Непокоренная Флорида

... ибо было то не заселение и не покорение, а осквернение и опустошение земель.

Овьедо

Флорида испанцам так и не покорилась. Только в самом конце XVII века ее удалось завоевать французам.

Ни выразительное название, данное ей Хуаном Понсе де Леоном, когда в 1512 году, блуждая по морю и среди островов в поисках источника, «что возвращает молодость и делает старых юными, увидел он и дал имя Флорида — цветущая»¹³¹, ни слепая вера конкиста­дора в легенду о возможном обретении безвозврат­но ушедшей, но страстно желанной молодости не спас­ли его от роковой стрелы, положившей конец всем надеждам.

Вторым решил попытать судьбу Васкес де Аильон в 1523 году. Направляясь к северу, он пересек 33° с. ш. и воочию убедился в трудности завоевания земель в условиях суровой зимы. Умер он от болезни или от холода. Из пятисот человек, отплывших с ним в поход, от силы полтораста солдат выжили в этой авантюре. «Такой был холод,— пишет Овьедо,— что когда один из этих грешных пожелал снять чулки, то вся плоть отошла у него на обеих ногах, от колен до ступней, оставив оголенными кости, и той же ночью он умер»¹³².

Тем не менее поход был не напрасным. Его целью было истребление индейцев, и это удалось. Пораженные зрелищем невиданных кораблей, местные жители довер­чиво согласились на предложение подняться на борт и познакомиться с ними поближе. Оба корабля не­медленно подняли якоря и взяли курс на Санто-Доминго, увозя в трюмах около ста тридцати плен­ников. Но лишь одно судно сумело выдержать захватив­ший их в пути шторм и добраться до цели. Индейцы, которых везли на нем, «приняли смерть от горя и голода, отказавшись от пищи из гордости, в ответ на обман, с помощью которого их заманили на корабль»¹³³.

Однако неудачи часто вдохновляют на новые аван­тюры. Панфило де Нарваэс, потерявший глаз после стычки с Кортесом в Семпоале, получил у испанского короля пять кораблей, шестьсот солдат и титул губер­натора всех земель, которые он завоюет во Флориде. Экспедиция отплыла из Испании и сделала стоянку на Кубе, чтобы достать лошадей и пополнить свои ряды. Но многие из солдат так никогда и не увидели желан­ной земли, ибо в море их настиг ураган. Поход начался неудачей, преследовавшей конкистадоров на всем пути. На одном из островков умерло больше людей, чем оста­лось в живых.

Именем короля Испании новоиспеченный губерна­тор вступил во владение землей, которой коснулась его нога. Испанцы были усталые, голодные. Они еще не догадывались, что обречены на нескончаемые страда­ния до конца немногих отпущенных им дней. Первым признаком неприязни по отношению к ним со стороны местных жителей были покинутые хижины. Испанцы требовали от захваченных в плен индейцев прежде всего пищи и золота. И то и другое, говорили им, находится на земле Апалаче — там этого вдоволь. Но индейцы умолчали о главном: о несокрушимом му­жестве обитателей этой земли. Голодные и алчные испанцы ни о чем не думали — они были уверены в успехе.

Индейцев они использовали в качестве проводников; корабли, которых они больше никогда не увидели, отос­лали с несведущим лоцманом на поиски гавани, а сами отправились «в глубь земли». На их пути были реки, болота, в которых утонули немногие оставшиеся лошади непогода и голод, а также стрелы необычайно метких индейских воинов.

Панфило де Нарваэс недолго пробыл на этой земле. За это время успел отрезать нос непокорному касику Ирриигуа и затравить собаками его мать¹³⁴. У другого касика он украл накидку из куньего меха, «имеющего запах амбры и мускуса». Вернувшись на побережье, испанцы в кратчайший срок, не имея никаких материалов, ценой невероятных усилий сумели построить три лодки, которые едва могли принять всех оставшихся в живых людей (лошади к тому времени либо погибли, либо были съедены). Лодки были перегружены, гребцы измучены сильными бурями. Один из них попросил губернатора, чтобы тот кинул ему канат со своей лодки, которая была менее нагружена. Дон Панфило ответил, что сейчас не время помогать кому-либо, «поэтому пусть каждый спасает жизнь как может, и что он сам намерен поступать подобным образом». Однако свою жизнь ему так и не удалось спасти. Когда его лодка пристала на ночь к берегу, люди высадились на землю, но губернатор «остался в лодке и не захотел ночью сойти на берег, и остались с ним также лоцман и слуга, а в полночь поднялся такой сильный северный ветер, что лодку унесло в море, и с тех пор никто больше не слышал о губернаторе...»¹³⁵.

