Обычное право и правоотношения

От некоторых древневосточных цивилизаций (вавилонской, ассирийской) дошли до наших дней судебники, а также образцы частноправовых документов (контракты, решения судов и т.п.), которые позволяют увидеть, как законодательство реализовывалось на практике. Мы не можем того же сказать о праве и правоотношениях в Тройственном союзе, так как судебники и документы деловой практики доиспанских времен до нас не дошли. Однако в копиях доиспанских кодексов, сделанных в раннеколониальный период, в сообщениях европейских и индейских авторов того времени содержатся сведения, рисующие достаточно наглядно картину состояния дел в этой сфере жизни древнеацтекского общества. Эти данные позволяют проанализировать правоотношения в древнеацтекском обществе, показать, в какой степени они приобрели те общезначимые признаки, которые характерны для права раннеклассовых структур вообще, выяснить, были ли правовые нормы, декларировавшиеся в обществе, действующими или лишь благими пожеланиями.

В источниках содержатся сведения о законодательных актах и установлениях самого различного характера. Так, через 70 лет после основания Теночтитлана начал свое правление первый из известных ацтекских реформаторов, тлатоани Уитсилиуитль [173, с. 44]. Его продолжателем был Мотекусома I Старший, который выработал «мудрые законы» и «сурово наказывал за отступление от них» [31, с. 349; 137, т. 1, с. 31; 173, гл. 26]. Наконец, и самый последний из доиспанских ацтекских правителей, Мотекусома II Младший, также занимался законодательством [173, гл. 53; 384, гл. 83]. Но одна из наиболее интересных страниц в истории права Тройственного союза связана, безусловно, с именами правителей г. Тескоко — Несауалькойотлем и его сыном Несауальпилли. Первый из них известен как правитель, обнародовавший «80 законов», его называют даже «Соломоном древнеацтекского государства» [398, с. 127]. Несауалькойотль не разработал эти законы, а просто обобщил существовавшую до него практику. Соблюдение этих законов было обязательно для всех, и, согласно источникам, Несауалькойотль требовал, чтобы его сыновья знали их на память [228, с. 98]. Законодательство тескоканских правителей оказало влияние на аналогичную деятельность владык Теночтитлана, в частности на Мотекусому II, хотя у ацтеков были и свои правовые традиции.

Понятие «закон» имело в языке науа эквивалент в виде слова «науатилли» (ацт. nahuatilli, очевидно, от глагола nahuatillalia — «провозглашать что-нибудь», и, таким образом, буквально означало «провозглашать что-нибудь в полный голос») [314, с. 243].

Известно, что право обусловлено экономической и политической структурой общества, его культурным развитием, влиянием различных идеологических факторов. Не является в этом отношении исключением и древнеацтекское право. Каковы же основные черты этой правовой системы, вытекающие из перечисленных факторов?

Первой формой выражения правовой нормы является обычай, и, знакомясь с образцами и примерами древнеацтекской соционормативной культуры, мы прежде всего имеем дело с данным слоем. Это вполне закономерно, так как известно, что в раннеклассовый период государство первоначально главным образом закрепляло обязательность стихийно складывавшихся обычаев, вследствие чего они из мононормы родового общества превращались в юридическую норму, обычное право. И уж если в римском правосознании отсутствовало строгое различие между обычным правом и законом и, напротив, существовала их принципиальная интеграция в единой системе права²⁰, то в менее развитой структуре правоотношений она тем более очевидна. Ее можно проследить, в частности, на примере первобытной религии, оказывавшей большое влияние на формирование норм раннего права. Нередко нарушение религиозных установлений рассматривалось как преступление в собственном смысле слова: считалось, что преступление в таком случае совершается не только перед людьми, но и перед богами. Соответственно определенные представления и правила поведения, восходящие к родовому обществу, приобретали правовой характер, а отклонение от них считалось преступлением. Так, пережитки первобытных суеверий можно увидеть в практике запрета под страхом смерти женщине носить мужскую одежду и украшения и, наоборот, мужчине — женские одеяния и предметы [203, с. 252; 305, с. 165]. Правда, по мнению одного из раннеколониальных авторов, это было формой борьбы с половыми извращениями [288, с. 34; 289, с. 68]. По тем же причинам сурово каралось «чародейство». Дело в том, что в этом обществе, сознание которого было насквозь религиозным, наполненным верой в воздействие сверхъестественных сил, кроме «истинных магов», или знахарей (ацт. titici — «знахари»), выделяли и «псевдомагов», которых считали злейшими врагами людей. Поэтому человека, заподозренного в колдовстве и тем принесшего якобы «зло городу», предавали смерти [289, с. 67; 315, т. 1, с. 271]. Приведенные примеры — не единственные проявления обычного права.

Судя по источникам, ацтекское государство уже выполняло и свою конститутивную роль, вводя и санкционируя правовые нормы, стоящие вне границ обычного права и отражающие эпоху раннеклассовых отношений. Нормы традиционного обычного права, базировавшегося на принципах родовых отношений, во многом уже не отвечали новым условиям: в значительной степени иными стали сама община (во многих районах вместо родовой появилась соседская), семья (наряду с архаической формировалась семья индивидуальная), государство уже брало на себя часть функций, которые ранее выполняла только родовая община. Все это делало объективно необходимым появление новых общественных норм в виде законов, соблюдение которых было обязательным. Конечно же, не приходится говорить о дифференциации видов права: хорошо известно, что рабовладельческое право (за исключением разве что древнеримского) не знало ее. Скорее это было своего рода «совокупное право», где гражданские, уголовные, международные и т.д. нормы существовали только в форме зачатков. Однако такое «совокупное право» все же было в состоянии регулировать соответствующие отношения в обществе.

Одной из важных задач права в Тройственном союзе было регулирование брачно-семейных отношений. Древнеацтекские брачно-семейные нормы регламентировали многообразие межличностных отношений: от элементарного определения прав и обязанностей членов семьи до защиты общепринятых моральных ее устоев, мало отличаясь, таким образом, от правовых положений в этой же области в других ранних обществах.

Возникновение семьи утверждал ритуал брака, процедура заключения которого была в равной степени актом и религиозным и юридическим. К парам, жившим без прохождения соответствующего брачного церемониала, в обществе по-иному относились и даже по-другому называли.

Наиболее подходящий брачный возраст — 20-22 года (юноши) и 15-18 лет (девушки). Брачная церемония состояла из серии церемоний, в которых участвовали друзья и родственники брачащихся, хотя есть упоминание и о жреце, благословляющем ложе супругов. Наиболее полное и подробное описание церемониала, связанного с браком, содержится у Б. Саагуна. Согласно его информации, когда юноша достигал брачного возраста, совместное решение родственников о необходимости женитьбы доводилось не только до него самого, но и до его руководителей-учителей в телпочкалли. Последним родители преподносили специальные подарки. Затем наступало время выбора невесты. Для этого использовался и общий семейный совет, и помощь посредниц-свах, чтобы уладить необходимые формальности с родителями невесты, и консультации с жрецом-астрологом, чтобы определить наиболее благоприятный день для свадебной церемонии. В назначенный день начинался свадебный праздник со многими характерными обрядами. Прежде всего, все приглашенные на него дарили молодоженам подарки; процедура протекала у очага, что было связано с культом божества огня и домашнего очага Шиутекутли (или Уэуэтеотля — «Старого бога»).

Позже в тот же день невесту купали и украшали ее настолько, насколько позволяли средства. Потом девушку усаживали на циновку у очага, где она выслушивала многочисленные советы мудрых стариков и старух. Ближе к вечеру, на закате, прибывали родители жениха в сопровождении своих родственников и друзей. Невеста усаживалась на коленях на большой кусок прочной ткани, который потом вместе с ней, взвалив на плечи, процессия с зажженными пальмовыми факелами доставляла в дом жениха. Невесту усаживали у очага слева от мужа, и родители с той и с другой стороны обменивались взаимными подарками (что было, несомненно, формой приданого и брачных даров). После этого свахи («исполнительницы брака», по Б. Саагуну) связывали края одежд новобрачным и отправляли их в отдельную комнату или помещение, где они оставались вдвоем три дня. Все это время свахи охраняли их днем и ночью. На четвертый день молодожены покидали свое убежище. Несмотря на то что в церемонии не участвовал ни жрец, ни какое-либо должностное лицо, только таким образом заключенный брак считался законным. Однако, так как подобная свадьба требовала немалых расходов, простые люди обычно ограничивались получением согласия невесты [289, с. 92-96; 351, т. 1, с. 137-138].

У простых людей брак строился по принципу моногамии, но для состоятельных допускалась и полигамия. Эти ограничения не носили социального характера: жен и женщин каждый мог иметь столько, сколько способен был содержать. Наличие множества наложниц и нескольких жен у тлатоани имело и политический смысл — брачные связи правителя, как и во всех обществах такого типа, были формой организации политических связей. Наложницы могли быть и незнатного происхождения. Согласно источникам, у Ашайакатля было «много жен» и 18 детей, у Мотекусомы II — две жены и тысячи наложниц, у правителя г. Тескоко Несауальпилли — «две тысячи» наложниц, но только от 40 из них он имел детей.

