ВИДЕНИЕ

ГЛАВА V.

     Кристофоро почти не надеялся, что  Спинола предложит ему отправиться во Фландрию  на одном из  своих судов.  Такой возможности он ждал очень  давно, напрашивался  на  любое судно,  плававшее вдоль  лигурийского  побережья,  в результате чего узнал его лучше, чем все неровности своего матраса. Довелось

ему, правда, совершить "разведывательное" плавание на Хиос, где он заработал кругленькую сумму. Не то  чтобы он  разбогател, но, располагая поначалу лишь небольшими  деньгами, так  успешно  торговал  мастикой, что вернулся домой с туго  набитым  кошельком.  У  него  хватило  сообразительности  пожертвовать

значительную часть этой  суммы церкви от имени Николо Спинолы,  постаравшись чтобы об этом узнало как можно большее число людей.

     Спинола, разумеется, послал за ним,  и Кристофоро, явившись, рассыпался в благодарностях.

     --  Я знаю,  мой господин, что  вы не давали  мне  никаких поручений на Хиосе, но ведь это вы предоставили мне  возможность побывать там, не  взяв с меня ни гроша за место на вашем судне. Я не смел предложить вам те небольшие деньги, которые мне удалось заработать  на Хиосе. Вы даете своим слугам куда больше, когда  они отправляются на  рынок, чтобы купить на день продукты для дома.

     Они оба прекрасно понимали, что это сильное преувеличение.

     -- Но когда я пожертвовал их церкви  Христовой, я не осмелился сказать, что  они исходят от  меня, памятуя  о  том, что ими  я целиком обязан  вашей милости.

     Спинола рассмеялся.

     -- Язык  у тебя  подвешен хорошо, --  сказал  он. -- Попрактикуйся  еще немного,  так чтобы  твои  речи не звучали  заученно,  и,  уверяю,  они тебя сделают богатым.

     Кристофоро  полагал,  что  его  замысел  не  удался,  пока  Спинола  не предложил  ему  принять  участие  в  торговой  экспедиции, направлявшейся во Фландрию и Англию. Пять  судов, ради безопасности, плыли вместе, и на  одном из них  был  груз товаров, которые  должен был продать Кристофоро.  Это была большая ответственность,  потому  что на их приобретение  ушла немалая часть состояния  Спинолы, но Кристофоро  хорошо подготовился к этому  предприятию. Кое-что он  делал  сам, а за  выполнением  всех  остальных работ внимательно следил. Он уже знал, как руководить погрузкой судна и как заключить выгодную для себя сделку, не нажив врагов. Он  знал, как  разговаривать с  капитаном, как,  не  роняя собственного  достоинства, поддерживать хорошие  отношения с матросами, как по состоянию моря, неба, а также по направлению и  силе ветра определить,  сколько  миль  они  пройдут.  Хотя  практически  он  не  служил матросом,  но,  наблюдая  за тем, что делается на судне, Кристофоро знал все обязанности членов экипажа и мог судить,  насколько хорошо  они выполняются. Когда  он  был еще  совсем  мальчишкой,  моряки  не мешали  ему  внимательно наблюдать  за  тем,  как  они  работают, не  опасаясь  того,  что  это может причинить  им  какие-либо  неприятности. Он  даже научился плавать, чего  не умели  большинство  моряков,  поскольку еще  ребенком  понял, что это умение необходимо  каждому,  кто связал  свою  жизнь  с  морем. К моменту  отплытия Кристофоро чувствовал себя вполне уверенно.

     Его даже звали "Синьор Коломбо". Раньше такого почти не случалось. Отец его крайне редко  удостаивался подобного  обращения,  несмотря на  то что за последние  годы   заработанные   Кристофоро  деньги   значительно   повысили благосостояние семьи. Отец переехал  со  своей  ткацкой мастерской  в  более просторное помещение, стал красиво одеваться, ездить верхом, как синьор,  и, купив несколько  небольших домов за городской стеной, мог  уже считать  себя землевладельцем.  Итак, этим почтительным  обращением Кристофоро  был обязан только себе, а не своему происхождению. На этот раз  его так называли уже не

только  матросы,  но  и сам  капитан! Эта  почтительность  говорила  о  том, насколько далеко он продвинулся однако куда важнее было доверие Спинолы.

     Уже с  самого  начала  плавание  оказалось  нелегким. Море, правда,  не штормило,  но и  спокойным  его  назвать  было нельзя. Кристофоро  с  тайным удовлетворением отметил  про  себя,  что он единственный  из  всех  торговых агентов не страдает морской болезнью. Как и во всех предыдущих плаваниях, он изучал вместе со штурманом карты и  беседовал с  капитаном, выуживая из  них все, что те  знали, все, чему могли его научить.  Хотя он всегда помнил, что предначертанная  ему дорога ведет на восток,  он  также знал,  что  рано или поздно станет владельцем судна или даже флота,  которые  будут бороздить все известные  на сегодняшний день моря.  Лигурийское  море Кристофоро уже  знал хорошо: плавание  на Хиос, его первый  выход в открытое  море,  когда  берег полностью скрылся  из виду, когда успех  плавания полностью зависел от опыта капитана и точности штурманских расчетов, дало ему некоторое представление о восточных  морях.  А  теперь  он увидит и  Запад, когда  суда пройдут  через Гибралтарский  пролив,  а затем, повернув на север, поплывут  мимо побережья Португалии и пересекут Бискайский залив.

     Пока же  все эти названия  он слышал  только из уст  моряков, когда они хвастались своими  подвигами.  Благородные  господа  --  другие  благородные господа --  пусть себе плавают по Средиземному морю. А Кристофоро использует каждый момент, каждую  возможность, чтобы подготовить себя  к тому  великому

моменту,  когда  он,  наконец,  станет  достойным  слугой  Господа  Бога,  и сможет...

     Он  старался  не  думать  об  этом,  опасаясь,  что Бог  узнает  о  его непомерном честолюбии и гордыне, которые он скрывал глубоко в душе.