Только четыре человека из восьмисот, отправившихся во Флориду, остались в живых. Один из них, Альваро Нуньес Кабеса де Вака, написал впоследствии прекрасную книгу «Кораблекрушения», в которой описал свои странствия. В течение семи лет скитался он в одиночестве, пока не встретил товарищей по несчастью. Покоренные индейцами, ставшие их рабами, испанцы работали водоносами, собирали дрова, торго­вали. Голые, в чем мать родила отправлялись они на поиски тун¹³⁶ или орехов, в зависимости от времени года, питались кореньями, листьями тун или остатками жира со шкур бизонов, когда поручали им скоблить и мять кожи, что считалось особой удачей, ибо, как пишет Кабеса де Вака, «соскребыши я съедал, и этого мне хватало на два или три дня». Во время переходов племен они иногда встречали других испанцев. В одну из таких встреч рассказчик узнал, что «пятеро христиан, которые жили в хижине на берегу, дошли до послед­ней крайности и съели друг друга, так что остался только один, которого, поскольку он был один, неко­му было съесть. Имена этих людей: Сьерра, Диего Лопес, Корраль, Паласиос, Гонсало Руис. После этого случая индейцы сильно изменились. Они были очень возмущены. Несомненно, если бы они знали раньше, что там происходит, они убили бы этих людей, и все мы оказались бы в тяжелом положении»¹³⁷. Этот факт свидетельствует против тех, кто обвиняет индейцев Нового Света в порочной склонности к каннибализму. Индейцы, потрясенные этим поступком христиан, при­надлежали к племени сиу, чьи далекие потомки и в наши дни, спустя более четырехсот лет, не потеряли своего достоинства и мужественно борются против несправедливой дискриминационной политики правительства Соединенных Штатов Америки, государства, образованного на их собственной земле.

Затем а судьбе пленных христиан произошел пово­рот: они стали знахарями, начали успешно лечить боль­ных наложением рук, дуновениями, молитвами; им уда­валось поднимать на ноги даже безнадежно больных. Почитаемые как существа сверхъестественные, четверо оставшихся в живых смогли пересечь всю территорию нынешнего юга США, поднимаясь против течения Рио-Гранде и следуя неизменно на закат, дошли до Кулуакана и уже оттуда перебрались в Мехико.

И вот Флорида вторично объявляется владением «императора Карла V, короля Испании». На этот раз пе­ред зовом непокоренной земли не устоял Эрнандо де Сото, «любитель охотиться на индейцев с собаками»¹³⁸, разбогатевший в походах по Перу благодаря сокрови­щам Атауальпы. От императора он получил только ти­тулы губернатора и капитан-генерала Флориды, а также губернатора Кубы. Десять кораблей, на которых он вы­шел из Баррамеды, и все необходимое снаряжение для девятисот пятидесяти отплывающих с ним солдат, священнослужителей, моряков и слуг он оплатил из собственного кармана. В 1539 году де Сото отправил­ся продолжать начинание Понсе де Леона, который, казалось, оставил свои несчастья в наследство тем, кто пришел позднее за ним сюда с той же целью»¹³⁹.

Испанцы высадились в бухте Святого духа, а едва стемнело, на них напали индейцы, просидевшие в укрытиях весь день и наблюдавшие, как они устраивали церемонию вступления во владение землей, прово­дили разведку, собирали недозрелый виноград. Это были люди касика Ирриигуа, чье лицо в евангели­ческом порыве навеки изуродовал Панфило де Нарваэс. Ни разу не удалось испанцам повидать вождя, «не пожелал он принять их дружбу, ни единым словом не ответил на заверения тех, кого к нему посылали»¹⁴⁰. Касики земель, на которые вступали испанцы, покидали свои селения и уходили в горы. Так поступил, например, касик Уррибарракуши. Его люди «спуска­лись с гор... нападали на испанцев и снова уходили в горы. Однако некоторых из них убивали либо же брали в плен. Пленные иногда соглашались сопро­вождать испанцев, но вели непроходимыми тропами либо же заманивали в места, где их ожидали в за­садах индейцы»¹⁴¹. В наказание таких проводников затравливали собаками.

Касик Акуэра ответил явившимся к нему с предло­жением мира испанцам, что, «судя по другим кастиль­цам, побывавшим ранее на этой земле, ему уже давно известно, кто они такие, и очень хорошо знал он их жизнь, обычаи и занятия, состоявшие в хождении по разным землям, в грабежах и убийстве тех, кто не нанес им никакой обиды, и что с такими людьми не желает он дружбы и мира, а только вечной войны... А касательно того, что говорили ему о подчинении королю Испании, то он король на своей земле, и незачем ему идти в подчинение к другому, у которого столько подданных, ему подобных; что низкими и през­ренными трусами считает он тех, кто принимает чужое иго, вместо того чтобы жить свободным; что сам он и все его люди готовы принять сто смертей, защищая свою свободу и землю, и что таков их ответ отныне и навеки... Губернатор, узнав ответ индейца, немало подивился, что удалось варвару выразить подоб­ное с таким достоинством и величием»¹⁴².