Конечно, совсем необязательно верить в «тысячи» (такие утверждения ничуть не хвастливее библейских, связанных с Соломоном). Однако информация такого рода — неопровержимое свидетельство наличия многоженства.

Среди множества жен у тлатоани, местных правителей, да и просто богатых была главная жена, находившаяся в особом положении в доме и семье. Брак с ней заключался «достойным образом», т.е. с соблюдением всего необходимого церемониала. Такие жены назывались «сосватанная женщина» (ацт. cihuatlantli) или, что то же самое, «законная жена»; именно ее сын становился наследником. Женщины, взятые в семью без такого брачного церемониала, считались находящимися на более низком положении и определялись как «сожительницы» (ацт. mecatl). Правда, не всегда фактическое положение некоторых из таких сожительниц было приниженным. Например, Несауалькойотль от своей законной жены, племянницы тлатоани Тисока, имел 11 детей, но, как это нередко бывало, он предпочитал наложниц. Его фавориткой была женщина, известная как «дама из Толлана». Она не отличалась знатностью (дочь купца), но была необычайно умна, занималась даже поэзией. Если учесть что сам Несауальпилли вошел в ацтекскую историю как поэт, законодатель, мудрец, то понять это его пристрастие можно.

Следы полигамии можно проследить по архивным данным XVI в., в частности, относящихся к району Молотла (совр. штат Морелос). Несмотря на то что там после испанского завоевания утвердился церковный брак, у наиболее состоятельных представителей индейской знати тем не менее кроме законных (с точки зрения христианских норм) жен, обитавших в доме мужа, были другие женщины, считавшиеся также женами, но жившие вместе с детьми отдельно [101, с. 48].

Довольно широкое распространение конкубината потребовало выработки целой системы норм, связанных с ним. Если с наложницей, родившей детей, брак так и не заключался, она могла возвратиться в семью родителей, после чего мужчина терял на нее все права. Иногда наложницу брали в семью на особых условиях, например, для того, чтобы она родила сына. Когда ребенок рождался, родители наложницы могли требовать от мужчины либо официально оформить брак, либо отпустить ее, так как условие (рождение ребенка) выполнено [273, с. 806; 410, с. 133].

В том случае, если мужчина собирался выделить наследство кому-то из детей, рожденных от наложницы, обязательным условием было заключение брака.

Анализируя круг брачных партнеров, можно прийти к выводу, что браки заключались как в рамках одного рода, так и вне его, исключая браки между родителями и детьми, родными братьями и сестрами. Инцест был категорически запрещен и наказывался смертью: виновного вешали. Есть сообщение, что сыновья могли наследовать жен своего покойного отца (кроме родной матери), но это противоречит другой информации, восходящей к Т. Мотолинии, согласно которой старший сын мог «наследовать» некоторых жен своего отца (исключая свою мать), но в районах, окружающих Теночтитлан и Тескоко, подобная практика считалась аморальной, противоестественной и противозаконной. Т. Мотолиния подчеркивал, что был незаконным и брак между родителями и детьми, свекром и невесткой, тещей и зятем, отчимом и падчерицей, мачехой и пасынком [305, с. 164; 314, с. 173; 389, т. 2, с. 418-420].

Ацтеки практиковали левират (женитьба на жене покойного брата), но сорората не зафиксировано [104, с. 200; 305, с. 164; 314, с. 173].

Очень немного известно о системе брачных отношений среди масеуалов-общинников, гораздо меньше, чем об аналогичном явлении среди знати. Совершенно очевидно, что преобладали браки между представителями одного и того же социального слоя масеуалов, допускалась и полигамия, если позволяли средства. Как и у знатных, наиболее престижными были браки, заключенные официально. Браки заключались как внутри общины, так и вне ее.

Наиболее характерная черта брачно-семейных отношений в древнеацтекском обществе — безграничная власть отца и мужа. Так как семья была патриархальной, отец считался полным хозяином жизни и смерти ее членов. Наиболее ярко это проявлялось в существовании патриархального рабства со всеми его характерными признаками. После смерти отца его права переходили старшему сыну [203, с. 222].

В полном соответствии с нормами древнего патриархального брака у ацтеков активно защищались привилегии мужчины и мужа. Неудивительно, что в источниках много говорится относительно преступлений, затронувших семейные устои. Так, в ранний период второй тескоканский правитель Нопальтцин (XIII в.) ввел «законы, касающиеся прелюбодеяния»: обоих виновных убивали стрелами. Позднее форму наказания разнообразили, хотя расплатой за супружескую измену по-прежнему оставалась смерть [203, с. 252; 228, с. 54; 273, с. 806]. Любовников часто забивали камнями (см. рис. 80) [410, с. 130]. Иногда несчастных связывали, клали на землю и расплющивали головы тяжелыми камнями [305, с. 164; 314, с. 257]. Виновных также нередко бросали связанными в реку [174, с. 132], забивали до смерти палками, вешали [305, с. 164]. Применяли и «квалифицированные» формы казни: мужчину заживо зажаривали, опрыскивая при этом водой, а женщину вешали (см. рис. 79) [228, с. 101 — 102]. Но наиболее распространенной формой казни оставалось забивание камнями.

Приговоры приводились в исполнение чаще публично: виновных приводили связанными на площадь и все присутствующие бросали в них камни. «Бросали камней больше, чем у них было волос на голове», — отмечает хронист [305, с. 164], добавляя, что жертвы не очень страдали, так как им старались попасть в висок. И хотя он настаивает, что «зверства не имели места среди... аборигенов», сказанное выше наглядно демонстрирует архаические черты патриархальной жестокости. Почти во всех приведенных случаях приговор предельно прост — смерть, только в разных вариантах. Несомненно, такое брачно-семейное право в общих чертах близко древневосточному, особенно среднеассирийскому.

Как же осуществлялось правовое регулирование при подобных преступлениях на практике? Если прелюбодеев заставал муж, то любовников до смерти забивали камнями, а трупы выбрасывали на съедение диким зверям [228, с. 101; 305, с. 164; 315, т. 1, с. 271]. Если же женщина только подозревалась, то муж должен был представить доказательства, причем допускалась пытка ее и любовника [228, с. 101; 305, с. 164; 315, т. 1, с. 271]. Преступников, видимо, на это время изолировали (см. рис. 78) [49, с. 120]. И только в случае признания в преступной связи любовники приговаривались к смерти. Опьянение не служило оправданием прелюбодеяния. Таким образом, право самосуда, берущее начало в обычном праве, у ацтеков строго регламентировано: оно применялось лишь к лицам, застигнутым на месте преступления. Правда, если оскорбленная сторона прощала, то наказание не применялось. Так, в Теотиуакане любовников передавали на два дня родственникам пострадавшей стороны, и если пострадавшая сторона (видимо, муж прежде всего) прощала женщину, то она возвращалась к мужу [314, с. 258].

Выше мы приводили драматический пример наказания за прелюбодеяние одного из ближайших сторонников Мотекусомы II — правителя г. Аскапотсалько Тесосомока. Сначала его в обход закона просто изгнали из города и разрушили его дом. Однако затем, неудовлетворенные этим, сами жители Аскапотсалько отрезали ему кончик носа в знак позора. Дело закончилось в конце концов тем, что он был задушен, а тело его сожжено [228, с. 310 — 311].

Впрочем, только связь с замужней женщиной рассматривалась как прелюбодеяние, связь же даже женатого мужчины с незамужней женщиной не считалась адюльтером, супружеской изменой. Соответственно, существовала и проституция, несмотря на строгость морали в ацтекском обществе. Имелись специальные дома, называвшиеся «дома радости» (ацт. cuicoyan), где жили проститутки, или, как их называли, «вызывающие радость» (ацт. auhuianime). Правда, в г. Тескоко как будто был издан указ, запрещавший проституцию и предполагавший даже казнь виновных в его нарушении [203, с. 252].

Жестоко и необычно каралось сводничество: преступнику поджигали волосы на голове, что считалось чрезвычайно позорным [289, с. 63; 410, с. 136-138].

Разводы были редки, но если случались, то судьи сначала пытались примирить стороны, используя моральное давление. Когда же супруги проявляли твердое намерение расторгнуть брак, судьи осуществляли развод [137, т. 1, с. 96; 410, с. 125]. Юридическими основаниями для развода были разница в характерах, плохое обращение со стороны мужа, бесплодие. В случае развода сыновья оставались с отцом, дочери с матерью, а виновная сторона теряла половину имущества, поскольку при разделе каждый получал свою долю в соответствии с тем, сколько вносил при заключении брака. Вдова могла второй раз выйти замуж, однако при условии, что новый муж не был более низкого происхождения, чем покойный. Кроме того, если имелся маленький ребенок, то она могла рассчитывать на новое замужество лишь по достижении им 4-летнего возраста (поскольку матери иногда кормили детей до 4 лет) [289, с. 97].

