Матрос Дэвид Ингрэм попадает в историю (в буквальном и переносном смысле)

За столом сидели тесно прижавшись. Один время от вре­мени подливал в кружку рассказчика из большой бутыли. Не поместившиеся на скамьях стояли за спинами сидя­щих.

Рассказчика — лет сорока, крепкого сложения, с на­всегда загоревшими и обветренными скулами, с заскоруз­лыми мозолистыми руками и выцветшими глазами — можно было принять за только что вернувшегося из пла­вания, если бы не одутловатость лица и вялость мышц широкой груди и плеч. Так случается с теми, кто уже редко уходит в море, а больше времени проводит в та­вернах. Он делился давними впечатлениями. И речь его вилась по привычной канве, куда вплетались истина и вымысел, в который он уже давно верил сам.

- Да, это было как раз на седьмой день. Сколько лет прошло, а помню как сейчас: 9 октября 1567 г. Ветер на­летел сразу, за ним нагрянул шторм. Корабли раз­метало. Боты сорвались и вместе с людьми пошли на дно. Потерялась пиннаса[1]. Четверо суток «Иисуса» — чтобы быть точным, «Иисуса из Любека» — носило по взлох­маченным гребням. Отчаявшись, молились. Ждали конца. Господь смилостивился, шторм утих. Тут, сказать правду, многие заговорили о возвращении в Плимут. Но вы слы­шали о нашем капитане и флагмане нашей экспедиции мистере Джоне Хокинсе...

Некоторые утвердительно закивали, кто-то, явно гор­дясь:

- Приходилось и видеть.

- Тогда он был не такой важный, борода и усы по­короче, не тронуты сединой. Весь посуше, быстрый. Ну, а решительный — до крайности. Словом, пошли дальше — к Канарским островам. Заранее условились там встретить­ся, Потом туда подошли «Баловень» — поменьше нашего «Иисуса», тонн в 300, не новый, но хорошо вооруженный, ц малые суда — «Уильям и Джон», «Ласточка», «Юдифь» и «Ангел» — от 150 до 33 тонн, с одним-двумя орудия­ми. Испанский комендант островов не препятствовал. На­бирали воду, чинили такелаж.

4 ноября покинули Канарские острова. Взяли курс на мыс Бланко, что уже на африканском берегу. Там обна­ружили три брошенные португальские каравеллы. Самую надежную захватили с собой — вместо потерянной пиннасы. Когда миновали острова Зеленого Мыса, капитан ре­шил начать охоту на негров. Ради этого мы и зашли в Африку.

Однажды на рассвете полторы сотни наших солдат подкрались к ближайшей деревне. По команде бросились вперед... Увы, нашли только пустые хижины и холодный пепел костров. Черные знали, за чем цриходят корабли, и вовремя улепетнули. Наши вернулись обратно. Подня­ли якоря и принялись крейсировать у берега, высаживая отряд то здесь, то там. Черных как водой смыло.. Захвати­ли всего штук пять-шесть. Сунулись было в глубь леса, но наткнулись на засаду. И раз, и два... Черт бы побрал этих каналий! Наши в доспехах. Кто будет обращать внимание на легкую рану на руке или ноге! Стрелы у них были отравленные. Умирали от самой пустячной ра­ны! И не сразу, иногда на десятый день. В судорогах, оскалив сжатые зубы — не разожмешь влить воду. В од­ной из стычек ранило самого мистера Хокинса. Бог его хранил. Стрела, видно, была без яда. Ушли оттуда. С бе­рега долго слышался рокот их барабанов.

Спустились на юг, к португальской Гвинее, где к нам присоединились два французских корабля. Ими командо­вал капитан Плэн. В нашей эскадре стало девять судов. Плэн, у нас повелось называть его на английский манер — Блэнд, принес удачу. В Гвинее захватили 150 черноко­жих. Но потратили на это около месяца — почти до се­редины января 1568 г. Погода стояла скверная, люди бо­лели. Флагман приказал готовиться к переходу через оке­ан. Тут случилось непредвиденное...

Рассказчик смолк. Один из слушателей воспользовался паузой, чтобы потребовать новую бутыль вина. Разлили по кружкам:

- За тех, кто в море!

- Ставили паруса, когда к «Иисусу» подошел челн, управляемый негром. Один из тамошних «королей» пред­лагал военный союз против его врагов. Обещал всех плен­ных отдать нам. Глупо было упускать случай. В тех мес­тах, куда мы плыли, негры — самый выгодный товар. Составили отряд в 120 человек. На берегу присоединились союзники. Стояла жара, в лесу парило. Каково при всей амуниции! Слава богу, оказалось не очень далеко. По­дошли к городу (по тамошним меркам) Конга. Раскинул­ся широко. Нам сказали — тысяч восемь туземцев. Но достались невольники не легко.

Два дня штурмовали земляные валы и палисады[2]. Потеряли 46 человек убитыми и ранеными. Конга стоял! Послали за подкреплениями. Мистер Хокинс сам повел людей. Прорвались и свели счеты. Все горело, и пощады иикому не было. Чуть не забыли, ради чего старались. Капитан с трудом остановил вошедших в раж парней. Начали хватать убегавших, прятавшихся. В наши руки попало около 250 негров. Союзники наши, окружавшие город, захватили 600 пленных. До того как произвести дележ, расположились на отдых до утра: мы по одну сторону города, союзники — по другую.

Перед рассветом к одному из наших часовых подошел высоченный негр, показывая, что хочет сказать что-то капитану. Через переводчика-португальца негр передал, что его «король» снялся и ушел со своими людьми, так как получено известие о подходе противника к его владе­ниям.

- А пленные?

Негр не ответил, повернулся и бросился в лес, мгно­венно исчезнув в темноте. Преследовать его было бес­смысленно и опасно. Предпринимать поход, чтобы догнать ушедших, было неразумно: ушли несколько часов назад, неизвестно куда, могли устроить засаду. Чертово племя! Провели нас наилучшим образом. Но нет худа без доб­ра: считая со старыми, мы имели с полтысячи невольни­ков, во предстоял долгий путь. А ведь рабов нужно кор­мить.

Вернулись на корабли. Набрав воды и топлива, в начале второй недели февраля вышли в океан. Не вам говорить, что такое долгие-долгие дни без берегов, суха­ри и солонина, протухающая вода, вонь из трюма от со­гнанных туда пленных, вахта в немилосердный шторм и знойный штиль. И еще: с испанцами и португальцами наша королева тогда замирилась, но, пока мы плыли, все могло перемениться. Кроме того, торговать в Америке нашему брату они все равно запрещали. Наскочить на их флот означало иметь неприятности. Попасть в их руки — повиснуть в петле. Надеялись миновать беду, рас­считывали на то, что их порты в Вест-Индии, куда дер­жали курс, плохо защищены.