Дальше путь конкистадоров пролегал «по болотам и неверным тропам в трясинах ... а иные были столь ненадежны, что, когда ставили на них ногу, колыхалась земля на двадцать и тридцать шагов кругом и казалось, что могут пройти по ним лошади, ибо сухой была поверхность без следов воды или тины, но, прорвав тот покров, лошади проваливались и тонули, а с ними и люди»¹⁴³.

Преодолевая все препятствия, добрались испанцы до владений касика Витачуко. Вначале тот пытался их задержать и отказывался пропустить через свои земли, но затем, после долгих переговоров, уступил, удовлетворившись ответом де Сото на его вопросы: «как много дней намеревались они пребывать на его землях, сколько продовольствия нужно доставить и в чем еще будет им нужда в путешествии». Ответ конкистадора был любезен и лжив: «Пробудут они не дольше тех дней, что сам Витачуко пожелает их видеть на своей земле; не потребно им иного продовольствия, сверх того, что будет ему угодно им предоставить, и ни в чем более нет нужды, кроме его дружбы, ибо с нею будут они иметь все необходимое»¹⁴⁴. Ответ успо­коил Витачуко, и он устроил им пышную встречу, Селение было велико, испанцев разместили в двадцати прекрасных домах и множестве других, поменьше. Че­рез несколько дней обе стороны решили провести совместный смотр своим воинам. Два войска выстрои­лись одно против другого в обширной долине под горой, на берегу лагуны, и тут вместо назначенного парада началось кровавое побоище. Выстрел из аркебузы подал сигнал к атаке трехсот всадников и началу розни. Захваченных врасплох индейцев начала топтать кавалерия, они разбежались по долине, их преследова­ли и закалывали копьями; в бойне погибло более трехсот человек. Те, кто не успел укрыться на горе, в отчаянии бросились в воду. Сутки пробыли в воде девятьсот человек на виду у поджидавших на берегу испанцев. Когда кого-нибудь одолевала усталость, остальные помогали ему держаться на плаву, в то время как «кастильцы стреляли по ним из арбалетов и арке­буз... А как стемнело, окружили испанцы лагуну, растянувшись в ряд по двое всадников и по шесть пехотинцев, дабы под покровом ночного мрака не ускользнули от них индейцы. И так они не давали им отдыха, препятствуя касаться ногами дна, а когда виде­ли, что индейцы подплывают близко к берегу, то стреляли в них, чтобы они отдалились и, устав плавать, скорее сдались»¹⁴⁵.

Ближе к утру те, кто чувствовал, что больше не выдержит, начали выходить из воды и сдаваться. Некоторые подплывали к берегу, но, раскаявшись и собственной слабости, опять «поворачивали в глубь лагуны, однако любовь к жизни снова выгоняла их из воды». Когда наступил день, большинство оставшихся и лагуне и ослабевших индейцев, видя, что с теми, кто вышел на берег, не обошлись дурно, также сдались испанцам. «Жалко было смотреть, как выходят они, едва дыша, раздутые от воды, коей наглотались, измученные, голодные, усталые»¹⁴⁶.

Однако семеро индейцев отказались выйти на сушу и, «смерти не страшась», остались в воде. Когда день стал клониться к вечеру, «губернатору показалось бес­человечным допустить гибель людей такого благород­ства и мужества, что привлекает нас даже во врагах», и он отдал приказ насильно вытащить их из воды. Все девятьсот индейцев «были взяты в плен и распределены между кастильцами, чтобы служили им рабами»¹⁴⁷. Касик Витачуко, оскорбленный и разгневанный, задумал план уничтожения испанцев. Он передал индей­цам приказ, чтобы через три дня, ровно в полдень, каж­дый пленник любым доступным способом убил своего хозяина; сам вождь намеревался убить Эрнандо де Сото. Сигналом к нападению должен был стать громкий клич, который издаст он, набросившись на губернатора. Когда наступил назначенный день, Витачуко, обедав­ший с Эрнандо де Сото, старавшимся утешить его хоро­шим обращением, вскочил на ноги и, «сжав кулак, нанес ему такой сильный удар по лицу, что повалил его, как ребенка, вместе со стулом в полном бесчувствии, а что­бы добить, бросился на него, издав столь громкий ярост­ный вопль, что на четверть лиги было слышно... Кабаль­еро и солдаты, схватив оружие, напали на Витачуко и пронзили его одновременно десятью или двенадцатью шпагами, отчего индеец пал замертво»¹⁴⁸.

Де Сото от полученного удара лишился двух зубов, потерял много крови, хлынувшей у него изо рта, и в тече­ние двадцати дней ходил с оплывшим, бесформенным лицом.