Важнейший институт любой системы права — право собственности. В условиях же раннеклассового общества важнейшая задача государства — закрепление отношений собственности, сложившихся на данном этапе. В источниках достаточно сведений, подтверждающих это направление развития права — формирование своего рода имущественного права: от общего запрета захватывать и пользоваться чужой собственностью до более или менее обстоятельного перечисления всех возможных случаев покушения на нее как недопустимых и наказуемых. Так, один из первых тескоканских правителей Нопальтцин (годы правления 1232 — 1263) ввел некоторые новые правовые нормы, часть которых касалась охоты. По этим законам никто не мог под страхом смерти «разводить огонь в поле или горах, если не было на то разрешения», а также охотиться. Под угрозой «лишиться лука и стрел» нельзя было брать дичь, попавшую в «чужие сети». Наконец, он определил и «границы охоты», которые нельзя было нарушать под угрозой смерти [228, с. 54].

Словом, в древнеацтекском обществе противоправное завладение чужим имуществом, посягательство на собственность рассматривалось как деликт и влекло за собой наказание. Вообще к ворам относились с особым презрением. Наряду с прочим это было связано с тем, что в древнеацтекском жилище двери и окна не запирались [203, с. 247].

Примеры наказания за воровство прекрасно иллюстрируют рисунки индейской пиктографической рукописи «Картины Кинатцина» («Кодекс Кинатцина», см. рис. 74 — 76) [49, с. 117 — 119]. Общеисторической чертой раннего права была суровость наказания за воровство, и ацтекские законы вполне укладываются в эти характерные рамки. Однако важно подчеркнуть и наличие, пусть слабой, тенденции определить зависимость репрессивных мер от характера преступления, его частоты и последствий, т.е. исходить из признака размера причиненного ущерба. Примером может служить эволюция наказаний за воровство агавы и маиса, занимавших важное место в древнемексиканской материальной культуре. Первоначально каралось смертью любое воровство маиса, даже «в размере семи початков» [228, с. 102]. Как не вспомнить в данной связи законодательство Драконта в Аттике. Потом, однако, было установлено, что только кража 20 и более початков влекла за собой в качестве наказания смерть, другие же случаи завершались возмещением ущерба, обычно куатчли [289, с. 70; 315, т. 1, с. 270]. И наконец, в качестве кары за воровство маиса была введена практика обращения в рабство [152, с. 383; 315, т. 1, с. 275].

За кражу агавы в размере до «20 единиц» вор расплачивался с потерпевшим куатчли, но если наказуемый не имел возможности выплатить определенную по суду сумму или брал агавы больше, чем «20 единиц», то становился рабом [315, т. 1, с. 269]. Совершивший кражу маиса, одежды или птицы становился рабом того, кому причинил ущерб, если не мог возместить урон. Если же, будучи рабом, он вновь занимался кражами, то его казнили или приносили в жертву [203, с. 249, 250]. Если кража, совершенная вором в частном доме, была невелика и самому жилищу не причинялся вред, то вор становился рабом того, кто был им обворован. Но при нанесении ущерба дому вора казнили [228, с. 102]. В источниках упоминается и иной вариант этой нормы: вор, совершивший серьезную кражу в храмах или домах знати (в тексте: «домах сеньоров»), во время которой наносился ущерб помещению, на первый раз обращался в рабство; при повторном совершении аналогичного действия его казнили [305, с. 165]. Уличенный в многократном воровстве делался рабом пострадавшего, но если последний отказывался иметь его рабом, то преступника продавали, чтобы выплатить пострадавшему стоимость украденного [227, с. 239]. Примечателен закон, обнародованный Мотекусомой I Старшим и бывший своего рода обобщением всему сказанному выше: если стоимость похищенного не была значительной, то вора продавали за цену, соответствующую размеру украденного; за значительную же кражу виновного предавали смерти [172, гл. 26] (см. также [315, т. 1, с. 273, 274]). Аналогичные нормы были и в «восьмидесяти законах» Несауалькойотля, где наказанием в последнем случае было повешение (или удушение) [228, с. 188] (см. также [305, с. 165]).

На только что приведенных примерах можно проследить противостояние раннеклассового права, защищающего имущественные интересы, и наиболее архаического слоя права — так называемой символики руки и действия, имеющей истоки еще в родовом строе, по которой захват вещи ведет к фактическому владению ею. Пережитком правовой архаики является и действие закона эквивалентного возмездия в виде продажи вора за цену, соответствующую размеру причиненного ущерба [141, с. 56; 152, с. 383]. В русле защиты имущественных интересов следует рассматривать и норму, в соответствии с которой намеренное, умышленное причинение ущерба (например, потрава маисового поля) наказывалось смертью [228, с. 54; 315, т. 1, с. 270]. Нельзя не подчеркнуть, наконец, еще одно важное обстоятельство: убийство как наказание за покушение на собственность оговаривалось, чем ограничивалась самочинная расправа (право убить вора на месте преступления, допускаемое обычным правом) и, таким образом, укреплялась государственная система правосудия.

В древнеацтекской соционормативной структуре известное место постепенно стало занимать то, что в науке определяется как вещное право. К примеру, укравший рыболовную сеть или лодку и уличенный в этом оплачивал их стоимость, а если не мог это сделать, становился рабом. Та же участь ждала того, кто вовремя не вернет взятые в долг куачтли [315, т. 1, с. 269].

Привязанность правовых норм к конкретным прецедентам позволяет говорить о казуальном характере древнеацтекского права, что вполне укладывается в общеисторические рамки. Отсюда и специфический шаблонный характер формулировок: «если кто-то совершит то-то, за это подвергается такому-то наказанию». И если бы имел место ацтекский судебник, то он представлял бы собой более или менее пространный список конкретных случаев и ничем, таким образом, не отличался бы от других ранних юридических памятников.

О неразвитости ацтекской системы судопроизводства и самих норм свидетельствует и суровость наказания за нарушение норм права собственности. Так, жестоко наказывался разбой на дорогах: виновного публично забивали камнями [289, с. 65; 315, т. 1, с. 270, 271]. Впрочем, известен и другой вариант: преступника на первый раз обращали в раба и лишь вторично провинившегося убивали [203, с. 252]. Еще более беспощаден был закон к воровству на рынке: вора публично забивали (палками или камнями) прямо на рынке специальные служители [228, с. 102; 289, с. 69; 315, т. 1, с. 270, 273]. Это было, видимо, наряду с прочим связано с особой заинтересованностью государства в развитии товарного обмена, что требовало обеспечить торговцам определенные гарантии. Сурово наказывался и тот, кто захватывал военную добычу другого [289, с. 69; 298, с. 260; 315, т. 1, с. 272]. Предавали смерти тех, кто носил украденные воинские украшения и знаки отличия, поскольку они давались за особые заслуги [203, с. 255]. Если из-под стражи по нерадивости охраны убегал пленник, захваченный в бою, то по закону хозяин пленника получал в возмещение «рабыню и некоторые ценные вещи», причем расплачивалась вся община, к которой принадлежал провинившийся охранник, — вина одного из членов общины рассматривалась как ее общая вина [305, с. 160].

Важнейшими вопросами в системе права являются те, что связаны с имущественными проблемами и проблемами наследования. Анализируя архивные частноправовые документы раннеколониального периода, имеющие отношение к регулированию этих проблем среди индейцев, исследователи выделили наличие специальных понятий, связанных с правом собственности (например, auac[qui]cuillir — «никто не может отнять это у него»; встречаются и понятия «распределение» — [qui]mamaca, «разделение» — [qui]xexeloa — имущества) [249, с. 28]. Но эти документы отражают порядки раннеколониального периода, и неясно, насколько они применимы к доиспанскому времени.

Сами по себе имущественные проблемы, связанные с браком (брачные дары, наследование и т.п.), естественно, возникали и в доиспанском обществе. К сожалению, в нашем распоряжении не так много данных, чтобы мы могли нарисовать достаточно подробную картину решения этих вопросов в ту эпоху, однако некоторые наиболее общие принципы и нормы выделить возможно.

Прежде всего следует отметить преимущество в данных вопросах мужчины перед женщиной. Сыновья фактически становились полноправными лишь после смерти отца (что говорит также об их зависимости от патриарха семьи), в том числе и в имущественных делах. Но не все сыновья одного отца были равноправны, они имели разный статус: различали законного сына (от законной жены) (ацт. tlazopilli — «драгоценный сын») и от любовницы (наложницы), который назывался просто «сын дома» (ацт. calpampilli). Так, у Несауалькойотля, правителя г. Тескоко, было якобы 117 детей (60 сыновей и 57 дочерей), но законных сыновей было только двое, из которых один, Несауальпилли, и стал его наследником. Не следует забывать и о сословных различиях. Так, молодые представители знати-пипилтин имели разные ранги в зависимости от положения отцов: сын тлатоани назывался тлатокапилли (ацт. tlatocapilli — «сын тлатоани»), сын текутли, т.е. знатного должностного лица или местного вождя, правителя, — текпилли (ацт. tecpilli — «сын текутли») [40, с. 37, 44; 93, с. 43; 409, с. 28 — 36]. Сыновья от законной жены считались предпочтительными наследниками [152, с. 397; 302, с. 118], а из них особыми правами пользовался «первородный» (ацт. tiacapan) [264, с. 23]. Все остальные дети, в том числе и от наложниц, признавались отцом как таковые, однако оказывались на положении опекаемых своими «законными» братьями. Кстати, поэтому и высоких постов они достигали крайне редко [104, с. 196].

