было видно никаких плотин и дамб, возведенных для защиты от наводнений. Сооружения  такого  рода  были  бы достаточно крупными, чтобы не

заметить  их  при  первом же  просмотре. Вместо этого на пленке  были видны, казалось бы,  беспорядочно  разбросанные кучи  ила  и земли, появлявшиеся  в периоды между сезонами  дождей,  особенно в  засушливые  годы, когда уровень воды в реках был ниже обычного. Для людей, интересовавшихся только проблемой

погодных изменений,  эти бесформенные, хаотично разбросанные груды ничего не значили бы;  однако для Кемаля  все было ясно:  в  засушливые  годы  атланты выкапывали  каналы, чтобы  их  лодки могли  беспрепятственно плавать по ним. Кучи земли громоздились  там,  куда атланты  сваливали  ил,  поднятый со дна каналов. На видеозаписях Трусайта I не было видно ни одной лодки. Но теперь, когда Кемаль знал, где  искать, он начал  улавливать проносившиеся на экране расплывчатые  изображения тростниковых  хижин. Каждый  год,  когда наступала пора наводнений, дома исчезали, и  поэтому они мелькали на экране Трусайта I

только на одно-два  мгновения: хрупкие строения из ила и тростника, которые, наверняка, смывало в  каждый  сезон дождей. А когда вода спадала, их строили заново. Но  они были  там, рядом  с грудами земли по берегам каналов. Платон опять  оказался прав:  Атлантида вырастала  среди  сети  своих  каналов.  Но Атлантида -- это прежде всего люди и их лодки; дома смывались наводнениями и строились заново каждый год.

     Кемалю не было  еще двадцати лет, когда он отправил собранные им данные в Службу. Но  представленные им  доказательства были  настолько впечатляющи, что начальство Службы немедленно выделило не хроновизор, а самую современную машину  Трусайт II для изучения того, что находилось  на дне Красного моря в проливе  Массава  за сто  лет  до  того,  как  это  море  вышло  из берегов. Специалисты Службы установили, что догадка Кемаля чудесным образом полностью подтвердилась. В эпоху, когда все остальные люди на земле охотились на диких животных и собирали дикие  ягоды, атланты  уже выращивали амарант, райграсе, дыни  и  фасоль на богатых плодородных почвах, удобренных  илом пересыхающих рек. Продукты своего труда они перевозили в  корзинах и лодках, сделанных из тростника. Единственная ошибка  Кемаля заключалась в том, что замеченные  им строения  были не жилыми домами, а  плавучими зернохранилищами. В засушливый сезон  атланты спали под  открытым  небом,  а во время дождей жили  в  своих маленьких тростниковых лодках.

     Кемаля пригласили на работу  в  Службу и назначили руководителем нового крупного проекта "Атлантида". Поначалу ему нравилась его работа, потому что, подобно  Шлиману, он мог осуществлять  поиск  участников и немых  свидетелей великих событий. Настоящим праздником для Кемаля стал  день,  когда он нашел Ноя, хотя в детстве того звали Евесведер и Наог, когда он стал взрослым. Для проверки на зрелость Евесведер,  крупный  для  своих лет, предпринял опасное путешествие  к  перешейку  у  Баб-эль-Мандеба, чтобы  увидеть  "вздымающееся море". Он увидел его, но одновременно заметил, что в этом месте вода в узком заливе  Индийского океана стоит всего лишь на  несколько метров ниже отмели, отмечавшей старую береговую  линию Красного моря до  наступления  последнего ледникового  периода.  Евсеведер,  конечно,  ничего  не  знал  о  ледниковых периодах, но заметил,  что отмель  была совершенно ровной --  и он прошел по ней  весь  свой путь.  Однако  эта отмель возвышалась  на сотни  метров  над равниной,   где  медленно-медленно  поднимался  уровень  Соленого   моря  -- оконечности  Красного  моря. "Вздымающееся  море"  уже проточило  канал,  по которому  во время штормов  и  ураганов поступала морская вода  в  несколько озер. Время от времени потоки  морской воды из  этих озер стекали в  Красное море.  Когда-нибудь, в  очередной  шторм  или  позднее,  "вздымающееся море" прорвется через перемычку и океанские воды хлынут на Атлантиду.

     Евсеведер тут  же решил, что теперь он заслужил право называться именем взрослого  мужчины Наог, и отправился в обратный путь. Он  взял себе в  жены девушку  из племени,  жившего на берегу Баб-эль-Мандеба.  Дорога  домой была очень  длинной, и  поэтому часть  пути  ему пришлось нести уставшую жену  на

руках.  Когда он, наконец, достиг земли Дерку, как называли себя  атланты, и рассказал соплеменникам об увиденном,  старейшины не только его клана, но  и всех других, восприняли как сплошную выдумку все то, что казалось ему  столь очевидным на берегах "вздымающегося моря". Гигантское наводнение? Наводнения

бывают у них каждый год, и они просто спасаются  от них на своих  лодках.  И если предсказываемое  Наогом наводнение действительно  произойдет,  они, как всегда, укроются в лодках.