Остальные пленники, услыхав ужасный крик вождя, набросились на своих хозяев, вооружившись первым, что попалось под руку: горящей головней из костра, стулом, котелком с похлебкой. Один из них, изувечив своего господина кулаками, схватил прислоненное к стене копье и вскарабкался по лесенке на крышу дома, где и пытался защищаться. На шум прибежал кастилец, вооруженный арбалетом. Единственное, что мог сделать индеец, — это метнуть в него копье, но промахнулся и был сбит стрелой.

Конкистадоры не растерялись при неожиданном на­падении. Все без исключения индейцы, оставшиеся в живых после осады в лагуне, были преданы смерти. В итоге отчаянного бунта было убито четыре испанца и 900 пленных индейцев. «И благо еще, что большинство индейцев закованы были в цепи либо содержались под стражей, ибо, окажись на свободе, они нанесли бы куда больший урон, поскольку все были отважны и мужест­венны...»¹⁴⁹

Спустя пять дней после этого прискорбного события испанцы покинули селение Витачуко. Если после зло­деяний Панфило де Нарваэса, совершенных десятью годами раньше, местные жители покидали свои жили­ща, как только к ним приближались завоеватели, было очевидно, что теперь, после резни на землях Витачуко, ответные действия индейцев не заставят себя ждать. Пленники, которых удавалось захватить и принудить служить проводниками, вели испанцев через труднопро­ходимые места, делали вид, что заблудились, замани­вали их в трясины, заставляли кружить по уже прой­денным дорогам, причем было известно, что расплатой за обман будет смерть.

У индейцев существовал свой кодекс чести, согласно которому число сражающихся с каждой стороны долж­но было быть одинаковым, и поэтому ввиду явного пре­имущества над ними испанских всадников они прежде всего убивали лошадей, уверенные, что в битве на рав­ных условиях победят. Во время похода во Флориду многократно описывались случаи, когда один индеец, вооруженный луком, выходил на бой с двумя или тремя верховыми. Едва всадники пускали коней галопом по направлению к отчаянному лучнику, тот укрывался в дупле дерева и оттуда стрелял. Так было убито у испанцев много лошадей, «о коих сожалели в стане конкиста­доров не менее, нежели о павших товарищах». Показа­телен случай, засвидетельствованный Франсиско де Агиларом. Однажды во время пешего перехода группа из семи испанцев наткнулась на отряд из более чем пя­тидесяти вооруженных индейцев. «Но когда они увиде­ли, что было нас всего семеро и без лошадей, то отдели­лись от отряда семь воинов, а остальные отошли в сто­рону и не стали сражаться. И только эти семеро напали на нас...»¹⁵⁰ Из семи испанцев лишь один остался в живых — сам рассказчик. «Конкистадоры не могли взять в толк, откуда в индейцах столь утонченное по­нятие о чести и такая в этих вопросах щепетильность» ¹⁵¹.

С большими трудностями испанцы все же добрались до Апалаче, места, как было им сказано, изобиловав­шего золотом. При всей ловкости индейских воинов их стрелы застревали в доспехах и щитах конкистадо­ров. Иногда судьба благоволила к завоевателям: одна юная и красивая правительница встретила их, подарив роскошные ожерелья из жемчуга. Однако ее мать отказалась принять конкистадоров, осудила свою дочь и, от­вергнув подношения кастильцев, укрылась в удаленном месте, чтобы не встречаться с ними. Желая склонить мать на свою сторону, молодая правительница напра­вила к ней юного посланника, одного из ближайших родственников. Он согласился выполнить возложенную на него миссию, но, не дойдя до убежища старой прави­тельницы, кончил жизнь самоубийством, чтобы не нару­шить верности ни одной из женщин.

Испанцы были тронуты подобным поступком, однако это не помешало им прежде, чем продолжить свой путь, разорить святилище, в котором индейцы хранили остан­ки предков, украшенные невероятным количеством жемчуга. Селения, которые им встречались на пути, были выстроены на естественных возвышенностях либо, если таковых на равнине не имелось, на искусственных на сыпях из утрамбованной земли, дабы уберечь индейские дома от влажности. Как правило, селения эти ограждала стена из огромных бревен, и попасть в них можно было только по деревянной лестнице. Одну из таких крепостей, прекрасно защищенную, войско губернатора окружило, преследуя убегающего касика Капаси. Осажденные оборонялись упорно, и испанцы смогли захватить селение лишь с огромным трудом, «про­кладывая себе дорогу шпагой и пробиваясь сквозь тучи стрел». Искалеченный и беспомощный касик был пойман, однако под покровом ночи сумел ускользнуть столь загадочным образом, что испанцам ничего не оставалось, как признать «в том ... вмешательство не­чистой силы».