Как отмечалось в источнике, «есть много способов наследования в Новой Испании» и «велика разница между знатью и простыми людьми» в этом отношении [203, с. 222]. Можно добавить, что местные особенности играли при этом не последнюю роль.

Сохранившиеся материалы позволяют заключить, что у ацтеков практиковались два вида наследования — по закону и по завещанию. Как уже отмечалось, движимое и недвижимое имущество обычно наследовал старший сын законной жены и поддерживал всех остальных своих братьев и племянников; он же отвечал за выплату дани, полагавшуюся на его семью [203, с. 222]. По данной причине, кстати, в доме всегда было «много народа». Делалось все это для того, чтобы не подвергать разделу, дроблению имущество семьи, прежде всего землю. Характеризуя неоднозначность такой практики, хронист писал, что хотя это и разумно, но «порождает несогласие» внутри семьи. Поэтому в некоторых районах отцу наследовали все сыновья и каждый получал свою долю. Когда не было наследников-сыновей, наследовали братья или племянники. Когда не было и их, имущество поступало в распоряжение «сеньора» или города, после чего оно, особенно право пользования землей, передавалось в распоряжение жителей того поселения или города, к каким эта земля территориально принадлежала [104, с. 200; 203, с. 222; 289, с. 102]. Иными словами, вступали в силу законы общинного землевладения. Если кто-то умирал, не назначив наследника, то его определял правитель [203, с. 222; 289, с. 103].

Хотя в таком авторитетном источнике, как работа Т. Мотолинии, утверждается, что «завещания» (т.е. их формальное составление) не были в обычае в «этой земле» и просто по закону наследовал старший сын [235, с. 6; 307, с. 164], в последнее время отдельные исследователи склоняются к мысли, что завещание как проявление и форма документального закрепления прав конкретных лиц (иногда, может быть, даже вопреки традиционным правилам и нормам) имело место в Тройственном союзе. Косвенным доказательством этого, по их мнению, являются встречающиеся в источниках сообщения, согласно которым в доиспанский период составлялись документы, включающие списки городов и указание границ их земель, границ владений народов, генеалогии тех или иных родов. Во всяком случае, после испанского завоевания индейцами очень легко и быстро была воспринята соответствующая европейская юридическая традиция. Уже в первом словаре, изданном в 1555 г. («Словарь Молина»), встречается целая группа специфических понятий, имеющих отношение к рассматриваемому вопросу: «делать завещание» (ацт. nimiquiznahuatla — букв. «указание смерти»), «завещание» (ацт. nemequiznenahuatiliztli — букв. «процедура указывать другому накануне смерти»), «завещатель» (ацт. momiquiznahuatiqui — букв. «тот, кто приказывает накануне смерти»). Большинство раннеколониальных завещаний были сделаны теми индейцами, которые происходили из древних знатных семей [264, с. 17].

Закон был беспощаден к тем, кто «не берег завещанное отцами» [49, с. 119; 228, с. 102; 315, т. 1, с. 273]. Если сын знатного продавал участок, принадлежащий отцу, то его казнили, а если сын простолюдина делал то же самое, то его обращали в раба [317, т. 1, с. 274]. Если кто-то незаконно продавал или закладывал чужую землю, взятую в аренду, его обращали в раба; за нарушение (уничтожение) же межей наказывали смертью [292, с. 47; 317, т. 1, с. 273, 274]. Такое соотношение наказаний кажется совершенно парадоксальным с нашей точки зрения. Однако именно оно в наибольшей степени соответствует тогдашним представлениям. В самом деле, продажа или заклад чужого надела (мошенничество) в условиях только начинающегося процесса формирования частноземледельческих отношений не представляли еще такой опасности, как нарушение гораздо более привычных норм общинного землевладения; купля-продажа земли была еще редка и, судя по приведенной правовой норме, еще недостаточно обобщена с правовой точки зрения. В то же время правила общинного землевладения представлялись незыблемыми, капитальными. Если человек продавал участок дважды, то первый покупатель сохранял право на нее, второй не получал ничего, а мошенник наказывался. По наиболее общей норме всякий человек, кем бы он ни был, присвоивший землю, ему не принадлежащую, подлежал казни (через удушение) [289, с. 47; 315, т. 1, с. 237, 239]. Кстати, наличие таких норм лучше всего доказывает существование элементов частного владения в структуре ацтекской системы собственности.

Существовал у ацтеков и институт опекунства, поскольку известно, что «сурово наказывались нерадивые опекуны» [315, т. 1, с. 273].

Остается спорным вопрос о том, обладали ли правом наследования женщины. Еще в конце XIX в. А. Бандельер утверждал, что такого права у них не было, а А. Чаверо придерживался прямо противоположного взгляда. По его мнению, наследовать могли все, ибо существовало равенство членов семьи. Этот спор не завершен до сих пор. Он связан с тем, что некоторые авторы исходят из сравнения прав женщин и мужчин, тогда как нужно просто выявить, какими правами обладали женщины. Об имущественных правах женщины нам известно, что она имела приданое (брачный дар), которым и распоряжалась в рамках норм, определенных законами. В приданое могла входить даже недвижимость, о чем уже шла речь. Кроме того, непосредственное отношение к правам женщины имеет сосуществование в ацтекском государстве в отдельных случаях двух линий наследования — мужской и женской. Последнее касалось богатых и знатных женщин. Подобное сосуществование двух линий наследования было удивительным для европейцев, исходивших по преимуществу из патрилинейности при рассмотрении вопросов наследования. Свое собственное имущество (земля, дома) имели, например, жены тлатоани Мотекусомы I, Мотекусомы II. Текалко, супруга последнего, владела собственными землями, которые либо получила по наследству, либо купила [115, с. 870; 403, с. 192]. Правитель г. Теотиуакана, подконтрольного г. Тескоко, был женат на одной из дочерей правителя последнего, Несауалькойотля. Он получил в приданое земли, доходы с которых предназначались в ее распоряжение. Эти земли по указу Несауалькойотля мог наследовать только ее сын (старший). Дуализм агнатного (отцовского) и когнатного (материнского) принципов родства служил показателем сильного влияния материнского рода.

Для защиты имущественных интересов в торговле действовали особые нормы, составляющие, так сказать, «торговое» право. Можно, несмотря на скудность и отрывочность данных в источниках, проследить зачатки обязательственного права (при найме, обмене, купле-продаже и т.п.). Купля-продажа могла производиться за наличный расчет и в рассрочку, с соблюдением формальностей и без соблюдения таковых, например наличия свидетелей. Покупатель имел право вернуть купленную вещь и получить уплаченную цену. Известен прецедент, когда некто продал рабыню, но через некоторое время решил расторгнуть эту торговую сделку, что и было сделано [315, т. 1, с. 269]. Практиковались и комиссионные сделки; выше, в разделе о торговле, говорилось, что одни купцы поручали другим продать свой товар [351, т. 3, с. 26]. Известны контракты об аренде земли и найме носильщиков или иных работников, осуществлявшемся обычно на рынках. Надежность контрактов обеспечивалась приглашением свидетелей. Более раннее обязательство имело преимущество перед более поздним. Обязательства передавались наследникам, и в случае их невыполнения мог последовать арест имущества самого должника или его наследников. Практиковался залог (заклад), особенно для того, чтобы гарантировать заем (ссуду), при этом, как утверждается одним из источников, проценты на ссуду не начислялись (т.е. ростовщичества не было) [410, с. 135]. Однако, если исходить из сообщения другого источника, оно не исключалось [351, т. 1, с. 326]. За нарушение торговых правил и норм предполагалась уголовная ответственность. Фальсификация мер наказывалась смертью [243, с. 78-102; 289, с. 66; 315, т. 1, с. 269-273] ²¹ как и торговля ворованным. Нельзя было торговать за пределами рынка [49, с. 117; 235, с. 61; 351, т. 2, с. 327], что объяснялось как стремлением предотвратить торговлю ворованным и мошенничество, так и желанием заручиться покровительством божества торговли [174, т. 1, с. 179; 305, с. 179; 351, т. 2, с. 327].

Убийство как наиболее тяжкое преступление, как правило, каралось смертью [203, с. 252]. За аборт и лекарь и беременная женщина приговаривались к смерти как убийцы [305, с. 164]. В случае намеренного отравления казнили не только убийцу, но и того, кто обеспечил его ядом [305, с. 164]. Из сказанного явствует, что ацтекскому правосознанию было знакомо понятие соучастия в преступлении. Смерть ждала и мужа, убившего неверную жену, так как в этом случае он присваивал себе права, которые принадлежали только суду. За убийство кормильца семьи виновный приговаривался к смертной казни. Однако вдова убитого могла освободить убийцу от смерти, сделав его рабом своих детей [227, с. 238; 315, т. 1, с. 250, 270, 273], или, как уточняется в одном из источников, убийцу делали «вечным рабом» семьи или родственников убитого [141, с. 55].

