Города древней Месопотамии (Шумер)
«Вскоре после
Действительно, согласно имеющимся данным, в начале III тысячелетия до н.э. на территории Шумера, в междуречье Тигра и Евфрата — от широты Багдада до побережья Персидского залива, существовало свыше полутора десятков небольших самостоятельных городов-государств, каждый из которых имел своего правителя[969]. В раннединастический период клинописные тексты упоминают названия тринадцати таких городов-государств, более или менее точно привязанных сейчас к современной географической карте: Сиппар, Киш, Акшак, Ларак, Ниппур, Адаб, Умма, Лагаш, Бад-Тибира, Урук, Ларса, Ур и Эриду[970].
Какова же была внутренняя структура этих маленьких примитивных государств — первых в истории человечества?
«В Передней Азии периода ранней древности, — отмечает И.М.Дьяконов, — пределом общинно-государственной интеграции являлось то, что я, по египетскому образцу, в
И далее, раскрывая внутреннюю структуру городов-государств древней Месопотамии, он подчеркивает, что «территориальные общины, подобно домашним, входили в определенные иерархические структуры; несколько территориальных общин составляли общину-государство или группировались вокруг центральной общины-города; последняя имела то же самое административное устройство (народное собрание, совет старейшин, правитель города. — В.Г.); в более крупных царствах такая группа территориальных общин или центральная община, вместе с тяготевшими к ней периферийными общинными поселками, составляла основное административное подразделение, по охвату территории соответствующее „ному“ в древнем Египте»[972].
Таким образом, по И.М.Дьяконову, основной территориально-политической единицей в эпоху ранней истории Ближнего Востока был «ном» — «город и его населенная округа». Определение города как центра, хозяйственного, политико-административного и культового, определенной территории или округи упоминалось в первых разделах данной работы. Поэтому здесь уместно рассмотреть вопрос о структуре городской округи и об иерархии (типологии) поселений, входящих в нее. Нужно сказать, что вопрос этот — довольно дискуссионный по своему характеру — имеет непосредственное отношение и к определению понятия «город-государство». Так, американский исследователь Т.Якобсен считает, что в тех случаях «когда территория округи была столь мала, что там господствовал один-единственный город, мы называем ее городом-государством», а «когда столица имеет в пределах своих владений другие города, селения и пустые земли, мы говорим о территориальном или национальном государстве»[973].
Следовательно, этот автор признает лишь самую простую, однолинейную структуру для древневосточного города-государства: город-столица и принадлежащие ему земельные владения без других селений и городов, какой бы малой величины они ни были.
Сходной точки зрения придерживается и Б.Триггер[974]. Остается, однако, неясным, считают ли упомянутые авторы эти структурные различия явлением хронологическим или политическим?
Показательно, что большинство исследователей, как советских, так и зарубежных, признает за городами-государствами, с момента их возникновения, более сложную иерархическую структуру.
Согласно мнению И.М.Дьяконова, округа города-государства, или «нома», всегда была населенной, т.е. включала в себя не только «пустые» территории (угодья и пашни), но и зависимые от столицы земледельческие селения и, видимо, какие-то более крупные населенные пункты. Так, на территории Лагаша, который И.М.Дьяконов считает типичным городом-государством («номом») Шумера, помимо столицы, находилось еще свыше десятка крупных поселений, обнесенных стенами, и большое число деревень[975].
Однако ни И.М.Дьяконов, ни другие советские исследователи не могут пока выделить из общей массы шумерских поселений иные города, кроме «номовых» столиц. Дело в том, что в древней Месопотамии все селения, от города-метрополии до деревушки из нескольких хижин, обозначались одним термином (шумерск. uru и вавилонск. — ālu[976]), видимо являвшимся эквивалентом понятия сельской общины. Точно такая картина, как отмечалось выше, имела место и у древних майя (cah — селение вообще и cah — город). В этой связи И.М.Дьяконов предлагает выделить пока лишь те селения (ālu, uru), которые имели вокруг себя группу других, подчиненных себе поселений меньшего значения и меньшей величины. Именно эти «номовые» столицы, «номовые» центры он и предлагает считать городами[977].
По сходному пути пошел в своих исследованиях древневосточного города и Р.А.Грибов, использовавший в качестве основного источника клинописные архивы II тысячелетия до н.э. из города Мари. Согласно этим документам, пишет он, «основной территориальной и административно-хозяйственной единицей был ālum — территориальная община. Таким образом, — ālum служил общим термином для обозначения как города, так и любого поселения. Всего в текстах упоминаются названия более трехсот поселений… Вследствие этого прежде всего необходимо попытаться выделить из общей массы поселений такие, которые можно отождествить с городами»[978].
Для этой цели автор использовал список царских резиденций, составленный по другим источникам, правильно сопоставив местонахождения этих резиденций со столичными городами, являвшимися центрами «провинций», или «округов» (halsum), которые в прошлом были, видимо, самостоятельными городами-государствами («номами», по И.М.Дьяконову). Всего Р.А.Грибов выделяет 28 таких царских резиденций и окружных центров. В 11 из них источники упоминают царские дворцы (ekallum), а в 6 — царские, или дворцовые, земли (equel, ekallum)[979].
