Города, затерянные в лесах, безлюдные, безымянные
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Огромная страшная маска из штука смотрит со стены древнего, насчитывающего полторы тысячи лет, разрушенного святилища майя в лесах Гватемалы. Сотни других таких же заброшенных городов в Мексике и Центральной Америке ждут сегодня своих археологов и исследователей.
Безымянный город был плотно укутан зеленым покровом тропического леса, над которым некогда главенствовал. За стволами красного дерева и сейбы скрывались белокаменные дворцы, опутанные вьюнками и лозами, поросшие цветами и папоротниками. Тропические дожди размыли причудливые лепные рельефы, корни растений раскрошили камень. Исполинские сооружения, воздвигнутые руками сотен строителей, превратились в руины. По ночам среди развалин рыскали ягуары, оглашая тьму хриплым ревом, днем над городом слышался лишь крик попугаев да лопотание обезьян, скачущих с дерева на дерево. Напрасно каменные истуканы обращали свой немигающий взор в туманную чащу джунглей — навсегда исчезли те люди, что создали их и им поклонялись.
Здесь, в девственных лесах на западе Гондураса, в долине реки Копан, стоял когда-то большой, густонаселенный город. Одно время жизнь в нем била ключом, но люди покинули его, и в течение тысячи лет он оставался городом-призраком, даже память о нем изгладилась. Европейцы, прибыв в Новый Свет, во время походов в глубь континента не раз проходили мимо этих странных развалин, но не придавали находке большого значения, ограничившись кратким упоминанием о ней в тайных экспедиционных отчетах. И лишь много позже, в 1839 году, американский юрист и дипломат Джон Ллойд Стефенс и английский художник Фредерик Казервуд, проделав трудный и длинный путь, пришли сюда и открыли миру удивительную цивилизацию майя.
Стефенс и Казервуд были опытными путешественниками, привыкшими к трудностям походной жизни, суровость местной природы их не смутила, хотя путь был нелегким. Взяв с собой проводников, они продирались сквозь непроходимую чащу, переправлялись через реки, кишащие кайманами, осторожно ступали по узким горным тропам, с каждым шагом уходя все дальше в волшебное царство тропической зелени, расцвеченное радужным блеском колибри и нежным мерцанием орхидей. Они мечтали найти, как писал Стефенс, "великие города, лежащие за Мексиканским нагорьем, затерянные в лесах, безлюдные, безымянные". О том, что эти города существуют, путешественники узнали из книги, которая однажды случайно попалась на глаза Стефенсу. Правда, приметы этих таинственных городов были описаны столь туманно, что исследователи не очень-то надеялись на удачу и были заранее готовы к разочарованию. И действительно, при первом взгляде на Копан (таково было старинное название долины и протекающей по ней реки) ничего сверхъестественного они не увидели. Перед ними была стена из обтесанных камней, искусно сложенная, но невысокая в сравнении с теми массивными сооружениями, которые путешественники встречали в Греции и в Египте. "Мы поднялись по большим каменным ступеням (они прекрасно сохранились, хотя в иных местах были повержены вниз деревьями, проросшими в щелях кладки) и вышли на площадку, о форме которой трудно было судить, так как она густо поросла лесом".
Окутанная облаком гора высится над Паленке — городом майя. Мы видим три гигантские каменные пирамиды, служившие основаниями для храмов (справа), и дворец (вдали слева). Цветная литография XIX века сделана по рисункам английского художника и путешественника Фредерика Казервуда.
Бывший с ними проводник, вооружившись мачете, расчистил путь, и путешественники подошли к постройке, отдаленно напоминавшей пирамиду (ее очертания едва угадывались под покровом растительности). Чуть дальше, в глубине чащи, они обнаружили четырехгранную каменную колонну — отдельно стоящий монолит вроде стелы, высотой в четыре метра и шириной около метра с каждой стороны, причем всю ее покрывала рельефная резьба. На одной из ее граней был изображен мужчина в необычной одежде со свирепым выражением лица. По бокам были выгравированы иероглифы — пиктограммы, и Стефенс тотчас же заметил в них сходство с надписями на древнеегипетских обелисках. Но о чем сообщали эти надписи и кто был этот сердитый человек? Проводник сказал только, что эта колонна — идол. Углубившись в заросли, путешественники нашли еще 14 стел, "одна из которых была сдвинута со своего пьедестала гигантскими корнями, другая, заключенная в тесные объятья древесных ветвей, была почти что выдернута из земли, еще одна лежала в траве, оплетенная толстыми вьющимися побегами". На каждой стеле путники находили все новые надписи, и каждая представляла собой новую загадку.
В конце концов Стефенс и Казервуд подошли к большой каменной пирамиде и стали медленно взбираться вверх по довольно крутой лестнице, украшенной причудливой резьбой и лепниной. Преодолев подъем, они спустились с противоположной стороны и тут обнаружили новый ряд ступеней, ведущих вверх, а на самой вершине, на высоте около тридцати метров от земли, была небольшая утрамбованная площадка. Путешественники подошли к самому ее краю, сели и стали смотреть на раскинувшиеся вокруг бескрайние зеленые просторы. Стефенс так описывал свое впечатление от этой картины: ...город лежал перед нами, как разбитый парусник посреди океана: мачты сорваны, имя стерто, матросы погибли, и нет никого, кто сказал бы, откуда он шел, кому принадлежал, долго ли плавал и что стало причиной кораблекрушения". Местные индейцы, которых путешественники расспрашивали о городе, не могли сказать ничего определенного. На вопрос, кто построил город, они отвечали: "Quien sabe?" ("Кто знает?").
Но Стефенсу и Казервуду все же удалось слегка приподнять завесу тайны. Они дважды устраивали экспедиции и в общей сложности обнаружили остатки более тридцати поселений; некоторые из них были так надежно запрятаны в джунглях, что даже местные жители не догадывались об их существовании. Когда исследователи вернулись домой и обнародовали в Европе и в Америке результаты своих изысканий, их рассказы и рисунки вызвали живой интерес к загадкам Центральной Америки. Их пример вдохновил энтузиастов. Вскоре стало известно, что Копан и другие города построили предки индейцев майя, которые и в конце XIX века еще жили в Центральной Америке, причем тогда их насчитывалось несколько миллионов. Более того, внушительный список древних поселений, составленный Стефенсом и Казервудом, был только малой частью того, что создал этот народ: число городов майя в период расцвета этой цивилизации доходило до двух сотен. Среди них было два десятка мегаполисов — городов с 50-тысячным населением. Владения майя занимали весь полуостров Юкатан, часть нынешней территории Мексики (штатов Табаско и Чьяпас), всю территорию Гватемалы и Белиза и западные окраины Гондураса и Сальвадора, — всего более 300 квадратных километров.
Природа этой части континента отличается большим разнообразием. На юге тянутся горные цепи вулканического происхождения, прорезанные глубокими ущельями. К северу и востоку от гор расположена лесистая низменность с влажным тропическим климатом, где за год выпадает до четырех метров осадков. Мощная система рек уносит воды в Мексиканский залив и в Карибское море. Дальше к северу рельеф становится ровнее, а климат — суше, на полуострове Юкатан, на обширном известняковом плато, покрытом низкорослыми лесами, к северу переходящими в кустарник, почти нет рек, но есть естественные подземные водохранилища, образованные поверхностными водами, скапливающимися в карстовых воронках.