Пройдя Наветренные острова и остров Маргариту, стали у Барбураты, что на материке. Положение, доложу вам, презанятное. Отогнать нас оттуда местные испанские власти сил не имели. Тамошние жители очень хотели торговать с нами, особенно купить негров, руками которых там все делается. Но нарушить королевский запрет они не осмеливались. Так вот: мы делали вид, что вынужда­ем их торговать угрозой нападения; они делали вид, что покоряются против воли. Мы разыграли даже поход на Валенсию, крупнейший венесуэльский город близ побе­режья.

До июня все шло как по маслу. Дело испортил бол­ван Мигель де Кастельянос — комендант местечка, вы только послушайте, Нуэстра сеньора де лос ремедиос дель рио де ла Ача! На человеческом языке: Наша Гос­пожа Избавительница с реки Ача. Амбиция у этого Кас­тельяноса была не по размерам. Владение, смех ска­зать: с полсотни домишек, среди них всего несколько приличных, включая «дворец» коменданта, церковь и игрушечную крепостцу. Да и строить там что-либо стоя­щее не имело смысла: Госпожа Избавительница не спасала Ачу от частых набегов пиратов и многократного разоре­ния. За 15 лет правления этой дырой Кастельянос не раз бежал от нападавших в глубь страны. Казалось бы, знал почем фунт лиха. Но счастливая случайность дала ему повод возгордиться.

За год до нашего прибытия к Аче туда подошел наш соотечественник и компаньон мистера Хокинса капитан

Ловелл, чтобы сбыть негров. Сеньор Кастельянос запретил торговлю. Ловеллу, как обычно делают наши корсары, сле­довало припугнуть испанца, а то и напасть на город. Все бы и уладилось. Но, как утверждал потом капитан Ловелл, среди экипажа имелось много больных, припа­сов почти не осталось, негры околевали с голода. Чтобы избавиться от них и в надежде получить хоть что-нибудь, негров спустили на берег. Кастельянос не дал ничего. Ло­велл же не захотел терять немногих еще здоровых людей и время. Он ушел из Ачи. После этого Кастельянос во­зомнил. себя победителем. Надо думать, послал соответ­ствующую реляцию «Его Католическому Величеству», провались он к дьяволу.

Мы стояли у Ачи. Флагман отправил коменданту пар­ламентера. Он отказался вести переговоры. Три жалкие пушчонки его крепости уставились на наши корабли. Он заслуживал наказания за одну свою спесь. Но нам тре­бовались стоянка, ремонт, вода, припасы. Главное — необ­ходимо было продать как можно больше негров. Не зря мы их ловили, да и кормить их было уже почти нечем. Словом, как у капитана Ловелла. Но с нами был мистер Хокинс, и нас было значительно больше.

Утром 10 июня, до наступления жары, около 200 наших парней подошли на шлюпках к берегу. Испанцы не мешали высадке. Боялись оказаться под огнем наших орудий. Они укрылись за временным укреплением на подступах к городу. Кастельянос в это время еще с 20 всадниками гарцевал на коне в отдалении. Перед тем как мы бросились в атаку, наши корабли дали залп по укреплению. Все застлало дымом. Когда первые смельча­ки взобрались на завал, то в редеющем дыму увидели испанцев, опрометью бежавших к городу. Правда, их было не более ста человек. Это считая негров-рабов и индейцев, которым они не доверяли огнестрельное ору­жие. Но в таком случае не мешало иметь поменьше го­нора. Верно я говорю?

Никто рассказчику не ответил. Все соглашались с ним, да и вопрос был чисто риторический. Выражение их лиц говорило: «Не тяни, что дальше?»

- Бежим за испанцами. Солнце уже печет, доспехи, как тиски. Капитан торопит. Испанцы добежали до горо­да все же раньше нас. Но встать на боевые посты не успели. Видя, что мы рядом, пустились дальше, оставив город в наших руках. Бежали так быстро, что мы успели захватить только одного солдата, да и то раненого. Ну, естественно, бросились по домам. Не тут-то было. Все заранее унесли, сукины дети, и сами все ушли, и сеньорит своих увели. В отместку мы подожгли их вонючие гнезда.

Капитан послал к коменданту нового парламентера. Мы потом узнали, что самые знатные сеньоры Ачи — их каменные дома все же уцелели во время пожара — угова­ривали Кастельяноса начать переговоры, боясь, что мы сожжем и разрушим все дотла. Тот уперся, как барап. Неизвестно, что бы мы делали в этой проклятой Аче, тлеющей под невыносимым солнцем, если бы раб самого Кастельяноса не перешел на нашу сторону. Не знаю точно, как там было дело, но знаю, что за обещанную свободу он согласился провести наших людей к месту, где скрывались ачинские обитатели и где была спрятана городская казна.

Шли ночью, через лес, не очень доверяя проводнику, ожидая подвоха. Но негр сдержал свое слово. Мы заста­ли спящий лагерь. В нем — женщины, старики и дети. Под одним из навесов стояли обитые железом сундуки. Полусонных стражей смели в одно мгновение. Сбили с сундуков замки...

Рассказчик замолчал, прищурил глаза, то ли вспоми­ная, то ли желая показать, как слепил глаза тот нестер­пимый блеск, который в свете факелов отбрасывали сокровища.

- Золото, жемчуг, серебро, драгоценные камни!

Вот ведь повезло этим испанцам, в их руки попала страна, где они каждый год без всякого труда собирали золотой урожай. Действительно золотой!

Когда семьи испанцев и их казна оказались в наших руках, сеньор Кастельянос уступил. Начались перегово­ры. Мистер Хокинс обещал вернуть захваченную казну и пленных, если комендант разрешит торговлю. Кастель­янос колебался. Но выхода у него не было. Он принял условия и сам купил 20 невольников. Всего мы их про­дали 200. Об этом, как и о своей покупке, комендант королю, наверное, не сообщил. Да и все дело представил наверняка как свой новый подвиг. Потом говорили, он, ссылаясь на пожар, выпросил у короля деньги на вос­становление города.

Того негра, что навел нас на сундуки, и того мулата, что вскоре перешел на нашу сторону, по просьбе коменданта мистер Хокинс ему вернул Их казнили: раба чет­вертовали, а мулата повесили. Жаль, конечно. Нам то эти парни сослужили большую службу. Но уж так богом устроено, так начальством приказано...