Аналогичные взгляды на природу древневосточного города высказывают и другие исследователи. «Городов как центров ремесленной и торговой деятельности на Древнем Востоке было мало, — пишет Г.В.Коранашвили. Часть их возникла на международных торговых путях, к основном же города были резиденциями деспотов, жрецов, чиновничества, армии»[980].
Любопытно в этом плане и определение античного полиса, как его формулируют советские исследователи: «Полис (греч. polis, лат. civitas), город-государство, особая форма социально-экономической и политической организации общества, типичная для Древней Греции и Древней Италии. Территория полиса состояла из городской территории, я также из окружавших ее земледельческих поселений (хоры)»[981]. И далее: «Отличительной особенностью полисов (в классический период их существования) была их полная политическая самостоятельность — они представляли собой самостоятельные государства, имели свои государственные органы, вели самостоятельную внешнюю политику…»[982]
Совершенно очевидно, что если отвлечься от неизбежной локальной специфики, то города-государства древней Месопотамии и античные полисы на ранней стадии их развития — в основе своей явления родственные и близкие.
Интересные рассуждения относительно характера древнего города и его роли в сложной системе взаимосвязей с окружающей территорией содержатся в статье В.М.Долгого и А.Г.Левинсона «Архаическая культура и город»[983].
«…Городу присуща функция специализированного управления, — пишут они. — Речь идет о городе как административном, культовом, торговом и т.п. центре… Возникновение связей между общинами, опосредуемых через город, позволяет нам говорить, что все общество переходит в новое состояние. Общины теперь входят элементами в систему город — село. Генетически село, безусловно, восходит к догородской общине, но не равно ей. Эти две формы исторически сосуществуют. Село — культурный хинтерланд города»[984].
Городу, как таковому, действительно свойственно отправление разного рода специфических функций для определенной, более широкой, чем он сам, территории — управленческой, культовой, торговой. Но суть состоит в том, что, видимо, на ранних стадиях развития города все эти функции были неотделимы друг от друга и сосредоточивались, как правило, в пределах одного, столичного («номового») центра несколько территориальных общин. Следовательно, все другие селения, входившие в сферу влияния данной «номовой» столицы, независимо от их размеров и внешних признаков городами называться не могли. Скорее всего, первоначально, в момент формирования городов-государств, или «номов», когда они имели еще «чистую», «классическую» структуру, не осложненную какими-либо воздействиями и влияниями извне, каждый из них действительно состоял из города-столицы «нома» и подвластных ему сельских общин (и соответственно — из деревушек и поселений).
«Территория, принадлежавшая городу-государству, — пишет А.Шнейдер, — включала в себя земли от подножия холмов, где обосновались селения, до границ с другим ближайшим городом-государством, отмеченных с помощью рвов и пограничных знаков. Эта территория частично представляла собой пахотную землю, частично пустые зоны в виде степных и болотистых участков. Каждое из селений данного города-государства имело свой храм; обычно главный храм находился в центре (города. — В.Г.), а вокруг — несколько меньших храмов и святилищ… Известно, что Лагаш с глубокой древности имел около 20 храмов…»[985]
Почти то же самое утверждает в своей публикации по древне-восточному городу и П.Лэмпл[986].
Уже с очень ранних этапов своей истории эти города-государства вступили в ожесточенную борьбу между собой за гегемонию над соответствующей частью Месопотамской равнины.
Особенно полно освещен в источниках пограничный конфликт между соседними городами-государствами Лагашем и Уммой в XXV в. до н.э.[987] Успешные войны и захват чужих земель неизбежно вели к значительным изменениям в структуре первоначального города-государства. На возросшей его территории уже трудно было управлять с помощью традиционной системы, восходящей еще к общинным органам самоуправления: народное собрание, совет старейшин и царь-военачальник. Как правило, на первых порах проигравшие войну города-государства лишались части своих пограничных земель и платили дань победителю, сохраняя, однако, полную внутреннюю автономию. Но для регулярного получения этой дани нужны были специальные чиновники — сборщики налогов, а для подкрепления их требований необходимо было иметь под рукой военные отряды и крепости в пограничной зоне. Со временем такие зависимые от победоносного правителя, но внутренне автономные государства-»номы» могли потерять свою автономию и быть включенными в состав крупного государства на правах его административно-территориального района или округа, как это случилось, например, с «номами» Египта. В таком случае прежние «номовые» столицы, видимо потеряв часть своей пышности и внешнего блеска, становились просто городами — политико-административными, культовыми и экономическими центрами определенных делений внутри крупного государства. На этой, уже достаточно высокой стадии развития городской цивилизации и государственности центральное правительство могло в интересах большей эффективности управления основывать в нужных местах и новые второстепенные (по сравнению со столицей государства) города — центры определенных территориально-административных единиц[988].
В какой мере эти общие гипотетические рассуждения согласуются с конкретными данными из истории городов-государств Шумера?