«Плавающая» амплитуда наказаний была и в отношении тех, кто занимался хищением свободных детей с целью продажи их в рабство. Наказывались все, кто так или иначе были причастны к преступлению. По одной версии, соучастники преступления просто становились рабами; один доставался тому, кому они хотели продать свободного человека (в порядке возмещения убытков), другой — тому, кто раскрыл преступление или предотвратил его, третий — родителям ребенка [227, с. 237; 289, с. 71]. Впрочем, в г. Тескоко расправа с похитителями была гораздо более суровой — их казнили [227, с. 237]. Появление такой нормы косвенно свидетельствует, по-видимому, о том, что кража и продажа в рабство свободных жителей, будучи весьма доходным занятием, получили достаточно широкое распространение.

Среди правонарушений, сурово каравшихся, следует назвать пьянство. Пьяницы считались потерей для общества, поэтому только достигшие 50 [315, т. 1, с. 274] или даже 70 лет [137, т. 1, с. 98] могли свободно потреблять хмельные напитки, впрочем, в строго определенном количестве. Категорически было запрещено пить во время военных походов [203, с. 254]. Нарушающих наказывали различными способами, пьяниц не назначали ни на какую должность [410, с. 132], а должностные лица лишались своего поста, если имелись доказательства их пристрастия к выпивке [315, т. 1, с. 274]. При отягчающих обстоятельствах виновных публично стригли на рынке и разрушали их дома, «показывая тем самым, что им нет места среди других людей» [305, с. 167; 410, с. 132]. В особых случаях за пьянство полагалась смерть. Та же участь ждала уличенного в пристрастии к вину жреца [227, с. 238]. Молодых людей, попавшихся на пьянстве, наказывали в школе палками [354, т. 1, с. 302].

Общественное спокойствие тщательно охранялось, и нарушение его строго наказывалось. Ссора, а также умышленное нанесение телесных повреждений также считались преступлением. Виновного заключали в тюрьму, а затем в наказание обязывали возместить ущерб пострадавшему (например, за порванную одежду), а также содержать его до полного выздоровления. За ссору на рынке, который был местом, где должен был царить полный порядок, ибо там бывали торговцы из других городов, виновные наказывались суровее. Так, в назидание другим по указанию правителя г. Тескоко была казнена некая женщина, которая устроила публичный скандал и нанесла телесные повреждения другой [289, с. 69; 305, с. 166]. Если ссора возникала из-за конфликта по поводу землевладения, то вне зависимости от знатности ссорящихся им вешали на шею початки маиса в знак позора и выводили на рынок [227, с. 237].

Как и всякое право в древнем мире, оно у ацтеков охраняло интересы государства и правителя. За предательство, измену интересам страны и правителя полагались суровые наказания. Наиболее тяжко карался заговор с целью захвата власти: зачинщиков ожидала смерть (их разрывали на куски или забивали палками) [203, с. 252; 228, с. 101; 315, т. 1, с. 273, 274]. По некоторым данным, тело казненного изменника, кроме того, сажали на кол [173, с. 159]. Сохранилось сообщение об одном из сыновей Несауалькойотля, которого заподозрили в желании сместить собственного отца, судили по всей строгости закона и казнили [40, с. 44]. Наказание ожидало и родственников виновного. Если они догадывались о предательстве, но не сообщили об этом, их имущество конфисковывалось в пользу правителя, а самих делали рабами [228, с. 101; 302, с. 116-117; 351, т. 2, с. 312] вплоть до «четвертого» или даже «пятого колена» [288, с. 101; 315, т. 1, с. 273, 274]. По некоторым данным, родственников могли даже казнить [152, с. 383; 203, с. 250]. Таким образом, существовала коллективная ответственность, прежде всего членов семьи, за преступления сородичей, своего рода круговая порука.

Мучительной смерти предавали дезертиров (по завершении которой труп оскверняли, расчленяя его) и тех, кто укрывал их [227, с. 237, 238]. В целях защиты государственных интересов наказывали и тех, кто распускал тревожные слухи и провоцировал панику [227, е. 238].

Воин, который выдал неприятелю военные тайны и планы, наказывался как предатель, и очень сурово: ему отрезали губы, нос, уши, отрубали руки до локтя и ноги до щиколоток; кроме того, делали известным факт его предательства повсеместно; его родные обращались в рабство [203, с. 254].

Стали появляться и нормы, регламентирующие межгосударственные и межплеменные отношения: формулировки посланий, церемония приема послов, гостей, объявление войны, способы ее ведения, режим плена и т.п. Формой поддержания мирных отношений было приглашение на праздники, церемонии интронизации новых тлатоани, погребальные обряды по случаю смерти правителей и т.п.

В этом случае приглашенным гарантировалась безопасность, всяческое уважение; их поселяли в особой части дворца, называвшейся Коакалли (ацт. Coacalli — «Дом приглашенных») [104, с. 218; 351, т. 2, с. 313]. Если приглашались в Теночтитлан представители наиболее серьезных соперников ацтеков (например, тлашкальцы), то это старались держать в тайне (чтобы, как утверждается в источнике, народ не узнал об этом и не нарушил закон гостеприимства) [173, с. 176]. Для регулирования межгосударственных отношений служил и институт «послов» (ацт. titlani, titlantin) [197, с. 17]. Согласно правилам, плохое обращение с ними и тем более убийство рассматривалось как законный повод к войне; эти же правила распространялись на торговцев и сборщиков дани [173, с. 202; 212, т. 4, с. 231; 228, с. 103-104].

Процедура объявления войны противнику также проходила по определенным правилам: противнику посылались специфические знаки войны — щит, лук и стрелы, а также особая черная мазь, которой смазывали покойников, что делало ее символом войны, смерти; Что касается режима плена, то он не допускал изощренных пыток: если пленному воину суждено было умереть, то смерть не должна быть мучительной. Нарушение ацтеками этого правила при Мотекусоме II, когда они проявили изуверство в отношении пленных, вызвало глубочайший гнев и возмущение их традиционных противников — тлашкальцев и уэшотцинков. Кстати, даже для расправы с восставшими, проявившими непокорность народами Тройственный союз выработал определенную последовательность действий. Когда какой-нибудь местный правитель выказывал неповиновение, то сначала посылали судей, чтобы публично его осудить. И даже если оказывалось, что восстание приняло массовый характер, то, лишь исчерпав все возможные мирные средства, Теночтитлан переходил к карательным действиям. Разумеется, не все эти правила и не всегда соблюдались, ибо жизнь и конкретное развитие событий были сложнее. Тем не менее примеры соблюдения таких правил зафиксированы как в работах раннеколониальных авторов и хрониках, так и пиктографических рукописях (см. рис. 70, 71) [173, с. 64; 289, с. 74; 315, т. 1, с. 272; 318, с. 25; 410, с. 134].

Существовали и зачатки своего рода административного права, что проявлялось, в частности, в наказании чиновников, допускавших злоупотребления при выполнении возложенных на них обязанностей. Так, если становилось известно, что кто-то из сборщиков дани присвоил себе часть налоговых поступлений или заставил население заплатить больше, чем полагалось, то казнокрада и обманщика-вымогателя бросали в тюрьму, а затем, по расследовании, казнили. Члены его семьи лишались имущества (как незаконно нажитого), которое переходило в собственность правителя [203, с. 222; 228, с. 105; 289, с. 67; 351, т. 2, с. 312].

Понятно, что эта юридическая норма приводилась в действие не всегда (хотя бы из-за несовершенства системы финансового контроля), однако тот факт, что она зафиксирована в историческом документе, достаточно показателен. Он свидетельствует, что государственная власть предпринимала последовательные шаги по укреплению своего контроля за делами на местах, по созданию прочной административной структуры, управленческого аппарата. Напомним в данной связи, что еще при Мотекусоме I (ок. 1462) была учреждена должность петлакалкатля, призванного помимо прочего осуществлять контроль за калпишками от имени правителя [78, с. 69].

В истории Тройственного союза известен случай применения суровых мер в отношении родни тлакочкалкатля Теуктлеуакатцина (не сумевшего обеспечить безопасность тлатоани Чимальпопоки, в результате чего последний был убит): хотя он покончил с собой, признав вину, его родственники все равно были низведены до положения простолюдинов-масеуалов, причем это наказание было наложено на всех, независимо от заслуг кого-либо из них. Это означало и определенное ограничение в правах, поскольку они в древне-ацтекском обществе носили сословно-классовый характер.

Как и везде в древнем мире, у ацтеков отсутствовал принцип равенства всех перед законом; напротив, круг правоспособности и ответственности зависел от социальной принадлежности виновного и пострадавшего. Так, по закону, если свободный человек напоит другого свободного и тот умрет, виновного ожидала смерть под палками. Однако если жертвой оказывался несвободный, то преступника обращали в рабство [305, т. 1, с. 270, 271]. Иными словами, убийство свободного каралось смертью, убийство несвободного — превращением виновного в раба. В этом явственно выступает воздействие обычного права, его принципа эквивалентного возмездия, талиона. Он применялся только к свободным, которые выступают как субъекты права. Что же касается рабов, несвободных, считавшихся лишь объектами права, то нанесенный им ущерб мог породить только вещный иск. Превращение свободного в раба означало для него потерю состояния правосубъектности.