     Наог,  однако,  знал,  что  спастись им  не  удастся.  Поэтому он начал экспериментировать со связанными вместе бревнами, и уже через несколько  лет сумел построить большой плот с непроницаемым для воды домом, который, по его мнению, смог бы  выдержать  напор  воды при  наводнении, в огромные  размеры

которого  верил  только он. После нескольких обычных сезонных наводнений его соплеменники поняли, что  его  прочный, сухой внутри дом-ящик был прекрасным хранилищем  для  зерна, и в конце концов половина его клана  стала хранить в этом  ковчеге  зерно  и  фасоль.  Другие  кланы  тоже  построили  деревянные лодки-хранилища,   однако  они  уступали  ковчегу  Наога   по   прочности  и водонепроницаемости. Все  это время  над  самим  Наогом насмехались  и  даже осыпали  угрозами в ответ на  его постоянные  предупреждения  о том, что вся земля погрузится в воду.

     Незадолго до потопа Наог получил своеобразное предупреждение. Первый же прорыв воды через  перемычку  в Баб-эль-Мандебе привел к  тому, что  уровень воды в Соленом море стал быстро подниматься, а вместе с ним и вода в каналах племени Дерку.  Это  произошло за  несколько часов до того, как  океан  всей

своей  мощью  прорвал  перемычку,  и  стена  воды  высотой в десятки  метров покатилась  по всей ширине  бассейна Красного моря. Когда она достигла лодки Наога, та уже была прочно законопачена, а внутри, помимо зерна и  продуктов, находились две его жены, их  маленькие дети,  и три раба, помогавшие ему при строительстве лодки, со своими  семьями. Огромные валы  безжалостно  швыряли судно, и ковчег нередко полностью погружался в воду, но все-таки не потонул. И  в конце  концов,  их  прибило к  берегу недалеко  от  Джибела,  на  южной оконечности Синайского полуострова.

     Некоторое время  они занимались земледелием в  долине Элька, у подножья гор Синая, и рассказывали всем приходящим о том, как Бог наслал потоп, чтобы уничтожить народ  Дерку,  нарушивший Его заветы.  И как  уцелела только  эта горстка  людей, потому что  Бог показал  Наогу, что  Он  собирается сделать. Позже Наог  стал бродячим пастухом  и рассказывал свою  историю повсюду, где появлялся.  Как  и  ожидал   Кемаль,   рассказ  Наога,  в  котором  сквозило предостережение  против строительства  городов,  сильно  повлиял  на  людей. Напуганные   им,  они  старались  не  создавать  поселений,   которые  могли превратиться в города.

     В рассказе Наога присутствовал также явный протест  против человеческих жертвоприношений,  потому что  его  собственный отец  был  принесен в жертву крокодильему богу,  которому  поклонялся  народ Дерку, в  то  время как  сын совершал свое обрядовое путешествие. Наог был убежден, что  главная причина, по которой могущественный бог штормов и морей уничтожил народ Дерку,  был их обычай  каждый  год  после  сезона  дождей  приносить в жертву  живых  людей огромному  крокодилу,  которого  они чтили  как  своего  бога.  Связь  между человеческими жертвоприношениями и строительством городов имела, в известной мере, отрицательные последствия. Когда много  поколений  спустя сознательные вероотступники,    презревшие   мудрые   пророчества   Наога,    возобновили строительство   городов,  вместе  с  этим  возродился  и  обычай   приносить человеческие жертвы. И все же, в конечном счете, Наог добился своего, потому что сообщества, приносившие в жертву богам людей,  почувствовали, что творят нечто темное  и  опасное. И со временем  этот обычай  стали  считать сначала варварским, а затем отвратительным и жестоким во всех землях, где слышали об истории Наога.

     Кемаль нашел Атлантиду. Он налхел реальных Ноя, Утнапиштима и Зидсудру. Сбылась мечта  его  детства. Он действительно сыграл роль  Шлимана  и сделал величайшее  открытие. Теперь для окончательного завершения своего  труда ему оставалось лишь проделать, как он считал, чисто канцелярскую работу.

     Он  оставил работу над проектом, но не ушел из  Службы. Сначала он  без особого  рвения занимался  тем или иным делом, но в основном  посвятил  себя семье. Но  постепенно,  по  мере  того  как  дети  росли,  его до  сей  поры бессистемная  деятельность   приобретала  некую   форму  и  становилась  все интенсивнее.  Он  задумал еще более интересный проект: выяснение  причин, по которым вообще появляются цивилизации.  По  его  мнению, возникновение  всех древних цивилизаций после Атлантиды зависело, в той или иной степени, именно от нее. Сама идея образования городов была подхвачена египтянами и шумерами, а  также  народами,  населявшими  долину Инда  и даже китайцами, потому  что история о "золотом веке" Атлантиды распространилась очень широко.