Итак, в междуречье Тигра и Евфрата, в конце IV тысячелетия до н.э. основной политико-административной и территориальной единицей был город-государство, или «ном». «Когда мы переходим к следующему, раннединастическому периоду, — подчеркивает Т.Якобсон, — то начинаем замечать за пределами городов и непосредственно окружающих их территорий зачатки довольно смутных еще единиц большего масштаба: лиги городов с общим местом собраний, как, например, Кингирская лига (Kingir League) с местом собраний в Ниппуре. Гегемония одного какого-то города проявлялась в том случае, когда один город силой подчинял себе другие. Древнейшим из такого рода государственных образований было царство во главе с городом Кишем. Кульминационный момент этой формы наступает вместе с гегемонией Аккада, который стал центром империи, простиравшейся от берегов Средиземного моря до Иранских гор»[989].
Самое примечательное состоит в том, что когда эта «империя» Саргона Аккадского впоследствии рухнула, то Шумер вновь распался на свои первоначальные территориально-политические единицы — отдельные города-государства, остававшиеся доминирующей формой местной государственности вплоть до старовавилонского времени[990]. Таким образом, население Шумера прошло в своем развитии несколько ступеней территориально-политической интеграции: от города-государства — к группировкам (лигам) городов-государств — и, далее, к более обширным («национальным», по Т.Якобсену) государственным образованиям.
Этот же процесс постепенной эволюции первичных городов-государств в сложные и крупные государственные образования Г.Фрэнкфорт прослеживает на материалах царской титулатуры из Месопотамии.
В течение протописьменного и раннединастического периодов в Шумере господствовали отдельные и независимые города-государства, которые время от времени образовывали непрочные союзы, распадавшиеся затем на свои составные части. «То один, то другой город, — пишет Г.Фрэнкфорт, — ухитрялся подчинить себе своих соседей и стать доминирующей силой в определенном районе. Но столь же быстро, в течение нескольких поколений, это эфемерное единство, созданное силой оружия, вновь распадалось»[991]. Правители их носили в тот период титулы «энси» и «лугаля», обычные для небольших городов-государств Южной Месопотамии.
Однако уже в конце раннединастического периода правитель Лугальзагиси вводит в употребление новый титул — «Царь страны», т.е. всего Шумера в целом, а не только своего города-государства[992]. Правда, пока это были лишь претензии самоуверенного властителя сравнительно небольшого государства, претензии, так и не воплотившиеся в жизнь.
Но политические идеи Лугальзагиси скоро стали практической программой Саргона Аккадского, впервые объединившего в одних руках власть над всей Месопотамией. И это событие нашло немедленное отражение в царской титулатуре. Саргон присвоил себе пышное наименование «Повелитель четырех сторон света», которое применялось прежде только по отношению к некоторым богам[993].
Следовательно, вывод из всего вышесказанного может быть только один: до конца раннединастического периода в Месопотамии господствовала простейшая форма государственных образований в виде города-государства, или «нома».
Типичный шумерский город-государство состоял из собственно города — столицы и его округи, которая включала в себя ряд подчиненных ему земледельческих селений различного размера (иногда достаточно крупных), а также определенную территорию с садами, огородами, каналами, возделанными полями, пастбищами и пустошами в виде болотистых и степных участков[994].
Город, или столица «нома» — это, прежде всего, место пребывания правителя и его двора, местонахождение храма главного городского божества и обслуживающего его жречества, место сосредоточения знати, чиновников, воинов и обслуживающих их ремесленников и торговцев.
Округа столицы не превышала в Шумере, судя по наблюдениям археологов в районе Урука, расстояния, которое может пройти за день в оба конца пешеход, т.е. в среднем
Если исходить из приведенных выше данных, то средняя территория города-государства могла занимать то пространство, которое мог бы пройти пешеход за день (
|
|
площадь |
|
Селения (villages) |
— 0,1–6 га |
|
Городки (towns) |
— 6,1–25 га |
|
Города (urban centers, cities) |
— св. |
Как же распределяются эти основные типы поселений на протяжении указанных 20 веков? В конце V — середине IV тысячелетия до н.э. в районе Урука существовали только небольшие земледельческие селения (17), среди которых находилась, мало чем отличаясь от соседей, и сама Варка.
К концу IV тысячелетия до н.э. эта картина претерпевает значительные изменения. Во-первых, сильно возросло общее число небольших селений (до 107). Во-вторых, Урук-Варка стал важным ритуально-административным центром всего района: его отличительной чертой является появление внешних укреплений (стен) и монументальной культовой архитектуры[1001].
Особенно важные внутренние процессы наблюдаются в этом районе в конце IV — середине III тысячелетия до н.э. Прежде всего, происходит четкое оформление иерархии поселений. Кроме того, Урук становится во всех отношениях крупным городским центром — основной доминирующей и организующей силой в округе. Далее отмечается появление нового, промежуточного между мелкими селениями и городами звена — городков (towns). Правда, Р.Мак-Адамс не ставит в своей работе вопроса о статусе и общем характере этого типа поселений и исходит при их выделении из чисто формального показателя — размеров площади.