     Конечно, Бог уже и так  знал это. Но Он, по  крайней  мере, также знал, что Кристофоро сделает все, чтобы не  дать гордыне обуять его. Да исполнится Твоя воля, а не моя. Если мне предназначено возглавить Твои армии и  флот  в крестовом  походе, чтобы освободить Константинополь,  изгнать  мусульман  из Европы и вновь водрузить в Иерусалиме знамя Христово, да будет так.  Но если нет, я  готов выполнить любое дело, которое Ты  возложишь на меня, будь  оно великое или малое. Я всегда буду готов. Я Твой верный слуга.

     Какой же я, однако,  лицемер, подумал Кристофоро. Утверждать,  что  мои помыслы чисты... Я  вручил заработанные на Хиосе  деньги в  собственные руки епископа, а  затем  использовал это,  чтобы  возвысить себя в глазах  Николо Спинолы. Более того, ведь я отдал ему не все деньги. Я утаил из них довольно

кругленькую  сумму:  человек  благородного  происхождения  должен  одеваться подобающим образом, иначе кто же назовет его синьором? Еще большую часть тех денег я отдал отцу,  чтобы тот купил себе дома  и одел  мою мать как знатную даму. Вряд ли  так мог поступить  бескорыстно  верующий человек.  Хочу  ли я

стать  богатым  и  влиятельным лишь  для того, чтобы служить Богу?  Или же я служу Богу в надежде, что он сделает меня богатым и влиятельным?

     Мечтал ли он, строил ли планы на будущее, -- эти сомнения не давали ему покоя. Однако  большую  часть времени  он проводил, расспрашивая капитана  и штурмана или изучая карты, либо же просто рассматривая берега, мимо  которых они проплывали, составляя при этом  собственные карты  и производя  расчеты,

как если бы он был первым человеком, увидевшим эти места.

     -- Существует множество карт побережья Андалузии, -- сказал штурман.

     -- Я знаю, -- ответил Кристофоро. -- Но когда я сам составляю карты, то узнаю куда больше, чем если бы просто изучал  их. К тому же, я  могу сверять свои карты с уже имеющимися.

     Правда же состояла в том, что карты были полны ошибок. Если  только  не предположить, что  какая-то  сверхъестественная сила  передвинула на  другое место мысы и заливы, отмели и выступы Иберийского побережья,  и то  тут,  то там обнаруживалась не обозначенная ни на одной карте бухта.

     -- Не пираты ли  составляли эти карты? --  спросил он однажды капитана.

--  Похоже, они предназначены специально для  того, чтобы облегчить корсарам возможность внезапно напасть на нас.

     Капитан рассмеялся.

     --  Эти  карты были  составлены  маврами,  во  всяком случае,  так  мне говорили. Да и копировщики далеко не всегда идеально  выполняют свою работу. Они то и дело пропускают какую-нибудь деталь. Что они понимают  в этом деле, сидя  за  своими  столами,  так  никогда   и  не  увидев   моря?  Обычно  мы руководствуемся этими картами  в общем и  исправляем их,  когда обнаруживаем ошибки. Если бы мы постоянно плыли вдоль берега, как поступают испанцы, вряд ли  нам  вообще  понадобились  эти карты. А  они и  не собираются  выпускать исправленные карты, поскольку не желают, чтобы суда  других стран  могли без

опасений плавать  в этом районе. Каждая страна  держит свои  карты в  тайне, поэтому продолжайте  свое  занятие, синьор  Коломбо. В один прекрасный  день ваши  карты,  возможно, очень  пригодятся  Генуе.  Если  наша  миссия  будет удачной, за нами последуют и другие.

     ...Пока все шло хорошо. Но через  два дня после  того,  как они  прошли Гибралтарский пролив, вахтенный неожиданно крикнул:

     -- Паруса! Корсары!

     Кристофоро  бросился к борту  и вскоре  действительно разглядел паруса.

Пираты, судя по всему,  были не маврами, и  их не испугал  вид пяти торговых судов,  плывших  вместе. Да  и чего  им  было бояться? У них  тоже было пять судов.

     -- Не нравится мне это, -- заметил капитан.

     -- Разве у нас не равные силы? -- спросил Кристофоро.

     -- Боюсь, что нет, -- ответил капитан. -- Мы идем с грузом, а у пиратов корабли пустые, и им легче маневрировать. Они знают эти воды, а мы -- нет. И они привыкли к кровавым схваткам. А чем располагаем мы? Синьорами со шпагами на перевязи, да матросами, которые до смерти боятся стычек в открытом море.

     -- И все-таки,  --  сказал  Кристофоро,  -- Господь  защитит  праведных людей.

     Капитан взглянул на него с горькой усмешкой.

     -- Не думаю, что мы  намного праведнее тех, кому уже перерезали глотку. Попытаемся уйти от них, если  удастся. А если нет, дадим им такой отпор, что они отступятся и оставят нас в покое. Есть у вас опыт в таких делах?

     --  Не  очень-то  большой, --  ответил  Кристофоро. Было  бы  неразумно обещать более того, на что он был способен. Капитан имеет право знать на что он может рассчитывать.

     -- Шпагу я ношу лишь из уважения к ней.

     --  Да-а,-а, но  пираты уважают клинок, только если он покрыт кровью. А приходилось ли вам бросать что-нибудь в цель?

     -- Только камни, когда был еще мальчишкой.

     --  Годится. Если  дела примут плохой оборот,  то у нас  останется одна надежда -- мы зальем в горшки масло, подожжем их и будем швырять в пиратские корабли. Посмотрим, как они справятся с нами, если палубы их кораблей  будут охвачены огнем.

     -- Но для этого они должны подойти очень близко, не так ли?

     -- Как я уже сказал, мы воспользуемся горшками, если дела примут плохой оборот.

     -- А что мы будем делать, если пламя перекинется на наши суда?

     Капитан холодно взглянул на него.

     -- Я  уже говорил,  что в крайнем случае  мы  сделаем  так, что пиратам нечем будет поживиться.

     Он  опять взглянул  на  паруса  корсаров. Их суда  были далеко позади и дальше от побережья.

     -- Они хотят прижать нас к берегу, -- сказал он.  --  Если  нам удастся добраться  до  мыса  Святого  Винсента  и  повернуть  на север,  мы  от  них оторвемся. А пока что они  будут стараться перехватить нас, если мы повернем дальше в море, или посадить на мель, если мы повернем к берегу.