     Единственная  цивилизация, возникшая из  ничего,  без  всякого  влияния сказаний об Атлантиде,  зародилась в Америке, куда не дошел рассказ о Наоге, разве что  в  легендах,  занесенных  туда  теми  немногими  мореплавателями, которые  отваживались  пересечь  океан.  Перешеек  между  Америкой  и  Азией

погрузился  в  пучину  вод  за  десять поколений до  того,  как был затоплен бассейн  Красного  моря.  Потребовалось   десять  тысячелетий  после  гибели Атлантиды, чтобы  там,  в Америке,  возникла цивилизация  среди  ольмеков на болотистых  землях  южного  побережья  Мексиканского залива.  В своем  новом

проекте  Кемаль  поставил  себе  задачу  изучить различия между  ольмеками и атлантами, а затем, выяснив, что у них было общего, ответить на вопросы: что вообще представляли собой  древние цивилизации;  почему они возникли; какова была их структура; как люди переходили от племенного уклада жизни к  жизни в

городах.

     Кемалю  было тридцать с небольшим,  когда он начал  работать  над своим проектом. И  ему было почти  сорок, когда до него дошли  рассказы о  проекте "Колумб", и он  приехал  к Тагири,  чтобы сообщить  ей все,  что ему удалось узнать в ходе своих исследований.

     Джуба  раздражала всех  приезжих тем, что ее жители  делали вид,  будто никогда ничего не  слышали о Европе. Поезд Нильской железной дороги доставил Кемаля на станцию, не  менее современную, чем  любая другая в  мире. Однако, когда  он  вышел из здания  вокзала, то  обнаружил,  что находится в городе,

состоящем сплошь из тростниковых хижин  и  глинобитных заборов, с грунтовыми дорогами, снующими повсюду голыми ребятишками и  полуобнаженными  взрослыми. Если замысел заключался в том, чтобы приезжему показалось,  будто он попал в первобытную   Африку  далекого  прошлого,   то   на  какое-то  мгновение  он срабатывал. Дома  с  их  настежь  распахнутыми  дверями вряд  ли  могли быть

оборудованы  системой   кондиционирования,  и  если  где-либо  и  скрывались генераторные установки и солнечные батареи,  то Кемаль  их не заметил. Но он знал, что где-то они наверняка есть, причем  неподалеку, точно как  же,  как системы очистки  воды и  антенны спутниковой связи.  Он был уверен, что  эти

голые ребятишки учатся  в сверкающей чистотой современной школе и пользуются самыми современными компьютерами. Он знал,  что обнаженные  до пояса молодые женщины и молодые мужчины в  набедренных повязках ходят куда-то по  вечерам, чтобы  посмотреть   последние  видеофильмы,  либо  потанцевать  или   просто послушать  ту же самую музыку,  которая  сейчас в моде  в Ресифе,  Мадрасе и Семаранге. Но, что самое главное, он знал, что где-то, возможно, под землей, находится  одна  из  главных  установок  Службы,  где сейчас  осуществляется одновременно проект изучения истории рабства и проект "Колумб".

     Тогда к чему  вся  эта игра? Зачем  превращать свою  жизнь  в постоянно действующий  музей  той  эпохи,  когда  жизнь  людей  была  ужасной,  полной жестокостей и короткой? Кемаль любил прошлое ничуть не меньше, чем  любой из его современников,  но  у него не  было  ни малейшего  желания жить, как его предки.  Временами  ему  казалось не  совсем  нормальным,  что  жители Джубы отвергают современную цивилизацию и растят своих  детей как бы в  обстановке первобытного отсталого племени. Он попытался представить себя сыном турка  в те далекие времена, когда мужчины  пили перебродившее кобылье молоко или еще хуже -- кровь лошадей, жили в юртах и упражнялись  во  владении саблей, пока не осваивали  искусство, сидя  в  седле, срубать врагу голову одним  ударом. Неужели кому-то захотелось бы жить в  те страшные времена? Изучать их -- да. Помнить о  великих  деяниях предков. Но только не жить,  как они. Двести лет тому назад жители Джубы отказались от  своих тростниковых хижин и быстренько построили  жилища  европейского типа. Уж  они-то знали,  что  делают.  Люди, которые  вынуждены  были  жить  в  тростниковых  хижинах,  не испытывали  ни

малейших сожалений, покидая их.

