В поисках нефрита

Странные и непонятные картины возникали между тем в не в меру разыгравшемся воображении некоторых ученых. Получалось так, что за пределами Тамоанчана — влажных и болотистых джунглей страны ольмеков — жили одни лишь грубые варвары и дикари, не знавшие ни письменности, ни календаря, ни монументального ис­кусства. Они только что успели освоить довольно при­митивные виды земледелия и влачили жалкое полуго­лодное существование, собирая скудные урожаи маиса, фасоли и тыквы со своих крошечных, неухоженных по­лей. Тяжелая и беспросветная жизнь. Постоянная угро­за голода во времена засухи, ураганов и наводнений. Стоит ли удивляться тому, что эти первые земледельцы Мексики не слишком преуспели еще в создании изящ­ных и красивых вещей, составляющих плоть и кровь любого развитого стиля искусства. Правда, они рьяно по­клонялись богам, олицетворявшим силы природы. Солн­це, ветер, дождь и вода самым непосредственным обра­зом влияли на величину собранного урожая, и именно им приносили самые обильные жертвы. Особым поче­том окружили древние земледельцы великую богиню плодородия — богиню-мать, родоначальницу всего жи­вущего и плодоносящего на земле. Они изображали ее с каким-то фанатичным упорством и в глине, и в кам­не на протяжении многих веков. Грубые, но чувствен­ные образы крестьянских мадонн — одна из самых распространенных находок при раскопках архаических поселений Мексики.

Низкие, темные хижины из прутьев, обмазанных гли­ной и с крышей из связок тростника или пальмовых листьев, простые и незамысловатые кухонные горшки, инструменты из камня и кости, базальтовые зернотерки для приготовления муки, примитивный очаг у порога дома — таков был тот рубеж технических и культурных достижений, до которого сумели дойти земледельческие племена Мексики на протяжении архаической эпохи. И вдруг в этот застойный, прозябающий в собственном невежестве «крестьянский рай» неожиданно врываются ольмеки. Они явились уже вполне сформировавшимся, зрелым народом, во всеоружии технических и культур­ных успехов своей блестящей цивилизации. Откуда и зачем пришли они в центральные области Мексики и в земли, лежащие к югу от перешейка Теуантепек, пока ни­кому неизвестно. Смелых суждений и гипотез на этот счет хоть отбавляй. Но, к сожалению, фактов пока явно недостаточно.

Мигель Коваррубиас считал ольмеков завоевателями-чужеземцами, пришедшими в долину Мехико с тер­ритории тихоокеанского побережья штата Герреро. Они быстро подчинили себе примитивные местные племена, обложили их тяжелой данью и стали вкушать плоды своей победы, образовав правящую касту аристократов и жрецов.

В Тлатилько, Сакатенко, Гуалупите и других архаи­ческих поселениях, по мысли Коваррубиаса, четко видны две разнородные традиции культуры: пришлая, ольмекская (к ней относятся все наиболее изящные типы кера­мики, нефритовые вещи и статуэтки «сыновей ягуара»), и местная, простая культура ранних земледельцев с гру­быми глиняными статуэтками и кухонной посудой.

Ольмеки и местные индейцы резко отличаются друг от друга по своему физическому типу, костюму и укра­шениям: приземистые узкоглазые и плосконосные абори­гены — вассалы, ходившие полуголыми, в одной набед­ренной повязке, и изящные, высокие аристократы — ольмеки, с тонким орлиным носом, в причудливых шля­пах и длинных мантиях или плащах. Насадив среди варваров ростки своей высокой культуры, ольмеки про­ложили тем самым, по словам Коваррубиаса, путь всем последующим цивилизациям Центральной Америки.

Другие ученые без особых раздумий объявили оль­меков «святыми проповедниками» и «миссионерами», которые со словами мира на устах и с зеленой ветвью в руке несли остальным людям учение о своем великом и милостивом боге — человеке-ягуаре. Они повсюду ос­новывали свои школы и монастыри. Не жалея слов, рас­писывали туземцам достоинства своей необыкновенной веры. И вскоре пышный культ нового, благосклонного к земледельцу божества получил всеобщее признание, а священные реликвии ольмеков в виде изящных амулетов и статуэток стали известны в самых отдаленных уголках Мексики и Центральной Америки.

Наконец, третьи ограничивались туманными ссылка­ми на торговые и культурные связи, равнодушно отмечая «явно ольмекские черты» в искусстве Монте-Альбана (Оахака), Теотихуакана и Каминальуйю (Горная Гвате­мала), но не давая этому факту никаких конкретных объяснений.

В 1968 году на прилавках книжных магазинов США появилась красочно оформленная книга под интригую­щим названием «Первая цивилизация Америки». С ли­цевой стороны суперобложки на читателя пронзительно смотрели раскосые глаза знаменитой ольмекской «голо­вы», которая уже одним своим присутствием вполне однозначно решала наболевший вопрос о приоритете ольмеков в создании первой высокой культуры на всем континенте.