Понятно, что и свободные по ацтекскому праву, носившему очевидный сословный характер, отнюдь не были равны перед законом: к разным категориям свободных применялись неодинаковые нормы. Так, наказание за одно и то же преступление против права собственности у разных категорий свободного населения было различным. Например, если сын знатного без разрешения отца «продавал его землю» или «проматывал отцовское имущество», то его тайно вешали; за аналогичный проступок сына простолюдина обращали в рабство [315, т. 1, с. 269]. Виновного в нарушении супружеской верности знатного казнили в тюрьме [315, т. 1, с. 271], после чего тело хоронили в общем с почетом: надевали обычные в таком случае погребальные одеяния и украшения и сжигали [228, с. 101; 305, с. 164]. Если сводничество наносило позор семье знатного, то сводник предавался смерти [305, с. 160]. Особые нормы регулировали жизнь жречества. Жреца, виновного в связи с женщиной, тайно забивали палками, имущество конфисковывали, а дом разрушали. Казни подлежали все, кто был причастен к этому преступлению. Жреца, уличенного в противоестественных склонностях, заживо сжигали [289, с. 70; 315, т. 1, с. 271].

Разное толкование по отношению к различным сословиям имел и закон, карающий за пьянство. Пьяного жреца убивали; молодого человека незнатного происхождения приводили в школу и там наказывали палками в присутствии других юношей [315, т. 1, с. 274], знатного же юношу били тайно [351, т. 1, с. 302]. Юношам из простых семей, посещавшим телпочкалли, разрешалось иметь любовниц, а знатным, обучающимся в калмекак, это было запрещено [289, с. 70].

Среди правовых норм — запрещение под страхом смерти всем, кроме «знатных и вождей», строить дом с двумя этажами [173, с. 132]. Это, впрочем, может объясняться тем, что строительство требовало соблюдения определенных правил для обеспечения безопасности соседних домов; построить же добротный дом мог, конечно, только богатый человек.

Выше отмечалось, что община не должна была принимать соплеменника, побывавшего в неприятельском плену. Со временем этот обычай приобрел характер закона и даже привел к формированию своего рода кодекса чести для верхов военной знати: если сбежавший из плена был человеком «низкого происхождения», то ему не угрожало изгнание из общины и семьи, знатного же убивали сами соотечественники, родственники [305, с. 160]. Подчеркнутая суровость этой и некоторых других, рассмотренных выше правовых норм применительно к знати — явление, широко известное в истории. Тем самым вырабатывалась специфическая сословная мораль, призванная способствовать выделению знати в особый слой и ее консолидации.

Нормативно закреплялись сословные различия также в одежде и прическе, которые со времени Мотекусомы I Старшего носили в соответствии с сословной принадлежностью и должностью. По этим предписаниям только тлатоани мог носить «золотую диадему», только тлатоани и его ближайший советник сиуакоатль могли ходить во дворце в обуви; нарушителей данных правил ожидала смерть. Особые одежды и знаки отличия выделяли разных представителей знати; только знатные могли носить одежду из хлопка [173, с. 127-131; 289, с. 70]. Даже воинам-простолюдинам под страхом смерти запрещалось надевать такую одежду; им предписывалось носить одежду из волокон агавы, длиною не ниже колен (исключения, как уже говорилось, допускались лишь в случае, когда нужно было скрывать шрамы от ран на ногах). Запрещалось носить и чужие знаки отличия или украшения. Появление их у простолюдина и бедняка порождало подозрение в воровстве и наказывалось по нормам, карающим за кражу. В качестве наказания за какой-то проступок знатным могли запретить носить богатые одежды и обязать носить одежду бедных, что было знаком наказания — низведения до уровня простолюдинов. Знатные должны были носить длинные волосы, по которым их отличали от рядовых граждан [104, с. 194; 173, с. 160; 228, с. 101; 305, с. 160; 315, т. 1, с. 270].

Сословно-классовый характер ацтекской судебно-правовой практики проявлялся в наличии и функционировании особых сословных судов.

Представлять любую систему права невозможно без рассмотрения вопросов судопроизводства. Что касается данного ацтекского института, то в нем, несомненно, имели место как «горизонтальные» правовые связи, когда те или иные дела решались заинтересованными лицами без участия государства (например, общинные суды, профессиональные суды купцов), так и «вертикальные» правоотношения, когда решения принимали государственные органы или должностные лица.

По нашему мнению (а это логически вытекает из всего представленного выше материала), «горизонтальные» правовые связи строились на использовании сохранившихся общинных структур — общинного собрания, совета старейшин, авторитета главы общины, глав родов и т.п.; свою роль играли и жрецы общинного храма, поскольку в их руках было безотказное оружие — апелляция к гневу божества. Это был своего рода коллегиальный суд общины без участия профессиональных судей в собственном смысле слова. Подсудными этому коллегиальному суду были члены данной общины. По всей видимости, при вынесении решений руководствовались скорее обычаем, местными условиями, чем законодательными положениями. Надо полагать, что в присутствии членов такого общинного суда не только рассматривались спорные дела, но и заключались мелкие сделки.

При несогласии одной или обеих сторон с решением общинного суда, а также когда тяжба происходила между лицами, принадлежащими к разным общинам, социальным группам или сословиям, дело рассматривалось уже в рамках «вертикальных» правоотношений и связей, т.е. судами более высокой инстанции.

В связи с тем, что государство Тройственный союз представляло собой формально конфедерацию Теночтитлана, Тескоко и Тлакопана, каждый из его членов имел определенные границы юрисдикции, связанные с первоначальным разделением сфер влияния. Кроме того, в покоренных районах ацтеки сохраняли у прежних правителей определенную правовую власть, понятно, не угрожавшую их власти и контролю.

В судопроизводстве трех основных составляющих Тройственного союза, под контролем которых так или иначе находились все остальные районы государства, имелось много общего, особенно у Теночтитлана и Тескоко. Своего рода судами низшей инстанции были суды на местах, которые рассматривали только незначительные дела и те преступления, очевидность которых была легко доказуема. Они, видимо, и решали основную массу дел рядовых жителей, опираясь при этом на законы, установленные государством, а не только на обычай.

Э. Кортес, описывая Теночтитлан, отмечал, что на главной рыночной площади было особое помещение — «здание суда», где заседали 10-12 судей. Они рассматривали всевозможные преступления, которые совершались на этом рынке, и отдавали приказания особым служителям наказывать виновных, ибо в их руках была сосредоточена и исполнительная власть [156, с. 73]. Известна и организация низшего звена судопроизводства г. Тескоко (см. рис. 81): подвластные ему районы делились на 6 частей, на каждую из которых приходилось по два судьи, решавших местные конфликты [305, с. 164].

Общим названием судебного чиновника, судьи, было куаутли (ацт. cuauhtli) [314, с. 77]. Судьи обычно начинали свою работу на рассвете и завершали ее на закате с перерывом в середине дня [305, с. 163]. Суды имели своих «писцов» (ацт. amatlacuilo — «тот, кто рисует на бумаге»), точнее, художников, которые с помощью пиктографики фиксировали существо дела, имена тяжущихся, вынесенные приговоры [203, с. 251; 305, с. 164; 410, с. 125]. Рисунки из «Карты Кинатцина» («Кодекса Кинатцина») являются раннеколониальными копиями такого типа документов (см. рис. 74-81).

Судебные чиновники получали от правителя содержание в виде служебного земельного надела, на котором работали майеки в качестве «арендаторов», так как они «возделывали чужую землю» и выплачивали хозяину определенную часть урожая. Формально сыновья судей не имели права на землю, считавшуюся должностным владением, но, вероятно, происходило фактическое наследование, поскольку должность отца получал сын. Каждые 80 дней правитель одаривал судей (тканями, зернами какао, маисом и др.) в соответствии с «качеством службы и достоинствами». Размер таких даров не был фиксирован и в каждом конкретном случае зависел от указаний правителя [228, с. 105; 305, с. 163; 410, с. 125].

В идеале судьи не должны были брать никаких подношений и подарков от своих клиентов (он не зависел от обязательного судебного сбора), не делать различия между богатыми и бедными в ходе рассмотрения дел. В том случае, если судья отступал от этих правил, хотя бы в малости, его сначала ожидал своего рода профессиональный суд (суд чести, суд коллег). Если же и после этого виновный продолжал нарушать «образ жизни судьи», его стригли, «что считалось очень позорным», и отстраняли от должности [203, с. 252; 305, с. 163]. Судейский обман наказывался по принципу талиона, хотя в некоторых случаях (когда провинность, была незначительной) прибегали к понижению в должности. В наиболее вопиющих случаях (причастность к особо суровому несправедливому приговору, подкуп, неверное информирование правителя о деле) судью ожидала смерть [203, с. 252; 315, т. 1, с. 273]. У Б. Саагуна сохранился даже поименный список нескольких судей из Тлателолько, осужденных на смерть за неправедный суд²² [351, т. 2, с. 310].