     --  Так давайте  повернем сейчас же, --  сказал Кристофоро.  – Давайте отойдем от берега как можно дальше.

     Капитан вздохнул.

     -- Это было бы наиболее мудрым решением, друг мой, но матросы на это не пойдут. Они не любят терять из виду землю, если предстоит схватка.

     -- Но почему?

     -- Потому что они не  умеют  плавать. Если дело кончится для нас плохо, единственная надежда  для них -- это  ухватиться  за какой-нибудь  плавающий обломок судна.

     -- Но  как  же  мы можем рассчитывать на благополучный исход,  если  не уйдем далеко в море?

     -- В  подобной  ситуации нельзя ожидать,  что  матросы  проявят здравый смысл, --  сказал капитан.  -- Одно несомненно:  нельзя  заставить  матросов плыть туда, куда они не хотят.

     -- Но они же не поднимут бунт.

     -- Если они подумают, что я готов дать им утонуть, они направят судно к берегу и бросят его, оставив  груз пиратам. Это лучше, чем  утонуть или быть проданным в рабство.

     Кристофоро такое  даже  не приходило в  голову. Ни  в  одном  из  своих прежних  плаваний он  не попадал в такую  ситуацию, а моряки, с  которыми он беседовал в Генуе, никогда  не упоминали об этом. Напротив, сойдя  на берег, все они были преисполнены отваги, готовности в любой момент вступить в бой с врагом. И  сама  мысль  о том,  что капитан  не может  направить судно, куда считает нужным... Кристофоро молчал, задумавшись об услышанном, а пираты тем временем гнались за ними, прижимая все ближе и ближе к берегу.

     -- Французы,  -- сказал  штурман. Не  успел он закончить, как  стоявший рядом с ним матрос произнес:

     -- Кулон.

     Кристофоро  вздрогнул,  услышав  это  имя.  Он   не  раз  встречался  с французскими моряками, посещавшими  Геную, несмотря на враждебность, которую испытывали  генуэзцы к  нации, не  раз нападавшей  на их гавани и пытавшейся даже сжечь сам город.  И  знал, что слово "кулон" -- это французский вариант

произношения   его   фамилии:   Коломбо,  или  по-латыни  Колумбус.  Матрос, произнесший это  имя,  видимо,  не догадывался, что  оно  что-то значит  для Кристофоро.

     --  Может быть, и Кулон, -- согласился штурман.  -- Однако, если судить по их наглому поведению, -- это скорее дьявол. Правда, говорят, что Кулон -- и есть сам дьявол.

     -- И все знают, что дьявол -- француз, -- поддержал его матрос.

     Все  стоявшие поблизости рассмеялись, но смех  этот  был  безрадостным. Капитан решил непременно  показать Кристофоро, где будут  находиться горшки, заполненные корабельным юнгой и готовые исполнить роль снарядов.

     --  Позаботьтесь,  чтобы  у  вас под  рукой  был  огонь,  --  велел  он Кристофоро. --  Вот это  и будет вашим клинком, синьор Коломбо, и, поверьте, они будут с вами считаться.

     Похоже, что Кулон вел с ними хорошо продуманную игру. Наверное  поэтому он  держался на некотором расстоянии, пока купеческие суда не приблизятся  к спасительному мысу Сент-Винсент. Вот тогда-то Кулон легко захлопнет ловушку, перерезав им путь, прежде чем они, обогнув  мыс, смогут прорваться на север,

в Атлантику.

     Теперь уже не оставалось никакой надежды как-то скоординировать оборону флотилии. Каждый  капитан должен был сам  искать  путь  к  спасению. Капитан судна, где находился Кристофоро, сразу же понял,  что  если будет  следовать прежним курсом, то сядет на мель или будет тут же взят на абордаж.

     -- Поворачивайте, -- закричал он. -- Поставьте судно кормой к ветру.

     Это был дерзкий  план, но экипаж понял его смысл,  и все суда повторили этот  маневр. Им предстояло пройти между  пиратских  кораблей,  но если  они выполнят  все, как нужно,  то вскоре  окажутся в открытом  море,  с надутыми ветром  парусами,  оставив  пиратов  позади.  Но   Кулон  был  не  дурак,  и своевременно повернул свои  суда  так,  чтобы  его  матросы смогли забросить абордажные крюки на проходящие мимо суда генуэзских купцов.

     К крюкам были привязаны канаты, и пираты стали натягивать их, передавая из  рук в руки,  чтобы  подтянуть свои суда к купеческим.  И  тут Кристофоро убедился, что  капитан был прав:  у  их  матросов  было  мало  шансов  выйти победителями  в предстоящей  схватке.  Понимая, что  их  жизнь поставлена на карту, они, конечно, будут драться  из последних сил,  но в глазах  у них он видел  отчаяние,   и  они  буквально   съежились  в   ожидании  предстоящего кровопролития. Он услышал, как один здоровенный матрос  говорит корабельному юнге.

     -- Молись Богу, чтобы не остаться в живых. Вряд ли его слова подбодрили мальчика. А  лица пиратов, горевшие желанием  поскорее вступить в бой,  лишь усиливали трагичность ситуации.

     Кристофоро нагнулся, вытащил из жаровни пылающую головешку, сунул ее по очереди в два  зажигательных горшка и затем, прижимая их к груди, хотя пламя и опаляло ткань  его камзола,  поднялся на палубу полубака,  откуда  мог без промаха метнуть их на ближайшее пиратское судно.

     -- Капитан, -- крикнул он, -- пора?

     Капитан не слышал его на корме, у руля, раздавались громкие крики. Будь что будет. Кристофоро  понимал, что ситуация стала поистине отчаянной и, чем ближе подтягивалось  пиратское  судно, тем больше была вероятность того, что пламя охватит оба корабля. Он метнул горшок.

