Данные археологии

В Горной Гватемале следы жизни древнего человека представлены уже с конца палеолитической эпохи (IX–VIII тысячелетия до н.э.). Докерамические памятники (7000–3500 гг. до и. э.) известны в Эль-Чайяль (близ г. Гватемала) и в Интибуке (горный Гондурас)[237]. По мнению ботаников, одна из рас примитивного мезоамериканского маиса — наль-тель происходит из горных районов Гватемалы, где его и сейчас еще можно найти в Чимальтенанго, Кецальтенанго и Уеуетенанго. Он растет на высоте до 1800 м и имеет небольшой початок — 9 см длиной.

Для архаического периода — времени существования сложившихся раннеземледельческих культур (II–I тысячелетия до н.э.) — мы располагаем прямыми данными о земледелии для двух памятников: Салинас ла Бланка на Тихоокеанском побережье Гватемалы и Алтар де Сакрифисьос в департаменте Петен (бассейн р. Усумасинты).

В Салинас ла Бланка, благодаря благоприятному стечению обстоятельств (напластования глинобитных полов как бы «запечатали» часть бытовых отбросов и мусора из жилищ, плюс высокое содержание карбоната кальция в местной глине) ряд органических остатков (в том числе и растений) был «законсервирован» (минерализован) самой природой. Правда, эти материалы относятся лишь к сравнительно короткому периоду существования памятника — этапу Куадрос по местной периодизации (1000–850 гг. до н.э.).

В руки специалистов в Салинас ла Бланка попало до 50 отпечатков на глине и обуглившихся кочерыжек кукурузы. Анализ показал, что это все та же примитивная раса наль-тель без следов гибридизации. Найдены также семена от плодов фруктовых деревьев — авокадо, желтого сапота и хокоте. Костей птиц и животных в слое почти не встречено (немного костей белохвостого оленя и т.д.), что свидетельствует о небольшой роли охоты. Главным источником «мясной» пищи служило здесь морское собирательство (крабы и моллюски) и рыболовство (сетями ловили преимущественно крупных рыб, до 1 м длиной). Таким образом, экономика местных племен имела двойственный характер: земледелие и морское собирательство вместе с рыболовством.

Что касается земледелия, то даже примитивный маис наль-тель, с его небольшими початками в условиях Тихоокеанского побережья Гватемалы давал, по-видимому, значительный экономический эффект. Современные крестьяне этого района собирают с одного участка по 3 урожая маиса в год.

Учитывая наличие мощных и плодородных почв — аллювиальных и вулканических — и обилие осадков на Тихоокеанском побережье Гватемалы, можно предполагать, что древние обитатели Салинас ла Бланка вполне могли собирать до двух урожаев маиса в год. А этого, даже с учетом примитивного характера маиса наль-тель, вполне хватало для оседлого образа жизни. Действовал здесь и такой мощный стимулятор оседлости, как неисчерпаемые и легко доступные морские ресурсы побережья[238].

В Алтар де Сакрифисьос (Петен, Гватемала) растительные остатки представлены в более ограниченном числе и имеют худшую сохранность. Это обугленные зерна маиса все той же разновидности наль-тель, а также семена бобов. Маис относится к 600 г. до н.э. — рубежу н.э., а бобы — к 1100–600 гг. до н.э.[239]

В Бартон Рамье — древнем поселении майя в долине р. Белиз (Белиз) — археологи обнаружили обуглившиеся початки маиса наль-тель и чапалоте, относящиеся к позднеклассическому времени (600–900 гг. н.э.)[240]. К тому же периоду относятся и находки круглых семян, напоминающих тыквенные семечки (в сосуде из погребения №36, в постройке «В» — 123)[241].

