Кусараре. Возвращенная земля

Простую и короткую историю Кусараре можно свести к нескольким датам. 1924 год. Индейцы влачат жалкое существование. Обра­батывают свои скудные поля, разводя скот и занимаясь пилкой дров для железной дороги Канзас-Сити. Они не могут свести концы с кон­цами и обращаются с просьбой к властям о пре­доставлении им эхидо. 1930 год. После продол­жительной борьбы индейцам отводят под эхидо 30 777 гектаров. Частью этой земли владел раньше сеньор Астольфо Мендоса. Его заслу­ги заключались в том, что он соорудил в Верхней Тараумаре первую лесопилку. К эхидо отошла и часть земель концессии Асунсоло-дель-Рио, любопытного предприя­тия, организаторы которого получили за размежевание госу­дарственных земель огромные территории, испокон веков за­селенные индейцами^[1].

В 1943 году министерство земледелия взяло под свое попече­ние эхидо в Эредии и Кусараре, организовало членов эхидо в кооперативы, оборудовало лесопильные заводы и лесные склады. С этого началась разработка лесных богатств района под наблюдением ученых-лесоводов. «Лесная лихорадка» времен второй мировой войны не спасла от краха это затеянное в бла­городных целях, но непродуманное предприятие. Разумеет­ся, были получены и кое-какие положительные результаты. На протяжении шести лет небольшая группа индейцев тарау­мара была обеспечена работой на лесоразработках и лесо­пильных заводах, получала медицинскую помощь, а иногда даже одежду, маис и сигареты. Конец мимолетного военного процве­тания лесной промышленности ускорил разорение Кусараре. Лесные богатства края были в значительной степени расхищены, предприятия управлялись бездарной и высокооплачиваемой администрацией. Нет ничего удивительного в том, что вскоре наступил день, когда их кассы опустели. Недовольство рабочих все усиливалось. Случилось так, что один из многочис­ленных мошенников, которыми изобилует Мексика, полити­кан, подвизавшийся в Национальной крестьянской комиссии, ловко сыграв на недовольстве индейцев, захватил права эхидо в свои руки. Он назначил своих администраторов и два года так злоупотреблял своим положением, что терпение членов комиссии лопнуло, и они прогнали этого жулика со своих земель.

В 1954 году был основан Тараумарский центр. Уповая на этот центр как на свое последнее прибежище, индейцы обрати­лись к нему с просьбой вновь организовать лесной промысел, загубленный министерством земледелия. Национальный индей­ский институт дал свое согласие. Но на их пути встало немало трудностей. Машины пришли в негодность, крестьяне относи­лись к новой затее сдержанно и флегматично. И в довершение всего, пока институт составлял свои проекты по разработке лесных богатств, некий хитрый торговец лесом из Крееля решил прибрать к рукам лесные массивы Кусараре. Опираясь на уполномоченного по делам туземцев, осуществлявшего функции высшей власти по всем вопросам, касавшимся лесо­разработок, и на столь убедительные аргументы, как грозные пистолеты агрессивного и могущественного семейства Сафиро, проживающего в Кусараре, он начал кампанию по подрыву авторитета Национального индейского института. Угрозами и подкупом торговец добился того, что меньшая часть членов эхидо подписала договор на сдачу ему в аренду лесных делянок.

Национальный индейский институт вынужден был обратиться к президенту республики с просьбой аннулировать этот договор и получил от министерства земледелия разрешение на органи­зацию лесного промысла. Более того, он добился предоставле­ния Банком эхидального кредита ссуды 290 тысяч песо на при­обретение машинного оборудования для лесопильного завода.

Какая же участь ожидала Кусараре? С 1924 года, когда индейцы впервые возбудили ходатайство о предоставлении им прав эхидо, и до организации Тараумарского центра в 1954 году прошло 30 лет. То были годы обманутых надежд, годы мелких и крупных мошенничеств. Многие из тех, кто боролся за землю для индейцев, умерли, другие состарились, мальчики превра­тились во взрослых мужчин, а 180 семейств — членов эхидо по-прежнему влачили жалкое существование.