Во всем Западном полушарии вряд ли отыщется другое столь же негостеприимное место. Ко всем перечисленным особенностям следует добавить обилие самых разнообразных кусачих насекомых, ядовитых змей, пауков, скорпионов. Но древние майя как-то ухитрились выжить в этих условиях: известно, что их численность доходила до 10—20 миллионов человек. Они создали необычайно жизнеспособную цивилизацию: около 1000 года до н. э. складывается некая культурная общность, а к 250 году н. э. майя вступают в свой "золотой век": они осваивают методы интенсивного земледелия, расширяют сеть торговых путей, вырабатывают уникальный архитектурный стиль — строят оригинальные пирамиды, комплексы для игры в мяч, дворцы со ступенчатыми арками, а также устанавливают сложные правила политической и общественной иерархии.
Литография с другого рисунка Казервуда изображает индейцев, устроившихся на отдых перед огромными, высотой в шесть метров, каменными воротами, ведущими во "Дворец правителя" в Ушмале — одном из центров культуры майя на территории Юкатана. Над аркой и по обе стороны от нее видны резные каменные маски бога дождя Чака с характерным крючковатым носом.
Коренные жители Юкатана из селения Волончен спускаются под землю по длинной деревянной лестнице? чтобы набрать воду из подземного колодца — сенота. Литография выполнена по рисунку Казервуда, интересовавшегося жизнью современных индейцев — потомков древних майя. И в наши дни на Юкатане в засушливое время года пользуются такими подземными водохранилищами: поверхностные воды просачиваются сквозь пористый известняк, покрывающий большую часть полуострова, и скапливаются на дне таких вот карстовых воронок.
Майя достигли значительных успехов в области научных знаний. Из всех древних культур, процветавших в Северной и Южной Америке, только майя обладали развитой системой письменности. Они пользовались также сложной системой взаимосвязанных календарей, позволяющей фиксировать важнейшие исторические даты, делать астрономические прогнозы и смело заглядывать в столь отдаленные времена, о которых даже современные специалисты в области космологии не берутся судить. Их вычисления и записи основывались на гибкой системе счета, включавшей в себя символ для обозначения ноля, неизвестный древним грекам и римлянам, а в точности астрономических расчетов они превосходили другие современные им цивилизации.
Все это и многое другое позволяет говорить о майя как о народе ученом и талантливом. Но около 900 года н. э. — в каких-то районах раньше, в каких-то чуть позже — наступил закат этой цивилизации. Скорее всего, причину этого следует искать в неблагоприятном действии различных факторов, таких, как перенаселение с одновременным истощением природных ресурсов, необходимых для поддержания жизни, честолюбивые замыслы правителей, вторжение чужеземцев. Города в долинах южной и центральной областей опустели, и центр цивилизации майя переместился в северные области — на Юкатан. Но к 1450 году и здесь старый государственный строй, присущий только цивилизации майя, в конце концов рухнул.
То, что мы сегодня знаем о майя, стало известно лишь благодаря вещественным следам, оставленным их цивилизацией: это храмы, гробницы и жилища, время от времени появляющиеся из своих лесных укрытий. Ученым еще многое предстоит узнать, и они должны всегда быть готовы пересмотреть свои взгляды в свете новых открытий. Так, например, в 1991 году археологи, работавшие в Белизе, нашли стелу с символами, которые, по их мнению, относились к 146 году до н. э., следовательно, это могла быть самая древняя из всех известных стел майя, а кроме того, на ней нашли фрагмент самой ранней летописи майя. Однако надпись очень плохо сохранилась, и другие ученые подвергли сомнению первоначальные выводы.
ХУДОЖНИК, КОТОРОГО ПРЕСЛЕДОВАЛ РОК
Английский художник Фредерик Казервуд, казалось, родился под несчастливой звездой. Из большого количества его рисунков и акварелей, сделанных во время путешествий по Старому Свету, многое осталось неопубликованным, а часть работ и вовсе пропала. Знаменитые виды разрушенных городов майя, такие, как эта картина, где справа перед фасадом храма художник изобразил самого себя, дались ему дорогой ценой. Опубликованные в трех популярных книгах (две из них были изданы совместно с его товарищем по экспедициям — Джоном Ллойдом Стефенсом), картины эти не содержат и намека на все те тяготы и невзгоды, какие довелось пережить художнику-первопроходцу. В джунглях он заболел малярией и часто страдал от приступов лихорадки. "Он был бледным и изможденным, — писал о нем Стефенс, — и так же, как я, был весь искусан насекомыми, лицо опухло, левая рука совсем не двигалась, пораженная ревматизмом". Некоторое время Казервуда несли на своих плечах индейцы-проводники. "У меня было такое чувство, будто я иду за его гробом", — вспоминал Стефенс. Но Казервуд поправился.
В Нью-Йорке, в залах, где художник когда-то устроил платную панораму Фив и Иерусалима, путешественники выставили теперь картины, рисунки и первые археологические находки, привезенные из страны майя. Но в здании случился пожар, после которого мало что уцелело. Однако это было еще не самое страшное. Несколько лет спустя, возвращаясь из Англии в Америку, Казервуд погиб: корабль, на котором он плыл, столкнулся в море со встречным кораблем.
Тем не менее новые недавние открытия подтверждают версию о том, что общество майя поднялось на достаточно высокий уровень развития гораздо раньше, чем принято было считать до сих пор.
Всякая новая информация не может не волновать ученых, которые пытаются расшифровать письмена майя — примерно 800 знаков или иероглифических символов, вырезанных на стелах, плитах и деревянных перемычках, нанесенных на поверхность глиняной посуды и начертанных на листах кодексов (книг из древесной коры). До середины XX века никому не удавалось расшифровать этот графический язык. Некоторые ученые даже полагали, что ключ к истории майя, заключенной в этих письмах-картинках, так никогда и не будет найден. Высказывалось и такое мнение, что эти записи не имеют отношения к земным делам, а, напротив, отражают мистические идеи о действии космических сил и содержат астрологические предсказания, которыми занимались "календарные жрецы" (так назвал их один современный ученый). Подобный взгляд на майя как на людей, поклонявшихся времени, держался на довольно шатком основании: дело в том, что в течение нескольких десятков лет единственные символы, более или менее поддававшиеся расшифровке, имели отношение к числам, времени и астрономическим циклам.
Но когда тайна письменности майя начала приоткрываться, стала вырисовываться гораздо более сложная картина. Майя старались увековечить не только свою мифологию и знания о небесах, но также и чисто земные дела: подробности политических событий и войн, приметы социального положения и личной доблести. Правда, у нашего современника некоторые такие подробности могут вызвать лишь отвращение. Для этих людей пролить собственную кровь — причем самым изощренным и жутким способом — было почетной обязанностью, необходимой для сохранения миропорядка, а жестокое обращение с пленными диктовалось высшими принципами. Но главное, эти люди необычайно ценили свою историю, свое наследие и явно хотели увековечить память о себе. Как в конце концов удалось восстановить их историю — это рассказ отдельный, там есть все: и утраченные иллюзии, и внезапные озарения, и пустые фантазии, и логические выкладки. И, как может засвидетельствовать любой современный исследователь, в рассказе этом появляются все новые и новые главы, потому что в джунглях Центральной Америки до сих пор случаются неожиданные и любопытные открытия.
Древние майя были убеждены, что знают точную дату возникновения мира (она соответствует 11 августа 3114 года до н. э. по юлианскому календарю), а по их теории космических циклов выходило, что 21 декабря 2012 года н. э. этому миру должен прийти конец. Но реальный конец света для майя наступил гораздо раньше — в XVI веке, с приходом испанских солдат, монахов и колонистов, решивших перекроить Новый Свет по собственным меркам и образцам.