Всего в районе Урука в данный период отмечено 124 селения, 20 городков и 3 города (в их числе — Урук, значительно уступающие ему Шуруппак и безымянное городище №230)[1002]. Небольшие селения, согласно Р.Мак-Адамсу, образуют теперь какие-то скопления и группы, будучи привязанными к близлежащему городку (town) в количестве от 3 до 9. Городки же, в свою очередь, имеют тенденцию концентрироваться вокруг своего главного центра — Урука[1003].
Во второй половине III тысячелетия до н.э. наблюдается резкое сокращение числа мелких земледельческих селений в округе Урука (со 124 до 17) и быстрый рост последнего, видимо, за счет включения в свой состав сельского населения[1004]. Одновременно сокращается и число городков (towns): с 20 в предыдущем периоде до 6. Однако налицо и другой, прямо противоположный процесс: рост общего числа городских центров (их теперь стало 8 вместо 3). Больше того, прежний зависимый от Урука небольшой город Шуруппак становится самостоятельным городом-государством. Налицо усиление соперничества Урука и с другими, более отдаленными городами-государствами[1005].
Таким образом, исследования Р.Мак-Адамса в районе Урука дали много новых интересных данных об эволюции городских поселений древней Месопотамии. Совершенно очевидно, что здесь, как и в Лагаше, структура округи городов-государств претерпевала на протяжении веков значительные изменения.
Если еще во второй половине и конце IV тысячелетия до н.э. в районе Урука господствовала практически двухчленная простейшая схема: ритуально-административный центр (Урук-Варка) и зависимые от него мелкие земледельческие селения, то позднее картина заметно усложняется. В первой половине III тысячелетия до н.э. налицо уже целая иерархия поселений: мелкие земледельческие селения и деревушки (villages, hamlets) группируются вокруг более крупных населенных пунктов — городков (towns), а те, в свою очередь, тяготеют к столице государства — городу Уруку. Во всей этой классификации наиболее темным и непонятным звеном остается «городок» (town). Мы ничего не знаем о его внутренней природе и функциях. Был ли он политико-административным и культовым центром какой-то более мелкой территориальной единицы в пределах города-государства, т.е. второстепенным городским центром? Или же речь идет только о центре сельской общины? Этот вопрос требует еще дальнейшего рассмотрения.
На мой взгляд, вплоть до середины III тысячелетия до н.э. округа Урука была в основном двухчленной: город и мелкие сельские поселения. Но уже на последующем этапе развития, когда многие городки превращаются в настоящие города и общее их число возрастает до 8, очевидно, дальнейшее усложнение структуры округи Урука и окончательное сформирование ее трехчленного деления: мелкие и крупные сельские поселения (hamlets, villages, towns), второстепенные городские центры (small urban) и столицы городов-государств.
Как уже отмечалось выше и по данным письменных источников, этот процесс усложнения структуры округи городов-столиц в наиболее яркой форме проявился лишь к концу III тысячелетия до н.э. Следовательно, можно констатировать факт постепенной эволюции городов-государств и их «хинтерланда» от простого, двухчленного деления до более сложного, трехчленного.
* * *
Видимо, теперь уже не подлежит сомнению, что город возникает в древней Месопотамии на основе объединения (синойкизма) нескольких сельских общин[1006].
Этот процесс не был, вероятно, специфически местной чертой, а получил самое широкое распространение по всему Древнему Востоку, включая и области древнейших городских цивилизаций на территории нашей страны (Урарту). «Город, — подчеркивает Г.А.Тирацян, — складывается на основе сельских общин, которые при благоприятных экономических и политических условиях перерастали в городские общины. Как правило, этому перерастанию предшествовало объединение нескольких сельских общин»[1007].
Хорошей археологической иллюстрацией данных положений служат уже упоминавшиеся выше исследования Р. Мак-Адамса в районе Урука. «Основной вывод, вытекающий из этих работ, — пишет он, — состоит в том, что Урук и родственные ему города развивались за счет обезлюдения сельскохозяйственной округи вокруг них. От преимущественно сельского характера поселений в позднеурукский период… район Варки-Урука превратился к концу раннединастического периода в явно городской. Эта перемена сопровождалась резким упадком многих мелких населенных пунктов и даже целых районов, так как население их (насильно или добровольно) переселилось в города»[1008].
Среди предпосылок, которые сыграли особо важную роль в формировании городов на Ближнем Востоке, Г.Чайлд называет, прежде всего, благоприятный географический фактор: аллювиальные плодородные долины крупных рек давали большие урожаи основных сельскохозяйственных культур, но в то же время были лишены дерева, камня и металла, что издавна способствовало развитию обмена и торговли с соседними областями; каналы и реки служили удобными транспортными магистралями для движения грузов и людей[1009].
Другой важной предпосылкой «городской революции» явились значительные успехи в области экономики: высокоразвитое ирригационное земледелие и скотоводство, дающие устойчивый прибавочный продукт, развитие металлообработки и других видов ремесел, торговля на большие расстояния и т.д.[1010]
Наконец, одним из главных условий появления города следует считать крупные изменения в социально-политической структуре древнего общества, суть которых сводится к формированию классов и государства[1011].