Но появление маленькой лесной армии изменило ход собы­тий. Члены эхидо приняли непосредственное участие в управ­лении своим кооперативом. Им бесплатно оказывали медицин­скую помощь и давали лекарства. Дети получали бесплатные завтраки в школе, а учителя, заботясь о санитарии, добивались того, чтобы и взрослые мужчины, и мальчики остригли свои длинные волосы.

В 1955 году изумленная сьерра стала свидетельницей пер­вого распределения прибылей. Дело было зимой, и недоверчивая толпа расположилась прямо на снегу. Те 150 тысяч песо, кото­рые вручали 180 членам эхидо, разумеется сверх заработной платы, выдававшейся в течение года, были для индейцев огром­ным состоянием, неожиданным богатством, ниспосланным с неба в виде дождя банкнот. Члены эхидо раскупили все, что было в местной лавке, но предусмотрительно внесли часть своих денег на создание общественного зернохранилища. Индейцы осыпали своих ребятишек подарками, а ночью отплясывали пасколу и матачинес^[2] в честь Альфонсо Касо^[3], которого счи­тали главным магом и самым почитаемым святым в Тара­умаре.

В следующий раз доход, распределенный среди членов эхидо, составил 120 тысяч песо. Теперь самые смелые индейцы отва­жились на поездку в Чиуауа. Раньше они бывали в этом городе как нищие или батраки, и теперь им хотелось впервые за дол­гие годы взять реванш: походить по магазинам, посидеть в кино­театре и в городском саду, послушать оркестр, полюбоваться высокими зданиями и сверкающими огнями, которые держат в своих руках прекрасные статуи.

В 1957 году ко времени третьего распределения дохода, более высокого, чем оба предыдущие, поселок Кусараре пре­образился и представлял собой необычайное для сьерры зрелище. Вдоль реки, среди покрытых пятнами мха скал, на холмах и зеленых лугах возвышались здание больницы с монумен­тальной крышей, хпкола и каменные жилые дома.

Хозяева этих домов гордятся своими новыми жилищами. Но к этой гордости примешивается тревога: сумеют ли они спра­виться со всеми обязанностями, которые налагает на них владе­ние таким имуществом. В их старых хижинах всю зиму горел огонь. Он, правда, согревал людей, но зато покрывал их лица черной копотью. Пол в этих хижинах был земляной, а ветхие крыши пропускали дождь и ветер. И вот из таких жилищ ин­дейцы сразу переселились в дома с застекленными окнами, деревянными полами, печкой, дверями, запирающимися на ключ, в дома, где полагается подметать пол щеткой и удалять пыль с мебели при помощи особой метелки из перьев.

Мануэль Баутиста осторожно выглядывает из-за приоткры­той двери своего нового дома и печально говорит директору лесопильного завода:

• Пожалуйста, не заходи в мой дом. Мне стыдно показать его тебе. Ты предоставил его мне чистым, а теперь он стал грязным. Что поделаешь, жена отказывается подметать пол. Но будь спокоен: рано или поздно я научу ее подметать.

Столяр Мануэль Рамирес, отказавшийся от помощи и сам очень долго строивший себе дом, все еще не может уговорить жену расстаться со старой хижиной и переселиться в новое жилище.

• Жена не понимает, что так лучше, но когда-нибудь долж­на понять,— говорит он нам.

Это не единственная докука, которую причиняет Рамиресу его жена. Поскольку она не знает испанского языка и скорее согласится на смерть, чем на посещение школы кройки и шитья, бедняга вынужден заниматься этим вместо нее. Обработав свое поле и построив дом, он теперь старательно шьет дочерям платья из раскроенной ткани.

• У меня огромная семья, и поэтому я занимаю боль­шой дом. Обязательно куплю себе радиоприемник,—говорит мне другой член эхидо. Немного помолчав, он прислоняется спиной к стене своего дома и восклицает с лукавой улыбкой, открывающей зубы:

Единственное, в чем я теперь нуждаюсь,— это хорошая жена, которая поддерживала бы порядок в доме.