Первый контакт двух столь несхожих культур был мимолетным и происходил при участии самого Христофора Колумба. Хотя великий мореплаватель ни разу не высаживался в Центральной Америке, в 1502 году, во время четвертого своего плавания в предполагаемую Индию (а он тогда все еще верил, что открытая им земля — Индия) его корабль проходил мимо берегов северной части современного Гондураса. У острова Гуанайя европейцы встретили торговую лодку — каноэ, шириной в полтора метра, сделанное из целого ствола дерева. В лодке были мужчины, женщины и дети, а под навесом из плетеных циновок лежали товары. Европейцам были предложены медные пластины, каменные топоры, деревянные мечи с бритвенно-острыми кремневыми лезвиями, керамические изделия, бобы какао и пестрые одежды из хлопка. Из отчетов не совсем ясно, что произошло затем: состоялся ли дружественный обмен товарами или же европейцы просто взяли себе все, что им понравилось, но, так или иначе, они вскоре продолжили свой путь и больше об этом событии не вспоминали. Однако кое-что о незнакомцах они все же узнали: это были жители страны, которую они называли Майя (или Майям) — так впервые прозвучало это слово для европейцев.
Следующая встреча оказалась судьбоносной. В 1517 году три испанских корабля, отряженных на поимку рабов, двигаясь вдоль северного побережья полуострова Юкатан, пристали к неизвестному острову, чтобы поискать сокровищ в заброшенных храмах, и в конце концов добрались и до материка. Там 110 испанских солдат подверглись нападению большого числа вооруженных людей, но, пустив в ход корабельные пушки, они смогли отбить атаку воинов-майя. Вернувшись на свою базу на острове Куба, испанцы стали распределять трофеи, среди которых оказались и украшения из низкосортного золота. Стало ясно, что на континенте есть золотые сокровища, которые должны принадлежать испанской короне".
В течение последующих четырех лет Эрнан Кортес покорил великую империю ацтеков в центральной части Мексики, а затем послал одного из своих капитанов на юг — завоевывать новые территории (современные государства Гватемала и Сальвадор). Кровавое задание было выполнено быстро. Сам Кортес в 1524 году двинулся на восток, по территории нынешнего Гондураса, легко подавляя сопротивление индейцев майя. В 1526 году началось покорение Юкатана. Здесь, однако, захватчикам оказали достойное сопротивление. Некий испанец писал о том, как на его отряд напали майя, с полными колчанами стрел, с заостренными кольями, с кремневыми пиками, с двуручными мечами из очень крепкого дерева, лезвия которых были из обсидиана. Они свистели и стучали оленьими рогами в панцири громадных черепах. И все же в этом столкновении, как и в большинстве других, победу одержали испанцы, которые были лучше вооружены. Примерно к 1547 году покорение Юкатана, можно сказать, завершилось, хотя некоторые племена индейцев майя, спасаясь от преследователей, укрылись в густых лесах центральной части полуострова, где им и их потомкам удалось продержаться еще 150 лет.
За это время войны и эпидемии завезенных на американский континент болезней, таких, как корь, оспа, грипп, к которым у коренного населения не было иммунитета, унесли жизни миллионов индейцев, а те, кому удалось выжить, лишились своих земель и попали в кабалу к испанцам. Положение их было почти рабским. Новые хозяева вознамерились также искоренить религию индейцев: они рушили храмы и разбивали гробницы. Тех, кто был замечен в идолопоклонстве, монахи-миссионеры наказывали плетьми, растягивали на дыбе, ошпаривали кипятком. На Юкатане ответственным за "очищение' язычников был монах-францисканец по имени Диего де Ланда.
Самая первая транскрипция иероглифов майя была сделана в 1616 году неизвестным переписчиком на странице рукописи испанского миссионера Диего де Ланды. датируемой 1566 годом. И хотя де Ланда неверно истолковал значение иероглифов, его "алфавит " и записанные им знаки для обозначения дней и месяцев у майя были взяты на вооружение позднейшими исследователями, пытавшимися разгадать загадку письменности майя.
Де Ланда был личностью сложной и неординарной. Этот религиозный фанатик верил, что для спасения душ нужно знать окружающий мир, чтобы легче было его исправлять. Прибыв на континент в 1549 году, он уже через несколько лет бегло говорил на местном наречии и стал серьезно изучать образ жизни индейцев — его интересовали обычаи и ритуалы майя, их календарь, методы обработки земли, пища, питье, одежда и многое другое. Он побывал на развалинах старых городов, покинутых жителями много лет назад, и убедился, что когда-то Юкатан знавал лучшие времена — "времена расцвета, когда строились все эти удивительные здания". Его особое внимание привлекли иероглифы, сохранившиеся на стенах зданий, и оказалось, что некоторые индейцы все еще могут прочесть старинные письмена. И вот однажды он усадил подле себя местного жителя и стал произносить одну за другой буквы испанского алфавита, попросив индейца написать иероглиф, который соответствует данному звуку. Он полагал, что письменность майя, подобно испанской или другой западноевропейской, чисто алфавитная и можно выявить прямые соответствия между рисунками-символами и буквами. В этом была его главная ошибка, и ключ к тайне письменности майя был найден только через несколько столетий, но заслуга де Ланды в том, что он, сам того не сознавая, завещал последующим поколениям бесценную информацию, которая в конце концов помогла в разгадке тайны.
Де Ланда обнаружил, что у майя была своя литература — часть произведений, по-видимому, восходила к далекому прошлому этого народа. В одном месте, километрах в шестидесяти от основанного испанцами города Мерида на побережье Юкатана, он нашел тайник, в котором хранилось около трех десятков иероглифических книг. Это были настоящие произведения искусства: черные и красные знаки были каллиграфически выписаны на светлой бумаге, сделанной из нижнего слоя коры фигового дерева или шелковицы; бумага была гладкой от нанесенного на ее поверхность гипсовидного состава; сами книги были сложены гармошкой , обложка была сделана из шкуры ягуара. И хотя эти тома могли бы стать бесценным источником для исследований де Ланды, религиозный фанатик в нем на сей раз победил ученого. Он почему-то решил, что в книгах майя содержатся эзотерические знания, и поскольку, как писал он, в них не содержалось ничего, кроме смущающего душу дьявольского соблазна, мы сожгли их разом, что ввергло их (майя) в глубокую скорбь и сильнейшие страдания".
О людях он пекся не менее сурово. Во время трехмесячной инквизиции, проводимой под его руководством в 1562 году, было подвергнуто пыткам около 5000 индейцев, из них 158 человек погибли. Де Ланда был затребован обратно в Испанию по обвинению в превышении полномочий. Ожидая постановления по своему делу, он написал пространный трактат о майя, изложив все, что ему удалось узнать об их культуре, включая версию алфавита. Документ этот, вероятно, задуманный как справочное пособие для других миссионеров, бесследно исчез — может быть, затерялся в церковных архивах. Официально действия де Ланды по спасению душ были признаны верными, он был оправдан и вернулся на Юкатан уже епископом.
На проекте итальянского архитектора и руководителя экспедиции Антонио Бернаскони (XVIII век) впервые уделено внимание строительной технике майя: храм показан в поперечном разрезе и, кроме того, дан план первого этажа здания. Странно, что Бернаскони упустил одну важную деталь декора крыши — так называемые гребни, характерные для многих храмов майя.
Период конкисты принес с собой и множество других утрат, помимо найденных и сожженных де Ландой рукописей. Индейская культура изничтожалась всеми возможными способами. Накопленные с древнейших времен знания в области математики и астрономии постепенно утрачивались, письменность на манер европейской стала единственным показателем грамотности, и люди постепенно разучились читать старинные иероглифы. Тем временем лозы и лианы все выше поднимались по ступеням пирамид, по каменным стенам дворцов. Некоторые города в своем глубоком тысячелетнем сне так и не узнали о новых жителях континента: они находились в самой гуще лесов, на юге полуострова, куда колонисты шли с большой неохотой. А некоторые из них простояли незамеченными вплоть до 80-х годов нашего столетия.