В Петене, на севере Гватемалы, в районе озера Петеншиль, ботаники нашли пыльцу культивируемого маиса в слоях 850 г. до н.э., причем его содержание в почве резко возросло здесь после 650 г. н.э. В районе Тикаля маис и некоторые виды бобов выращивали, по меньшей мере, со 150 г. н.э.[242]

Один раз в ходе раскопок удалось обнаружить каменный наконечник мотыги: в Алтар де Сакрифисьос. Наконечник сделан из красноватого кремня и имеет подтреугольную форму и длинный выступ-черешок для скрепления с рукоятью. Общая длина орудия — 15,5 см, толщина — 1,8 см, ширина — 10 см. Поверхность ретуширована. Следов сработанности по рабочему краю не обнаружено[243].

Среди разнообразных мотивов богатого классического искусства майя (I тысячелетия н.э.) можно отметить немало мотивов, так или иначе связанных с земледелием. Сложное мотыгообразное орудие представлено на одном из каменных рельефов Тикаля. Правитель (или жрец) в пышном костюме, с изображением лягушки (или ящерицы) на груди (земноводные у американских индейцев всегда ассоциируются с водой, дождем, плодородием), левой рукой опирается на мотыгу или усовершенствованную палку-копалку, а правую поднял ладонью вверх (жест адорации?)[244].

Другая группа каменных скульптур запечатлела сцену «ритуального сева», совершаемого, по-видимому, лично правителем города-государства: стела 21 из Тикаля[245], стела 13 из Окосинго, стела 40 из Пьедрас Неграс и др.

На первых двух монументах персонаж в пышном костюме и вычурном головном уборе правой рукой бросает вниз горсть зерен (маиса?), а в левой — держит длинную и узкую сумку (для семян?), богато украшенную орнаментом. На стеле 40 из Пьедрас Неграс правитель, облаченный в головной убор из листьев маиса, стоя на коленях на платформе или троне, бросает вниз горсть зерен, взятых, видимо, из длинной и узкой сумки, которую он держит в левой руке. Внизу изображено божество земли. Вся сцена обрамлена с боков длинными стеблями маиса.

Довольно значительную группу в искусстве древних майя составляют также изображения божеств-покровителей земледелия: бог маиса (рельеф из «Храма Лиственного Креста» в Паленке, скульптура из Копана, терракотовая статуэтка из Альта Верапас[246] и др.).

В заключение необходимо еще раз остановиться на вопросе о продуктивности подсечно-огневого маисового земледелия (система мильпа) на территории майя.

Прежде всего, следует подчеркнуть, что майя далеко не всегда должны были часто менять выжигаемый участок в связи с быстрым истощением его почвы. Наблюдения М.Стеггерды на Юкатане показали, что одно и то же поле с должным эффектом засевали по 6 и более лет подряд[247].

Американский специалист по тропическому земледелию Д.Харрис подчеркивал, что в отличие от монокультурного сельского хозяйства наших дней многие древние народы имели сложную систему, т.е. выращивали на одном участке разные растения, а это, в свою очередь, приводит к их структурной и функциональной взаимосвязи. В качестве примера он ссылается на наличие на одной и той же мильпе смешанного набора различных полезных растений: фруктовых деревьев, кустарников, травянистых (маиса), ползучих (бобы, тыква) и корнеплодов. Наиболее поразительный итог этого содружества растений состоит в том, что почва на таком участке не истощается значительно дольше, чем при возделывании одних только злаковых культур[248]. Аналогичную мысль высказал еще в 30-х годах и Н.И.Вавилов[249].

На севере Юкатана при возделывании 38 500 кв. км земли (из общей площади в 140 000 кв. км) можно было при системе «мильпа» обеспечить пищей свыше 8 млн. человек. В среднем плотность населения достигала здесь 25–30 человек на 1 кв. км[250]. Южнее, в тропических лесах Петена (Северная Гватемала), плотность современного населения, занимающегося подсечно-огневым земледелием, составляет уже 60–80 человек на 1 кв. км[251]. И на весь цикл земледельческих работ тратится меньше половины всего рабочего времени.

В противовес широко распространенному мнению о низкой продуктивности и разрушительном воздействии на окружающую среду подсечно-огневого маисового земледелия (а это связывается обычно с разбросанностью и редкостью населения, отсутствием городов и т.д.) можно сослаться на данные некоторых arpoисторических исследований в Мезоамерике.