Все когда-нибудь кончается. Кончилась и наша сто­янка в Аче. Пошли дальше. Португальскую каравеллу, взятую у островов Зеленого Мыса и опустевшую после продажи негров, отправили на дно Ушел на родину один из двух французских кораблей. Блэнд остался. Попыта­лись сбыть оставшиеся товары в Картахене. Войти в порт нам не дали, не позволили даже воду набрать. Картахе­на — не Ача. Там сильнейшая в Америке испанская кре­пость. Нас — 370. Их — несколько тысяч. Пришлось уйти.

Стоял конец июля. Нужно было спасаться от прибли­жавшихся штормов. Взяли курс на Кубу. Но проклятые штормы настигли. Потерялся «Уильям и Джон». Ветер ртносил нас все дальше на север, в неведомые широты. Потрепанные корабли нуждались в срочной починке. Ближе всего находился порт Сан-Хуан-де-Улоа в Новой Испании [3]. Порт этот на небольшом острове, что прикры­вает город Веракрус на континенте. Оттуда дорога к столице провинции — Мехико. Крепость на Улоа слабень­кая, но из-за дующих с континента ветров корабли могут стоять, только держась якорями за берег. Прямо под жерлами орудий. Главная же опасность: туда приходили испанские военные эскорты, сопровождавшие «серебря­ные флоты»— те, что вывозят в Испанию сокровища Америки и привозят колонистам товары и подкрепления местным гарнизонам. У нас тогда осталось всего семь кораблей, из которых, как я говорил, только «Иисус» н «Баловень» могли считаться боевыми. Но мистер Хокинс решил рискнуть. Надо было подготовиться к длительному пути на родину. Риск — благородное дело, счастье, утвер­ждает пословица, любит храбрых. Мы не были трусами. Но все в руках божьих

Рассказчик потянулся к бутыли. Сам долил свою кружку. Пил долго — до дна Запрокинул голову и стряхнул в рот последнюю каплю. Поставил кружку. Оперся руками о стол, как бы собираясь встать.

- Пожалуй, поздно. Пора идти. Расскажу, в какое пекло мы попали. О том, как я с двумя Ричардами, Брауном и Твидом, плутал по Америке, в другой раз.

Он рисовался, и слушатели это понимали. Но пони­мали также, что сейчас речь пойдет о главном. Про­молчали.

- Так вот... Началось все прекрасно. На пути в Улоа встретили три небольших испанских судна. Приказали идти за нами.

15 сентября, перед заходом солнца, увидели крепость. В порту стояли суда, но военного флота не было. Решили дождаться следующего дня. Наутро, преодолевая встреч­ный ветер, медленно приближались к острову, когда к нам подплыла шедшая от материка шлюпка. Легли в дрейф. Пригласили людей на борт. То был сюрприз! Для нас. Для них — и говорить нечего. В наши руки, кроме других, попали две важнейшие персоны Веракруса: каз­начей и заместитель мэра — алькальда, по-ихнему. Они, оказывается, плыли приветствовать испанский флот, с которым прибывал новый вице-король. Не больно они, бедняги, разбирались в кораблях и особенностях оснаст­ки. Не присмотрелись даже к флагам. Были уверены, что встречают своих.

Подошли к острову. Торжественный салют. И здесь встречают своих. Когда обнаружилась ошибка, заряжать пушки заново у испанцев не оставалось времени, да они не были к этому готовы. Мы стояли в порту, целясь в растерявшихся людей. С криком «еретики!» они пусти­лись бежать к лодкам... В крепости остался только ко­мендант Дельгадильо и восемь солдат, не бросивших своего командира. При всей безнадежности положения он старался сохранить достоинство. Разумеется, ничего не стоило взять его в плен и овладеть крепостью. Но на этот раз мы пришли не торговать и не ворошить их добро. Мы нуждались в приюте и мире. Коменданта мистер Хокинс заверил в лучших намерениях. Отправил подобное же заверение в Мехико, прося разрешение на стоянку. Отпустили три захваченных накануне корабля. Не посягнули на стоявшие в порту, как мы узнали, с грузом для «серебряного флота». Комендант немного успокоился. Постепенно стали возвращаться на остров сбежавшие. Мы набирали воду, покупали продукты, лата­ли своп посудины. Так прошел день. Спокойно миновала ночь. Наступило утро...

В лучах восходящего солнца воздух был чертовски прозрачен — такого я не видел нигде. Чертовски — пото­му что в тех местах прозрачность эта — дурная примета: к морю летит ветер с материковых гор. Ветер, срываю­щий и уносящий корабли. Поэтому со своими делами особенно спешили. Вдруг крик марсовых: «На горизонте корабль!». Через некоторое время и мы видим: крошеч­ный силуэт. Приближается медленно. Сделал поворот — на солнце засветились паруса. Почти во все их полот­нище — кресты. А на горизонте новый корабль, а за ним еще и еще... Сомнений не оставалось: испанский флот! Их было 13!

Вы думаете, мы струхнули? Нам ничего не стоило в один миг занять крепость. Ветер крепчал, затруднял дви­жение испанского флота и угрожал унести его в откры­тое море или бросить на каменную гряду. И нам и им нужен был отдых и ремонт. Страны наши в то время не воевали. Нам хотелось благополучно уйти, испанцам — достичь цели. Обеим сторонам лучше было обойтись без драки. Во всяком случае так решил мистер Хокинс. Он вызвал к себе Дельгадильо и вручил ему письмо к испан­скому адмиралу, корабли которого уже стягивались к рейду. Комендант вернулся, сообщив, что во главе фло­та — новый вице-король дон Мартин Энрикес.

Нужно сказать, что прохвост Дельгадильо сумел еще раньше отправить к своим суденышко, предупреждая о случившемся. Поэтому, когда он предстал перед вице-королем, у того уже был готов коварный план. Но об этом потом. Энрикес ответил с холодной вежливостью, спрашивал, на каких условиях испанский флот может войти в порт. Наш флагман ответил: разрешение на продажу товаров — для приобретения необходимого про­довольствия; обмен 12 заложниками — в качестве гаран­тии исполнения соглашения; передача крепости в наши руки — с правом для испанцев сходить без оружия на остров для своих дел. Чуть стихший ветер оставлял вре­мя для переговоров и, черт возьми, для осуществления задуманного испанцами плана. Переговоры шли три дня. Энрикес в конце концов согласился на наши условия, но настоял на сокращении числа заложников до десяти.

