Первый визит

В марте 1924 года в американском городе Нью-Орлеане произошло событие, которое имело прямое отно­шение к загадке забытых ольмекских городов.

Некое лицо, пожелавшее остаться неизвестным, внес­ло на текущий счет местного Тулэйнского университета крупную сумму денег. Согласно воле таинственного мецената, проценты с этого необычного дара предназна­чались для изучения прошлого стран Центральной Аме­рики. Дирекция университета решила не откладывать Дела в долгий ящик и тут же снарядила большую этнографо-археологическую экспедицию в Южную Мексику. Во главе ее были поставлены известные специалисты-археологи Франц Блом и Оливер Ла Фарж. Два неза­урядных человека, наделенных ненасытной любознатель­ностью и широкими познаниями, объединились здесь для того, чтобы бросить вызов непроторенной центрально-американской глуши и отправиться на поиски забытых племен и исчезнувших цивилизаций.

19 февраля 1925 года экспедиция началась. А через несколько месяцев ее загоревшие до черноты участники очутились в самом сердце болотистых джунглей, на юге побережья Мексиканского залива. Их путь лежал к реке Тонала, где по слухам находилось заброшенное древнее поселение с каменными идолами. В портовом городке Пуэрто-Мехико они наняли моторно-парусную шхуну «Лупата», и путешествие в прошлое началось. Скупые строки экспедиционного дневника в какой-то мере вво­дят нас в волнующую атмосферу тех дней, рассказывая о трудностях, стоявших на пути первооткрывателей и о радости неожиданных находок. «Проводники сообщили нам, что имеются два пути, которыми мы можем до­браться до древних руин. Один — по безымянной реке длиной более 4 километров. Другой — вверх по реке Тонала и далее по ее притоку Бласильо. Последний маршрут имел уже то преимущество, что сухопутный переход был там намного короче, и мы, не колеблясь, выбрали его... Наша шхуна тихо скользила по широкой реке, берега которой были сплошь покрыты густыми мангровыми лесами. То здесь, то там в воздух взмывали белые цапли, напуганные шумом нашего мотора. Через два с половиной часа мы добрались до устья более узкой реки Бласильо и свернули туда. Приходилось все время быть настороже из-за множества коряг и затонувших деревьев. В некоторых местах громадные лесные исполины рухнули в воду и почти перегородили реку своими стволами. Уже под вечер добрались мы до небольшого индейского ранчо, где и остановились на ноч­лег. Первым делом пришлось развесить свои гамаки и противомоскитные пологи (сетки), поскольку воздух был буквально переполнен этими кровожадными насекомыми. И когда мы легли спать, то долго еще слышали жалобные серенады миллионов москитов, бесновавших­ся за тонкой тканью наших сеток.

Рано утром, еще до восхода солнца, мы отправились к руинам. Дорога теперь шла по суше. Но это было лишь одно название. Почва во многих местах оказалась настолько заболоченной, что нам приходилось брести по воде, доходившей порой выше колен. Проводник ска­зал нам, что Ла Вента — место, куда лежал наш путь,— это остров, окруженный со всех сторон болотами. На нем есть невысокие холмы с удивительно плодородной поч­вой. Поэтому вся земля на острове поделена на участки, каждый из которых принадлежит отдельной индейской семье. Когда мы подошли к окраине Ла Венты, нам дей­ствительно встретилось несколько индейцев, направляв­шихся на охоту или на свои поля. Мы попросили их по­мочь в расчистке древних руин от лесных зарослей, и они охотно согласились. После часа быстрой ходьбы от ранчо Бласильо мы добрались наконец до цели: перед нами находился первый идол. Это был огромный камен­ный блок более двух метров высоты. Он лежал плашмя на земле, и на его поверхности можно было разглядеть человеческую фигуру, грубо высеченную в глубоком рельефе. Фигура эта не отличается какой-либо специ­фикой, хотя, судя по общему ее виду, здесь чувствуется какой-то слабый отголосок влияния майя. Вскоре после этого мы увидели и самый поразительный монумент Ла Венты — огромный валун, напоминающий по форме Церковный колокол... После незначительных раскопок, мы, к своему несказанному удивлению, убедились в том, что перед нами верхняя часть «гигантской головы», на­подобие найденной в Трес-Сапотес».

Повсюду среди джунглей встречались массивные каменные изваяния. Одни из них стояли вертикально, Другие рухнули вниз или были разбиты. Их поверхность покрывала рельефная резьба, изображавшая людей и животных или фантастические фигуры в образе получеловека-полузверя.

Пирамидальные постройки, когда-то гордо возвы­шавшиеся своими белоснежными гребнями над верши­нами деревьев, теперь едва угадывались под густым по­кровом растений. Этот таинственный город в древности был, очевидно, крупным и важным центром, местом рождения высоких культурных достижений, совершенно неизвестных науке.

Но время торопило исследователей. Преодолев серь­езные препятствия, они сумели бегло осмотреть обнару­женные ими здания и монументы и постарались возможно точнее зарисовать и нанести на карту наиболее важные из них. Этого было явно недостаточно для сколько-нибудь широких исторических выводов. Поэтому Франц Блом, покидая древний город, вынужден был на­писать в своем дневнике: «Ла Вента, бесспорно, весьма загадочный памятник, где необходимы значительные ис­следования, с тем чтобы наверняка узнать, к какому времени относится это городище».