Всего сто лет спустя после прихода европейцев о славном прошлом майя не осталось и воспоминаний. Никто уже не знал, что заброшенные города, разбросанные здесь и там на большой территории — от плоскогорий Юкатана до горных долин на юге, — являются остатками единой цивилизации, продержавшейся более тысячи лет, никто и представить себе не мог, что в этом почти невыносимом для человека тропическом климате могла возникнуть культура, по значительности вполне сопоставимая с древнеегипетской или древнегреческой. Но тайна недолго оставалась тайной. Начиная с конца XVIII века забытое прошлое майя стало понемногу проясняться, благодаря стараниям целого ряда исследователей — искателей приключений и мечтателей, а также профессиональных археологов и других ученых. Этот процесс был поначалу крайне неупорядоченным, особенно на раннем этапе, когда фантазии часто преобладали над фактами, но как бы медленно ни проступала на свет правда, она оказывалась едва ли не более ошеломляющей, чем самые смелые домыслы.
Одним из первых исследователей был Антонио дель Рио, капитан испанской армии, размещенной в Гватемале. В 1786 году он получил от некоего правительственного чиновника задание обследовать каменные руины близ города Санто-Доминго де Паленке, находившегося в 350 километрах к северо-западу от Гватемала-Сити. Чиновник слышал об этом странном месте от одного священника и уже несколько раз пытался получить более подробную информацию, но безуспешно. В конце концов он послал туда капитана дель Рио с приказом измерить и описать сооружения, определить их возраст и по возможности узнать, кто все это построил и зачем разрушил.
Дель Рио был далек от археологии, но он был человеком исполнительным и энергичным. Прибыв на место назначения, он увидел перед собой заросший лесной холм, древесная поросль и кустарники облепили его так плотно, что даже на расстоянии в несколько шагов трудно было что-либо различить. Он привел на место 80 индейцев, которые 16 дней рубили и сжигали лес, пока не показались на свет каменные руины.
Паленке, как стали называть этот город, занимал территорию в несколько квадратных километров. В большинстве своем постройки почти совсем разрушились, но некоторые архитектурные диковинки все еще несли на себе следы былого величия. На низких пирамидах — подножиях стояли четыре пышно украшенных дворца, покрытых лепными рельефами, иероглифами, а в трех из них были обнаружены панели, изображавшие какие-то ритуальные действа. На высокой земляной платформе стоял дворец, представляющий собой целый лабиринт из комнат, залов, внутренних двориков и переходов.
Капитан старательно копал и измерял и даже собрал небольшую коллекцию образцов. Художник, приглашенный участвовать в экспедиции, копировал самые поразительные находки. Через несколько недель был составлен и представлен правительству отчет об экспедиции. Дель Рио не пришел к однозначному выводу о строителях города, но, по его убеждению, культура Паленке напоминала культуру других известных к тому времени заброшенных городов Юкатана.
Самый ранний из известных рисунков, копирующих центральную сцену на резной панели в Храме солнца в Паленке (внизу), выполнен в 1784 году испанцем Хосе Кальдероном. Этот рисунок разительно отличается от изобилующей деталями фотографии гипсового слепка с той же панели (справа), сделанного в ХIХ веке англичанином Альфредом П. Модели. Кальдерон принял голову ягуара на щите за геометрический узор и не заметил, что два человека со свирепыми лицами попирают коленопреклоненных пленников, которых рисовальщик тоже принял за простую декорацию.
Отчет дель Рио был отправлен в Испанию, но так же, как и трактат де Ланды, затерялся в архивах. Однако с него была сделана копия, которая каким-то образом попала в руки лондонского книгопродавца. Тот опубликовал найденный документ в 1822 году. Правда, мало кто прочел этот отчет, но тем не менее мир майя уже не был в полном забвении.
Двадцать лет спустя после экспедиции дель Рио новый шаг в историческом расследовании предпринял голландец Гильермо Дюпэ, отставной драгунский капитан, много лет прослуживший в испанской армии в Мексике. Он был человеком образованным, увлекался стариной и в 1804 году получил от испанского короля Карла IV почетное поручение исследовать памятники материальной культуры Мексики до-испанского периода. В 1805—1808 годах Дюпэ, вместе с сопровождавшим его художником, осматривал развалины, время от времени отваживаясь на небольшие раскопки. Единственным достойным упоминания городом на его пути был Паленке, о котором поведал ему тот же самый священник, который когда-то увлек своим рассказом начальника капитана дель Рио. Пробраться в Паленке было делом нелегким даже для человека военного, привыкшего к дальним походам. "Местность, которую нам предстояло пересечь, — записывал позже Дюпэ, — казалась непроходимой, разве что птица там могла пролететь; дорога петляла по горам, часто мы останавливались на краю пропасти, решая, как перебираться: на мулах или пешим ходом. Единственным средством передвижения для нас были носилки местного изобретения, а водные преграды мы преодолевали по примитивным мостам из деревьев.
Но когда в конце концов они оказались у цели, Дюпэ пришел в неописуемый восторг. Его поразила архитектура, особенно наружная отделка зданий: красочные узоры с изображением птиц, цветов и фруктов, красивые лепные украшения, полные драматизма барельефы. Вот что он записал о человеческих фигурах, украшавших барельефы: "Позы очень динамичные и вместе с тем величавые. Одежды хотя и роскошны, никогда полностью не закрывают тела. Голову обычно украшают шлемы, гребни и развевающиеся перья". Он заметил, что у всех людей, изображенных на рельефах, голова была странной, сплющенной формы, из чего и заключил, что местные индейцы, с нормальной головой, никак не могут быть потомками строителей Паленке. Дивясь на величественные и прекрасные творения рук человеческих, Дюпэ предположил, что скорее всего здесь жили когда-то люди неизвестной, исчезнувшей с лица земли расы. Из-за политической смуты в Мексике и начала наполеоновских войн в Европе отчет Дюпэ о памятниках материальной культуры так и не дошел до испанского короля. Несколько лет он пролежал без движения среди правительственных бумаг и наконец был напечатан в Мексике и в Европе, но издан был так небрежно, что особого интереса не вызвал.
ВЕЛИКИЙ ВАЛЬДЕК
Жан Фредерик Вальдек, чья национальная принадлежность точно не установлена, был мастером придумывать прошлое как для самого себя, так и для целого народа — майя. Самозваный граф (по другой версии — герцог), он был отчаянным фантазером, ставшим живой легендой еще при жизни, а прожил он, по некоторым свидетельствам, до 110 лет. Он потчевал своих слушателей невероятными историями о скитаниях в пустыне, о том, что не раз видел смерть в лицо, о воинской службе под командованием Наполеона в Египте. Он был трижды женат, причем в третий раз женился, когда ему было за семьдесят, и имел сына от этого брака.
В рисунках Вальдека. копировавшего иероглифы в Храме надписей в Паленке, заметно стремление художника отыскать в письменах майя влияние индоевропейских культур. Слоновьи головы — всего лишь воображение Вальдека. На самом деле "слон" — это длинноносый бог дождя Чак.