21 сентября испанский флот вошел в порт. Там уже находилось десять испанских купцов и наши корабли. Стоять теперь можно было только вплотную. Расположи­лись так: с одной стороны — англичане, с другой — ис­панцы. Ближе всех к последним — с небольшим просве­том — «Баловень», за ним — «Иисус» и остальные наши. Рядом с «Баловнем» — какая-то испанская старая разва­лина, потом «Альмиранте» и «Капитана» — главные бое­вые корабли испанцев, далее — весь их флот. Размести­лись. Казалось, все пошло, как договорились. Мы владели крепостью, моряки обеих сторон занимались на острове своими делами, при встречах обменивались приветствия­ми. Прошел день и еще один…

При всей нашей осторожности испанцы, этого пе отнимешь, сумели нас надуть. Только на третий день, 23-го, по тому, как сновали шлюпки, по возне у орудий­ных люков мы поняли: что-то неладно. Флагман отдал приказ быть начеку. Капитана Роберта Баррэтта, коман­дира «Баловня», говорившего по-испански, он отправил к вице-королю выяснить, в чем дело, а также предупре­дить, что при первом признаке опасности мы откроем огонь.

Я смотрел, как Баррэтт поднимался на борт «Капи­таны», когда у каюты нашего флагмана поднялся шум. Да, дело оказалось серьезное. Офицеры обедали с залож­никами. Неожиданно обнаружилось, что сидевший ближе всех к мистеру Хокинсу прятал кинжал, чтобы убить его. Не улеглась еще вызванная этим суматоха, как с «Баловня» увидели, что на палубе стоявшего рядом с ним корабля испанцев появился их вице-адмирал Убилья в полном вооружении. Не успели у нас поднять тревогу, как Убилья взмахнул чем-то белым, и на «Капитане» тотчас прозвучала труба. Атака!

Нам повезло. Как потом рассказал мне мистер Хокинс (об этой встрече когда-нибудь в следующий раз), Убилья дал сигнал раньше времени: до того, как по плану испан­цев им удалось подтянуть свой корабль к борту «Балов­ня». Это позволило команде Баррэтта обрубить канаты, державшие их у берега. «Иисус» и остальные наши из­готовились к бою. Кому пришлось плохо, так это нашим парням на острове. Их было немного, и их захватили врасплох солдаты, напав с суши; подкрепления из Вера­круса, спрятанные в лодках; моряки с кораблей. Часть ваших погибла в крепости и у ее стен сразу же. Бежав­ших перехватили. Считанным удалось вернуться на «Иисус».

Испанские корабли спешили завязать абордажный бой, имея значительный перевес в людях. «Иисус», как и «Баловень», сумел отшвартоваться. Но на него уже двигалось несколько кораблей противника. Наши артил­леристы работали на славу. «Капитана» быстро пошел ко дну. Запылал «Альмиранте» и еще какой-то. На абордаж они нас так и не взяли. Беда опять пришла с берега. Орудия крепости, оказавшиеся в руках испанцев, рас­стреливали нас в упор. Наши малые, корабли, объятые огнем, тонули один за другим. Все мачты. «Иисуса» обру­шились. Горел такелаж. Душил дым. Глаза едва не лопа­лись от жары, их застилали слезы. Мы, видели только вспышки выстрелов и языки пламени. Ослепленные, об­горелые, обливающиеся потом, спотыкаясь среди обломков, трупов и поверженных раненых товарищей, наши дра­лись из последних сил. Наконец «Иисус» изнемог. Но он не бежал. Он пожертвовал собой!

Голос рассказчика зазвенел. Светлые глаза заблестел. Руки, лежавшие на столе, сжались в кулаки.

- С невероятным трудом подтянули «Иисуса» к бор­ту «Баловня» и закрыли его собой от береговых орудий. В огненном аду пытались перетащить на «Баловень» самое необходимое и раненых. Испанцы, чтобы ускорить наш конец, подожгли два своих судна и пустили прямо на «Иисуса». Столкновение и взрыв были неизбежны. «Баловень» стал удаляться от «Иисуса». Тут дрогнули самые стойкие. Бросили багры, которыми собирались от­талкивать надвигавшиеся на нас плавучие костры, и на­чали перепрыгивать на «Баловень». Удалось немногим. С неимоверным трудом перебрался мистер Хокинс. Не­сколько человек спрыгнули в шлюпки и догнали уходив­ший корабль. Остальных ждали гибель или плен, что было почти равносильно гибели.

Едва держась на ногах, с трудом соображая и чуть не воя от ожога на боку, я стоял на палубе «Баловня». Набирая ход, он покидал место боя. За ним висела степа дыма и огня. Мы бежали: побежденные, одинокие... Но когда оглянулись назад, в багряно-черной стене показалля светлый проблеск. То были паруса. Погоня!? Но нет, за нами шла «Юдифь»! Маленькая 50-тонная «Юдифь», почти безоружная, которой командовал племянник наше­го флагмана — ныне знаменитый и всем вам известный адмирал сэр Фрэнсис Дрейк. «Юдифь» спаслась потому, что стояла последней в ряду наших кораблей. Испанцы пе успели до нее добраться.

«Юдифь» шла рядом с нами, когда за кормой пока­зались преследователи. Погоня велась весь остаток дня и всю ночь, и все же мы ускользнули. Но па рассвете «Юдифи» рядом с нами не оказалось. (Как я узнал поз­же, она благополучно добралась до Англии.)

«Баловень» держал курс на север. Днем подошли к какому-то островку. Наскоро починили, что смогли. Ветер заставил сняться с якоря. Он угрожал порвать канат и выбросить корабль на берег. Пошли дальше на север. Нас терзали голод и жажда. Съели собак, переловили всех крыс. Принялись за обезьян и попугаев, которых везли в подарок домой. Через две недели многие начали меч­тать о плене — хоть у испанцев, хоть у туземцев. Только бы земля, только бы вода, только бы еда.

9 октября «Баловень» подошел к берегу. Увы, совер­шенно безлюдному и пустынному. Мистер Хокинс хотел набрать воды и идти дальше. Но, ступив на землю, мы не захотели возвращаться на корабль! Это означало голод, жажду и почти верную смерть. Было решено, что жела­ющие могут остаться. Нас оказалось человек около ста. Прощание было печальным.

«Баловень» ушел. (Ему потом сопутствовала удача.). Безоружные — чтобы испанцы не расправились с нами, как с лазутчиками,— мы какое-то время шли все вместе. Затем стали распадаться на группы: некоторые хотели сдаться в плен, другие — найти приют у туземцев, часть — отыскать французскую колонию во Флориде. Я и еще человек двадцать пошли на север, подальше от ис­панцев, надеясь выйти к местам, куда нет-нет да и захо­дили английские корабли: ловить рыбу пли искать про­ход через материк — к сокровишам Индии и Китая.

Когда мы плелись еще все вместе, произошла первая встреча с туземцами...