Мексиканский этнограф А.Вилья-Рохас подсчитал, что в 1935–1936 гг. майя из района Ш-Какаль (в Кинтана-Роо) собирали урожаи маиса, в три раза превосходившие их ежегодные потребности[252].

В свое время О.Рикетсон высчитал, что в районе Вашактуна, семья индейцев-майя потребляла примерно 1200 кг маиса в год помимо других продуктов[253].

X.Ардой считает, что в современном Петене, как это, видимо, было и в древности, в I тысячелетии н.э., средний урожай маиса составлял 1328 кг зерна на 1 га (первый урожай). Для обеспечения своей семьи и уплаты налогов и дани земледелец-майя нуждался в земельном участке в 5,4–6,7 га, возделывая ежегодно 1/5 этой площади. Две недели уходит у него на подготовку участка, 1–2 дня — на очистку зерна, две недели — на сев и 10 дней — на жатву. К этим 40 дням следует добавить то время, которое идет на уход за полем в период созревания урожая, на уборку урожая в кладовые и другие мелкие заботы. Таким образом, за два месяца работ земледелец-майя классического периода производил такое количество пищи, которое покрывало все потребности его семьи на год, а также налоги и дани, уплачиваемые общиной правящей касте. Оставшееся время он тратил на всякого рода домашние занятия и ремесла, охоту и отбывал трудовую повинность на строительстве храмов, дворцов и других общественных зданий[254].

У современных майя-цоциль в Синакантане (Чиапас) с участка в 4 га земледелец получает обычно 4320 метрических литров зерна маиса при ежегодной потребности одной семьи в 900 метрических литров маиса[255]. Для сравнения укажем, что в Центральной Мексике накануне конкисты средняя урожайность маиса составляла около 1 т сухого маисового зерна на 1 га, при потребности средней семьи из 4,5 человека в 1,14 т зерна в год[256].

Таким образом, подсечно-огневое земледелие майя, несмотря на свой внешне примитивный характер и скудный набор инвентаря, было достаточно продуктивным, чтобы создать экономическую базу для появления в первых веках н.э. раннеклассовых городов-государств. Переход к высокопродуктивному (дающему прибавочный продукт) земледелию был связан с достижениями в двух областях — в области селекции растений (выведение гибридных, высокоурожайных сортов маиса и других полезных культур) и в области четкой регламентации всего сельскохозяйственного цикла в рамках точнейшего солнечного календаря[257].

Объем урожая (а следовательно, и плотность населения) резко возрастает, если мильповое земледелие сочетается с возделыванием садов, огородов и приусадебных участков вокруг жилища. Они удобряются хозяйственными отбросами, растительным перегноем и возделываются более интенсивно (ручная, «грядковая» культура), нежели лесные «мильпы». Это позволяет индейскому земледельцу снимать по два урожая в год, и практически без какого-либо перерыва из-за истощения почвы[258]. Урожайность здесь была к тому же в 2 раза выше, чем на мильпе. Сочетание мильпы с огородами и плодовыми садами вокруг жилищ требует возделываемой земли в 3–4 раза меньше, чем при наличии одной мильпы, да и плотность населения возрастает почти в 2 раза[259].

Огороды и приусадебные участки с интенсивно возделываемыми культурами отмечены у современных индейцев Горной Гватемалы, Петена, Кампече, Юкатана, Белиза и т.д.[260]

Видимо, аналогичная практика имела место и в доиспанский период. Во всяком случае, наличие четко выделенных каменными стенами приусадебных участков отмечено в Майяпане (XIII–XV вв. н.э.)[261].

