Марамаве

Я ждала ребенка и вот-вот должна была родить. В это время многие намоетери решили отправиться к вакавакатери (вака — индейцы называют большого броненосца) и попросить у них подарков. Они узнали, что у вакавакатери есть много мачете. Предстоял дальний путь.

Я осталась в шапуно. Утром мы, жены Фузиве, вместе с самим Фузиве, его дочерью и многими другими пошли в лес искать бурити[1]. Живот у меня к тому времени был уже очень большим. На обратном пути мы перешли игарапе. Женщины наловили рыбы и рачков. Я несла большой пакет рыбы. К вечеру мы набрели на рощу пальм бакабе. Мужчины взобрались на деревья и оттуда бросали нам гроздья плодов. Они кричали сверху: «Поживее двигайтесь, уже поздно. Враги могут быть близко».

У меня очень сильно заболел живот, и я села. Одна из девушек спросила: «Что с тобой?» «Ничего»,— ответила я, не вставая. Дочь Фузиве также ждала ребенка и у нее был большой живот. Она сказала мне: «Давай уйдем вперед, не то мы их потом не догоним». Но тут другие увидели дикий кокосовый орех, и дочь Фузиве стала есть его. Я сказала ей: «Передай, что я пойду вперед. Пусть меня не ждут».

Когда боль становилась особенно сильной, я садилась. Так потихоньку добралась до берега игарапе и искупалась. Возле шапуно мне повстречалась старая мать Фузиве. «У тебя что, живот болит?»—спросила она. «Нет»,— ответила я. «Неправда, болит»,— повторила старуха. Мы подошли к шапуно. Я поставила на огонь пакет с рыбой и села в гамак. Вскоре вернулся Фузиве. «Рыба готова»,— сказала я ему. Я слезла с гамака и поделила рыбу между всеми членами семьи, как меня учила старуха — мать Фузиве.

Боль становилась все сильнее. Всю ночь я не могла заснуть, но никому ничего не сказала. На следующий день многие мужчины снова отправились ловить рыбу. При этом дети плакали, потому что они не хотели оставаться в шапуно. Нам, женщинам, Фузиве сказал: «А вы идите собирать пупунье, чтобы, когда рыбаки вернутся голодными, их уже ждала еда». Я взяла маленькую корзину и пошла в лес вслед за остальными женщинами. Мы дошли до поляны. От боли я не могла идти, села и прислонилась к стволу. При этом подумала: «Если закричу, остальные меня увидят». И тогда полезла в чащу. Другие женщины стали меня звать, но я не отвечала. Я сидела у большого дерева, когда услышала вдали крики. Потом узнала, что один из тех, кто пошел в гости к вакавакатери, прибежал назад с вестью, что всех намоетери убили, и спасся только он один.

Ребенок родился ночью. Он был весь багровый и не шевелился. Я посмотрела на него и подумала: «Наверное, он умер! Что же мне теперь делать? Надо набрать листьев пишиаанси, завернуть его в эти листья и похоронить в норе броненосца». Неподалеку я видела такую нору. И с грустью побрела искать эти листья. Боли больше не чувствовала. Я взобралась по лианам, которые росли уступами (индейцы называют такие лианы набути), на скалу и там нарвала охапку листьев. Потом тихонько пошла назад. Когда уже была совсем близко от того большого дерева, то услышала плач: «А, а, а». Малыш лежал под деревом, весь облепленный муравьями, и плакал.

Я не знала, что делать с новорожденным, и даже пупок ему не отрезала. Когда я была маленькая, мать родила одного сына, потом другого, но тетушка не пустила меня тогда к матери, и потому я ничего не знала. А у женщин-индианок я спрашивать не стала. Все же я подумала, что надо отрезать пупок. Неподалеку рос бамбук. Отломила кусок и провела им по своим волосам — бамбук был острый. Тогда я этим кусочком бамбука отрезала у малыша пупок, но вот перевязать его не догадалась. Из пупка стала сочиться кровь. Я взяла малыша на руки. Он дышал тяжело, с хрипом. Тут я вспомнила, что мать говорила: «Если у тебя родится ребенок и ему трудно будет дышать, высоси у него из носа воду. У новорожденных всегда в носу вода». И верно, когда я стала отсасывать губами воду из носика малыша, оттуда вышла бурая жидкость. И сразу малыш стал дышать ровнее и легче. Потом я завернула в листья послед, сделала пакет и пошла к норе, чтобы его закопать.