     И  все  же,  несмотря  на весь  этот  маскарад,  ему  удалось  заметить некоторые  уступки  современности. Например, когда  он  стоял  у  выхода  из вокзала,  к нему  подкатил маленький  грузовичок, за  рулем которого  сидела молодая женщина.

     -- Кемаль? -- спросила она. Он кивнул.

     -- Меня  зовут Дико, -- сказала она. -- Тагири моя  мать. Бросайте свою сумку в кузов и поехали.

     Он  закинул сумку в маленький кузов  и уселся в кабину рядом с ней.  На его счастье, скорость этого грузовичка, рассчитанного на ближние поездки, не превышала примерно  тридцати километров в час, иначе его тут же выбросило бы из  кабины,  потому  что  эта сумасшедшая ехала  прямиком,  не пытаясь  даже объехать многочисленные рытвины и ухабы.

     --  Мать  постоянно  твердит, что  нужно  бы замостить эти  дороги,  -- сказала Дико, --  но всегда находится кто-то,  заявляющий, что дети  обожгут себе ноги о раскаленные камни  мостовой. И в результате  эта идея каждый раз остается нереализованной.

     -- Они могли бы  надевать башмаки, -- предложил Кемаль. Он старался как можно  понятнее  и  проще выражать  свои  мысли, но  получалось  не очень-то хорошо.  Тем  более, что  его  челюсти  лязгали  каждый  раз,  когда  машина подпрыгивала на очередном ухабе.

     -- Ну и видок у них был бы: совершенно  голые, но в кедах, -- хихикнула она.

     Кемаль  не  стал  говорить,  что  они  и без  того  выглядят достаточно забавно.  Скажи он  такое, его обвинили бы в пропаганде чуждой им  культуры, хотя  он  пропагандировал   бы  вовсе  не  свою  культуру.  Местные  жители, по-видимому, были вполне довольны своим образом жизни. Те, кому он был не по душе, наверняка, перебрались  в  Хартум или Энтеббе, или Аддис-Абебу  --  не просто  современные,  а  ультрасовременные  города.  Однако  для сотрудников Службы,  исследователей прошлого, сохранение старинного  уклада жизни  имело некий особый смысл.

     У него даже мелькнула мысль, не  пользуются ли они  пучком травы вместо туалетной бумаги.

     Он с облегчением увидел, что тростниковая хижина, у которой остановился грузовик,  была  лишь  прикрытием  для  шахты   лифта,  уходящей  в  глубину современного отеля. Невзирая  на протесты Кемаля, Дико схватила  его сумку и повела  в предназначенный  ему номер. Подземный отель был вырублен  в скале,

возвышавшейся на берегу Нила; в каждом номере были окна и веранда с видом на реку. Были в них и кондиционеры, и водопровод, и компьютеры.

     -- Ну как, подходит? -- спросила Дико.

     --  А я-то  надеялся жить в  хижине  из тростника и справлять  нужду  в бурьяне, -- ответил Кемаль. На мгновение она как-будто растерялась.

     -- Отец сказал, что вам надо дать  возможность  полностью  испытать  на себе все  особенности  местного  быта, но  мать  возразила, что  это вряд ли придется вам по вкусу.

     -- Она была права. Я пошутил. Комната превосходная.

     --  Вы  проделали  долгий  путь,  --  сказала  Дико.  -- Наши старцы  с нетерпением ждут  встречи с вами,  но готовы подождать  до завтрашнего утра, если так вам больше подходит.

     -- Меня это вполне  устраивает,  -- ответил Кемаль. Они договорились  о времени встречи. Кемаль  позвонил в бюро обслуживания  и  выяснил, что можно заказать обычный европейский обед, а не пюре из личинок и коровьей лепешки с острыми приправами или что-либо подобное, чем славится местная кухня.

     На следующее утро  он сидел в  кресле-качалке в тени большого дерева, в окружении десятка людей, лежавших или сидевших на корточках на циновках.

     -- Я чувствую себя неловко, занимая единственное кресло, -- сказал он.

     -- Я же говорил вам, что он предпочтет циновку, -- заметил Хасан.

     -- Да нет, -- ответил  Кемаль, -- я не хочу  циновку. Я просто подумал, что вам, возможно, будет удобнее...

     --  Ничуть,  мы привыкли, --  сказала  Тагири.  -- Когда мы работаем  с машинами, то  сидим  на стульях.  Но это же  не работа. Это радость. Великий Кемаль  захотел  встретиться  с  нами. Мы  никогда  и не  мечтали,  что  вас заинтересует наш проект.

     Кемаль терпеть не  мог, когда  его  называли "великий Кемаль". Для него великим  Кемалем  был Кемаль  Ататюрк,  который воссоздал турецкую нацию  на обломках  Оттоманской империи пару веков тому назад.  Но  ему  также надоело выступать с подобными  разъяснениями, к тому же ему показалось, что в словах Тагири звучала легкая ирония. Пора кончать со всеми этими условностями.