Еще более очевиден факт широкого использования древними майя различных древних плодовых растений — в виде рощ и садов вокруг своих жилищ. Об этом свидетельствует обилие деревьев сапота (Achtas zapota) и рамона (Brosimum alicastrum) вокруг всех руин майя классического и постклассического времени на Юкатане и в Петене[262]. Особенно важное место в пищевом рационе майя принадлежит плодам дерева рамон, которые в сухом виде, будучи перемолотыми, дают неплохую муку для выпечки лепешек-тортильяс. Роль рамона особо велика в сухое время года, до созревания урожая маиса[263]. Не требуя особых затрат труда, рамоновые деревья дают с 1 га урожай плодов, который в несколько раз превосходит урожай маиса с той же площади[264]. Другие важные плодовые деревья, широко распространенные у майя, — папайя, авокадо, сапота, саподилья, анона, гуайо, хлебное дерево и др.

При рассмотрении хозяйства древних майя не следует искусственно выпячивать роль одних возделываемых растений или способов добывания пищи в ущерб другим. Испанское завоевание, безусловно, наложило определенный отпечаток на соотношение разных видов продуктов в рационе индейского населения: одни сильно сократились количественно, другие, напротив, увеличились (в соответствии с привычками и вкусами новых хозяев)[265].

Испанские хроники единодушно утверждают, что к моменту конкисты в питании майя большую роль играли корнеплоды, орехи и фрукты, овощи и морские продукты: рыба, моллюски, черепахи и т.д. Что касается корнеплодов, то роль их в жизни древних майя сейчас явно недооценивается. Между тем, согласно данным Б.Бронсона, у майя до прихода испанцев было распространено четыре вида корнеплодов: сладкий картофель, или «камоте» (Ipomoea batatas); ямс, или «хикама» (Pachyrrhizus erosus); маниок, кассава, или юкка (Manihot esculenta); и маланга (Xanthosoma spp.). Все названные растения выращиваются индейцами горных и низменных районов майя до сих пор. Все они были введены в культуру задолго до открытия Америки европейцами. Термины, по крайней мере, двух из них, «маниок» и «сладкий картофель», появились в словарях майя еще до начала н.э. К тому же данные растения, кроме маниока, представлены в Петене в диком виде с домайяских времен. Следует напомнить, что по питательности названные корнеплоды не уступают маису, а по урожайности превосходят его[266].

По данным американской службы земледелия (Foreign Agricultural Service) от 1959 г., в Гватемале на площади 1280 га было собрано 3700 т маниока, или же 2,1 т с 1 га. В том же году урожай сладкого картофеля составил там в среднем по 2,9 т с 1 га[267]. В целом, учитывая все приемы и методы подсечно-огневого земледелия современных гватемальских крестьян, один земледелец может прокормить со среднего участка в 5 га до 12,0 человека (если выращивается маис) или 16 человек (если выращивается маниок)[268].

Не приходится сбрасывать со счетов и другие виды добывания пищи, помимо мильпового земледелия: огородничество, садоводство, сбор диких плодов и растений, охота, рыболовство, всесторонняя эксплуатация морских, речных и озерных пищевых ресурсов, разведение индеек и съедобных собак, пчеловодство. Каждый из этих способов (в зависимости от конкретных природных условий) играл большую или меньшую роль, но суть вопроса в том и состоит, что всегда необходимо иметь в виду комплексный и разносторонний характер экономики древних майя, направленной на максимально полное использование местных природных ресурсов. В этой связи мне кажутся абсолютно неуместными споры о том, что важнее в жизни индейцев: маисовое земледелие, корнеплоды или морской промысел? Получают достаточно обоснованное решение и недоуменные вопросы о том, как могли при подсечно-огневом и экстенсивном земледелии существовать у майя города и поселки с высокой концентрацией населения. Согласно данным У.Сандерса, на Юкатане при господстве системы мильпа максимальная плотность населения составляла 16 человек на 1 кв. км[269]; по подсчетам У.Каугилл, в Петене эта цифра возрастает до 60–80 человек на 1 кв. км. В действительности же, судя по свидетельствам испанских авторов и характеру археологических памятников, и в Петене, и на Юкатане в доиспанское время имелось гораздо более многочисленное население, чем позволяли возможности мильпового земледелия: одни ученые называют для Юкатана XV в. цифру 2285 тыс. жителей, другие — 1340 тыс., третьи — 500–300 тыс.[270]

В Цибильчальтуне, на побережье Юкатана, судя по характеру архитектурных остатков, население составляло уже в I тысячелетии н.э. много десятков тысяч человек[271].