Дверь в таверну резко распахнулась. На светлом фоне проема появились темные силуэты людей. Входили быст­ро. Пригибались, придерживая шляпы с высокими туль­ями, чтобы не задеть ими за низкую притолоку. У пояса шпаги. Солдаты. Оглядевшись, вошедшие решительно направились к столу, где сидел моряк. Слушатели рас­ступились, капрал указал на рассказчика и скомандовал:

- Вставай, быстро, пойдешь с нами!

- Но я ...

Договорить ему не дали. Схватили и повели к выходу.

Стоял август 1582 года.

* * *

Сэр Фрэнсис Уоллсингем, министр и шеф тайной поли­ции, садясь, снял круглую шапочку, положил на край стола, поправил пышное жабо, кивнул присутствующим, как бы говоря: «Приступим». Распорядился:

- Введите.

Подхватив низко висевшую шпагу, офицер, стоявший у дверей, тотчас вышел. Он вернулся, ведя за собой испуганного, растерявшегося при виде высокопоставлен­ных особ человека. Уоллсингем несколько мгновений вглядывался в его лицо холодными, чуть навыкате гла­зами.

- Имя?

Вошедший, опустив голову, глухо ответил:

- Дэвид Ингрэм из Бэркиига, графство Эссекс.

- Профессия?

- Моряк.

— Вы участвовали в бою у Сан-Хуан-де-Улоа, были в числе других оставлены на американском берегу, про­были там долгое время?

- Да, сэр.

- Вы и два ваших товарища сумели избежать плена, вышли к берегу океана, там встретили французский ко­рабль?

- Да, сэр.

- Отвечая на следующие вопросы, будьте предельно точны.

Уоллсингем придвинул к себе лист бумаги. Посмотрел, отодвинул и произнес:

- Как долго вы путешествовали севернее реки Мэй во Флориде?

За этим вопросом последовало еще шесть: о плодо­родии тамошней земли и приносимых ею плодах; об обитающих там животных; о населяющих страну людях и их облике; о характере их построек; о наличии в стране золота, серебра, жемчуга, алмазов и других дра­гоценных металлов и камней; о звере, который размером превосходит крупного быка.

Ингрэм, вначале сбивчиво, а потом приобретая уве­ренность, давал обстоятельные ответы. Он клялся жизнью, что все сообщаемое им истинная правда. Он выражал готовность отправиться в интересующую министра страну еще раз, чтобы доказать подлинность своих слов.

* * *

Читатель, вероятно, уже неоднократно спрашивал себя: не столкнулся ли он с попыткой автора написать при­ключенческий роман? Действительно: таверны, экзотиче­ские страны, морские сражения, новые робинзоны, не­обыкновенная встреча министра и портового босяка, чудесное спасение от гибели главного действующего лица. Но все это вполне достоверно: насколько, конечно, может быть достоверно воспроизведение эпохи, столь от нас отдаленной. Все изложено по дошедшим до нас документам — в частности, по отчету Хокинса об экспе­диции 1567—1568 гг. и записи рассказа Ингрэма на до­просе у Уоллсингема. Изложенные в этих документах события, хотя и напоминают красочную легенду, отчасти и являются ею, не были случайными или из ряда вон выходящими. Они — неотделимая часть эпохи Великих географических открытий.

В 1492 г. Христофор Колумб пересек океан и достиг Америки. Вслед за ним к ее берегам устремились: Америго Веспуччи, по имени которого континент был назван, Алонсо де Охеда, Висенте Пинсон, Диего де Леппе, Алвариш Кабрал и другие.

Испанцы и португальцы, победоносно закончившие реконкисту[4], располагавшие большим числом опытных воинов, оказавшихся не у дел, готовых на риск и меч­тавших разбогатеть, опередили других европейцев в от­крытии и завоевании Америки. Они заняли там огромные территории. Захваченные ими богатства были неисчис­лимы. Французы и голландцы, шведы и англичане не могли смотреть на это спокойно.

За 12 лет до того, как Колумб, плывя на запад, достиг своей «Индии», в том же направлении из Ирлан­дии отправился англичанин Джон Ллойд. Он пробыл в море девять недель, но штормы отнесли его корабль обратно. Соотечественники Ллойда предприняли еще не­сколько попыток пробиться через океан. Но Северная Атлантика оказывалась для них слишком трудным пре­пятствием,

В 1494 г. папа римский утвердил Тордесильясский договор. По нему Испания получила все права на откры­тия в западном, а Португалия в восточном полушарии. В тогдашней Англии, где недавно закончилась опустоши­тельная война Алой и Белой розы (1485), правительство не рисковало оспаривать притязания держав Пиренейско­го полуострова. Однако уже первый Тюдор, Генрих VII (1485—1509), показал, что фактически не признает узур­пированных ими прав. В год заключения Тордесильясского договора бристольские купцы Роберт Торн и Хью Эллиот достигли острова, позже названного Ньюфаунд­лендом.

Наиболее известные экспедиции англичан связаны с именем генуэзца Джона Кабота и его сына Себастьяна, которые сыграли в Англии приблизительно ту же роль, что Колумб в Испании. Им приписывается открытие Лаб­радора и посещение Флориды. Они искали северо-запад­ный проход в Индию и Китай.

Следуя примеру французов, английские моряки изред­ка осмеливались курсировать в южных морях Америки. Это сильно осложняло англо-испанские отношения, кото­рые стали особенно натянутыми после церковных реформ Генриха VIII (1509—1547), вызвавших разрыв англий­ской церкви с Римом. Развод короля с Екатериной Ара­гонской в Мадриде восприняли как дерзкий вызов.

При Эдуарде VI (1547—1553) страна окончательно примкнула к лагерю Реформации. Английская церковь приобрела те признаки, которые сделали ее англикан­ской[5]: независимость от папского престола, супрематия[6], компромиссное слияние протестантизма (преобла­дал в вероучении) и католицизма (преобладал в богослу­жении и обрядах). Отношения Лондона и Мадрида в связи с этим обострились еще больше. Примешивалось и эконо­мическое соперничество, вызванное ростом английской торговли и промышленности, а также противоборством в морях западного полушария, куда, минуя испанские дозо­ры, все решительней проникали моряки Альбиона. В лон­донских придворных кругах начали даже составлять план завоевания испанского Перу, не осуществленный из-за смерти юного короля.

На английский престол вступила Мария I — ярая католичка, вскоре ставшая к тому же женой Филиппа II. Англия пошла на поводу у Испании, примирилась с Римом. Протестантов жестоко преследовали. Путь в Аме­рику для англичан оказался закрытым у самого их порога.