Ряд ценных замечаний о зарождении раннего города приводит в своих работах крупнейший английский урбанолог Л.Мамфорд. «Ядром города, — пишет он, — является цитадель: обнесенный стенами участок, где находились храм и дворец»[1012]. И далее: «…Объединение культовой и светской власти в институте царской власти определило и первоначальную форму города»[1013].
Если говорить о материальных, археологических признаках древнемесопотамского города, то здесь прежде всего необходимо назвать монументальную архитектуру, письменность и неприкладное изобразительное искусство[1014].
Длительный процесс зарождения всех этих элементов в глубинах раннеземледельческой культуры и постепенное превращение небольших деревень и селений в крупные ритуально-административные центры наглядно иллюстрируются результатами раскопок в Эриду и Уруке, на юге Шумера[1015]. В целом, завершение «городской революции» относится здесь к рубежу IV и III тысячелетий до н.э.
* * *
Согласно шумерским мифам и преданиям, строительство первых городов было делом рук небесных богов:
Урук — божьих рук работа,
Эана — храм, спустившийся с неба:
Великие боги его создавали![1016]
И совсем неудивительно, что первая пятерка местных городов, появившаяся столь необычным способом («божьих рук работа»), названа в мифах «святилищами», где отправлялся культ важнейших богов шумерского пантеона. Вот имена этих городов: Эриду, Бад-Тибира, Ларак, Сиппар и Шуруппак[1017].
Храмы с их высокими и ступенчатыми башнями-«зиккуратами» действительно были наиболее выдающейся чертой архитектурного силуэта любого шумерского города. Но думать на этом основании, что единственной функцией городских центров древней Месопотамии была культовая, значит впадать в глубокое заблуждение. Прямо по соседству с главным храмом города, на «священном участке» (теменосе), располагался хорошо укрепленный царский дворец[1018]. А вокруг этого политико-административного и культового ядра теснились кварталы глинобитных домов — местожительство рядовых горожан: земледельцев, ремесленников, торговцев и т.д. В поэтической форме разнообразные функции шумерского города отражены в описаниях древнего Ниппура. Это, во-первых, функция оборонительная, военная (город-убежище):
Город! Лик его излучает ужас!
Его стены! К ним и бог не подступится!
За стенами — гул, кличи жаждущих битвы,
Кличи военного становища!
Он — западня для стран враждебных,
Он их ловит ловушкой и сетью![1019]
Это, во-вторых, функция административная, управленческая, поскольку город был резиденцией правителя (энси, лугаля), чиновников, судей и т.д.
И, наконец, функция культовая:
…Принимают там жертвы, грехи отпускают!
Верховный жрец возвеличен с храмом,
Источники храма сильны в исцеленье,
Его жрецы совершенны в обрядах,
Его служители чисты в молитвах…[1020]
Меньше всего, естественно, должна была отразиться в подобного рода источниках (мифы, предания) экономическая сторона жизни шумерского города. Но, исходя из совокупности имеющихся на сегодняшний день данных, можно говорить о том, что город служил и важным хозяйственным центром определенной территории, как средоточие ремесла и торговли (обслуживающих, правда, в основном лишь верхушку общества), и как место сосредоточения излишков сельскохозяйственной продукции[1021]. Вместе с тем следует еще раз подчеркнуть специфичный характер этих ранних городов, так не похожих на современные.
«Эти древнейшие города, — пишет Г.Фрэнкфорт, — небольшие по размерам, были тесно связаны с землей. Подобно деревушкам неолитических времен, эти поселения были в значительной мере замкнутыми и самообеспечивающимися… Обеспечение городского населения осуществлялось с окружающих город полей. Большинство горожан владело или арендовало участки земли и возделывало их само, даже занимаясь ремеслом и торговлей»[1022].
* * *
В центре каждого шумерского города находился «теменос» — «священный участок», специально огороженное место, выделенное из общей застройки, где были сосредоточены храмы наиболее почитаемых богов городской общины и дворец правителя. «Фокусом городской пространственно-планировочной среды, — подчеркивают В.М.Долгий и А.Г.Левинсон, — является центр, храмово-дворцовый комплекс, ядро города. Святая святых (в буквальном смысле, т.е. апогей сакральности) — главный городской храм, доминирующий в силуэте города и организующий городское пространство вокруг себя»[1023].
Вокруг «теменоса» группировались кварталы жилых домов основной массы горожан. «Обычный шумерский дом был одноэтажной небольшой постройкой из сырцового кирпича, состоящей из нескольких комнат, которые обрамляли открытый внутренний дворик»[1024].
Наиболее полное описание планировки шумерского города приводит в одной из своих работ А.Л.Оппенгейм. «Типичный месопотамский город, — пишет он, — состоял из трех частей: собственно город (внутренний город), пригороды и окраины (внешний город) и портовая часть. В первом находились дворец правителя, храмы городских богов и частные жилища, теснящиеся вдоль узких улиц. Жилища были разделены на несколько кварталов, каждый из которых имел собственные ворота в городских стенах. Пригороды тоже имели дома, но были заняты главным образом садами, огородами, полями и загонами для скота, обеспечивая горожан пищей и сырьем… Это — зеленая корона города, его экономический фундамент, поскольку жители города либо сами трудились на полях, либо были землевладельцами»[1025].