     --  Меня не  интересуют ваши проекты,  --  сказал  Кемаль.  --  Но  мне кажется,  что вы привлекаете  внимание  все  большего  количества людей,  не имеющих отношения к Службе. Насколько я слышал, вы намереваетесь предпринять некие  шаги с далеко идущими последствиями. Однако,  мне думается,  что ваши

решения основываются на... недостаточно полной информации.

     -- Стало быть, вы приехали поправить нас, -- сказал Хасан, покраснев от негодования.

     -- Я приехал,  чтобы  рассказать  вам  то, что  знаю и о  чем думаю, -- возразил  Кемаль. --  Я не  просил  вас  устраивать по  этому  поводу  целое собрание и с неменьшим удовольствием  поговорил бы только с  вами и  Тагири. Либо же, если хотите, я тут же уеду, а вы продолжайте свою работу, оставаясь в  неведении  на  этот счет.  Я  думал  поделиться  с  вами  собранной  мною информацией,  при этом хочу  отметить,  что  вовсе не  считаю себя столь  же опытным специалистом, как вы, в этих вопросах. Не сомневаюсь, что вы  знаете много такого, чего не знаю я,  но ведь  не я пытаюсь построить машину, чтобы изменить прошлое, и потому нет никакой необходимости срочно  просвещать меня в моем неведении.

     Тагири расхохоталась.

     --  Одно  из  неоспоримых  достоинств  Службы состоит в том,  что  ваши важнейшие  проекты не возглавляют велеречивые бюрократы.  -- Она наклонилась вперед. --  Не щадите  нас, Кемаль. Мы никогда  не стыдимся  признавать свои ошибки.

     -- Давайте начнем с вопроса о рабстве, -- предложил  Кемаль. -- Ведь вы именно  этим  и  занимаетесь.  Я  прочел  несколько  биографий,  проникнутых искренним   сочувствием   и   симпатией,   а  также   аналитические  отчеты, составленные  в  процессе  выполнения  вашего проекта,  и  у меня  создалось впечатление, что, будь это в ваших  силах, вы отыскали бы того, кто придумал рабство и помешали бы ему, с тем чтобы  ни один человек не был бы куплен или продан на нашей планете. Разве я не прав?

     --  Не  хотите  ли  вы сказать, что рабство не  было  таким уж злом? -- спросила Тагири.

     -- Да,  именно это я хочу сказать, -- ответил Кемаль,  -- потому что вы рассматриваете рабство  не  под тем углом из настоящего,  когда его уже нет. Однако, не  кажется  ли вам,  что в самом начале оно  было несравненно лучше того, чему на смену оно пришло?

     Маска вежливого интереса постепенно сползала с лица Тагири.

     -- Я  ознакомилась  с вашими  соображениями относительно  происхождения рабства.

     -- Но они не очень вас убедили.

     --  Когда вы  делаете какое-то незаурядное открытие, вполне естественно предположить,  что  оно  имеет куда большее значение, чем на самом деле,  -- промолвила Тагири.  -- Однако нет оснований полагать, что рабство зародилось именно в Атлантиде как замена человеческих жертвоприношений.

     --  Но  я никогда этого не утверждал, --  возразил Кемаль. -- На  таком толковании настаивали  мои оппоненты. Я надеялся, что вы-то  прочитаете  мои замечания более внимательно.

     Тут вмешался Хасан, стараясь говорить одновременно мягко и убедительно.

     -- Мне кажется, ваш спор приобретает излишне личную окраску. Неужели вы проделали весь этот путь, Кемаль, лишь для того, чтобы  сообщить нам, что мы идиоты? Это можно было сделать в письме.

     --  Нет, -- возразил Кемаль,  -- я приехал  для того, чтобы услышать от Тагири,  что  меня одолевает патологическая  потребность  видеть в Атлантиде начало всех начал.

     Кемаль поднялся с кресла, обернулся, схватил его и отшвырнул в сторону.

     -- Дайте мне циновку!  Дайте сесть рядом с вами и рассказать все, что я знаю! Если потом вы предпочтете  все отвергнуть,  я не буду возражать. Но не стоит тратить впустую ни ваше, ни мое время, защищая себя и нападая на меня.

     Хасан тоже встал. На мгновение Кемалю показалось, что тот сейчас ударит его.  Однако  Хасан  нагнулся, поднял  с  земли свою циновку  и протянул  ее Кемалю.

     -- Итак, говорите.

     Кемаль  расстелил циновку и  уселся на нее.  Хасан подсел к  дочери, во втором ряду.