     Бросок  был сильным и метким. Горшок, ударившись  о палубу,  разлетелся вдребезги, и языки пламени, как оранжевая краска, растекались по деревянному настилу.  Прошло  всего  несколько секунд,  и огонь  охватил паруса.  Только теперь  пираты  перестали  скалить  зубы  и  улюлюкать. Сейчас  они молча, с удвоенной   силой,   тянули   канаты,  зная,  что   теперь  у  них  остается один-единственный шанс перебраться  со своего пылающего  судна на купеческий корабль.

     Обернувшись,  Кристофоро  увидел,   что  еще  один  пиратский  корабль, сцепившись с генуэзским судном, приблизился настолько, что он может  метнуть горшок  с горящей смесью и в него.  Но на этот раз бросок оказался неудачным -- горшок плюхнулся  в море. Но к  этому  времени юнга уже стал сам зажигать горшки и передавать их ему. В следующий раз Кристофоро удалось точно бросить два  горшка  на палубу  дальнего  корсара и  еще два -- на палубу  ближнего, пираты которого уже собирались перепрыгивать к ним на борт.

     -- Синьор Спинола, -- промолвил  он, -- простите, что я не  сберег  ваш груз.

     Он знал,  что  Спинола  не услышит его.  Да это было и неважно  -- ведь сейчас речь шла не о его карьере купца, а о спасении собственной жизни.

     --  Боже  милостивый,  --  взмолился он,  --  достоин  ли я стать твоим слугой? Если ты сейчас сохранишь мне  жизнь, я посвящу  ее служению Тебе.  Я освобожу  Константинополь.  Айя-София  вновь  услышит  музыку  торжественной мессы. Только сохрани мне жизнь. О, Боже!

     -- Это тот момент, когда он принял решение? -- спросил Кемаль.

     -- Нет, что вы, -- ответила Дико, -- я просто хотела  показать вам, чем я занималась. Эту сцену просматривали уже тысячу  раз и  назвали  ее "Колумб против Колумба", поскольку он и пират оказались  тезками. Но все  эти записи были сделаны  во времена хроновизора, не так ли? Мы видим, как шевелятся его

губы,  но не было никакой надежды расслышать в хаосе битвы,  что он говорит. Он говорил слишком тихо, губы его едва шевелились. И никто не обратил на это внимания, потому что,  в  конце концов, какое имеет значение, о  чем молится человек в пылу сражения?

     -- Однако я полагаю, что имеет, -- заметил Хасан. -- Айя-София?

     --   Главный   храм   в  Константинополе.   Возможно,   самый  красивый христианский храм  во  всем  мире,  --  в те  времена,  когда  еще  не  было Сикстинской капеллы. И  когда Колумб  молил Бога сохранить  ему жизнь, какой обет  он  давал?  Совершить  крестовый поход на  восток.  Я  обнаружила  это несколько дней тому назад, и это открытие не давало мне спать  по ночам. Все постоянно искали истоки  его путешествия на запад в более раннем периоде, во время его пребывания на Хиосе, или, возможно, в Генуе. Но сейчас он  покинул Геную в последний раз. Он  уже  больше не вернется туда. Остается всего лишь неделя до  того,  как он  окажется в Лиссабоне  и  станет  ясно,  что он уже решительно  и бесповоротно обратил свой взор на запад. Однако  здесь, в этот момент, он дает обет освободить Константинополь.

     -- Невероятно! -- воскликнул Кемаль.

     -- Вот почему,  -- сказала Дико, -- я поняла, что  причиной, побудившей его  отправиться на  запад, было какое-то событие  или эпизод, случившийся в промежуток времени  между тем моментом, когда он находился  на борту судна с уже горящими парусами, и его прибытием в Лиссабон, неделю спустя.

     --  Превосходно,  --  сказал  Хасан,  --  отличная  работа.  Дико.  Это значительно сужает диапазон поисков.

     --  Отец, --  отозвалась  Дико, -- я  обнаружила это  уже давно. Я ведь говорила  тебе,  что установила  момент  решения,  а не  неделю,  когда  это произошло.

     -- Тогда покажи нам, -- потребовала Тагири.

     -- Я боюсь, -- ответила Дико.

     -- Но почему?

     --  Потому что  в  это  невозможно поверить.  Потому что... потому что, насколько я могу судить, с ним говорил сам Бог.

     -- Покажи нам, -- попросил  Кемаль.  -- Я  всегда хотел  услышать голос Бога. Все рассмеялись. Кроме Дико. Она не смеялась.

     -- Сейчас услышите, Смех прекратился.

     сказала она.

     Пираты  уже перебрались  к  ним на  судно,  а  вместе  с ними и  огонь, перескакивавший  с  паруса  на парус.  Было  ясно, что  даже если  им как-то удастся справиться с пиратами, оба судна обречены. Матросы, не участвовавшие непосредственно в кровопролитной схватке,  начали бросать за борт бочонки  и деревянные крышки люков, а некоторые даже ухитрились спустить на воду шлюпку с противоположного от пиратского судна борта. Кристофоро видел,  что капитан не собирается покидать свое судно. Он отважно сражался, и его меч то и  дело мелькал в воздухе. А затем меч исчез  из виду, а дым, клубившийся по палубе, скрыл от глаз Кристофоро и самого капитана.

     Матросы прыгали  в воду,  пытаясь ухватиться за плавающие куски дерева. Кристофоро  мельком заметил,  как один матрос отталкивает другого от  крышки люка; он увидел, как тот, другой, ушел под воду, так и не  найдя, за  что бы ухватиться. Пираты пока не добрались до самого Кристофоро, но только потому, что пытались  срубить  горящие  мачты генуэзского  судна,  прежде чем  огонь дойдет  до  палубы.  На  какой-то  момент  Кристофоро  показалось,  что  они преуспеют в  этом  и спасут себя и товары ценой гибели всех генуэзцев. Мысль об этом была нетерпима. Генуэзцы погибнут в любом случае, но Кристофоро мог, по крайней мере, сделать так, чтобы и пираты погибли вместе с ними.

     Взяв  в руки два пылающих горшка, он  бросил один на палубу, неподалеку от себя, а второй метнул на корму, которая вскоре тоже была объята пламенем. Те пираты, которые еще  не  вопили от боли и ужаса, испустили крики ярости и вскоре разглядели Кристофоро и юнгу, стоявших на полубаке.