Ф.Лэйндж в этой связи пытается опровергнуть тезис о преобладании подсечно-огневого маисового земледелия в экономике майя классического периода и противопоставить этому большое значение для жителей Юкатана эксплуатации неисчерпаемых морских ресурсов[272].

Выводы этого автора, хотя и излишне категоричные, имеют известное значение для некоторых районов майя (побережье и острова Юкатана, Белиз, Гондурас, Тихоокеанское побережье Гватемалы, долины крупных рек — Усумасинты, Грихальвы, Улуа и т.д., побережье больших озер — Аматитлан, Петен-Ица и др.). Очевидно, экономика древних майя никогда не была односторонней (т.е. основанной преимущественно на одном продукте или способе добывания пищи), а, напротив, — хорошо сбалансированной и комплексной. Вместе с тем нельзя столь категорично отрицать важную роль маиса и маисового земледелия в жизни майя. Маис благодаря своим высоким пищевым показателям, приспособляемости к любым климатическим условиям и, что особенно важно, благодаря своей способности к длительному хранению (что было наиболее удобной формой для накопления прибавочного продукта) являлся, по меньшей мере, первым среди равных на фоне других полезных возделываемых растений. «Маис, — подчеркивал К.Маркс, — вследствие его способности расти в гористых местах, что благоприятствовало его непосредственному возделыванию, вследствие его пригодности к употреблению как в зеленом, так и в спелом виде, вследствие его высокой урожайности и питательных качеств, был на ранних ступенях человеческого развития более богатым даром, способствовавшим прогрессу больше, чем все другие хлебные злаки взятые вместе…»[273]

Многие исследователи, отмечая минусы мильпового земледелия, приходят к самым крайним оценкам по поводу общего характера культуры майя в I тысячелетии н.э.

«Наличие в тропических равнинных районах Мезоамерики цивилизации, основанной на подсечно-огневом земледелии, — пишет У.Сандерс, — представляет собой совершенно уникальное явление и требует дальнейшего объяснения. На основе опубликованных исследований о характере поселений в Петене и моих собственных работ в северных районах Юкатана, Табаско, Центрального Вера Круса и Хуастека можно сказать, что урбанизм не был определяющей чертой цивилизации (курсив мой. — В.Г.) в этих областях. Плотность руин домов в таких центрах, как Тикаль, Вашактун, Чичен-Ица и Пуук, не превышает рамок, свойственных сельским или пригородным поселениям»[274].

«Вопреки этим утверждениям, — пишет Д.Э.Дамонд, — доиспанский город Майяпан на Юкатане остается примером поселения с концентрированным густым населением, обеспечиваемым в течение 250 лет на территории, где никто и никогда не знал никакой другой системы земледелия, кроме «мильпового», и где не было другой системы транспорта, кроме мускульной силы человека»[275].

Единственное объяснение появления древних городских цивилизаций в горных районах Мезоамерики многие исследователи видели в создании ирригационных систем. Однако для территории майя наличие ирригации начисто отрицалось[276]. Этот вывод считался настолько очевидным, что никто и не пытался искать следы более интенсивных систем земледелия в Петене и на Юкатане. И это при том, что большинство американистов хорошо знало о наличии сложных земледельческих террас в ряде областей территории майя: Окосинго[277], Комитан[278] (Чиапас), на востоке Гватемалы[279] и т.д.

Однако в 1968 г. удалось выявить бесспорные следы древних ирригационных сооружений, относящихся ко времени не позднее I тысячелетия н.э.[280] Так называемые «возвышающиеся (приподнятые) поля» («ridged fields») и каналы были обнаружены с воздуха по изменению цвета растительности и с помощью аэрофотосъемки в районе р. Канделария (штат Кампече, Мексика) неподалеку от упоминавшегося в испанских хрониках важного культурного и торгового центра майя — Акалана. В 1970 г. совместно с археологами и географами были произведены и наземные исследования в этом районе.