За десять лет до того, как Казервуд начал делать первые наброски разрушенных пирамид, Вальдек предложил свою теорию происхождения памятников архитектуры и письменности майя. Учился ли он рисованию или был самоучкой, неизвестно, но только в начале 1830-х годов у него хватило решимости провести целый год в джунглях с кистью и карандашом. А в 1838 году его необычные картины были напечатаны отдельным изданием. К сожалению, непоколебимая уверенность Вальдека в том, что родословную майя следует искать в Старом Свете, завела его на ложный путь: он пытался в иероглифике майя найти несуществующие следы египетского, древнегреческого, месопотамского и индийского влияния (внизу). Представив на бумаге реконструкцию одного храма, он по памяти изобразил фигуры четырех гигантов, уверяя, что видел обломки этих фигур. Но когда до места добрались археологи, ничего подобного они там не обнаружили.
Между тем в Паленке один за другим прибывали все новые посетители, один из которых даже предложил самую смелую по тем временам версию происхождения этих архитектурных чудес, которых он и до того повидал немало. Хуан (Джон) Галиндо, путешественник, родом из Ирландии, попал в Гватемалу в 1827 году, когда ему было 25 лет. В это время в стране шла борьба между политическими фракциями, и группировка, к которой примкнул Галиндо, одержала победу. Галиндо был назначен губернатором Северной Гватемалы, и в 1831 году, во время поездки по вверенным ему областям, он побывал с исследовательскими целями в Паленке. Спустя три года правительство поручило ему таким же образом обследовать другое таинственное место — Копан, о существовании которого было известно еще со времен конкисты. Справившись с этим делом, он в специальном докладе изложил свою версию, которая оказалась весьма на руку националистически настроенным гватемальским лидерам.
Галиндо был убежден, что политическая власть и культурный прогресс всегда распространялись в одном направлении — с востока на запад. Для него отправной точкой, местом зарождения мировой цивилизации, была Центральная Америка. В древнейшие времена здесь жили необычайно одаренные люди, но их постигло какое-то бедствие. Те, кто выжил, двинулись на запад, в Азию и дальше, одну за другой создавая новые цивилизации: древнекитайскую, древнеиндийскую, халдейскую, древнеегипетскую. Тем временем в таких местах, как Паленке и Копан, культура вновь возродилась, но уже не в тех масштабах, что прежде. И новый расцвет ее был недолгим. Некий процесс, который Галиндо уподобил старению, ослабил человеческие силы в Центральной Америке — именно в этом Галиндо видел причину неспособности индейцев отразить натиск испанских завоевателей, которые, на его взгляд, в сравнении с коренным населением были не лучше варваров.
Судьба Галиндо была трагической. В 1840 году объединенные войска Гондураса и Никарагуа разбили федеральную армию Гватемалы, и Галиндо пришлось спасаться бегством. Но в одной из деревень Гондураса его узнали и убили на месте ударами мачете. Записки Галиндо также канули бы в небытие, если бы... если бы не попались на глаза одному наблюдательному человеку — Джону Ллойду Стефенсу. В его руках к тому времени уже побывали довольно путаные отчеты дель Рио, Дюпэ и некоторых других путешественников. Стефенс загорелся идеей повидать эти места и стал вырабатывать план действии — так началось целенаправленное изучение загадочного мира майя.
Стефенс был удачлив во всем, за что бы ни взялся. Он родился в 1805 году в Нью-Йорке, в богатой семье, прекрасно учился и проявлял необычайную любознательность. В двадцать с небольшим лет он уже был юристом, даже успешно занимался политикой. Затем взял отпуск и два года путешествовал: побывал в Греции, России, Палестине, Египте и в других странах. Иногда Стефенс переодевался в простое платье и проникал в самые отдаленные глухие углы, изучая народные нравы и обычаи. Вернувшись в Нью-Йорк, к своей прежней работе, он одновременно решил попробовать себя в писательском ремесле и одну за другой выпустил четыре книги о своих путешествиях. Книги продавались так хорошо, что он забросил юридическую практику.
На обратном пути в Америку он на короткое время остановился в Лондоне, где познакомился с художником Фредериком Казервудом, который был шестью годами старше. Как и Стефенс, Казервуд рос в достатке, получил хорошее образование, объездил всю Европу и Ближний Восток с мольбертом и кистью, рисуя экзотические пейзажи — увлечение, переросшее в страсть. Поработав художником в археологической экспедиции в Египте, он отправился в Нью-Йорк, где рассчитывал заняться архитектурой, но вскоре вместе со Стефенсом увлекся новым планом — друзья решили создать путеводитель по заброшенным городам Центральной Америки. Книгу ожидал верный успех, если бы подтвердилось все то, что Стефенсу удалось прочесть о руинах в редких случайных изданиях.
ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ
Те ученые и художники, которые первыми прибыли на полуостров Юкатан и в Центральную Америку, на собственном опыте убедились, что путешествие в страну майя — сущая пытка. В лучшем случае вам предстояла долгая и утомительная тряска на носилках, которыми пользуются индейцы. Об этом поведал художник Жан Фредерик Вальдек, изобразивший себя на литографии в таком "экипаже". Самый распространенный способ передвижения — верхом на тощих, норовистых мулах — был также не из числа удобных. Но хуже всего — путешествовать сидя на стуле, привязанном к крепкой спине носильщика, пока тот под тропическим ливнем пробирается по узкой горной тропе, как это показано на гравюре французского художника Дезире Шарнэ.
Немногим лучше становилось и тогда, когда путешественники наконец добирались до своей цели. Природа тропиков беспощадна к человеку. "Дождь льет не переставая, — вспоминал Шарнэ, — казалось, мы насквозь пропитаны влагой; от сырости на наших шляпах зацветает плесень, которую мы принуждены каждый день счищать щеткой; мы живем в грязи, мы залеплены грязью, мы дышим грязью; почва такая скользкая, что мы не столько идем, сколько кувыркаемся Однажды Шарнэ, проснувшись, насчитал в своем гамаке 200 "холодных и плоских насекомых размером с доброго таракана , из которых примерно тридцать впились в тело и больно его кусали.
Чтобы покрыть издержки путешествия, Стефенс использовал свои политические связи и получил назначение на дипломатическую должность. Роль представителя правительства США на Юкатане не была чересчур обременительной, но могла оказаться весьма полезной в тех случаях, когда путешественникам потребуется содействие официальных лиц. Они отбыли из Нью-Йорка в октябре 1839 года. Месяц спустя, после утомительного перехода по джунглям, так живо и ярко описанного Стефенсом в его книге, они достигли Копана, нашли стелы, поднялись на пирамиды и поняли, что для будущей книги здесь материала хоть отбавляй. "Невозможно описать, с каким интересом я исследовал эти руины, — напишет позже Стефенс. — Перед нами открывались неизведанные земли, не размеченные ни на карте, ни на плане, кругом был девственный лес. В десяти метрах ничего нельзя было различить, и неизвестно было, на что наткнешься в следующую минуту. Один раз мы задержались у одного монумента, чтобы обрубить ветки и лианы, скрывавшие каменный лик, в другой раз выкопали и вытянули из земли некий обломок, резной угол которого торчал из земли. Я с замиранием сердца следил за работой индейцев, и наконец из земли показывался глаз, ухо, рука или нога. И каждый раз, когда мачете звонко ударял о камень, я отталкивал индейцев, садился и собственноручно очищал поверхность от земли".
Стефенс был человеком осмотрительным. Как опытный юрист, он не спешил делать выводы. Прежде чем высказать окончательное мнение об увиденном в Копане, он хотел получить как можно больше информации. Съездив ненадолго в Гватемала-Сити, они с Казервудом наметили своей следующей целью Паленке и на всякий случай решили узнать, нет ли по пути других развалин. Им указали на целый ряд таких мест — некоторые были далеко в джунглях, и исследователи составили новый подробный план путешествия.