     -- Думаю, теперь и нам пора прыгать в воду, -- сказал Кристофоро.

     -- Я не умею плавать, -- ответил юнга.

     -- Я  умею, --  сказал  Кристофоро. Но  сначала  он  снял крышку  люка, подтащил ее к краю фальшборта  и  перебросил в море. Затем, взяв мальчика за руку, прыгнул  в  воду, как  раз в тот момент, когда пираты уже вскочили  на полубак.

     Мальчик действительно  не  умел  плавать,  и  Кристофоро  потребовалось немало усилий  просто для  того, чтобы затолкнуть  его  на крышку  люка.  Но стоило  тому  очутиться  в безопасности, на плавающей крышке, как  он тут же успокоился. Кристофоро  тоже попытался опереться  на этот  импровизированный крошечный плотик, но тот опасно накренился,  и  мальчик перепугался, поэтому Кристофоро  пришлось  отказаться от  своего  намерения.  До берега  было, по меньшей  мере,  пять лиг -- скорее,  шесть. Он  был хорошим пловцом,  но  не настолько, чтобы преодолеть  такое расстояние. Чтобы доплыть до берега,  ему требовалось  уцепиться  за какой-нибудь плавающий  предмет  и  таким образом время  от  времени  давать  себе отдых.  И  если  крышку  люка  нельзя  было использовать для этой цели, следовало найти что-то другое.

     --  Слушай,  парень! --  крикнул Кристофоро.  --  Берег вон там! --  Он указал рукой направление.

     Понял ли его мальчик? Его широко  раскрытые глаза, казалось, ничего  не выражали, но, услышав Кристофоро, он посмотрел в его сторону.

     -- Греби руками, -- закричал Кристофоро, -- вон туда!

     Но  мальчик,  оцепенев от  ужаса, неподвижно сидел на  крышке, и затем, отвернувшись от Кристофоро, уставился на горящее судно.

     Слишком утомительно было плыть и  одновременно пытаться разговаривать с мальчиком.  Кристофоро  спас ему жизнь,  а теперь ему  следовало подумать  о спасении собственной.

     Плывя  в  направлении  пока  еще  невидимого  берега,  он  наткнулся на плавающее  весло. Это, конечно,  не плот,  но если оседлать  рукоятку и лечь грудью  плашмя  на  лопасть, то можно будет время от времени отдыхать, когда руки устанут.  Скоро дым от  горящих судов остался далеко  позади,  а до его ушей  уже  не  доносились вопли  гибнущих людей. Он  не знал, то  ли  отплыл слишком  далеко, то  ли там уже никого не осталось в  живых. Он ни  разу  не оглянулся и не видел,  как  охваченные огнем суда скрылись, в конце  концов, под водой. Кристофоро уже забыл о них и своей торговой миссии. Он думал лишь о том, чтобы равномерно двигать руками и ногами, прокладывая себе путь через накатывающиеся  волны  Атлантики, к  все  удаляющемуся,  как  ему  казалось, берегу.

     Иногда Кристофоро казалось, что какое-то течение относит его от берега, и все его усилия тщетны. Тело ломило, руки и ноги отказывались повиноваться, и все-таки он заставлял их двигаться, пока,  наконец, его  упорство  не было вознаграждено.  Он  убедился, что  значительно  приблизился  к  берегу.  Это открытие  вселило  в  Кристофоро  надежду, и  он  продолжал  плыть,  хотя от невыносимой боли в суставах ему казалось, что руки и ноги вот-вот оторвутся.

     Вскоре он  услышал  грохот разбивающихся  о  берег  волн.  Он  различил силуэты скрюченных деревьев, росших  на  невысоких  скалах.  А  затем  волна высоко приподняла его, и  он увидел берег. Проплыв еще немного, он попытался встать, но, не ощутив под ногами  дна  и потеряв  весло,  он на мгновение  с головой ушел под воду.  У него промелькнула мысль, как глупо было бы, одолев такое расстояние, утонуть у самого берега только  потому, что ноги больше не держали его.

     Кристофоро решил,  что он ни за  что не  допустит этого, хотя искушение прекратить борьбу и просто отдыхать было велико. Вместо этого он оттолкнулся руками от  дна,  и,  поскольку  глубина в  этом  месте  была уже  небольшой, вынырнул и жадно вдохнул  воздух. То вплавь, то с трудом  ступая по  дну, он

добрался до  кромки  берега  и пополз  по  мокрому песку, пока, наконец,  не почувствовал  под  собой сухую  поверхность.  Но  и тут он  не  остановился: остатки слабеющего сознания подсказали ему, что нужно забраться  выше  линии прилива,  отмеченной  высохшими  сучьями  и водорослями,  которые  виднелись

далеко  впереди. Он полз и полз, с трудом  подтягивая ослабевшее тело, пока, наконец, не достиг заветной линии и не перебрался за нее. И тут же рухнул на песок, мгновенно потеряв сознание.

     Разбудил его прилив, когда струйки воды от самых высоких волн коснулись его ног. Он проснулся от нестерпимой  жажды. Однако,  пошевелившись, ощутил, что все мышцы как будто пылают огнем от  страшной боли. Неужели  руки и ноги сломаны? Ну, разумеется, нет, быстро понял он.  Просто он взял от них больше

того, на что они были рассчитаны, и сейчас расплачивается за это болью.

     Однако  боль  не  заставит  его  остаться здесь и умереть. Он встал  на четвереньки  и  пополз  вверх  до  первых  пучков  прибрежной  травы.  Затем осмотрелся  в  поисках пресной воды, хотя найти  ее так близко от моря  было почти безнадежным  делом.  Но  как же  он восстановит  свои силы, не  утолив жажду?  Солнце  садилось.  Скоро  настолько  стемнеет, что он уже ничего  не разглядит.  К тому  же ночная прохлада может  оказаться смертельной  для его измученного тела.

     -- О Господи, -- прошептал он запекшимися губами. -- Воды.

     Дико остановила пленку.

     -- Вы все знаете, что случится дальше, да?

     -- Женщина  из деревушки  Лагос  придет и  случайно  обнаружит  его, -- сказал  Кемаль. --  Деревенские жители выходят его, а  затем он отправится в Лиссабон.