Размеры шумерских городов и численность их населения были по современным понятиям довольно скромными. Так, Ур в пределах своих стен имел в момент наивысшего расцвета (конец III тысячелетия до н.э.) площадь в
Однако следует помнить, что расчеты эти основаны на весьма шатких исходных данных. Г.Фрэнкфорт исходит из того, что средняя плотность застройки в шумерском городе в целом была близка аналогичным показателям в современных городах Переднего Востока, сохранивших архаический облик (Дамаск, Алеппо и др.). Далее он берет площадь древних городищ и без широких раскопок и обследований, не зная в принципе характера и размещения по территории города жилой застройки, умножает эти гектары общей площади на среднее число жителей для
* * *
Для понимания структуры древневосточного общества большое значение имеют вопросы собственности и прежде всего собственности на землю — основную производительную базу раннеклассовых государств.
Во всех древних обществах Ближнего Востока III–II тысячелетий до н.э. можно найти два различных сектора экономики: государственный и общинно-частный. К государственному сектору относились хозяйства царя и храмов. «Хозяйство „государственного“ сектора велось на земле, хотя и принадлежавшей первоначально общинам в целом, но очень рано вычленившейся и превратившейся в прямую собственность царя и храмов… Первоначально задачей подобных хозяйств было создание общинного обменного и страхового фонде, и лишь позже они превращаются в основном в источник дохода царя и царской бюрократии. В этих хозяйствах применялся труд лиц, лишенных собственности на сродства производства в пределах данного хозяйства и эксплуатируемых путем внеэкономического принуждения…»[1036]
В состав государственного сектора экономики, помимо трудящихся, непосредственно создававших материальные блага, входили также царские служащие, профессиональные воины, мастера-ремесленники и т.д. Многие из них могли практически достичь очень высокого положения в обществе… но пока они являлись только царскими служащими, они не обладали гражданским полноправием[1037].
Другой крупный сектор, противостоящий государственному, — «это сектор общинный, если рассматривать его с точки зрения собственности, или частный, если рассматривать его с точки зрения ведения хозяйства… Собственность общин и их членов вполне независима от собственности государства»[1038].
Как уже отмечалось выше, город на Ближнем Востоке возникает и развивается из соседской общины. Следовательно, эволюция общины — этой важнейшей социально-экономической ячейки всего древнего общества — имеет большое значение и для изучения истории города. Ниже приведены наиболее важные выводы советских исследователей (обобщенные И.М.Дьяконовым) по поводу древневосточных общин.
1. Родоплеменная организация по мере развития производительных сил и разделения труда постепенно разлагается, распадаясь на «домовые (большесемейные) общины».
2. «Домовая община» — это хозяйство большой семьи, составляющей патриархальный род или входящей в таковой.
3. Однако, будучи недостаточно мощной единицей для самостоятельного существования на том уровне развития производства, «домовая община» входит, как правило, в более крупное общинное объединение, основанное на принципах соседства, в сельскую общину (шумерск. uru, аккадск. ālu). Любопытно, что в Шумере город и любое селение также назывались uru, подобно сельской общине.
4. «Домовая община» является обязательной хозяйственной формой существования патриархальной семьи (или рода) и поэтому существует столько же времени, сколько и патриархальная семья (род), в том числе, и даже главным образом, в классовом обществе».
5. «Домовая община» владела своими средствами производства, и власть в ней осуществлял патриарх — глава дома, отец — pater familias. Но право собственности на землю осуществляла сельская община. Это выражается, во-первых, в регулярных переделах наделов земли внутри общины и, во-вторых, в участии представителей ее «домовых общин» во всех сделках по поводу земли.
6. Соседская община управлялась собранием глав больших семейств («домовых общин»). «Впрочем, общинное самоуправление в условиях классового общества (и даже еще раньше, в условиях военной демократии) обычно видоизменяется в том направлении, что существует совет старейшин, в который чаще всего входят уже не все главы домовых общин, а лишь главы наиболее богатых родов (представители родовой знати). Наряду с советом существует общее собрание всех свободных, носящих оружие. Оно, впрочем, играет обычно довольно пассивную роль при совете старейшин, поскольку большинство воинов находится в патриархальной зависимости от родовой знати».
7. «Государство первоначально возникает в пределах общины или тесно связанных между собой общин. Сначала оно продолжает по форме управляться так, как община управлялась и раньше, т.е. советом старейшин при участии народного собрания совместно с вождем-жрецом и вождем-военачальником. Чаще всего военачальник постепенно узурпирует должность жреца и становится на его место…», превращаясь со временем в единовластного царя. «При этом совет старейшин представляет уже не общину в целом, а фактически только родовую знать — нарождающийся класс рабовладельцев».
8. «…Древняя сельская или городская община (это лишь формы одной организации) есть прежде всего гражданская организация полноправных свободных и рабовладельцев».