     -- Рабство, -- произнес Кемаль. -- Существует много способов удерживать людей  против их  воли.  Крепостные не имели права  покинуть  землю, которую обрабатывали.  Кочевники  иногда оставляли  у себя  пленников  или  чужаков, которые затем становились второсортными членами племени и  не могли покинуть

его. Рыцарство  возникло как  своего рода  аристократическая  мафия,  иногда принимавшая  форму  защитного рэкета;  и стоило им обрести  покровителя, как рыцари  попадали  к нему  в  полную зависимость.  В  некоторых  цивилизациях свергнутых королей держали в неволе, где у них рождались дети, а затем внуки

и правнуки.  Всем им никогда  не причиняли вреда, но и не выпускали на волю. Целые  народы были  порабощены завоевателями и вынуждены  были  работать под игом  чужеземных  правителей,  платить  непомерную  дань   своим   господам. Налетчики  и  пираты  забирали  с  собой заложников, чтобы  получить  выкуп. Умирающие  с  голоду  люди   продавали  себя  за  кусок  хлеба.  Заключенных заставляли работать. Такие  виды  зависимости и  принуждения существовали  у многих народов, но все они не являются рабством.

     -- Строго говоря, это так, -- согласилась Тагири.

     --   Рабство   наступает   тогда,  когда  человек   становится  чьей-то собственностью. Когда такой собственник может покупать и продавать не только чей-то труд,  но и самого человека и всех его детей. Движимая собственность, поколение за поколением.

     Кемаль взглянул на  них и отметил про себя, что лица слушателей все еще хранят холодное выражение.

     -- Я знаю, что все это вам известно. Но  вы, по-видимому, не понимаете, что рабство не  было  чем-то неизбежным. Оно  было придумано в  определенном месте  и в определенное время. Мы  знаем, где и когда  человек  был  впервые превращен в  собственность.  Это случилось в Атлантиде, когда одной  женщине

пришла в голову мысль  заставить  работать  пленников,  предназначенных  для жертвоприношения, и, когда настал черед самого ценного для нее пленника, она заплатила  старейшине  племени выкуп, чтобы  навсегда уберечь  его  от такой участи.

     -- Но ведь это еще нельзя назвать работорговлей, -- возразила Тагири.

     -- Это было началом. Подобная практика распространялась очень быстро и, наконец, стала главной причиной набегов на другие племена. Народ дерку начал покупать пленников непосредственно у самих участников  набегов. Затем  дерку стали  продавать  рабов  друг  другу  и,  в  конце  концов,  превратились  в

работорговцев.

     -- Ну и достижение! -- воскликнула Тагири.

     -- Жители города перестали копать  каналы, сеять и выращивать съедобные растения. Все то, что входило раньше в их обязанности, стали выполнять рабы. Именно это  легло  в  основу развития и  процветания  города.  Рабство  дало атлантам  достаточно  свободного  времени,  чтобы   создать   свою  заметную цивилизацию. Оно  оказалось для них настолько  выгодным, что жрецы дерку тут же объявили, что их божество-дракон не требует больше человеческих жертв, по крайней мере, на данный момент. Это означало, что всех своих пленников дерку могли превратить в рабов и заставить работать. Не случайно, что, когда потоп стер  с  лица земли  народ дерку,  рабство не погибло вместе с ним. Соседние народы уже переняли  этот обычай, поскольку он  вполне оправдывал  себя. Это был единственный к  тому  времени способ использовать рабочую  силу чужаков.

Все другие обнаруженные нами  случаи  настоящего рабства можно проследить до того  момента,  когда  та женщина  из племени  дерку,  Недзнагайя,  выкупила приглянувшегося  ей пленника и  спасла его тем самым  от  страшной смерти  в пасти крокодила.

     --  Ну   что   ж,  воздвигнем   ей  памятник,  --  предложила   Тагири. Чувствовалось, что она очень разозлилась.

     -- Идея  покупки и  продажи людей  возникла  только у  дерку, -- сказал Кемаль.

     -- Она  вполне  могла  возникнуть в любом  другом месте,  --  возразила Тагири. -- То, что Агафна изобрел первое колесо, вовсе не означает,  что его не изобрел бы кто-то другой немного позже.

     --  Не согласен. Мы точно  знаем, что рабство --  торговля людьми – не было обнаружено, по  крайней мере, в  одном месте, куда  не распространилось влияние дерку, -- ответил Кемаль. Он сделал паузу.

     -- В Америке, -- вмешалась Дико.

     -- В Америке, -- повторил Кемаль. -- Что мы наблюдаем там, где людей не рассматривали как собственность?

     --  В Америке существовало множество форм зависимости и принуждения, -- настаивала Тагири.

     --  Это  были  совсем  другие  формы. Там  никогда  не считали человека предметом купли-продажи. И именно это --  главное в вашем замысле,  помешать Колумбу  вернуться  в  Европу.  Сохранить  единственное  место на земле, где никогда не существовало рабство. Разве не так?