     -- Мы  уже тысячи раз видели это  в хроновизоре, -- произнес  Хасан. -- Или же тысячи людей видели это хотя бы однажды.

     --  Совершенно  верно,   --  подтвердила  Дико.  --  Вы  видели  это  в хроновизоре.

     Она  подошла  к одному  из  старых аппаратов, сохранившихся  только для просмотра   старых   видеозаписей.  На  большой  скорости   она   пропустила соответствующий  отрезок.   Колумб,  как  комично  дергающаяся   марионетка, пристально посмотрел  в одном направлении, а  затем ненадолго  опять упал на

песок, возможно  молясь, но потом опять  встал на колени и, перекрестившись, произнес:

     -- Бог-Отец, Бог-Сын и Дух Святой.

     Именно в этой позе и нашла  его женщина из Лагоса -- некая Мария-Луиза, дочь Симана о Гордо. И она, как Кристофоро похожая на марионетку от быстрого прогона пленки, помчалась в деревню за помощью.

     -- Эту сцену вы видели уже не раз? -- спросила Дико.

     Так и было.

     -- Похоже, что ничего особенного здесь не происходит, -- заметила  она. -- И никому не пришло в голову просмотреть ее еще раз с помощью Трусайта II. А я это сделала и сейчас покажу вам, что увидела.

     Она  подошла к  Трусайту П  и  возобновила  просмотр.  Все следили, как Колумб  осматривается  в   поисках  воды,   медленно   поворачивает  голову, измученный, охваченный болью. Но затем,  к их изумлению, они услышали  тихий голос.

     --  Кристофоро Коломбо,  -- произнес  голос.  Перед  ним, в сгущавшихся сумерках, возникли расплывчатые очертания одной, а  затем  и  второй фигуры. Теперь зрителям  стало  ясно,  что Кристофоро  всматривается в  эти  фигуры, возникшие как бы из воздуха, а вовсе не ищет взглядом воду.

     -- Кристобаль Колон, Кулон, Колумб,  --  продолжал едва  слышный голос, произнося его имя на разных языках. А изображение так и оставалось нечетким, призрачным.

     --  До  чего  эфемерно, -- пробормотал Хасан.  -- Хроновизор никогда не смог  бы  этого  зафиксировать. Как будто почти прозрачное облачко  дыма или пара. Едва уловимое колебание воздуха.

     -- Так что же мы видим? -- требовательно спросил Кемаль.

     --  Молчите  и смотрите, -- нетерпеливо вмешалась Тагири.  -- Как можно делать какие-то выводы, не увидев все, что произойдет дальше?

     Все замолчали. Они смотрели и слушали.

     Видение приобрело четкие очертания,  и перед Кристофоро предстали  двое мужчин,  окруженные слабым сиянием. На плече того, кто был поменьше  ростом, сидел голубь. Для  любого человека, жившего в те далекие времена, не  говоря уже о столь начитанном, как Кристофоро, не могло остаться ни  тени сомнения, что перед  ним предстала Святая Троица. Он чуть не произнес  их имена вслух. Однако, они продолжали говорить, произнося его имя на языках, совершенно ему незнакомых.

     Наконец он услышал:

     -- Колумб, ты мой верный слуга.

     -- Да, я предан Тебе всей душой.

     -- Ты  решил отправиться на восток, чтобы освободить Константинополь от турок.

     Моя молитва, мое обещание были услышаны.

     --  Я убедился в  твоей преданности и мужестве и  поэтому спас  сегодня твою жизнь. Тебе предстоит выполнить великое дело. Ты должен понести с собой Святой Крест, но не в Константинополь.

     Тогда в Иерусалим?

     -- Не  в  Иерусалим, и ни в одну  из  других  стран,  омываемых  водами Средиземного моря. Я спас тебе жизнь, чтобы  ты смог донести крест в страны, лежащие  много  дальше на  восток, настолько дальше,  что  достичь их можно, только отправившись на запад через Атлантический океан.

     Кристофоро  едва  понимал,  что  ему  говорят.  Теперь   он  больше  не осмеливался смотреть  на  них  --  имеет ли право простой смертный  смотреть прямо  в  лицо  воскресшего Спасителя, не говоря  уже о Всемогущем  Боге или Голубе  -- Святом Духе? Пусть  это всего лишь видение, он все равно  не смел поднять на них глаза. Он уткнулся лицом в песок, чтобы не бросить  случайный взгляд в их сторону, но продолжал слушать еще более внимательно.

     -- Там находятся великие царства, богатые золотом, с  могучими армиями. Жители  этих стран никогда  не  слышали  имени  Сына  Моего  Единородного, и умирают,  так  и  не  приняв  Святого  Крещения.  Я  повелеваю тебе принести спасение их душам и вернуться домой с сокровищами тех земель.

     Кристофоро слушал, и  сердце колотилось у  него в  груди  от  волнения. Господь  увидел  его, Господь  заметил  его, и возложил  на него миссию куда более важную, чем освобождение древней столицы христианства.  Земли, лежащие так далеко на восток, что достичь их можно, только отплыв на запад.  Золото.

Спасение душ.

     -- Имя твое  прославится. Короли сделают тебя  своим наместником,  и ты станешь правителем Океана. Королевства  падут у твоих ног, и миллионы людей, чьи  души ты спасешь, будут славить  твое имя. Отправляйся на запад, Колумб, сын мой. Этот путь ты  легко проделаешь на своих судах. Южные ветры  понесут тебя на запад, а затем северные ветры легко  возвратят тебя  в Европу. Пусть эти народы  услышат имя  Христа, и вместе с  их  душами  ты спасешь  и  свою собственную. Торжественно  клянись,  что  ты  совершишь это  путешествие  и, преодолев множество препятствий, достигнешь цели. Но не пытайся нарушить эту клятву,  иначе  в день Страшного Суда ты  будешь завидовать жителям  Содома. Никогда  еще  я не возлагал столь важной  миссии  на  простого  смертного, и какими бы  почестями ни окружали тебя на земле, они  тысячекратно воздадутся тебе на небесах. Но если ты не  выполнить мою волю, последствия  для тебя  и

для всего  христианского мира будут столь ужасны, что ты и представить  себе не  можешь. А теперь поклянись  именем Отца, Сына  и  Святого Духа. Колумб с трудом встал на колени.