Эта таблица из двенадцати фотографий под общим названием "Из дебрей Юкатана. Находки в Чичен-Ице" — лишь малая часть той коллекции, которую собрал француз Огастес Леплонжон вместе со своей женой-англичанкой Элис. Они прожили на Юкатане более десяти лет, пытаясь доказать некую сомнительную теорию о том. что древние майя были основателями земной цивилизации. Супруги Леплонжон, сделавшие много полезных открытий и оставившие потомкам ценные фотографии, видны на втором снимке слева в нижнем ряду. Огастес сидит, прислонившись к каменной фигуре, его жена в белой шляпке стоит рядом с ним.
Основная часть маршрута пролегала по местам, "диким, как до времен испанского завоевания", — вспоминал Стефенс. Едва ли кто еще из чужеземцев заглядывал в эти края. Многие города напоминали им по стилю архитектуры и скульптуры Копана. Наконец они увидели Паленке, этот "печально-прекрасный" город, как назвал его Стефенс. Им сразу же бросилось в глаза, что иероглифы здесь были точно такие же, как и виденные ими в Копане. Теперь Стефенс имел все основания заявить, что "когда-то на всей этой территории жили люди одной расы, говорившие на одном языке или, по крайней мере, использовавшие одни и те же письмена".
Но кто были эти люди? Может быть, наследники какой-нибудь древней евразийской цивилизации — например, Древнего Китая или Древнего Египта? Стефенс взвесил вероятность культурного влияния через океаны и отмел эту версию. Эти руины, писал он, "отличаются от созданного другими известными нам людьми, они строились по своим правилам, они представляют собой полнейшую аномалию. Им нет аналогов". Не то чтобы он принял точку зрения Галиндо о центральноамериканской "колыбели цивилизации" или согласился с утверждением Дюпэ о том, что современные индейцы не могут быть потомками строителей этих разрушенных городов. Вывод Стефенса был таков: эти города "были построены людьми, населявшими этот край во время испанского завоевания, или же их ближайшими предками".
И в самом конце путешествия Стефенс и Казервуд посетили город Ушмаль на Юкатане, на 400 километров южнее Паленке. Их энтузиазм был столь велик, что на следующий год они снова прибыли на Юкатан, чтобы осмотреть другие города на полуострове и соседних с ним островах. Всего они осмотрели более сорока заброшенных городов. Итогом их путешествий, наблюдений и изысканий стали две книги: "Записки о путешествии в Центральную Америку, Чьяпас и Юкатан" ("Incidents of Travel in Central America, Chiapas, and Yucatan") и "Записки о путешествии на Юкатан" ("Incidents of Travel in Jucatan"), изданные, соответственно, в 1841 и 1843 годах. Читатели были в восторге, книги тотчас же были переведены на другие языки, а чтобы удовлетворить все растущий спрос, потребовались все новые и новые репринтные издания. О никому не известных прежде майя вдруг разом заговорили все.
СОКРОВИЩА ЧИЧЕН-ИЦЫ. МЕТКИЙ ГЛАЗ ХУДОЖНИЦЫ
"При всей эксцентричности своего характера дама эта, несомненно, обладает художественным дарованием", — писал американский консул в Юкатане о 50-летней англичанке Аделе Бретон, которая в 1900 году, узнав о загадочном городе Чичен-Ица, решила запечатлеть на холсте все его многочисленные чудеса. И сделала она это как раз вовремя, потому что вскоре растительность и беспощадный климат, а также орды туристов не оставили и следа от былого великолепия этого памятника архитектуры. И сегодня мы можем судить о его красотах лишь по картинам и рисункам этой отважной дамы викторианской эпохи. Жажда неизведанного тринадцать раз приводила ее в Мексику, где она пробыла с перерывами с 1900 по 1908 год (она скончалась в 1923 году).
Адела Бретон с педантической точностью копировала каменные рельефы, настенные росписи и мельчайшие детали декора. Она пыталась фотографировать, но качество снимков не удовлетворяло ее: она хотела добиться еще большей точности. "Единственный верный метод, — заметила она в частном письме, — это рисование по масштабной сетке", — но пожаловалась при этом, что "рисование с точностью до 1/32 дюйма и последующее исправление до 1/64-й сильно влияет на умственную деятельность и сказывается на нервах, не говоря уже о глазах и руке". Старательность Аделы Бретон видна и в передаче цвета фресок и раскрашенной скульптуры. Ученые особенно ценят работы Аделы Бретон, потому что в ее акварелях и живописных полотнах сохранились те яркие цвета оригинала, которым суждено было навсегда исчезнуть.
Художница Адела Бретон (сидит на лошади в дамском седле), рядом с ней стоит ее помощник и друг — мексиканец Пабло Солорио, после смерти которого она писала: "Я теперь, как скрипач, потерявший единственный инструмент, на котором он мог играть "
При всем реализме работ Аделы Бретон, художнице не чуждо вдохновение: ее фигуры словно живут своей особой жизнью. "Чтобы изобразить их, недостаточно одних навыков современного рисования, тут требуется совсем другое — умение увидеть их глазами древних американцев". И действительно, художнице удалось, так сказать,
"подружиться" с группой каменных изваяний, извлеченных из Верхнего храма ягуаров. Она признавалась: "Два месяца живя с ними бок о бок, я интуитивно поняла, что это женщины. Сначала отнеслись ко мне недоброжелательно — не могли понять современную женщину!"
Эта изобилующая мелкими деталями акварель Аделы Бретон изображает восточный фасад флигеля Женского монастыря и Церковь Чичен-Ицы (справа) видны маски длинноносого бога Чака и другие лепные мотивы. На переднем плане и на крыше зданий художница нарисовала дикие растения, которыми за долгие века запустения покрылись постройки Чичен-Ицы.
Адела Бретон, по ее словам, делала свои "чертежи " (вид спереди и вид сзади), когда местные власти вывозили эту статую и 14 ее подруг из Верхнего храма ягуаров.
Но многое еще оставалось неясным, и в последующие десятилетия энтузиасты напрягали фантазию, пытаясь решить загадку покинутых городов. Еще в конце 1880-х, например, публика с интересом выслушивала теории француза Леплонжона, который провел на Юкатане несколько лет и мнил себя великим археологом. Среди его поразительных заявлений было такое: иероглифы на стенах разрушенных городов — не что иное, как история гибели пропавшего континента Атлантиды; барельефы с изображением бородатого человека в Чичен-Ице доказывают, что там побывали финикийцы; одиннадцать с половиной тысяч лет назад в Ушмале, оказывается, соблюдались масонские ритуалы, а несколькими тысячелетиями позже майя вовсю использовали электрический телеграф.
Листы Мадридского кодекса — одной из четырех уцелевших книг древних майя — испещрены иероглифами. Сам кодекс, извлеченный из небытия в XIX веке, оказал неоценимую помощь в дешифровке письменности майя — одной из самых сложных из всех известных в истории цивилизаций.
По счастью, подобные измышления постепенно опровергались мощным потоком все новых фактов, поступавших с родины майя. Уже в 1860-х годах стали появляться первые фотографии руин, а в 1880-х существовали целые альбомы, посвященные майя. В 1885 году Американское антикварное общество и Гарвардский музей Пибоди послали на Юкатан молодого ученого по имени Эдвард Г. Томпсон с заданием провести широкие археологические изыскания. Сорок лет провел он в тех краях, изучая местные наречия, и преуспел в этом настолько, что был полностью принят индейцами. Начиная раскопки там, где до него никто не пытался копать, Томпсон обнаружил древнюю дорогу, отыскал доказательства того, как жили простые люди общества майя, установил, что рацион питания жителей на протяжении веков почти не менялся, и обнародовал другие, пусть прозаические, но тем не менее важные факты. За это время музей Пибоди снаряжал все новые и новые экспедиции, в них участвовало множество специалистов. В Копане между 1891 и 1895 годами была проведена целая серия раскопок, при этом стараниями сотрудников музея были расчищены центральные площади и главные строения, составлен план центра города, сделано описание всех монументов. Этими достижениями отмечено начало истинно научного подхода к изучению майя, и этот подход в последующие десятилетия стал преобладающим.