Правление Марии было недолгим. В 1558 г. она скончалась. Троп перешел к ее сводной сестре Елизаве­те 1, стороннице англиканизма. Теперь стали преследо­вать католиков. Англиканизм укрепился как государст­венная религия, являясь духовным орудием абсолютист­ской политики новой королевы. Супрематия, сохранение церковной иерархии и обрядности при умеренном проте­стантизме служили упрочению королевской власти, дава­ли правительству возможность ловко маневрировать между Римом, его союзниками и воинствующими проте­стантами, позволяли надеяться на достижение «единооб­разия» в вероисповедании подданных.

Новый Свет — богатейшая сокровищница, широчай­ший рынок — по мере развития в Англии буржуазных отношений все более привлекал оборотистых купцов и джентльменов, обуреваемых жаждой наживы и предпри­нимательским азартом. Вступать в единоборство с Испа­нией у Англии еще недоставало сил. Но грабительские набеги на испанские города за океаном и пиратство в водах Америки превратились для многих англичан в по­стоянный промысел.

Среди пионеров этого опасного промысла больше других прославился знакомый нам Джон Хокинс — мо­ряк, купец и судовладелец из Плимута. Он начал с конт­рабандной торговли у Канарских островов. В 1562 г. снаря­дил экспедицию в Гвинею, где захватил 300 черных не­вольников, которых продал в Вест-Индии, угрожая протестующим властям тамошних городов орудийным об­стрелом и разграблением. Дерзкая авантюра первого английского работорговца принесла его страпе редкие товары (индиго[7], табак, пряпости), а ему самому басно­словные барыши. Вдохновленный удачей, Хокинс совер­шил новую вылазку в испанские владения. Награбленная добыча и контрабандная торговля сделали его богатей­шим человеком Англии. В 1568 г., однако, он, как мы знаем, потерпел неудачу, разгромленный, бежал из Ис­панской Америки, с огромным трудом добрался до родины.

Джон Хокинс действовал на свой страх и риск. Анг­лийское правительство в ту пору не пошевелило бы паль­цем, чтобы выручить своего подданного, захвати его ис­панцы в Америке. Но, пока Хокинс жил, пока ого дея­тельность приносила выгоду, он не оставался без под­держки и поощрения. Его компаньонами и покровителями являлись важные сановники: лорд-адмирал Клинтон, со­ветник королевы Уильям Сесил, ее фаворит граф Лейстер и другие. Партнером Хокинса была королева Елиза­вета, которая предоставила ему корабль, не внимала протестам испанского посла, и, более того, возвела конт­рабандиста в рыцари, а потом назначила казначеем свое­го флота.

Примеру Хокипса последовал Фрэнсис Дрейк, счастли­во доставивший свою «Юдифь» в Англию после боя у Сан-Хуан-де-Улоа. Дрейк нападал на испанские суда, шедшие из Америки, опустошая города Панамского пере­шейка, и предпринимал рейды на материк, чтобы завла­деть сокровищами, которые доставлялись к местам стоян­ки «серебряных»[8] флотов. У Номбре-де-Диос он отбил огромное количество серебра. Испанский монах Педро

Симон, автор «Исторических заметок о завоевании Аме­риканского материка», современник событий, собиравший сведения у свидетелей происшествий, писал: «Дрейк возвратился в Лондон, куда прибыл с добычей после своего удачного путешествия. Здесь он был встречен овациями, которыми обычно приветствуют богатство, и даже королева приняла его исключительно радушно и более милостиво, чем это подобало царствующей особе... Она была так поражена обилием добычи, что сразу же замыслила новую экспедицию, снаряжение которой — корабли, люди и провизия — должно было быть оплачено из богатств, награбленных у наших берегов» ².

Дрейк не ограничился операциями в Атлантике (1572—1573). Идя путем Магеллана, он вторым обогнул Южную Америку, открыл пролив, отделяющий Огненную Землю от Антарктиды[9]. Оказавшись в Тихом океане, где пикто и никогда не тревожил испанских владений, Дрейк приступил к систематическому ограблению прибрежных городов и всех встречных кораблей. Так он дошел до Калифорнии, окрестив открытые там земли Новым Аль­бионом и объявив их владением Англии[10]. На родину Дрейк вернулся, обогнув мыс Доброй Надежды, чем завершил кругосветное путешествие (1577—1580).

Если ареной деятельности Хокинса была Вест-Индия, то ареной деятельности Дрейка — «Индии», как офици­ально именовались испанские владения в Америке. К вы­соким покровителям заморского пиратства прибавились два члена Тайного совета, а также начальник королев­ской гвардии; предоставила Дрейку корабль и внесла 400 ф. ст. в его дело сама королева; его компаньоном был Джон Хокинс. Они были вознаграждены с лихвой. Дрейк буквально осыпал их драгоценностями. «...Нечего удивляться, что приобретенное золото пробуждает жела­ние увеличить его, особенно у тех, кто не признает закона и Бога... Это произошло с Дрейком и королевой Елиза­ветой, которые не удовлетворились добычей во время двух первых авантюр, но составили новую компанию для нового вторжения на те берега с еще большими сила­ми»³,— продолжал свой рассказ Педро Симон.

Испанский посол в Англии, наблюдавший все это, пы­тался протестовать, жаловался на жестокость Дрейка. Руководители Севильской торговой палаты писали своим английским клиентам: «Нам нет необходимости распрост­раняться о грабежах и насилиях, которые Фрэнсис Дрейк, подданный Ее Величества, совершил во время трех своих путешествий в Индии,— они хорошо известны... Мы по­ручили, как Вы слышали, Педро де Субиауру от собст­венного имени и по повелению короля, а также дону Бернардино де Мендосе, послу в Вашем королевстве, просить о наискорейшем возвращении награбленного» [11].

После некоторых колебаний королева, встретившись с послом, в ответ на его представления заявила, что в действиях Дрейка она не усматривает нарушений, за которые моряк подлежал бы наказанию. Конечно, случив­шееся не может быть приятно подданным «Его Католи­ческого Величества», «но испанцы навлекли на себя эти неприятности своей несправедливостью в отношении ан­гличан, которых они исключили из торговли с Вест-Ин­дией». Секретарь, присутствовавший во время беседы, записал далее: «Королева не считает законным положе­ние, при котором ее подданные или подданные других наций лишились возможности посещать Индию на том основании, что страны эти дарованы королю Испании папой, право которого на передачу Нового Света королю Испании королева не признает... Этот дар не является правомерной акцией, а воображаемое право не может помешать другим государям вести торговлю в тех странах или основывать колонии в тех местах, где нет испанских поселенцев. Запрещение без истинного владения — недей­ствительно. Более того, все свободно могут плавать по тому океану, так как использование моря и воздуха не имеет ограничений. Ни одна нация, ни один человек не могут иметь права на океан и воздух, так как ни суть природы, ни общественная практика не допускают како­го-либо владения им»⁵.

