Модели взаимодействия: империи, торговые связи, мир-системы и мировые религии

Монтиель и я утверждали, что, по всей видимости, Тула не была столицей империи (M. E. Smith and Montiel2001). Мы пришли к выводу, что Тула могла контролировать региональное государство, границы которого достигали Бахио (это схоже с исследованием Кристан-Грэхем), но не долины Мехико или других частей центральной Мексики и уж определённо не Юкатана. Имперская экспансия Тулы в Чичен-Ицу крайне маловероятна по двум причинам: 1) наш археологический критерий имперской экспансии не встречается в Чичен-Ице или на Юкатане; и 2) учитывая демографические, технологические и экономические факторы, сдерживающие ведение войн в Месоамерике (Hassig 1992), практически невозможно было доацтекской центральномексиканской политии начать успешное вторжение на Юкатан. Даже Ацтекская империя никогда не организовывала покорение майяских территорий Месоамерики[1]. И, наоборот, также маловероятно, что майяская полития могла бы вторгнуться в центральную Мексику и покорить Тулу, Какаштлу, Шочикалько или любой другой город классического или постклассического периода.

Торговля является часто упоминаемой темой при обсуждении взаимодействия между Тулой и Чичен-Ицей. Как отмечается здесь у Хилан (в этом сборнике), Тула была вовлечена в торговую сеть, благодаря которой центральномексиканский обсидиан оказывался в Чичен-Ице, Исла-Серритосе и других городах Юкатана. Зелёный обсидиан из источника в Пачука практически однозначно был доставлен из Тулы, и Тула же могла играть какую-либо роль в поставке на Юкатан обсидиана из Укарео (Healan, в этом сборнике, Healan 1997). Кепекс (в этом сборнике) предположила, что высококачественная соль с северного Юкатана была предметом торговли с Тулой; это разумная гипотеза, но одна из тех, которые сложно проверить прямо сейчас. Вполне очевидно, что существовали какие-то торговые связи между Тулой и Чичен-Ицей (Bey and Ringle, this volume; McVicker and Palka 2001). Простое наличие импортируемых товаров указывает на определённые связи, но это не определяет её природу, контекст или значимость.

И вот здесь на сцену выходит мир-системный подход. Мир-системные модели фокусируются на социальных и политических последствиях систем обмена между государствами. Большинство писавших о мир-системах месоамериканистов придерживаются того, что Перегрине (1996) называл мир-системной перспективой (несвязным набором идей, в основу которых положено исследование торговли на дальние расстояния, которая выходила за рамки границ политии и имела важное социальное влияние), а не «мир-системной теории», определённой модели современной капиталистической мировой экономики (Wallerstein 1974). В своей ранней работе Монтиель и я указывали на полезность мир-системной перспективы в понимании международного возвышения Тулы в ранней постклассической Месоамерике (M. E. Smith and Montiel 2001: 268-269). Мы говорили, что хотя Тула, вероятно, и не была столицей империи, она, тем не менее, играла важную роль в Месоамерике, имея влияние далеко за пределами своего местного региона. Одним из преимуществ мир-системной перспективы является возможность понимания с её помощью международной значимости города без обязательного прикрепления ему ярлыка имперской столицы.

Кепекс (в этом сборнике) стала единственным автором этого сборника, кто применил подробные мир-системные концепции к Туле и Чичен-Ице; несколько других авторов лишь упоминали фразу «мир-системы», но не проводили какие-либо мир-системные исследования. Кепекс до этого уже применяла мир-системные перспективы к Чичен-Ице (Kepecs 2003; Kepecs et al. 1994). С этой точки зрения эпиклассическая/ранняя постклассическая торговля керамикой, обсидианом, солью и, вероятно, другими товарами между Юкатаном и другими частями Месоамерики имела большую значимость для социальной и экономической динамики Чичен-Ицы.