     --  Это не  главное,  почему  мы заинтересовались Колумбом, -- ответила Тагири.

     -- Мне думается, вам следовало бы разобраться в  этом  вопросе еще раз, --  настаивал Кемаль. --  Потому что рабство  было  непосредственной заменой человеческих  жертвоприношений.  Неужели  вы действительно пытаетесь убедить меня,  что предпочитаете  рабству  пытки  и умерщвление  пленников, как  это делалось у майя, ирокезов, ацтеков и карибов? Неужели вы находите  это более цивилизованным? Ведь в конце концов, их жизни приносились в жертву богам.

     --  Вы никогда не заставите меня поверить, что это была такая простая и однозначная замена: человеческие жертвоприношения и рабство.

     --  Мне безразлично,  верите  вы в это  или нет, --  заметил Кемаль. -- Просто признайте  существование такой  возможности.  Просто  признайте,  что существуют  вещи похуже, чем рабство.  Признайте, что, может быть, выбранные вами  ценности  спорны,  как  и  ценности любой другой цивилизации.  И  ваша попытка изменить историю так, чтобы ваши ценности восторжествовали в прошлом так же, как они торжествуют в настоящем, -- это чистый...

     -- Культурный империализм, -- закончил Хасан. -- Кемаль, мы  много  раз сами  обсуждали  этот вопрос.  Если бы вы  предлагали вернуться  в прошлое и помешать той женщине из племени Дерку изобрести рабство, мы бы признали вашу правоту. Но мы  не собираемся  делать  ничего подобного. Кемаль, мы  сами не

уверены, хотим ли мы что-то сделать. Мы просто пытаемся выяснить, что  можно сделать.

     --  Вы так старательно уклоняетесь от обсуждения данного вопроса,  что, право, это становится смешным. Вы с самого начала знали, что вашей целью был Колумб,  именно ему вы хотели помешать. Вы, похоже, забываете, что вместе со всем тем злом, которое принесло миру господство европейцев, вы  отбрасываете

и   все  хорошее:  эффективные  лекарства,  высокопроизводительное  сельское хозяйство, чистую  воду,  дешевую энергию, развитую  промышленность, которая дает  нам достаточно свободного времени, чтобы устраивать подобные собрания. И не говорите  мне, что все то хорошее, что есть в современном мире, было бы

изобретено в любом случае. На свете нет ничего неизбежного.  Вы отбрасываете слишком многое.

     Тагири закрыла лицо руками.

     -- Я знаю, -- сказала она.

     Кемаль ожидал  услышать  возражения. Ведь она все время спорила с  ним, находя все новые и новые аргументы. На мгновение он почти утратил дар речи.

     Тагири отняла руки от лица, но все еще не поднимала глаз.

     -- Что бы мы не изменили, за все придется платить.  Но если мы  оставим все  как  было, расплата  все  равно неизбежна. Но  не  мне  это  решать. Мы представим свои соображения всему человечеству.

     Она подняла голову и посмотрела на Кемаля.

     -- Вам-то легко говорить, что не следует ничего менять. Вы не видели их лиц. Вы же ученый. Он рассмеялся.

     -- Я не ученый, Тагири.  Я  не  такой,  как вы  --  кто  втемяшит  себе что-нибудь в голову и никак не может от этого отказаться.

     -- Да, тут вы правы, -- согласилась Тагири. -- Я тоже не могу. Когда мы закончим исследования и в  нашем распоряжении будет машина, которая даст нам возможность перенестись в  прошлое, я  надеюсь,  что  мы  как-нибудь  сможем сделать что-то стоящее,  что  было бы ответом  на мольбу той старой женщины, призывавшей на помощь.

     -- Вы говорите о той молитве? -- спросил Кемаль.

     -- Да, -- с вызовом ответила она,  -- молитве. Я уверена, что мы сможем изменить что-то к лучшему. Не знаю как, но сможем.

     -- Тогда мне ясно, что я в данном случае имею дело не с наукой.

     -- Да,  Кемаль,  вы правы,  но  я ведь  и  не  пыталась  ввести  вас  в заблуждение.  --  Она   грустно  улыбнулась.   --  Такой  уж  меня  сделали, "вылепили".  Мне  дали задание  посмотреть  на  прошлое  глазами  художника. Посмотреть, нельзя ли придать ему новую  форму.  Более  удачную. И  если это невозможно, то я не буду и пытаться. Но если есть хоть какой-либо шанс...

     Кемаль не  ожидал столь откровенного признания. Когда он ехал сюда,  то ожидал увидеть  горстку  людей, одержимо  преданных  осуществлению  какой-то своей  безумной  программы. Теперь он понял, что одержимость  есть,  но  нет программы, а следовательно, и безумия.