     -- Во имя Отца, Сына и Святого Духа, -- прошептал он.

     -- Я послал тебе женщину, которая  выходит тебя.  Когда ты восстановишь силы, приступай к выполнению миссии,  возложенной мною на  тебя.  Никому  не рассказывай, что я говорил с тобой -- я не хочу, чтобы ты погиб, как пророки древних  времен.  А  если  ты  скажешь,  что я говорил с  тобой,  священники наверняка  сожгут  тебя как еретика.  Тебе придется  убеждать  других  людей помочь тебе  предпринять это  великое  путешествие  ради  него  самого, а не потому,  что такова  моя  воля. Мне  безразлично,  помогут  ли они тебе ради золота, славы или из любви  ко мне, только бы они сделали свое  дело. Только бы ты выполнил свою миссию. Именно ты. Исполни мою волю.

     Видение   померкло,  а  затем  исчезло.   Почти  обливаясь  слезами  от изнеможения,  полный  величия от  возложенной на него  задачи, Кристофоро -- нет, теперь он Колумб, Господь  назвал его Колумбом,  его именем на  латыни, языке церкви -- Колумб ждал,  сидя на песке.  Обещание  сбылось. Не прошло и нескольких минут, как появилась женщина и, увидев его, бросилась за помощью. Еще  не  наступила ночь,  а рыбаки, на  своих  сильных руках  отнесли  его в деревню Лагос. Чьи-то  заботливые руки поднесли вино к его губам, сняли  его

задубевшую  от  морской  воды,  покрытую  песком   одежду  и  смыли  соль  с потрескавшейся кожи. Вот меня и крестили еще раз, подумал про себя Колумб, я вновь родился, чтобы выполнить волю Святой Троицы.

     Он не сказал никому ни слова о том, что произошло на  берегу, но голова его  была  полна мыслей  о том, что ему предстоит сделать.  Великие  царства Востока --  он сразу  же вспомнил  рассказы  Марко Поло об  Индиях, Катее  и Чипанго.  Только он, чтобы добраться до них,  поплывет не на восток, и не на юг, вдоль побережья Африки, как  это, по рассказам, делают португальцы. Нет, он поплывет на запад.

     Но как  раздобыть корабль? Конечно  не в Генуе, после того как потонуло доверенное  ему  судно.  К  тому  же  генуэзские  суда   тихоходны,  слишком подвержены качке, тем более в океане.

     Божий промысел привел его  на побережье  Португалии, а  португальцы  -- превосходные моряки, отважные  исследователи мира. Неужели он  действительно станет наместником королей? Он найдет способ добиться покровительства короля Португалии. А если  не  его, то  другого короля.  А может  быть,  вовсе и не короля,  а  просто богатого  и могущественного человека.  Он  добьется своей цели, ибо с ним -- Бог.

     Дико остановила машину.

     -- Хотите просмотреть еще раз? -- спросила она.

     --  Мы захотим просмотреть это много раз,  но не  сейчас,  --  ответила Тагири.

     -- Это был не Бог, -- сказал Кемаль.

     -- Надеюсь, что нет, -- поддержал его Хасан.

     -- Мне не понравилась эта христианская троица. Она меня разочаровала.      --  Стоит показать  это где-нибудь  в мусульманском  мире,  --  заметил Кемаль, -- и восстания  и  беспорядки  не прекратятся до тех  пор,  пока все установки Службы в пределах их досягаемости не будут уничтожены.

     -- Как вы уже заметили, Кемаль,  -- сказала Тагири,  -- это был не Бог. Потому  что его  видел не только  Кристофоро.  Все прочие великие видения  в истории являлись всегда только кому-то одному.  А это видели и мы, но  не на хроновизоре. Только  Трусайт II смог обнаружить его,  а мы уже  знаем,  что, когда используется Трусайт  II,  люди из прошлого могут видеть  тех,  кто за ними наблюдает.

     -- Так значит,  кто-то  из нас?  Послание  было  отправлено Службой? -- спросил Кемаль, уже разозлившись  при одной мысли  о  том, что кто-то из них вмешивается в историю.

     -- Никто из нас, -- ответила Дико. -- Мы живем в мире, в котором Колумб отправился на  запад, и в результате  европейцы уничтожили или покорили  всю Америку. В первые часы после того, как я увидела это, я поняла:  это видение создало  мир  нашего времени.  Мы  уже знаем,  что путешествие  Колумба  все

изменило.  Не просто  потому, что  он достиг  Вест-Индии, но потому, что  он вернулся полный казавшихся вполне  достоверными  рассказов  о вещах, которые сам он не видел. О золоте,  о великих царствах. И теперь мы знаем почему. Он отправился на Запад по приказу Бога, и Бог сказал ему, что он найдет там все это. Поэтому ему пришлось сказать, что он нашел их,  он должен был поверить, что там есть золото и великие царства,  хотя  никаких  доказательств тому  у него не было. Для него  было достаточно  услышать  от Бога, что все это  там есть.

     -- Если никто из нас, то кто же сделал это? -- спросил Хасан.

     Кемаль вызывающе рассмеялся:

     -- Совершенно очевидно, что  это был один из нас. Или,  точнее, один из вас.

     -- Не хотите ли вы сказать, что мы сами подстроили все это? – спросила Тагири.