9. «В мелких ранних государствах-общинах общинное самоуправление, захваченное в свои руки представителями богатых родов, являлось непосредственной формой государственной администрации; в царствах и империях — формой местного самоуправления господствующего класса и свободных общинников…»[1039]
10. «…Территориальные общины, подобно домашним, входили в определенные иерархические структуры; несколько территориальных общин составляли общину-государство или группировались вокруг центральной общины-города; последняя имела то же самое административное устройство (народное собрание, совет старейшин, градоначальник); в более крупных царствах такая группа территориальных общин или центральная община-ālu. вместе с тяготевшими к ней периферийными общинными поселками составляла основное административное подразделение, по охвату территории соответствующее „ному“ в древнем Египте»[1040].
Наиболее важный вывод И.М.Дьяконова состоит здесь, на мой взгляд, в том, что оп четко установил наличие в классической древности иерархии общинных структур, составлявших сердцевину и исходный элемент любой социальной организации того времени: от «домовой общины» (большой патриархальной семьи) до «макро-общины» в лице государства. К этой исчерпывающей характеристике сущности соседской общины на Древнем Востоке можно лишь добавить следующее. До сих пор считалось, что для эпохи классового общества свойственна только поздняя форма соседской общины, когда родовые связи полностью вытеснены территориальными. Однако благодаря фундаментальным исследованиям советских ученых сейчас надежно установлено, что переходной формой от родовой общины к соседской общине классового общества была не большая семья, а первобытная соседская (гетерогенная, соседско-родовая община) и что «исторически большая семья, патронимия, поздний род и первобытная соседская община — явления в основном одновременные»[1041].
Что касается классового деления шумерского общества, то население типичного шумерского города-государства можно разделить на три основных класса: класс людей, владеющих средствами производства, но не занятых производительным трудом и эксплуатирующих труд других; класс людей, владеющих средствами производства и занятых производительным трудом; класс людей, не владеющих средствами производства, но занятых производительным трудом[1042].
К первому классу относятся крупная знать (sag-sug), высшее жречество и администрация общины (члены совета старейшин). «Эти люди обладали в порядке семейно-общинного или родового, а отчасти и индивидуального владения десятками и сотнями гектаров общинной земли, эксплуатируя клиентов и рабов. Особо следует отметить правителя (ensi, lugal), постепенно захватывавшего и храмовые земли»[1043].
Второй класс составляло свободное гражданство (для III–II тысячелетий до н.э. в основном крестьянство) — члены домашних и территориальных общин, непосредственно и лично участвующие в производстве и обладавшие всеми гражданскими правами[1044]. Свободные общинники непрерывно выделяли из своих рядов как представителей господствующего класса, так и обедневших и разорившихся людей, пополнявших класс эксплуатируемых. И.М.Дьяконов считает, что этот второй класс в целом эксплуатации не подвергался, а только платил обычные налоги и повинности[1045]. Однако Ю.И.Семёнов, ссылаясь на ряд авторитетных специалистов в области истории Древнего Востока (Н.М.Никольского, В.В.Струве, А.И.Тюменева и др.), пишет: «Но в главном и основном мнения ученых совпадают: все не являвшиеся рабами непосредственные производители, как зависимые, так и свободные, подвергались эксплуатации»[1046]. Мне также представляется, что основная масса свободных общинников с помощью разного рода налогов и повинностей подвергалась эксплуатации, так или иначе отдавая значительную часть (а возможно, и весь) своего прибавочного продукта.
К третьему классу относятся «древние подневольные люди рабского типа», куда, помимо собственно рабов, входили патриархально-зависимые лица (младшие родичи, клиенты), должники, царские работники («государственные илоты» — например, «гуруши» III династии Ура, получавшие натуральное довольствие и эксплуатировавшиеся на рабских началах, но не являвшиеся рабами юридически)[1047]. Это — класс, лишенный собственности на средства производства и эксплуатируемый внеэкономическим путем.
«Одной из его групп, — пишет И.М.Дьяконов, — иногда более, иногда менее многочисленной, являлись собственно рабы. Поскольку именно рабство было оптимальной для данной эпохи формой эксплуатации всех этих людей, можно было бы и весь класс эксплуатируемых назвать рабами; теоретически это было бы обоснованным, однако на практике эта нивелировка под оптимальный для рабовладельцев вариант ведет, как мы сейчас знаем, к большой путанице и многим недоразумениям, ко взаимному непониманию и научному разобщению, что практически задерживает развитие нашей науки.
К тому же для одних обществ такое приравнивание всех эксплуатируемых групп к рабам будет справедливым, для других же — нет; для каких-то периодов одного и того же древнего общества оно правомерно, для иных — сомнительно или неприемлемо»[1048].
В заключение необходимо сказать еще несколько слов о внутренней структуре города-государства. «Оно, — пишет И.М.Дьяконов, — распадается на отдельные общины, например, Лагаш — на общины Гирсу, Урукуга, Сираран, Кинунир, Э-Нинмар, Гуаба и др. Земля каждого поселения разделяется на земли патриархальных родов, а те в свою очередь — на земли больших и малых семей. Каждый из этих общинных коллективов владеет, пользуется и распоряжается выделенной ему землей и может отчуждать ее с ведома вышестоящего коллектива. Верховным собственником всей земли является „городская“ („номовая“) община — „город-государство“ в целом…»[1049] Нетрудно заметить почти полное совпадение этой картины с тем, что мы видели при рассмотрении общества юкатанских майя.