Поначалу наука не далеко ушла вперед в том, что касалось истории майя, их обычаев, политической структуры и взаимоотношений между городами. Джон Ллойд Стефенс подозревал, что ответ на эти вопросы дадут иероглифы, которые, он верил, когда-нибудь будут прочитаны. И действительно, ученые получили в свое распоряжение несколько подсказок, которые могли помочь в расшифровке иероглифов. Первая подсказка относится к XVI веку, когда испанские монахи начали учить индейцев писать на родном языке, пользуясь буквами латинского алфавита. В это время молодой знатный индеец майя из племени киче в Гватемале, знавший старинные письмена, записал латиницей священное для народа киче произведение, известное под названием "Пополь-Вух
("Книга народа"), представлявшее собой собрание мифов и легенд. К сожалению, сам оригинал, записанный иероглифами, был впоследствии утрачен, но латинская транскрипция сохранилась и попала в поле зрения ученых в середине XIX века, дав первый 'ключ к пониманию мышления древних майя. Исследователи нашли также целый ряд юкатанских манускриптов времен конкисты, написанных по-латыни. Известные под названием "Книги Чилам-Балам" ("Книги для жрецов Ягуара"), они состояли в основном из фольклорных преданий, а также содержали сведения по астрологии и медицине.
Ученые были рады почерпнуть из этих источников некоторую культурологическую информацию, но эти рукописи только лишний раз напомнили о том литературном богатстве, которое пропало навсегда. Когда испанцы только прибыли на Юкатан, у майя были, вероятно, тысячи рукописных книг, сделанных из природного материала наподобие бумаги — вроде тех, что де Ланда предал огню. Лишь какие-то крохи этого литературного богатства уцелели, переходя из рук в руки, удивляя собирателей редкостей, пока не осели в библиотеках и частных коллекциях. В XIX веке ученые знали о существовании только трех таких текстов — так называемых кодексов, названных по имени города, в котором каждый текст обнаружили. Это были Дрезденский, Парижский и Мадридский кодексы. (Позднее был найден четвертый кодекс — Кодекс Гролье.) Дрезденский кодекс первым приблизил нас к пониманию мира древних майя. В течение 14 лет, начиная с 1880 года, главный библиотекарь Королевской библиотеки в Дрездене Эрнст Форстеманн изучал этот кодекс и понял принцип действия календаря майя.
ИЕРОГЛИФЫ — ХРАНИТЕЛИ ВРЕМЕНИ, ДЕЛ И СЛАВЫ ЛЮДСКОЙ
Иероглифы майя похожи на миниатюрные рисунки, втиснутые в крошечные квадратики. В действительности же это единицы письменной речи — одной из пяти оригинальных систем письменности, созданных независимо одна от другой. Рисованный характер этих символов позволял тем, кто их знает, довольно легко читать тексты любой сложности, а также предоставлял переписчику возможность проявить все свое мастерство и изобретательность.
Некоторые иероглифы — слоговые (соответствуют сочетанию согласный плюс гласный). Но большая часть иероглифов — это идеограммы, обозначающие фразы, слова или части слов. Встречаются и группы иероглифов, где перед главными иероглифами пишутся вспомогательные — приставки, служащие для усиления начального звука в слове.
Иероглифы вырезали на стелах, на притолоках, на вертикальных плоскостях каменных лестниц, на стенах гробниц, а также писали на страницах кодексов, на глиняной посуде. Около 800 иероглифов уже прочитаны, и ученые с неослабевающим интересам занимаются дешифровкой новых, а также дают новые истолкования уже известным символам.
Эти три символа употреблялись для записи всех числительных. На этом рисунке верхний иероглиф означает 0, точка — 1, черточка — 5. Например, две черточки и точка обозначали бы числительное 11.
На иллюстрации на примере взаимодействия зубчатых колес показано, как соотносились между собой два календаря древних майя. На двух колесах нанесены иероглифы, прочитанные Диего де Ландой в 1566 году, и на стыке показана дата — "1 имиш 4 уэйб" ("читается справа налево). Самое большое колесо — это солнечный календарь из 365 дней, или восемнадцати месяцев по 20 дней каждый, к которым в конце каждого года добавлялись пять "лишних" дней (этот период назывался "уэйб" — сон). Два колеса поменьше обозначают ритуальный календарь из 260 дней (в нем было двадцать месяцев по 13 дней). Большое колесо несет на себе названия двадцати дней месяца, а на малом — номера дней от 1 до 13. Когда название и порядковый номер дня встретятся снова, ритуальный календарь завершит свой 260-дневный цикл. Но для отмеченного нами сочетания 1 имиш по ритуальному календарю и 4 уэйб — по солнечному следующее такое совпадение может произойти только через 52 года по солнечному календарю.
Изображенные выше символы представляют два типа иероглифов. Так называемый событийный иероглиф (наверху слева), как полагают, относится к военной тематике, на что указывает топор, и читается как глагол "воевать". Иероглиф-эмблема (наверху справа) относится к отдельному человеку — верховному правителю города. В данном иероглифе ("владыка Копана") главный знак — голова летучей мыши, вероятно, указывающий на то, что этот правитель является вождем племени Летучей мыши.
В письменности майя, чтобы подчеркнуть значение слова, часто используется сочетание идеограмм с фонетическими, слоговыми иероглифами. Например, слово балам (ягуар) встречается у майя в трех вариантах, как показано выше. Верхний иероглиф — идеограмма слова ягуар. Приставка, означающая слог ба, видна на среднем символе. Внизу — слово ягуар записано только слоговыми иероглифами и читается с крайнего левого угла по часовой стрелке как ба-ла-ма. Последний гласный не произносится, поэтому слово читается как "балам".
Иероглифы майя читаются по нисходящей линии, слева направо, попарно. Обычно текст начинается с календарной даты, за ней следует событийный иероглиф, рассказывающий о том, что произошло в этот день, а затем — имя и титул правителя, который принимал в этом участие. Текст, приведенный выше, читается так: "В день 6 имиш (А 1) 12-Яшкин (В 1) возведен на трон (А 2), пленивший (В 2) владыку Хока из Паленке (А 3). Птица-Ягуар из Яшчилана (В 3), Верховный владыка Яшчилана (С 1 и С 2). Этот текст условный и приведен здесь для наглядности, но составлен из подлинных иероглифов, с учетом стилистических особенностей письма древних майя.
Ломая голову над тайной летосчисления майя, Форстеманн активно использовал другой манускрипт, найденный и опубликованный двумя десятилетиями раньше. Этот документ, собственно, не принадлежал культуре майя, а представлял собой добросовестную попытку описать мир майя. Это был трактат, написанный де Ландой в 1560-е годы в Испании, где он ждал приговора суда за то, что слишком жестоко боролся с религиозными предрассудками индейцев. Копия изобилующего фактами доклада несколько сотен лет пролежала нетронутой в архивах Академии истории в Мадриде.