     -- Вовсе нет, -- ответил  Кемаль. --  Но посмотрите на себя со стороны. Вы -- сотрудники Службы, преисполненные  решимости  перенестись в прошлое  и улучшить  всю  последующую  историю.  Предположим,  в каком-то ином варианте истории другие работники  такой же  Службы, как ваша, обнаружили, что  могут изменить  прошлое и  сделали это.  Допустим, они решили,  что самым страшным

событием  в  истории  человечества был  последний  крестовый поход,  который возглавил  сын генуэзского  ткача. Почему  бы и  нет? В  той  истории Колумб направил свою  неиссякаемую энергию  на  выполнение  обета,  который он  дал непосредственно  перед видением.  Он доплывает до берега и приписывает  свое

спасение  Божьему  промыслу.  Он   отправляется  в  Крестовый  поход,  чтобы освободить Константинополь, и проявляет ту же  одержимость и упорство, какие мы  видели у  него  при  выполнении другой  его  миссии.  В конце концов, он возглавляет  армию  в  кровопролитной войне с  турками.  Что будет,  если он победит? Что если он  уничтожит турок-сельджуков, а затем  обрушится  на все другие  мусульманские земли,  оставляя  за собой реки крови  и  бесчисленные жертвы,   как  это   делали  и  до   него   христиане-крестоносцы?   Великая

мусульманская цивилизация  могла  бы  быть уничтожена, и  кто  знает,  какие сокровища знаний  исчезли  бы вместе  с ней.  Что если этот  Крестовый поход рассматривался, как самое худшее событие во всей  истории, и сотрудники  той Службы решили,  как и вы, что они обязаны предотвратить такую возможность? В результате мы получили нашу историю. Опустошение  обеих Америк. И в итоге -- опять-таки господство Европы над всем миром.

     Присутствующие смотрели  на него, не находя слов, чтобы  выразить  свои мысли.

     -- Кто может  утверждать,  что  изменение, внесенное  в  историю  этими людьми,  не привело к  еще худшему результату,  чем те события, которые  они стремились  предотвратить?   --  с  недоброй  усмешкой  спросил  Кемаль.  -- Самонадеянность  тех,  кто взял  на  себя роль  Бога. Ведь  именно это они и сделали,  не так  ли? Они сыграли роль Бога,  точнее,  Святой Троицы.  Какой трогательной деталью был  этот голубь. Да, пожалуйста,  смотрите  эту  сцену хоть  тысячу  раз  и  каждый  раз  вы  увидите, как  эти  жалкие  актеришки,

изображающие Троицу, обводят Колумба вокруг пальца, заставляя его отказаться от  Крестового  похода  и отправиться  в путешествие  на запад,  которое,  в конечном итоге,  привело к  крушению мира. Я надеюсь, вы увидите в них самих себя. Все неисчислимые страдания в мире вызваны такими людьми, как вы.

     Хасан шагнул к Кемалю, но Тагири встала на его пути.

     --  Возможно, вы  правы,  Кемаль, -- сказала она, -- но, может быть,  и нет. Я не думаю, что их целью было убедить Колумба отказаться  от Крестового похода. Для этого им достаточно было бы  просто приказать ему  оставить  эту мысль. А они сказали, что,  если он не справится с этой задачей, последствия будут  ужасны для  христианства.  Это совершенно непохоже  на попытку просто отменить завоевание христианами мусульманского мира.

     -- Вполне  вероятно, что они  лгали,  -- вставил Кемаль. -- Они сказали ему то, что, по их мнению, требовалось,  чтобы убедить  его действовать так, как они того хотели.

     --  Возможно, -- промолвила Тагири. -- Но мне кажется, что у них на уме было что-то иное.  Если бы перед глазами Колумба не предстало это видение, в истории человечества  произошло бы нечто другое. И мы должны  выяснить,  что именно.

     -- Но как мы можем узнать, что могло бы случиться? -- спросила Дико.

     Тагири с ехидной усмешкой посмотрела на Кемаля.

     -- Я знаю одного человека большого ума, быстрых суждений и несгибаемого упорства.  Вот он-то  и  должен возглавить  проект,  задачей  которого будет определить,   что  именно   пытались  предотвратить  этим   видением  или  на выполнение  чего  хотели нацелить. По какой-то причине люди из того, другого будущего,  решили  отправить Колумба  на  запад.  Кто-то  должен  возглавить проект,  чтобы выяснить  почему. А вы, Кемаль, сейчас  фактически  ничего не делаете, не так ли? Дни вашей славы остались позади, и теперь вы занимаетесь только тем, что убеждаете других, что их мечты не стоит воплощать в жизнь.

     На мгновение  показалось,  что Кемаль  ударит ее, настолько безжалостна была ее оценка. Но он не поднял руки, и после долгого молчания  повернулся и вышел из комнаты.

     -- А как ты думаешь, мама, он прав? -- спросила Дико.

     --  Важнее  другое,  --  заметил  Хасан.  --  Не  причинит  ли  он  нам неприятностей?

     -- Я полагаю, он согласится  возглавить проект и выяснить, что могло бы случиться, -- сказала Тагири.  --  Мне кажется, проблема  захватит  его,  не позволит уехать и, в конце концов, он будет работать с нами.

     --  Как  все  складно, --  иронически  прокомментировал  кто-то,  и все рассмеялись.

     --  Как враг, Кемаль страшен,  но как  друг, он незаменим,  --  сказала Тагири. -- Он нашел  Атлантиду, не так ли,  когда все считали, что ее вообще не нужно искать? Он разгадал тайну Великого потопа. Он обнаружил Евесведера. И, если это вообще возможно, то именно он выяснит, как сложилась  бы история человечества,  или, по крайней мере, предложит  убедительную  гипотезу. А мы будем с  удовольствием  работать  с  ним.  --  Она  усмехнулась.  --  Мы  же сумасшедшие, мы упрямые, мы  не слушаем  доводов разума и с  нами невозможно иметь дело, но, к счастью, нашлась добровольная жертва, которая, несмотря ни на что, согласна работать с нами.

     Присутствующие расхохотались,  но  вряд ли кто-то  из них  подумал, что Кемаля можно хоть в чем-то сравнить с их любимой Тагири.

     -- И мне думается, все мы не заметили, пропустили один важнейший момент в  сделанном  Дико великом  открытии. Да, Дико, великом.  --  Тагири окинула взглядом присутствующих. -- Неужели вы не догадываетесь, что я имею в виду?

     -- Почему же, --  возразил Хасан. -- Посмотрев этот небольшой спектакль с  актерами, сыгравшими  Святую Троицу, мы узнали один несомненный  факт: мы можем перенестись в  прошлое. Если они смогли  послать видение,  управляемое видение, то и мы сможем.

     -- И, может быть, -- сказала Тагири, -- может быть, у нас это получится даже лучше.