Обучение судебному искусству проводилось, что называется, «из рук в руки»: будущие судьи обучались непосредственно, присутствуя при рассмотрении тех или иных дел [137, т. 1, с. 96 — 97]. Однако на серьезные судейские должности назначали только тех, кто окончил калмекак, школы для обучения знати.

Имели место и зачатки своего рода «процессуального права», определявшего процедуру решения конфликта. В соответствии с ним самосуд не допускался. Сошлемся на уже упоминавшуюся норму: если муж убивал жену, даже виновную в супружеской измене, его казнили, так как он тем самым присваивал себе право, принадлежащее суду [305, с. 164; 315, т. 1, с. 271]. Юридическая процедура дознания, расследования у ацтеков была сходной с древними правовыми регуляциями у других народов. Заводилось дело, пиктограммами фиксировалась его суть. В штат судебных работников входили глашатай (ацт. tequitlatoque), судебный пристав (ацт. achcauhtli), судебные исполнители (ацт. topilli), которые в источниках на испанский манер называли альгвасилами. Подсудимые могли защищаться сами или защитниками-адвокатами (ацт. tepantlatoani — «тот, кто говорит за другого»); в работе суда принимали участие и специальные обвинители, прокуроры (ацт. tlanemiliani). Основными факторами для вынесения приговора были свидетельское показание, чистосердечное признание, результаты расследования, очная ставка. Вполне допустимо предположить, что показания подкреплялись устной клятвой перед жрецом, судом или должностным лицом (как это было первоначально в древнем Египте).

Широко использовалась практика привлечения свидетелей. Так, если нужда заставляла родителей продавать своих детей, то законность этой сделки должна была быть подтверждена четырьмя свидетелями [93, с. 33, 38; 203, с. 249; 251; 314, с. 77; 398, с. 126]. Применялась в древнеацтекском суде и «клятва перед богом», столь типичная для всего раннего судопроизводства «клятва землей». Она состояла в «поедании земли»: приносящие клятву касались пальцем сначала земли, а затем языка. Кстати, напомним, что «поедание земли» у алтаря бога Уитсилопочтли было формой клятвы ацтекскому тлатоани со стороны покоренных правителей [173, с. 207; 203, с. 252; 305, с. 163]. Клевета, лжесвидетельство, подкуп судей и свидетелей рассматривались как преступление. Злостная публичная клевета наказывалась смертью [141, с. 56; 227, с. 238-239; 289, с. 65]. Лжесвидетельство наказывалось по принципу талиона — тем же наказанием, какое получил бы оговоренный [289, с. 66].Согласно введенным при Мотекусоме I законам, под влиянием которых, вероятно, и сформировались эти нормы, говорить заведомую неправду тлатоани, а также наговаривать «друг на друга» категорически запрещалось тем, кто его окружал, особенно молодым знатным воинам, составлявшим его гвардию. После дознания виновных могли приговорить к сожжению заживо или умерщвлению с помощью стрел [173, с. 223]. При определении судом наказания имел значение возраст (особенно если речь шла о воровстве), поскольку лица моложе 10 лет, видимо, считались недееспособными [289, с. 72].

В идеале дознание и последующий суд должны иметь место в случае как самой тривиальной драки, так и серьезного преступления. Поэтому источники сохранили примеры и того и другого. Отмечается, что индейцы в общем-то были «миролюбивыми и вражда между ними была редкой». Так как оружия они не носили (за исключением периода военных действий), ущерб при ссорах ограничивался разбитыми лицами и разорванными одеждами. Суд после дознания заключал в тюрьму обидчика, который платил за лечение пострадавшего и возмещал ущерб (например, стоимость разорванной одежды) [305, с. 166]. Наложенный судом штраф обычно выплачивался куачтли.

За казнокрадство сборщика дани бросали в специальную клеть, сделанную из толстых бревен, где он находился в ожидании смерти. Так же поступали и с несправедливыми судьями. Все имущество преступников конфисковывалось, как неправедно нажитое [351, т. 2, с. 310, 312]. Тюрьмы представляли собой либо тесные клети, уже упоминавшиеся выше (см. рис. 78), либо низкие, сырые и темные помещения, призванные устрашать тех, кто в них попадал (cuahcalli для совершивших тяжкие преступления и teilpiloyan для менее опасных преступников) [203, с. 252; 292, с. 51; 305, с. 167].

Приведение смертного приговора в исполнение проводилось по особым правилам (даже по совсем негромким делам); как и во всем древнем мире, местом казни была рыночная площадь. У покорителя ацтеков Э. Кортеса сохранилось описание одной из экзекуций — казнь индейца, укравшего золотую монету. Вора привели на рынок к специальному камню, «лобному месту», громко оповестили всех присутствующих о вине осужденного, а затем забили палками [156, с. 46]. В некоторых случаях после казни преступника его имущество передавалось судебному исполнителю, что, видимо, означало право палача на вещи казненного [228, с. 237, 238]. Не исключено, что приведение в исполнение приговора осуществлялось в строго определенные дни ацтекского календаря. Во всяком случае, известно, что, например, в день «4. ветер», считавшийся индифферентным в религиозно-магическом плане, казнили осужденных за нарушение супружеской верности, а также освобождали из тюрьмы невиновных [351, т. 1, с. 335].

В системе наказаний, как уже упоминалось, использовались как простая, так и квалифицированная формы казни (последняя, не в пример первой, предполагала тяжелую, мучительную смерть). Выше приводились примеры «квалифицированной» казни: когда (по одной из исторических версий) Маштла, правитель Аскапотсалько, решив расправиться с тлатоани Чимальпопокой, подозревавшимся в пособничестве бунту, приказал бросить его в клеть, морить голодом и затем удушить; или когда Мотекусома II, разгневанный на жрецов, из-за халатности которых возник пожар в главном храме Теночтитлана, повелел посадить их в узкие низкие клети, где нельзя было ни лежать, ни стоять, а пол был утыкан острыми лезвиями из обсидиана, и предать голодной смерти.

Превентивные меры (задержание) были необходимы, когда из-за сложности дела оно передавалось в суд более высокой инстанции [203, с. 251; 305, с. 164; 410, с. 130]. Одна из важнейших функций судов высокой инстанции состояла в том, что благодаря им реализовался принцип сословности в судопроизводстве. В документах сохранилось достаточно сообщений о существовании одних судов для знатных, других — для простых людей [315, т. 1, с. 274]. Так, известно, что правитель подконтрольного г. Тескоко города Аколман мог рассматривать дела общинников, но не имел права судить знатных: дела последних рассматривались только в г. Тескоко [314, с. 157-158].

Правители городов — членов Тройственного союза обладали высшей компетентностью в юридической системе своего региона. Особенно много материалов в данном плане относительно городов Теночтитлан и Тескоко. Например, в г. Тескоко функционировали несколько судов высшей инстанции. Их появление, а также наивысший расцвет связан с деятельностью Несауалькойотля, который в целях улучшения управления образовал четыре особых совета, во главе которых стояли его сыновья. Эти советы наряду с прочим выполняли и роль судов высшей инстанции.

Один из этих советов занимался вопросами наук (астрономии и астрологии, хронологии, пиктографики, истории и др.), религии, музыки, образования, искусства, т.е. проблемами, связанными с интеллектуальным и духовным состоянием общества. Поэтому в компетенцию данного совета входил контроль за состоянием обучения в «домах юношей» (калмекак и телпочкалли), а его члены выступали и в роли экзаменаторов. К ведению этого совета относились вопросы, связанные с жречеством, в частности упорядочиванием его структуры. Он был и высшим судом для жрецов самого высокого ранга. Юридически данному совету подчинялись торговцы, а также ремесленники, которых привлекали к ответственности за некачественную работу.

Он же рассматривал дела «колдунов» и «магов». Словом, это был высший суд для жречества, ремесленников и всех тех представителей знати, сферой деятельности которых были искусство или наука. Членов этого совета назначал правитель г. Тескоко. Их число не было точно фиксированным, и правитель вводил в состав совета тех, кого считал достойным этого. Совет по наукам и искусствам был также своего рода художественным салоном, где собирались, чтобы насладиться поэзией, послушать умное наставление, провести награждение тех, кто наиболее отличился в делах, входящих в его компетенцию. При Несауалькойотле во главе этого совета стоял его сын Шочикетцальтцин [40, с. 36; 228, с. 187; 314, с. 150-151; 398, с. 125, 127].

Другой совет («казначейский») ведал вопросами, связанными с регулированием поставок дани, а также был высшей юридической инстанцией для чиновников, отвечавших за это. Он состоял из высших представителей данного рода администраторов, а также торговцев, занимавшихся главным образом внешней торговлей, т.е. как из представителей знати, так и богатых простолюдинов. Численный состав его неясен. Возможно, что он включал представителей всех 15 районов, подконтрольных г. Тескоко. Совет собирался ежедневно. При Несауалькойотле во главе финансового совета стоял его сын Екууэуэтцин [228, с. 177-178; 314, с. 155; 398, с. 125; 127].