Ее нашел французский аббат Шарль Этьен Брассер де Бурбур, литератор, бывший журналист, в 31 год ставший священником. Приняв духовный сан, Брассер де Бурбур жил в США, Канаде, Италии, затем в Мексике, где в конце концов нашел свое истинное призвание — стал по старым манускриптам изучать древнейшие культуры Мезоамерики. Он знал несколько индейских языков, был доверенным лицом многих ученых и коллекционеров и где-то между 1846 и 1869 годом сумел отследить пути драгоценных текстов. В том, что касается древних майя, тремя его главными находками были: копия трактата де Ланды о культуре коренных жителей Юкатана, часть пространного словаря языка майя, составленного неким монахом-францисканцем в XVI веке (Брассер де Бурбур нашел этот документ в лавке старьевщика в Мехико-Сити), и наконец, фрагмент Мадридского кодекса. Брассер де Бурбур также опубликовал перевод книги "Пополь-Вух" и всегда приписывал себе находку этого документа. В действительности же его обнаружил в 1854 году в одной из библиотек Гватемалы немецкий врач.
Русский лингвист Юрий Кнорозов, чьи статьи, опубликованные в начале 1950-х годов, произвели настоящую революцию в майянистике, выглядит на фотографии таким же угрюмым, как и его кошка. Кнорозов был прав, когда предположил, что майя использовали для записи не только пиктограммы, но и чисто фонетические иероглифы. Но из-за марксистско-ленинского духа его работ, а также из-за нескольких явных ошибок, допущенных советским ученым, западные майянисты долго не принимали в расчет его теорию.
Несомненно, главным вкладом Брассера де Бурбура в майянистику стала находка пропавшего отчета Диего де Ланды "Сообщение о делах в Юкатане" — богатейшего и уникальнейшего источника из всех, когда-либо попадавших в руки майянистов. Особенный интерес вызвала та часть отчета, где де Ланда рассказывает о своих попытках истолковать иероглифы. С помощью индейца, умевшего писать на древнем языке, де Ланда составил целый "алфавит" языка майя из 27 знаков-иероглифов. Он полагал, что записанные знаки являются фонетическими эквивалентами звуков, представленных знаками испанского алфавита. (В алфавитном письме каждая буква соответствует определенному фонетическому блоку устной речи.) К сожалению, все эти символы оказались малопригодными для перевода кодексов или надписей на стелах, из чего ученые сделали вывод, что де Ланда пошел по ложному пути и что у древних майя было не фонетическое, а идеографическое письмо, то есть иероглифами обозначались не звуки, а понятия.
Археолог из США Татьяна Проскурякова (родом из Сибири) исследует, сидя за своим рабочим столом в музее Пибоди, образцы культуры майя — изделия из жадеита. Занимаясь в 1960-е годы (параллельно с Кнорозовым) дешифровкой иероглифов майя, она сделала новый важный шаг в майянистике, показав, что в большинстве случаев надписи содержали сведения о правящих династиях, о рождении, смерти и важнейших деяниях правителей и знати. Архитектор по образованию, Проскурякова известна также своими интересными проектами реконструкции уцелевших построек майя.
После находки рукописи де Ланды удалось расшифровать лишь небольшую часть символов, которые относились к области чисел, календарных дат, астрономических циклов и т. п. Это позволило некоторым исследователям сделать вывод о том, что письменность майя не выходила за рамки тематики, связанной со временем и числами. Такая точка зрения преобладала до середины XX века, главными ее защитниками были американский археолог Сильванус Г. Морли из Института Карнеги в Вашингтоне и Дж. С. Эрик Томпсон, англичанин, также имевший отношение к этому научному заведению. По мнению Томпсона, майя были миролюбивы, склонны к созерцательности, постоянно думали о ходе времени и слушались жрецов, следивших за движением небесных тел и узнававших по ним волю богов. Города майя являлись церемониальными центрами, а не оплотами земной власти. "Главная тема цивилизации майя, — писал он в 1956 году, — это ход времени: общее понятие о тайнах вечности и более конкретное — о делении времени на отрезки, соответствующие векам, годам, месяцам и дням. Ритм времени завораживал майя, нескончаемый поток дней из бесконечности в бесконечность, из прошлого в будущее приводил их в восхищение".
Поскольку никто не мог прочесть основную массу иероглифов, не было никаких оснований подвергать сомнению истинность этой картины. Но в 1952 году малоизвестный советский лингвист Юрий Кнорозов оспорил общепринятую точку зрения. Будучи специалистом по древнеегипетской письменности, он заинтересовался знаками, которые де Ланда считал алфавитом майя. Он исследовал известные к тому времени кодексы и подсчитал, что в целом в них содержится до 300 разных иероглифов. Если все знаки были идеограммами, то для языка их слишком мало. С другой стороны, для фонетической системы, использующей алфавит (для обозначения мельчайших отрезков звучащей речи) или слоговые единицы (гласный плюс согласный), потребовалось бы гораздо меньше знаков. Кнорозов заключил, что письменность майя представляла собой смешанную систему — частично фонетическую, частично семантическую, как было в случае с древними рукописями, найденными в Месопотамии, Египте и Китае. Затем Кнорозов показал, что в фонетическом аспекте письменность майя базировалась скорее на слоговой, а не на алфавитной записи. Он высказал предположение, что информатор де Ланды, записывая звучание испанских букв, использовал известные ему комбинации согласных и гласных звуков. Например, когда де Ланда называл букву "л", индеец записывал иероглиф, обозначающий слог "лу".
Идеи Кнорозова сразу же подверглись резкой критике, и действительно, некоторые из его высказываний впоследствии оказались неверными. Более того, сами древние письмена, даже и с найденным ключом, по-прежнему доставляли исследователям массу хлопот: грамматика и синтаксис майя, как оказалось, поставили перед учеными новую преграду, фонетические и идеографические элементы часто смешивались, начертания иероглифов варьировались, а сами тексты были к тому же осложнены игрой слов, метафорами и намеками. Из-за всех этих сложностей, а также из-за явных ошибок в работах Кнорозова "фонетический подход" к изучению письменности майя еще долгое время, до начала 1970-х годов, вызывал сомнения у большинства ученых.
Но за это время были сделаны два новых серьезных открытия. В 1958 году Генрих Берлин, изучавший надписи на монументах в Паленке и других центрах майя, заметил сходство в некоторых группах иероглифов, найденных в самых разных местах. Основная, срединная часть в этих группах была каждый раз новой, но начало каждой группы было одним и тем же, что могло свидетельствовать о сходном содержании. Берлин предположил, что основная часть в группах могла обозначать либо название города, либо имя его правителя. Эти знаки Берлин назвал "иероглифом-эмблемой". Они стали первым указанием на то, что письменность майя не была целиком посвящена жреческим прорицаниям о времени и о светилах.
В 1960 году Татьяна Проскурякова, русская по происхождению, сотрудница того же Института Карнеги, где работал Эрик Томпсон, определила мирской характер некоторых иероглифических текстов. Проанализировав надписи на стелах из Пьедрас-Неграс — города, находившегося к югу от Паленке, — она обратила внимание на даты, связанные с другими иероглифами, и предположила, что они могли указывать на какие-то важные события. Похоже было, что в каждой новой надписи эти даты говорили о продолжительности жизни конкретных людей (возраст варьировался от 56 до 64 лет). Числовые записи часто прерывались, их дополняли портреты женщин, детей и молодых правителей. Татьяна Проскурякова заключила, что на монументах были записаны важнейшие события из жизни правящих династий, например, рождение, приход к власти, военные победы, смерть и т. п. Доказательство было настолько наглядным, что больше ни у кого не оставалось сомнений: на каменных монументах народ майя писал свою историю.
С открытиями Юрия Кнорозова, Генриха Берлина и Татьяны Проскуряковой начался новый этап в современной майянистике. С тех пор было разгадано более 80 процентов всех иероглифов, а археологи сделали множество поразительных открытий. В результате мир майя, известный ранее лишь по архитектурным памятникам, стал нам ближе и понятнее. История этого народа больше не была загадкой.