По аргументации Рингла (2004) о символизме и правлении выходит, что зарубежные символы обеспечивают нас важным ключом к пониманию природы политической организации в городе. Такие учёные как Рингл и другие из этого сборника сейчас уходят от устаревшей аргументации о диффузиях и влиянии, которая применялась для интерпретации подобных зарубежных образов в качестве инструмента, сознательного применяемого местными правителями и элитой для достижения своих целей. И снова эти данные отлично вписываются в мир-системную перспективу. Там, где старые мир-системные модели сосредотачивались почти полностью на экономических и политических силах, последние работы уже инкорпорируют стили, символизм, письменность и визуальную культуру в качестве главных мир-системных процессов (Boone and Smith 2003).

Мир-системная перспектива обеспечивает инструментальным набором идей, описывающих динамичные международные социальные системы (Abu-Lughod 1989; Algaze 1993; Blanton and Feinman 1984; Chase-Dunn and Hall 1997). Эти концепции больше всего полезны в ситуациях, когда отдалённые независимые политии были связаны друг с другом посредством процессов экономического взаимодействия и информационного обмена. Для этого необходимо, чтобы эти процессы международного взаимодействия имели существенное воздействие на участвующие в этом сообщества. Так, явным образом описывается ситуация с эпиклассической–постклассической Месоамерикой и я считаю, что мир-системные перспективы ещё много раз помогут учёным в наших нескончаемых попытках понять Тулу и Чичен-Ицу.

Ещё одной полезной идеей, которую можно применить к Туле и Чичен-Ице, является вероятность существования торговой диаспоры. Гил Штейн (1999, 2002) предлагал пользоваться этой идеей в качестве альтернативы мир-системных теорий, однако она весьма неплохо вписывается в мир-системную перспективу. Торговая диаспора – это группа торговцев, которая переехала из центра на зарубежную территорию, где она основывает колонию или анклав для организации торговли на дальние расстояния. Такие колонии могут существовать несколько поколений и даже столетий. Торговые диаспоры – это вполне устоявшийся институт в человеческой истории (Curtin 1984; Stein 2002; Zenner 1991), но в Месоамерике они мало исследовались. Когда месоамериканисты ищут модели для систем торговли на дальние расстояния, они склонны фокусировать своё внимание на ацтекских почтеках, организация которых весьма отличалась от торговых диаспор. Такой уклон в сторону почтека может мешать исследованию модели торговой диаспоры. «Оахакский баррио» в Теотиуакане, однако, очень похож на анклав торговцев из Оахаки (Spence 1992, 2005; Winter 1998) и, вероятно, можно привести и другие примеры. Я должен согласиться, что данные из Тулы и Чичен-Ицы кажется не подходят под эту модель, но я считаю, что месоамериканисты для понимания процессов обмена и взаимодействия во время торговли на дальние расстояния должны пользоваться широким набором концепций и подходов.

Ещё одна модель, применявшаяся к Туле и Чичен-Ице, касалась распространения основного международного культа Пернатого змея (Lopez Austin and Lopez Lujin 1999, 2000; Ringle 2004; Ringle et al. 1998); см. Бейя и Рингла в этом сборнике. Я нашёл эту модель довольно привлекательной с географической и тематической точки зрения, и вполне вероятно, что некоторые новые культы или религия действительно развились во многих областях в эпиклассическое и раннее постклассическое время. Однако я не решаюсь широко применять эту модель поскольку она ещё сырая с теоретической и компаративной точки зрения. Было бы полезно увидеть презентацию модели материальной культуры по распространению международных религий – что-то напоминающее модель, которую Монтиель и я описали для империализма (M. E. Smith and Montiel 2001), либо модель Старка (1990), описывающую различные типы политического или экономического взаимодействия. Какую именно форму материального выражения приняли процессы, которые были исторически документированы из других регионов и временных периодов? Насколько близки месоамериканские данные к общей компаративной модели? Как можно этот процесс отличить от других схожих процессов взаимодействия в археологически терминах? Бей и Рингл не предоставили такого типа компаративный контекст для своей модели, указав лишь несколько поверхностных ссылок на раннее Христианство и Ислам; следовательно их модель остаётся спекулятивной и гипотетической. Тем не менее, я считаю, что здесь есть большой потенциал для освещения многих аспектов религиозных артефактов, храмовой архитектуры и иконографии в эпиклассический и ранний постклассический периоды, в т.ч. и некоторые компоненты связей Тулы с Чичен-Ицей[2].