Мендоса присутствовал на роскошном обеде в Депт­форде (там стоял корабль Дрейка), устроенном на награбленные у испанцев деньги, а также на театрально разыгранной церемонии посвящеиия пирата в рыцари, Члены Тайного совета предлагали послу взятку, чтобы тот умерил гнев своего повелителя. Мендоса отверг оскорби­тельное предложение, однако спокойно. «Он не угрожал, он не так глуп»,— записал один из придворных⁶. Выход чувствам Мендоса дал в своих донесениях королю, настаи­вая на необходимости покарать Англию. Он получил ответ, в котором указывалось, что король не видит воз­можности из-за случая с Дрейком прерывать отношения с английским правительством, раз уж пирата не застигли па месте преступления.

Решительпость Елизаветы и сдержанность Филиппа объяснялись прежде всего положением, создавшимся тог­да для Испании в Нидерландах.

Очень долго испанская армия считалась лучшей в Европе, а испанский флот господствовал на морях. Раз­гром Хокнпса лишний раз напомнил апгличанам об опас­ности столкновения с силами Филиппа II. Но в 1572 г. против испанского господства в Нидерландах восстали местные патриоты — гёзы. В войне с ними Испанию пре­следовали многочисленные неудачи. «Морские гёзы» контролировали Ла-Манш и Па-де-Кале, препятствуя действиям испанского флота на подступах к Англии. 23 января 1579 г. северные провинции Нидерландов за­ключили в Утрехте унию, что было прологом к объявле­нию независимости.

Испанская казна с трудом выдерживала бремя бес­конечных военных расходов. Филипп II не был заинтере­сован увеличивать число своих противников, к которым, кроме гёзов, принадлежали протестантские князья Гер­мании и Франция. Кругосветный поход Дрейка убеждал в том, что война с Англией могла быть весьма опасной для испанских владений в Новом Свете и пополнявшейся оттуда казны. Филипп II предпочел усилить охрану своих заморских колоний, а не вести войну с Англией — в Евро­пе и Америке.

Безнаказанность окрылила Елизавету и ее «морских псов», понимавших, что при чрезмерной распыленности испанских сил всегда найдется брешь, через которую мож­но проникнуть в западное полушарие. Их не отрезвила даже внушительная победа испанского флота над фран­цузским у Азорских островов в июле 1582 г. «Появились новые «звезды» морского разбоя — Мартин Фробишер, Кристофер Карлайл, Томас Кавендиш, Ричард Хокинс (сын Джона Хокинса), Джон Берроуз, Томас Феннер.

В открытое море вышли пираты-джентльмены, люди голубой крови: Джон Клиффорд, граф Камберлендский, Уолтер Рэли — фаворит Елизаветы, Уильям Сесил — внук канцлера Ее Величества лорда Барлея, Фрэнсис Ноллис — шурин графа Лейстера.

Десятки кораблей бороздили морские дороги Атлан­тики» ⁷.

Тогда же в английской литературе появилось имя Гаклюйтов — летописцев английской морской славы, апо­столов колониальной политики любыми средствами, в лю­бом направлении, но прежде всего в Новом Свете. Ричард Гаклюйт Старший, юрист, написавший «Заметки о коло­низации» (1578), был духовным отцом и наставником Мартина Фробишера, возродившего идею о достижении Китая северо-западным путем. Три попытки последнего осуществить эту идею окончились неудачно (1576—1578), так же как намерение основать колонию в том месте Баффиновой Земли [12], где, как он ошибочно полагал, имелись залежи золота. «Главный адмирал всех морей, озер, земель и островов, стран и мест, вновь открывае­мых, особенно в Китае», вернулся к пиратскому промыслу.

Постигшая неудача и понесенные убытки не остано­вили англичан. Фробишер составлял новые проекты пу­тешествий. Дрейк, «мастер грабежа», как называл его Мендоса, обдумывал новые морские экспедиции. Матема­тик и космограф Джон Ди обосновывал английский приоритет в открытии Америки, ссылаясь не только на Каботов, но также на короля Артура и на принца Мэдока из далекого Средневековья. Приверженцы ко­лониальной политики в окружении королевы собирали сведения о Новом Свете. В 1582 г они услышали о Дэвиде Ингрэме — первом англичанине, который познакомился с американской землей, но только наблюдая ее с борта корабля во время коротких стоянок [13]. Был отдан приказ найти моряка. Так он оказался перед Уоллсингемом.

В августе и сентябре 1582 г. Ингрэма допрашивали несколько раз. В результате был составлен документ под названием: «Рассказ Дэвида Ингрэма из Бэркинга, что в графстве Эссекс, моряка, о всевозможных вещах, кото­рые он и другие видели, путешествуя по суше от самой северной части Мексиканского залива (где он с другими был высажен на берег капитаном Хокинсом), через зна­чительную часть Америки, до его прибытия в место, находящееся приблизительно в 15 милях[14], или около того, от мыса Бриттон» [15]⁸.

«Земля там исключительно плодородна, вся страна весьма привлекательна»,— рассказывал Ингрэм. Он опи­сывал различные деревья, необычные травы, диковинных птиц и животных. Еще в начале своего пути Ингрэм и его товарищи, блуждая по лесу, неожиданно вышли к деревне местных жителей. Моряк вспоминал: «У тамош­них людей хороший характер, привлекательные черты лица и правильное сложение, ростом они выше пяти футов[16], чуть полноваты, лицо и тело цвета оливы, а се­вернее — цвета бронзы, но некоторые раскрашены разны­ми красками; волосы на голове у них в основном выбри­ты, а там, где нет волос, голова разрисована». Со слов Ингрэма можно было понять, что туземцы юга и севера страны отличались не только оттенками цвета кожи, но и условиями жизни: сравнительно благоприятными у пер­вых и весьма суровыми у вторых.

Приход белых в первую туземную деревню несказан­но поразил ее обитателей, но не вызвал враждебных чувств. Англичан отпустили с миром, «не причинив вреда». Более близкое знакомство с аборигенами окончательно убедило Ингрэма в том, что «народ в целом обладает хорошим характером». «Они,— пояснял моряк,— по при­роде своей очень обходительны, если вы по причиняете вреда им самим или их вещам и сами ведете себя учтиво. Их не гневает, если вы убиваете или берете их животных, птиц или рыб, или собираете их фрукты, исключая до­машних животных и птицу, например цесарку, и т. п.»