По дороге встретила пожилого бородатого мужчину. Он сказал мне: «Знаешь отчего так кричат в шапуно? Всех намоетери, которые пришли к вакавакатери просить мачете, убили. Наши воины хотят сегодня же выступить в поход и отомстить им». Тут он увидел малыша и воскликнул: «О, это у тебя родился ребенок. Я услышал, что кто-то стонет, и подошел посмотреть. Думал, что это стонет олененок, а увидел плачущего малыша; он дрыгал ножками, а рядом не было никакой женщины. Я решил, что это сын поре, испугался и убежал».

Наконец, я добралась до норы броненосца. Положила в нее пакетик с последом и потом утрамбовала землю. Чуть поодаль увидела игарапе и подумала, что надо бы помыться. Потом я взобралась на пригорок и положила малыша на большой лист, села у самого игарапе и холодной водой помыла ребенку головку. Из пупка у него по-прежнему текла кровь, особенно когда он начинал плакать и корчиться. Мне стало холодно, я вернулась на поляну и села погреться на солнце. Малыш почти сразу умолк. Я почувствовала голод и решила вернуться в шапуно. Взяла несколько спелых бананов и пошла, неся малыша на руках.

Когда у намоетери родится ребенок, его отец долгое время не должен есть мясо тапира, большого кабана и обезьяны. А вот мясо маленьких кабанчиков могут есть и отец и мать малыша. Мать Фузиве сказала мне: «Маленький кабанчик был создан на свет добрым омаве, и потому его можно есть». Еще разрешается есть птичье мясо[2].

Я раздвинула крышу и увидела, что молодой индеец что-то рассказывает Фузиве, а тот внимательно слушает его, держа в руках лук и стрелы. Женщины громко рыдали: думали, что их родные убиты. Я боялась войти, но потом все же решилась и тихонько проскользнула в свой гамак. Ко мне подошла мать Фузиве и сказала: «Убили брата твоего мужа». «Неужели это правда?» —подумала я. Когда с кем-нибудь случается несчастье, мне становится жалко этого человека и я начинаю плакать. Но сейчас из моих глаз даже слезинки не вытекло. И я сказала: «Нет, по-моему, этот человек лжет».

Фузиве заметил меня, увидел малыша и спросил: «Кто?» «Сын»,— ответила его старуха мать. Фузиве подошел ко мне: «Тогда береги его и постарайся вырастить сильным. Помни, что саматари мне враги, вакавакатери убили моего брата. У меня много врагов. Когда твой сын подрастет, он сможет защитить тебя». С этими словами он ушел. Примерно через час он вернулся, сел рядом со мной и долго сидел задумчивый, мрачный. Потом вскочил и крикнул: «Пей хав, пей хав! Сегодня выступаем в поход. Иначе вакавакатери скажут: «Вы не боитесь сражаться со слабыми, а вот хватит ли у вас храбрости прийти и сразиться с нами. Посмотрим, какие вы ваитери». Так они скажут». Я сказала Фузиве: «Я не верю, что вакавакатери убили своих гостей! К ним в шапуно отправилось много намоетери. Неужели только одному удалось спастись? Подождите еще немного. Глаза мои не плачут, значит, эти люди живы. Вы всегда хотите сразу же попасть во врага стрелой, убить его. Подождите, может, этот человек все придумал». Но Фузиве ответил: «Нет, тогда мои воины скажут, неужели наш тушауа боится сразиться с вакавакатери! Я хочу сразиться с ними и посмотреть, отомстят ли мои воины за меня, если я погибну».

Тут к Фузиве подошел индеец махекототери по имени Акаве. Позднее он стал отцом двух моих детей. Акаве сказал: «Ты тушауа намоетери, но не ты должен сразиться с вакавакатери. Я знаю, где они живут, как проникнуть в их шапуно и откуда они выходят, чтобы пойти на охоту. Наш шапуно недалеко от их шапуно, я проберусь к ним и все разведаю».

Тем временем женщины подошли и стали рассматривать моего сына. Он был белый, красивый, но почти безволосый. И женщины зашумели: «Это не человек, у него нет волос. Наши дети родятся сразу с волосами. Убей его, поскорее убей!» Я ответила: «Я не умею убивать детей. Моя мать никогда не убивала своих детей. Как я могу его убить?» «Положи его на землю, потом положи ему на шею бревно и надави на него ногой».