Одним из главных достоинств вышеуказанных моделей (империи, торговля, торговые диаспоры, мир-системы и международные культы) является то, что они учитывают социальные процессы, происходящие на обширных территориях. Тула и Чичен-Ица были частью большого мира эпиклассической/ранней постклассической Месоамерики. Диел (1993) предоставил одно из самых лучших исследований с использованием этой структуры для нашего лучшего понимания взаимодействий в то время (см. также Бейя и Рингла в этом сборнике). Будет поучительно отметить, что в последних исследованиях зарубежных иконографических черт в публичном искусстве Чичен-Ицы выяснилось, что бОльшая часть центральномексиканских примеров совсем не из Тулы. Например, в часто цитируемой статье Таубе (1999) 9 его центральномексиканских примеров (использованных для сравнения с искусством Чичен-Ицы) это ацтекские скульптуры, 15 примеров из ацтекских кодексов и группы кодексов Борджиа, и лишь 2 примера рельефа в Туле. В схожей манере представлено недавнее обсуждение иконографических параллелей Чичен-Ицы и Тулы у Рингла (2004). Выводы из этого очевидны: учёные должны рассматривать бОльший контекст, мир, а не только Тулу и Чичен-Ицу – всё это нужно для понимания развития в то время.

Тула взаимодействовала со многими областями, помимо Юкатана (Mastache et al. 2002), а Чичен-Ица имела международные связи не только с Тулой. По всей видимости, майяский город был более космополитическим и имел обширные международные связи. Импортируемый обсидиан поставлялся не только из Тулы, но и из западной Мексики и высокогорных майяских источников (Healan, this volume; Braswell and Glascock 2002). Корни «зарубежных» символов и стилей Чичен-Ицы находились не только в Туле, но и в других частях центральной Мексики (см. дискуссию выше). Вполне возможно последующие исследования обеспечат нас примерами отдалённых связей и с другими областями.

Рис. 2. Разноцветные керамические сосуды из Юкатана и похожие сосуды из центральномексиканской долины Толука: a) сосуд из коллекции Рехиля, Мерида (Brainerd 1958: fig. 75n); b) часть сосуда из «Комплекса Монахинь» в Чичен-Ице (Braincrd 1958: fig. 75о); c) сосуд типа D4 из Тонатико (Arana AIvarez 1990: lam, 13); d) сосуд типа Е1 (сосуд № TV6-206) из Калиштлауаки. Фотография Майкла Смита.

Я могу упомянуть один возможный пример обмена Чичен-Ицы с другой областью, центральномексиканской долиной Толука. Брейнерд (1958: fig. 75n, о) опубликовал 2 зарубежные разноцветные чаши-триподы, одна из коллекции Рехиля в Мериде (Рис. 2а), а вторая была найдена во время раскопок в комплексе Монахинь Чичен-Ицы (Рис. 2b). Сосуд из Мериды практически идентичен с сохранившимся частично сосудом (Рис. 2c), обнаруженным во время обследования местности возле Тонатико штата Мехико к югу от долины Толука (Arana Alvarez 1990). Эта красная на белом фоне керамика соответствует типу D4 по моей классификации постклассической керамики Толуки (M. E. Smith n.d.a), такой тип часто встречается в южной части долины Толука. Брейнерд связал второй сосуд (Рис. 2b) с тольтекской керамикой, он напоминает красный на коричневом фоне тип Макана из Тулы (Cobean 1990: 289-312). Тем не менее, если красный шликер покрывает всю внутреннюю поверхность, как можно предположить по иллюстрации Брейнерда, тогда этот сосуд может больше быть похожим на керамику долины Толука типа Е1 (M.E. Smith n.d.a), пример которой показан на рисунке 2d (рисунок крест-накрест на ножке примера Брейнерда встречается и в долине Толука). К сожалению, хронология типов керамики долины Толука не была проработана далее постклассического периода (M. E. Smith 2003с; M . E. Smith et al. 2003)[3]. Эти примеры далеко не полные, однако они указывают на то, что продолжающиеся исследования внешних связей Тулы и Чичен-Ицы помогут расширить границы области изучения за пределы двух городов, что характеризовало большинство ранних работ.