«Возвышающиеся поля» расположены обычно на более высоких и сухих безлесных участках речной долины, на некотором удалении от главного русла. Общая их площадь в районе Ицамканака (Акалан) — 1,5–2 кв. км. И хотя эта цифра не так уж велика по сравнению со 100 кв. км чинамп в долине Мехико[281] и обширными системами «возвышающихся полей» в некоторых областях Южной Америки[282], важен уже сам факт открытия интенсивного земледелия на территории низменных районов майя.

Согласно полученным данным, эти поля в районе р. Канделария ежегодно частично затопляются водой во время сезона дождей так, что из воды выступает только их верхняя часть. Правда, есть и высокие и низкие виды «полей»: одни полностью затопляются водой, а другие нет. Видимо, это было связано с разными условиями, необходимыми для выращивания разных видов возделываемых культур.

В местности Эль-Тигре на одном из таких «возвышающихся полей» были заложены проверочные шурфы. В первом случае археологи определили структуру почвы, но никаких вещей или керамики не нашли. В другом шурфе, близ реки, удалось обнаружить два больших куска твердого дерева. Согласно данным по С₁₄ и, возраст дерева составляет 1721±50 лет, т е. — 229 г. н.э.[283] «Это может доказывать, — пишут авторы исследований, — что упомянутые „поля“ были сооружены где-то от конца доклассического до конца постклассического периодов»[284].

Еще более впечатляющую картину представляют собой оросительные каналы, отходящие от главного русла р. Канделарии. Они служили не только источником воды для орошения, но и как удобное средство сообщения (на лодках) между городом, мелкими селениями и мильпами.

Через один из наиболее крупных каналов в районе севернее Эль-Тигре была заложена стратиграфическая 13-метровая траншея. Удалось выявить слой погребенной почвы по краям канала, засыпанной в древности в ходе его строительства. В центре канала находилась трех-четырехметровая линза из раковин улиток, указывая на то, что именно здесь было когда-то его первоначальное дно.

Интересно отметить, что в районе Эль-Тигре были обнаружены и обследованы руины древнего города, существовавшего в конце классического и начале постклассического периода (800–1200 г. н.э.). Найдены отдельные фрагменты керамики и доклассического периода. Картографирование выявило здесь наличие 200–300 построек на 1 кв. км[285].

В заключение можно сделать следующие общие выводы о характере земледелия древних майя.

Система «мильпа» в том виде, в каком мы знаем ее на основе различных источников, была достаточно эффективной и устойчивой экономической базой древнемайяской цивилизации.

Этому во многом способствовали селекция важнейших сельскохозяйственных растений и гибридизация их на протяжении архаического периода (II–I тысячелетия до н.э.), а также создание к рубежу н.э. четкого и детально разработанного агрокалендаря, строго регламентирующего порядок и сроки всего цикла земледельческих работ.

Сложный, многоцелевой характер сельскохозяйственной культуры у древних майя (сочетание на одном участке различных растений и деревьев) позволял им долгое время сохранять плодородие почвы даже в условиях интенсивной ее эксплуатации.

На обширной территории майя, особенно в долинах рек и по берегам пресноводных озер, имелось немало земель, плодородие которых сохранялось постоянно (ежегодные паводки, наличие подпочвенных вод, вулканические почвы и т.д.).

Концентрация населения и его большая плотность в значительной мере объяснялись фактом сочетания почти во всех областях, занятых майя, полей-мильп с огородами, рощами деревьев рамон, садами и приусадебными участками вблизи жилища, где за счет минеральных и органических удобрений, растительного перегноя и мусора почва постоянно сохраняла плодородие. Интенсивность обработки этих малых, околодомовых участков была велика: здесь уделялось внимание буквально каждому растению («грядковая», ручная культура). Не удивительно, что урожайность их вдвое превышала урожаи с «мильпы». Это несколько «разреживало» общий характер застройки в данном селении, но зато значительно увеличивало плотность населения всего района (почти в 2 раза). Важную роль в концентрации населения на единицу площади играли также высокоурожайные культуры корнеплодов (маниока, батата и др.)