Фузиве услышал их слова и подошел. «Что они говорят?» — спросил он. «Хотят, чтобы я убила сына, потому что у него не человечье лицо и волос нет». «Как у вас язык повернулся сказать такое? — воскликнул Фузиве. — Вам самим кто-нибудь велел убивать ваших детей? И так же, как вы любите своих малышей, Напаньума любит своего». «Но у него нет волос!» — отвечали женщины. «Это уж забота Напаньумы, а не ваша. Она мать,— сказал Фузиве.— Когда мальчик подрастет, он защитит Напаньуму от врагов. А вы идите лучше варить пупунье для ваших мужей. Нам скоро выступать в поход». Женщины начали понемногу расходиться. Когда я осталась одна, Фузиве сказал: «Если бы на твоем месте оказалась женщина потрусливее, она бы убила своего сына». «Нет, я никогда не убью его»,— сквозь слезы отвечала я. Фузиве положил мне руку на плечо.

К вечеру воины приготовились к походу против вакавакатери. Они раскрасили свое тело черной краской, собрались все вместе и закричали: «Хав, хав, хав!», да так сильно, что задрожала стенка шапуно.

День спустя после рождения сына я уже собирала в лесу хворост. Женщины яноама, когда у них родится ребенок, сразу же встают и начинают заниматься делами. Поэтому и я не стала отлеживаться в гамаке. Внезапно я услышала странный шум и подумала, что это ягуар. Но шум доносился откуда-то сверху. Я взглянула на небо и увидела белый самолет. Он летал совсем низко над шапуно. Когда я была маленькой, дедушка однажды рассказал мне про самолеты, но сама я до этого их не видела. «Неужели в них сидят люди?» —подумала я. Я положила малыша на большой лист, сверху накрыла его другим листом и побежала к шапуно. Там никого не было — все убежали. Мужчины и женщины спрятались в лесной чаще, некоторые со страху залезли в расщелины скал.

Я стала кричать, делать самолету знаки и размахивать листьями эмбаубы. С самолета, видно, заметили шапуно, летчик спустился, стал кружить над ним. Индейцы решили, что это прилетели души мертвецов, чтобы всех их съесть. «Поре капе, поре капе!» — в страхе кричали они. Я им объяснила: «Это не поре, а белые. Мне дедушка рассказывал, что белые умеют летать по воздуху». Но индейцы мне не поверили и все повторяли: «Нет, это поре, поре». Они заметили, что я подавала самолету знаки, и теперь поглядывали на меня с подозрением.

Ночью все жаловались, что у них болит голова и дрожь пробегает по телу. Они очень сильно испугались,— может, оттого их и пробирала дрожь. Следующим утром все пошли к игарапе и обмазали все тело белым илом, чтобы остудить жар. У меня жара не было, да и дрожь меня не била. Женщины сказали: «Ты не человек и твой сын не человек, вы — звери, поэтому у вас нет жара». Я отвечала: «Нет, болезнь поняла, что мы люди, и не тронула нас». Тогда старики стали дуть в мою сторону, чтобы наслать на меня жар. Я смеялась. «Дуйте, дуйте, все равно меня болезнь не тронет».

Воины, которые пошли, чтобы сразиться с вакавакатери, добрались до большой реки (скорее всего, это была Ориноко), а как через нее переправиться — не знали. Потом мне рассказали, что Акаве, который вел их, переплыл через реку, держа в руке длинные лианы. На противоположном берегу он привязал лианы к стволу дерева. За ним, цепляясь за лианы, на другой берег перебрались и все воины. И тут на тропе показались те, кто ходил в гости к вакавакатери. Они несли подарки: мачете, глиняные горшки, бананы. Воины спросили у них: «Что случилось?» «Ничего, они нам дали подарки».

Когда все с громкими криками вернулись в шапуно, тот человек, который солгал, будто намоетери всех гостей убили, решил, что теперь его самого убьют, и убежал в лес. Он всю ночь просидел на дереве и вернулся в шапуно лишь вечером следующего дня. Его никто не тронул.

Фузиве сказал мне: «Раз весть о том, будто вакавакатери убили гостей, оказалась неправдой, назовем нашего сына Марамаве» (марамаве значит «обман»).