Можно добавить, что и в древней Месопотамии, и в доколумбовой Мезоамерике наблюдается поразительная близость внешних форм проявления культа правителя в виде монументальных произведений искусства (стел, рельефов и т.д.), прославляющих победы и деяния царя и близость к богам[1050].
[968] Childe V.G., 1956, p. 153.
[969] Hammond M., 1972, p. 37.
[970] Roux G., 1969, p. 121.
[971] Дьяконов И.M., 1973, с. 31, 32.
[972] Дьяконов И.М., 1968, с. 19.
[973] Kraeling С.Н. and Adams R.М. (eds.), 1960, p. 64.
[974] Trigger В., 1972, p. 587–589.
[975] Дьяконов И.M., 1959, с. 12.
[976] Дьяконов И.М., 1973, с. 33.
[977] Там же, с. 34.
[978] Грибов Р.А., 1973, с. 22.
[979] Там же, с. 22.
[980] Коранашвили Т.В., 1969, с. 108.
[981] БСЭ, т. 20, 1975, с. 212.
[982] Там же, с. 213.
[983] Долгий В.М. и Левинсон А.Г., 1971.
[984] Ibid., с. 101.
[985] Schneider A., 1965, р. 36.
[986] Lampl Р., 1968, р. 13.
[987] Kramer S.N., 1963, р. 54.
[988] Trigger В., 1972, р. 587.
[989] Kraeling С.Н. and Adams R.М. (eds.), 1960, p. 63.
[990] Ibidem.
[991] Frankfort H., 1948, p. 217.
[992] Ibid., p. 227.
[993] Ibid, p. 228.
[994] Roux G., 1969, p. 120.
[995] McAdams R.., 1969, p. 115.
[996] Schneider A.., 1965, p. 36; Kramer S.N., 1963, p. 54.
[997] Kramer S.N., 1963, p. 54.
[998] Дьяконов И.M., 1950, с. 78–82.
[999] McAdams R. and Nissen H.I., 1972.
[1000] Ibid, p. 18.
[1001] Ibidem.
[1002] Ibid, fig. 8.
[1003] Ibid, p. 19.
[1004] Ibid, p. 87.
[1005] Ibid, p. 18, 19.
[1006] Дьяконов И.M., 1973, с. 32.
[1007] Тирацян Г.А., 1973, с. 93.
[1008] McAdams R. and Nissen Н.I., 1972, p. 87.
[1009] Childe V.G., 1956, p. 105.
[1010] Sjoberg G., 1965, p. 29–30.
[1011] Ibid, p. 31.
[1012] Kraeling С.H. and Adams R.M. (eds.), 1960, р. 233.
[1013] Ibid, р. 240.
[1014] Frankfort H., 1968, р. 49.
[1015] Ibid, р. 53; Childe V.G., 1956, р. 142–146.
[1016] Послы Аги, 1973, с. 128.
[1017] Крамер С.Н., 1965, с. 176.
[1018] Childe V.G, 1956, р. 153.
[1019] Энлиль повсюду, 1973, с. 136.
[1020] Там же, с. 137.
[1021] Дьяконов И.М., 1973, с. 30–32.
[1022] Frankfort H., 1950, р. 102.
[1023] Долгий В.М., Левинсон А.Г., 1971, с. 101.
[1024] Kramer S.N., 1963, р. 89.
[1025] Oppenheim A.L., 1969, р. 4–6.
[1026] Lampl Р., 1968, р. 15.
[1027] Frankfort H., 1950, р. 104.
[1028] Meadow R., 1971, р. 160–162.
[1029] Ibidem. Но согласно Р.Мак-Адамсу в середине III тысячелетии до н.э. территория Урука составляла всего
[1030] Frankfort H., 1950, p. 104.
[1031] Meadow R., 1971, p. 160–162.
[1032] Frankfort H., 1948, p. 396.
[1033] Ibid., p. 396.
[1034] Frankfort H., 1950, p. 103.
[1035] Критический анализ метода Г.Фрэнкфорта см.: Дьяконов И.М., 1959. с. 21, 22.
[1036] Утченко С.Л., Дьяконов И.М., 1970, с. 12.
[1037] Там же, с. 13.
[1038] Дьяконов И.М., 1971, с. 132.
[1039] Дьяконов И.М., 1966, с. 24–34.
[1040] Дьяконов И.М., 1968, с. 19.
[1041] Проблемы этнографии и антропологии в свете научного наследия Ф.Энгельса, 1972, с. 31.
[1042] Утченко С.Л., Дьяконов И.М., 1970, с. 16–17.
[1043] Дьяконов И.М., 1959, с. 117, 118.
[1044] Дьяконов И.М., 1971, с. 138.
[1045] Там же, с. 139.
[1046] Семенов Ю.И., 1965, с. 70.
[1047] Дьяконов И.М., 1971, с. 136, 137.
[1048] Там же, с. 137.
[1049] Дьяконов И.М., 1959. с. 81.
[1050] Гуляев В.И., 1972а, с. 206–214.