В доиспанский период майя горных и равнинных областей овладели и различными видами интенсивного земледелия: террасы, «возвышающиеся поля» и т.д.

Хотя земледелие играло главную роль в хозяйстве древних майя, последнее имело комплексный и сложный характер. В зависимости от особенностей местных природных условий различные виды хозяйственной деятельности получали большее или меньшее развитие: на побережье Юкатана — добыча соли и морских продуктов, рыболовство; в тропических лесах Петена — маисовое земледелие и эксплуатация лесной кладовой: охота, сбор диких фруктов, плодов и растений; и т.д. Заметное место в сельскохозяйственном производстве занимали пчеловодство и разведение индеек.

Подсечно-огневое (мильповое) земледелие майя давало в древности устойчивый прибавочный продукт, достаточный для содержания господствующей верхушки общества, государственного аппарата и других групп населения.

---

[237] Bullen R. and Plowden W., 1963.

[238] Сое M.D. and Flannery К.V., 1967, p. 71–104.

[239] Willey G.R., 1972, p. 247.

[240] Willey G., Bullard W., Glass I., Gifford I., 1965, p. 529.

[241] Ibid., p. 529.

[242] Haviland W.A., 1975. p. 6, 7.

[243] Willey G.R., 1972, p. 178, 179.

[244] Shaeffer E., 1951, p. 59, lam. IV.

[245] Berlin H., 1951, fig. 9.

[246] Anton F., 1968, p. 85.

[247] Steggerda M., 1941, p. 126.

[248] Harris D.R., 1972, p. 182, 183, 188.

[249] Вавилов H.И., т. II, 1960, с. 166.

[250] Wagner Н.О., 1969, р. 185.

[251] Cowgill U.М., 1962, р. 276, 277.

[252] Villa Rojas А., 1945, р. 60, 65.

[253] Ricketson О.G. and Ricketson E.В., 1937.

[254] Hardoy J., 1973, p. 226, 227.

[255] Vogt E., 1970, p. 52.

[256] Borah W. and Cook S.F., 1963, p. 91, 92.

[257] Кнорозов Ю.В., 1975, с. 230.

[258] Bray W., 1972, p. 910, 911.

[259] Ibidem.

[260] Wilken G.С. 1971, p. 441.

[261] Bullard W.R., 1954.

[262] Lundell С.L., 1933, p. 71, 72.

[263] Enciclopedia Yucatanense, Т. I, 1945, p. 325.

[264] Culbert T.P., 1975, p. 48.

[265] Hellmuth N.M., 1970.

[266] Bronson В., 1906, p. 267.

[267] Cowgill U.M., 1971, p. 51, 52.

[268] Ibid., p. 55, 56.

[269] Sanders W.Т., 1963, p. 95.

[270] Lange F.W., 1971, p. 619.

[271] Andrews E.W.-IV, 1965, p. 58.

[272] Lange F.W., 1971, p. 625–636.

[273] Маркс К. — Архив Маркса и Энгельса, т. IX, с. 7.

[274] Sanders W.Т., 1966, р. 83.

[275] Dumond D.E., 1966, p. 95.

[276] Millon R., 1959, p. 1012.

[277] Cook О.F., 1921, p. 317.

[278] La Farge О. and Blom F., t. II, 1927, p. 429.

[279] Cook O.F., 1921, p. 317.

[280] Siemens A.H. and Puleston D.E., 1972, p. 229.

[281] Armillas P., 1968, p. 417.

[282] Parsons I. and Denevan W., 1969, p. 93–100.

[283] Siemens A.H. and Puleston D.E., 1972, p. 234.

[284] Ibid., p. 234.

[285] Ibid., p. 238.