Ингрэм встречался с индейцами. Но слово «индейцы» моряк или забыл или не знал. Он называл их: «народ», «люди», «они».

Направляемый вопросами, Ингрэм пространнее всего говорил о природных богатствах страны, о наличии там золота, серебра, драгоценных камней и жемчуга, которые, по его словам, не только имелись в изобилии в недрах и на поверхности земли, но также служили обычным украшением туземцев. Говорил он и о разнообразных дорогих мехах, которые использовались ими для изготов­ления каждодневной и парадной одежды.

В рассказе Ингрэма, как выяснилось позже, были, ко­нечно, несуразности. Так, он поведал министру о том, что «народ тех стран враждовал с каннибалами, или людое­дами, у которых зубы подобны собачьим, что позволяет распознавать их». Моряк утверждал, что встречал в Аме­рике слонов. Он преувеличивал размеры многих виден­ных им животных, предметов, построек, количество встре­чавшихся ему сокровищ. Подвергаются сомнению срок и протяженность проделанного беглецами путешествия. Счи­тается маловероятным, что указанный Ингрэмом путь мог быть преодолен за 11 —12 месяцев. Но если вспомнить, что со времени событий до момента допроса прошло более де­сяти лет, что Ингрэм был суеверным и малограмотным или вовсе неграмотным матросом, что часть сведений он передавал со слов индейцев, языка которых не знал или знал очень плохо, что у затерянных в неведомой стране безоружных пришельцев всякое незнакомое жи­вотное, вещь или явление вызывали страх, а порой ужас, то известные неточности рассказа естественны. Удиви­тельно другое — явных несуразностей в нем довольно мало. Кроме того, некоторые из них вряд ли казались таковыми людям конца XVI в., которые заинтересова­лись судьбой Ингрэма. Что-то, позже открывшееся как несуразность, как раз и могло привлекать их. Современ­ный американский ученый Джон Бейклес справедливо отметил: «Можно верить или не верить рассказам Инг­рэма, но какими бы невероятными они иногда ни каза­лись, они имели одно достоинство: именно их-то и желали услышать елизаветинские предприниматели, готовые вло­жить деньги в заморские исследования. Лучшего средст­ва возбудить у англичан интерес к Северной Америке нечего было и желать, тем более, что успех в этом деле означал бы еще одну победу над ненавистпой Ис­панией» ⁹.

Особый интерес к рассказу Ингрэма проявил Хэмфри Гилберт (Джилберт) — девонширский дворянин, офицер, горячий поборник заморской экспансии. Еще в 1565— 1566 гг., вернувшись из Франции, где он воевал па стороне гугенотов, Гилберт составил несколько петиций на имя королевы, предлагая организовать путешествие для поисков северо-западного прохода в Китай, но не получил обнадеживающего ответа. Инициативу перехватил Мар­тин Фробишер, а Гилберт вновь отправился воевать (1566—1570). На этот раз против ирландцев, не желав­ших подчиняться Англии. Вернувшись в Лондон, полковник Гилберт опять занялся составлением проектов морских походов.

«Гилберт по своему характеру и интересам являлся типичным представителем своего времени... Он родился и рос в период быстрых социальных перемен... Сельские джентри [17] переставали быть только землевладельцами... Гилберт проявил любознательность, а также стремление к власти и богатству, что сочеталось со значительной личной энергией, которая не давала ему мириться как со спокойным существованием сельского землевладельца, так и удовлетвориться единственным умением — воевать. Будучи младшим сыном, он до женитьбы не мог обладать большими средствами и имел возможность пополнить их только за счет солдатского жалованья, а потому он быст­ро реагировал на атмосферу спекуляции капиталом, ког­да разговоры о приобретении состояния — с помощью ли королевского благоволения, путем ли открытия новых земель или богатств — являлись неизменной темой»¹⁰.

В 1576 г. Гилберт издал «Трактат об открытии ново­го пути в Китай», а в следующем году представил Елизавете документ под названием «Как Ее Величество мо­жет повредить королю Испании»¹¹ — путем нанесения удара по Вест-Индии и Курсирующим там испанским караванам. Для начала предлагалось захватить Ньюфаунд­ленд. На этот раз Гилберт добился своего. Правда, в па­тенте на право открытий и завоеваний речь шла только об открытии и завоевании стран, «ныне не принадлежа­щих какому-либо государю»¹². Королева формально ог­раждала себя от возможного протеста Испании.

Своим успехом Гилберт в немалой степени был обя­зан поддержке Гаклюйтов (особенно младшего) [18], Джона Ди, поэта Томаса Чарчарда и, по словам последнего, «покровительству очень значительных и уважаемых лиц». Их настроения нашли яркое отражение в стихах того же Чарчарда:

О, те, что ищут славу в дальних странах,

Богатство и покой оставив там, где были рождены,

Особого покроя люди и большей милости достойны,

Чем остальные все, отважусь я сказать.

Друзей покинувшие, жен, чтоб на волнах качаться;

Рискующие жизнью смело и достоянием своим,

И государю и стране весьма полезны

И вправе обладать почетом до своей кончины ¹³.

Пропаганда путешествий, открытий и колонизации заморских стран достигла тогда в Англии небывалого раз­маха и интенсивности. В осуществляемых морских пред­приятиях (с разной степенью личного и материального риска) участвовало множество самых различных людей, представителей всех сословий и профессий, включая свя­щенников.

26 сентября 1578 г. 11 кораблей Гилберта вышли из Дортмунда, но очень скоро были рассеяны сильным вет­ром. Разногласия среди командиров привели к оконча­тельному распаду флотилии.

Гилберт, однако, не успокоился. Отсюда его повышен­ный интерес к Ингрэму. Полученные от моряка сведения помогли вновь привлечь внимание к Америке значитель­ного числа влиятельных людей. Немалую роль здесь сы­грало то. что участники допроса Ингрэма не только выслу­шали моряка, но, чтобы уточнить сообщаемые им сведе­ния, обратились за советом к тогдашним авторитетам в вопросах мореплавания и путешествий, чтобы сверить и систематизировать все имеющиеся данные о Северной Америке и способах ее достижения. Гилберт приступил к подготовке экспедиции: шли поиски компапьонов, вер­бовались участники, велись переговоры с судовладельца­ми, создавалось нужное настроение при дворе. Был составлен «Отчет о стране, для открытия которой отправ­ляется сэр Хэмфри Гилберт» и «Список полезных вещей, найденных в Северной Америке»¹⁴.

В ходе приготовлений к путешествию Гилберт пе за­был составить завещание. Ведь Хокинс потерпел неуда­чу, Ингрэм едва спасся, а сколько дерзавших исчезло без следа!