Третий совет и одновременно суд — военный — имел не меньшее значение, чем предыдущий. Во главе его стоял военачальник с титулом тлакочтекутли. Он был обязательно родственником правителя г. Тескоко, а во времена Несауалькойотля это был его сын — Акапипиолтцин. Высокое положение занимал в этом совете и правитель древнего г. Теотиуакан, имевший титул тлакочкалкатль. В совет входили 15 профессиональных военных, представлявших разные, подконтрольные тескоканцам части ацтекского государства; кроме того, упоминаются трое «горожан», вероятно, представлявших общины г. Тескоко. Военный совет функционировал только в случае оперативной необходимости или для выполнения судебных функций в отношении провинившихся воинов. Умереть по приговору суда было чрезвычайно позорным для воина [40, с. 36; 228, с. 178; 314, с. 151-152; 398, с. 124, 125, 127].

Четвертый — высший законодательный и судебный совет г. Тескоко состоял из председателя и 22 членов, из которых четыре были представителями знати, четыре — из «горожан» (избранники от общины г. Тескоко), а остальные 14 были делегированы районами, подконтрольными г. Тескоко в рамках Тройственного союза. Председателем этого совета, как и всех других, был родственник правителя г. Тескоко; во времена Несауалькойотля его возглавлял один из сыновей последнего — Ичантлатоуэколтцин. В этом совете рассматривались как гражданские, так и уголовные дела, решения по которым не были приняты (в силу сложности или если они не подпадали под юрисдикцию других органов). Поэтому спектр рассматриваемых им дел был широк — от обвинений в измене и до половых преступлений. Считалось, что юрисдикция этого совета распространялась на членов других советов, если они совершали преступления. К этому следует добавить, что этот совет рассматривал и общие вопросы, связанные с законодательством [40, с. 36; 228, с. 187-189; 314, с. 15, 162; 398, с. 124].

Описывая дворец правителя г. Тескоко, его потомок, индейский раннеколониальный историк Ф. А. Иштлильшочитль, сообщал, опираясь на хроники и кодексы, что этот верховный совет занимал несколько помещений в восточной части дворца. В двух помещениях раздельно (видимо, для ускорения рассмотрения дел) заседали представители всех 14 подконтрольных г. Тескоко районов. Несомненное влияние на их решения оказывал «суд правителя», зал которого находился в той же части дворца. Этот зал служил своего рода помещением для аудиенций, там делались важные государственные сообщения, а также рассматривались самые сложные судебные дела. Наконец, имелся еще один, особый зал, так называемый Теоикпалпан (ацт. Teoicpalpan — «трибунал бога», «божий суд»). В нем на самом почетном месте находился особый трон, на котором лежало оружие (богато украшенный щит, лук, золотая стрела), череп и некоторые другие священные реликвии и предметы; отдельно стоял и трон правителя. В том случае, когда совет выносил смертный приговор, члены его шли в зал «трибунала бога», где правитель, положив правую руку на череп, а левую на золотую стрелу, утверждал его [228, с. 175-177; 398, с. 126-127].

Главы всех четырех советов имели специальное помещение, связанное дверью с покоями правителя, и они имели право и даже были обязаны в случае необходимости заходить к нему за советом или приказом [228, с. 178].

Все дела рассматривались не дольше 80 дней (четыре древнемексиканских месяца по 20 дней). Местные суды давали отчет правителю г. Тескоко и верховному совету через каждые 12 дней [410, с. 130].

Даже если в деталях Ф. А. Иштлильшочитль и ошибался, общие принципы судопроизводства им изложены верно. Это подтверждает материал, содержащийся в работе самого большого авторитета в области древнеацтекской истории и культуры Б. Саагуна, в той ее части, где он описывает высшие судебные инстанции в Теночтитлане.

Другое помещение во дворце тлатоани занимал Текпилкалли (ацт. Tecpilcalli — «дом сыновей знати»). Б. Саагун, приводящий со слов информаторов-индейцев сведения о нем, не дает подробного описания деятельности и функции этого совета или собрания знатных, ограничившись утверждением, что ему были подсудны знатные, совершившие прелюбодеяния [104, с. 217; 275, с. 537; 351, т. 2, с. 310].

В большей степени судебные функции имел совет, называвшийся Теккалли или Теккалко (ацт. Teccalli, Teccalco — «дом знати»). В нем заседали судьи, рассматривавшие наиболее сложные гражданские дела простолюдинов [104, с. 215; 275, с. 537; 351, т. 2, с. 310, 318].

Еще более высоким судом был Тлакшитлан (ацт. Tlacxitlan — «у ног [?]»). В его состав входили 13 знатнейших лиц, имевших высокий титул текутли, с которыми тлатоани советовался по наиболее важным правовым вопросам. Этот совет считался высшим судом знати и мог приговорить виновного к смерти [104, с. 215; 275, с. 537; 351, т. 2, с. 318].

При главном храме Теночтитлана находился центр жречества, где обычно выносились приговоры тем жрецам, которые нарушали сословные правила или совершали преступления. Во главе этого суда стоял жрец самого высокого ранга (ацт. teotecuhtli; от teotle — «бог», tecuhtli — «господин»). Кстати, жрецы в своих храмах могли вершить суд над людьми, которые обслуживали святилище, жрецами низшего ранга и послушниками [93, с. 27; 104, с. 217; 314, с. 150].

Казначейский совет занимался контролем за состоянием сбора дани и давал об этом отчет тлатоани. Он имел специальное помещение во дворце — калпишкакалли (ацт. calpixcacalli — «дом калпишков», т.е. сборщиков дани). Именно этот совет рассматривал дела казнокрадов или нерадивых чиновников [93, с. 27; 351, т. 2, с. 312- 313].

Со структурой военного совета был, видимо, связан Ачкакаукалли (ацт. Achcacauhcalli — «дом главных»), т.е. резиденция ачкакаутинов (ацт. achcacauhtin), чиновников незнатного происхождения, выполнявших роль экзекуторов, приводивших в исполнение приговоры [104, с. 217; 351, т. 2, с. 311].

Нельзя обойти вниманием и тот факт, что огромной властью (особенно первое время после введения этой должности и чина) играл сиуакоатль — фактически второе лицо в государстве. Он, как и тлатоани, мог вынести смертный приговор [276, с. 81; 391, с. 789]. Сиуакоатль возглавлял состоявший из 12 судей высший юридический орган — Тлакшитлан, который рассматривал наиболее сложные дела [203, с. 251; 275, с. 537].

Наконец, высшей юридической инстанцией был тлатоани. Ему принадлежало последнее и окончательное слово при рассмотрении наиболее важных и сложных дел. Он считался «хозяином жизни» и мог как приговорить к смерти, так и дать свободу. Каждые 10- 12 дней он рассматривал наиболее сложные дела, поступавшие из Тлакшитлана, и в присутствии членов этого совета принимал решения, которые касались не только знатных, но и простолюдинов. Члены семьи самого тлатоани не были подотчетны и подвластны никому, кроме самого правителя [137, т. 1, с. 97; 314, с. 159]. Таким же было положение и в г. Тескоко, где имелся свой «суд дворца», выносивший наказания за пьянство, адюльтер, другие преступления (см. рис. 73) [228, с. 178-179].

Итак, многое в структуре суда в Теночтитлане и Тескоко перекликалось, хотя в Теночтитлане она была более сложной и разнообразной (что обусловливалось масштабами подконтрольной ему территории). Система судопроизводства, с одной стороны, составляла одну из тех немногих сфер, где каждый член Тройственного союза сохранял независимость вплоть до Конкисты. Однако, с другой стороны, к моменту испанского завоевания в связи с общим ослаблением политической роли Тескоко и тем более Тлакопана и увеличением власти Теночтитлана у судов двух первых явно преобладали черты провинциальных, местных инстанций, в то время как высшие юридические инстанции в Теночтитлане приобретали всегосударственный характер.

В ацтекской юрисдикции довольно отчетливо просматриваются две параллельные тенденции. Как и во всяком государстве с явными признаками восточной деспотии, происходит усиление власти центра в лице тлатоани, выражавшееся, в частности, в стремлении выработать и внедрить в жизнь единые формы судопроизводства во всей стране. В Тройственном союзе была довольно типичная для древне-восточного общества судебная организация. Суд не всегда был отделен от администрации, и правитель — высший судья в государстве. Судебно-административный аппарат был заполнен представителями господствующей верхушки. В высших инстанциях судьи были людьми «благородными», чаще назначаемыми по признаку родства с правителем.

Что же касается сущности права, то, по нашему мнению, в ацтекских этико-правовых нормах переплелись законы писаные и неписаные, санкционированные государством и рожденные еще эпохой родового коллективизма. Иными словами, институт правоотношений в древнеацтекском обществе был принципиально таким же, как в «классических» странах древнего Востока. Этико-правовые нормы, а не просто право и составляли основу соционормативной структуры ацтекского государства. Аналогичной по природе была и система управления в нем, опирающаяся на диалектический синтез догосударственных и раннегосударственных институтов и структур.