     -- Более удачную  форму,  -- сказал он. -- Эта проблема сводится к трем вопросам, не так ли?  Во-первых,  что такое "более удачная форма"?  Ответ на этот  вопрос может подсказать только  сердце,  однако у вас хватило здравого смысла  не  доверяться  своим  желаниям.  Второй  вопрос -- возможно  ли это технически, можем  ли мы найти  способ изменить прошлое? Это задача физиков, математиков и инженеров.

     -- А третий вопрос? -- спросил Хасан.

     --  Можете ли вы  точно  определить, какое изменение или изменения надо сделать, чтобы получить именно тот результат, к которому  вы стремитесь?  То есть,  что вы намереваетесь сделать: вернуться в прошлое  и подсыпать матери Колумба в вино какое-нибудь зелье, которое вызвало бы у нее выкидыш?

     -- Нет, -- ответила Тагири. -- Мы хотим спасти людей от смерти, а вовсе не убивать великого человека.

     -- Кроме того, -- добавил Хасан, -- мы не хотим  помешать Колумбу, если от этого, как вы отметили, мир  станет только хуже. Это самая  трудная часть всей  задачи.  Откуда  нам знать,  что произойдет, если  Колумб  не  откроет Америку? На этот вопрос  не может  ответить  даже Трусайт II, что  могло  бы произойти.

     Кемаль  оглядел  собравшихся  и  понял,  что  его  мнение  о  них  было ошибочным.  Эти люди,  даже  больше,  чем  он сам,  были полны  решимости не допустить какой-нибудь ошибки.

     -- Да, проблема действительно интересная, -- промолвил он.

     -- И неразрешимая к  тому же, -- заметил Хасан. -- Я не знаю, насколько это обрадует вас, Кемаль, но вы дали нам единственную надежду.

     -- Каким образом? Ваш анализ  жизни Наога, -- пояснил Хасан. -- Если во всей истории  человечества был хоть кто-то, подобный  Колумбу, то это -- он. Его  воля и настойчивость  изменили  ход  истории.  Только  благодаря  своей непреклонной решимости  он построил ковчег.  Уцелев в этом ковчеге  во время потопа, он стал героем легенды.  А поскольку его отец был принесен в жертву, когда народ Дерку ненадолго вернулся к обычаю человеческих жертвоприношений, Наог стал убеждать  всех, встречавшихся ему на пути, что города -- есть зло, что приносить людей в жертву  -- тягчайшее преступление и что Бог  уничтожил людей за их грехи.

     -- Как жаль, что он не убедил их, что рабство -- тоже зло, -- вмешалась Дико.

     --  Он  говорил им совершенно противоположное, --  сказал Кемаль. – Он был живым примером того, каким благом может быть рабство -- всю жизнь у него было три раба, которые построили для него ковчег. И каждый, кто встречался с великим Наогом, понимал, насколько своим спасением и  славой он  обязан этим трем преданным ему людям, которые были его собственностью.

     Повернувшись к Хасану, Кемаль добавил:

     -- Я не совсем понимаю, как пример Наога вселил в вас надежду.

     -- Потому что он, в одиночку, изменил мир, -- ответил Хасан.

     -- А  вам удалось  точно определить,  когда  именно он вступил на путь, который и привел к таким изменениям?  Вы заметили тот момент, когда он стоял на  берегу новой бухты,  вдававшейся в перешеек Баб-эль-Мандеб, и, посмотрев на старую береговую линию, понял, что должно произойти?

     -- Мне это не  составило особого труда, -- ответил  Кемаль. -- Он сразу же  отправился в обратный путь, и  по дороге рассказал жене,  что придумал и когда именно.

     --  Да,  изучая  историю Колумба,  мы не обнаружили такого  поворотного момента в его жизни, -- сказал Хасан.  -- Но пример Наога дает  надежду, что рано или поздно нам это удастся. Какое-то событие, озарение, заставившее его обратить  свой  взор  на Запад.  Дико  уже установила,  когда он решил стать великим. Но  мы еще не  выяснили, где и  когда он принял свое  бесповоротное решение двинуться на Запад. Но теперь,  благодаря  Наогу, мы надеемся в один прекрасный день найти разгадку.

     -- Но я уже нашла ее, отец, -- промолвила Дико. Все повернулись  к ней. Немного смущенная, она продолжала:

     -- Во всяком случае, мне так  кажется.  Но все  это очень странно.  Это случилось вчера вечером. Невероятно, правда? Я вчера подумала... вот было бы здорово, если бы я нашла эту разгадку, пока... пока Кемаль здесь. И  тут мне это удалось. Так мне кажется.

     Наступило долгое молчание. Наконец Кемаль встал и сказал:

     -- Тогда что же мы тут сидим? Покажите нам!