Но не прошло и нескольких месяцев, как это утвер­ждение, делающее честь любому беспристрастному ученому, было начисто забыто. Очутившись в стране древних майя, Блом не мог устоять перед очарованием изящной архитектуры и скульптуры их заброшенных го­родов. Вычурные иероглифы и календарные знаки встре­чались здесь буквально на каждом шагу. И ученый, от­бросив мучившие его сомнения, твердо решил: конечно же майя по всем статьям превосходили своих безымян­ных соседей на западе. Обширная глава об исследова­ниях в Табаско из книги Блома и Ла Фаржа «Племена и храмы» (1926 год) заканчивается следующими слова­ми: «В Ла Венте мы нашли большое число крупных ка­менных изваяний и, по меньшей мере, одну высокую пирамиду. Некоторые черты этих изваяний напоминают скульптуру из области Тустлы; другие демонстрируют сильное влияние со стороны майя... Именно на этом ос­новании мы склонны приписать руины Ла Венты куль­туре майя». Так, по иронии судьбы самый яркий ольмекский памятник, давший впоследствии название всей этой древней цивилизации, неожиданно оказался в спис­ке городов совершенно иной культуры, созданной дру­гим, хотя и родственным ольмекам, народом майя.

История знает немало примеров того, как пустяковое на первый взгляд событие круто меняло весь дальней­ший ход развития человеческого общества. Нечто подоб­ное случилось и в «ольмекологии», когда Франц Блом и его друзья совершили не слишком утомительный поход к вершине вулкана Сан-Мартин, где, по слухам, с неза­памятных времен стояла статуя какого-то уродливого языческого бога. Лишь много лет спустя придирчивые знатоки мексиканской археологии разберутся наконец в истинном значении всего случившегося и громко наре­кут находку американцев из Нью-Орлеана «Розеттским камнем культуры ольмеков».

По иронии судьбы сами первооткрыватели (в дей­ствительности они оказались вторыми) тоже ничего не поняли и отнеслись ко всему свершившемуся весьма спокойно. Для описания загадочного идола на горной вершине в их книге отведено буквально несколько строк. «Взобраться на вулкан Сан-Мартин Пахапан, — писал впоследствии сам Блом, — было нашей давней мечтой. В Татахуикапе мы наняли проводников и верхом на лошадях отправились в путь. Но после часа езды мы вынуждены были привязать наших кляч близ крохотной плантации кофе и идти дальше пешком... Затем тропа кон­чилась, и мы вступили в лес, где пришлось карабкаться по Довольно крутому склону до тех пор, пока мы не добра­лись до небольшого ручья на высоте 506 метров. Наш проводник объявил, что здесь находится последнее место, где мы можем напиться воды перед «настоящим» подъ­емом. В этой части леса каждая скала и каждый лист на деревьях были сплошь покрыты какими-то белыми личин­ками размером с мизинец. Густой подлесок состоял из небольших пальм и колючих кустов, но когда мы подня­лись повыше — они исчезли. Узкая крутая тропинка то петляла среди скалистых обнажений, то исчезала во­обще, чтобы через несколько шагов вновь вынырнуть перед нами. Чем ближе к вершине, тем ниже станови­лись деревья. Их корни были исхлестаны свирепыми ветрами, а угловатые ветви покрывали разводы мха. На самой вершине горы тоже росли деревья. Это гово­рит о том, что с тех пор как вулкан «просыпался» в по­следний раз, прошло уже немало времени. Вершина имела два пика. На высшей точке южного из них мы обнаружили большой валун с отметкой 1211. Этот номер выбил на камне мексиканский инженер Исмаил Лойя, обследовавший данный район в 1897 году. Валун и стоит как раз на высоте 1211 метров. Лойя был первым, кто видел идола на макушке горы Сан-Мартин. Он же рассказал нам в 1922 году, что ему пришлось передвинуть этого идола на небольшое расстояние для того чтобы использовать его как угловую отметку в своих промерах! Во время этого «переезда» он нечаянно отбил у идола руки. Но еще до начала работ инженер успел, к счастью сделать схематический рисунок всего изваяния. Под древней статуей находилась небольшая яма, в которой лежали какие-то глиняные сосуды и несколько небольших вещиц из нефрита. Лойя отбросил все это в сторону, но одну небольшую поделку в виде гремучей змеи из светло-зеленого нефрита прихватил с собой.

Идол сидит на корточках и, согласно рисунку Лойи, горизонтально держит в обеих руках какой-то брусок. Его тело наклонено вперед. Руки, ступни ног и брусом сейчас отсутствуют. Лицо сильно повреждено. Общая вы­сота изваяния 1,35 метра, из которых 57 сантиметров приходится на головной убор. По обеим сторонам голо­вы идола хорошо видны громадные ушные украшения. Головной убор необычайно вычурный и пышный. На пе­редней его части изображено какое-то странное лицо с узкими глазами, небольшим широким носом и опущен­ным вниз ртом с пухлой и вздернутой верхней губой.

Сам монумент стоит на небольшой ровной площадке, в седловине между двумя высокими пиками, неподалеку от кратера вулкана. Изваяние может изображать бога огня или гор. Но в то время мы не рискнули отнести его наверняка к какой-нибудь определенной культуре».