Имя автора — Майкл Ко — мало что говорило публике, но было хорошо известно в кругах специали­стов по доколумбовой истории Нового Света. Профес­сиональный археолог и, как многие его знаменитые пред­шественники, выпускник респектабельного Гарварда, он уже к началу 60-х годов выдвинулся в число наиболее талантливых и многообещающих ученых-американистов. В течение трех утомительных полевых сезонов (1958—1960 годов) Майкл Ко пробивался сквозь много­метровые напластования остатков древней культуры в Ла Виктории, на тихоокеанском побережье Гватемалы. Затем, используя новейшие методы археологических ис­следований и свою незаурядную эрудицию, он воссозда­ет, собирая буквально из тысяч мельчайших обломков, картину далекого прошлого Коста-Рики. И когда при­обретенный им полевой опыт достиг, на его взгляд, вполне достойного уровня, он немедленно обратился к ольмекской загадке. Ольмеки были давней страстью Майкла Ко. Еще в 1957 году в солидном академическом журнале «Американский антрополог» появилась его остро дискуссионная статья о взаимосвязи письменности и ка­лендаря майя с влияниями ольмеков. Но молодой ученый стремился сказать свое слово обо всех других наиболее важных вопросах ольмекской проблемы.

От предшественников ему досталось не слишком богатое наследство. Несколько полевых отчетов экспе­диции Стирлинга — Дракера и десятки разрозненных фактов, разбросанных по общим монографиям и специ­альным статьям, могли повергнуть в уныние кого угод­но, только не честолюбивого питомца Гарварда. Требо­валась критическая переоценка опыта предыдущих лет. И Майкл Ко был первым, кто отважился на это. По кру­пицам собрав недостающие сведения, он, ни минуты не колеблясь, объявил своим коллегам-археологам: «Вы­воды Филиппа Дракера больше не кажутся мне абсо­лютно верными. В их основе лежат ошибочные методы и ошибочные взгляды».

Поскольку ольмеки жили и развивались отнюдь не в безвоздушном пространстве, а бок о бок с другими ин­дейскими народами и племенами, это неминуемо должно было оставить, по мысли Ко, заметные следы как в их собственной культуре, так и в культуре соседей. Эти сходные черты и должны служить надежным компасом при выделении конкретных этапов ольмекской истории. Подобному высказыванию можно было отказать в чем угодно, но только не в смелости. И, видимо, совсем не случайно уже в 1965 году, когда группа ученых-американистов решила выпустить многотомный справочник по индейцам Центральной Америки, почетное право напи­сать главу по ольмекской археологии единогласно предо­ставили молодому профессору антропологии из Йель­ского университета — Майклу Ко.

Прежде всего он с фактами в руках категорически опроверг религиозную, или «миссионерскую», подоплеку ольмекской экспансии за пределы Веракруса и Табаско. Гордые персонажи базальтовых скульптур Ла Венты и Трес-Сапотес не были ни богами, ни жрецами. Это увековеченные в камне образы могущественных пра­вителей, полководцев и членов царских династий. Прав­да, и они не упускали порой случая подчеркнуть свою связь с богами или показать божественные истоки своей власти. Но действительное положение вещей от этого отнюдь не менялось: реальная власть в стране ольмеков находилась в руках светских правителей, а не у жрецов. Мы уже имели случай убедиться в том, ка­кую огромную роль в жизни ольмеков и других древ­них народов Нового Света играл драгоценный зеленый минерал — нефрит и его разновидности — серпентин, жадеит и т. д. Нефрит считался основным символом богатства. Его широко применяли в религиозных куль­тах. Им платили дань побежденные государства и на­роды. Но мы знаем и другое: в джунглях Веракруса и Табаско не было ни одного мало-мальски значительного месторождения этого камня. Между тем количе­ство изделий из нефрита и серпентина, найденных при раскопках ольмекских городов, превосходит всякое во­ображение, исчисляясь десятками тонн! Откуда же бра­ли жители туманной страны Тамоанчан свой драгоцен­ный минерал?

Как показали последние геологические изыскания, залежи великолепного голубоватого нефрита имеются в горах мексиканского штата Герреро, в Оахаке и Мо­релосе, в горных районах Гватемалы и на полуострове Никойя в Коста-Рике, то есть именно в тех местах, где сильнее всего чувствуется влияние ольмекской куль­туры. И Майкл Ко сделал отсюда единственно пра­вильный вывод о прямой зависимости основных на­правлений ольмекской колонизации от наличия место­рождений нефрита и серпентина. По его словам, ольме­ки создали для этой цели специальную организацию — могущественную касту купцов, наподобие ацтекских «почтека», которые вели торговые операции только с дальними землями и обладали особыми привилегиями и правами. Это были весьма удобные для ольмекских правителей люди. Охраняемые всем авторитетом по­славшего их государства, они смело проникали в самые дикие и глухие области Центральной Америки. Их гна­ла вперед ненасытная жажда обогащения. Гиблые тро­пические леса, гнилые непроходимые болота, вулкани­ческие пики горных хребтов, широкие и бурные реки — все покорилось этим неистовым искателям драгоцен­ного зеленовато-голубого камня — нефрита.

Обосновавшись на новом месте, торговцы-ольмеки терпеливо собирали ценные сведения о местных при­родных богатствах, климате, быте и нравах туземцев, их военной организации, численности и наиболее удобных дорогах. И когда наступал подходящий момент, они становились проводниками ольмекских отрядов и армий, спешивших с туманного побережья Атлантики для захвата нефритовых разработок и шахт. На пере­крестке оживленных торговых путей и в стратегически важных пунктах ольмеки строили свои крепости и сто­рожевые посты с сильными гарнизонами. Одна цепь та­ких ольмекских поселений протянулась от Веракруса и Табаско, через перешеек Теуантепек, далеко к югу, по всему тихоокеанскому побережью, вплоть до Коста-Ри­ки. Другая — шла на запад и юго-запад, в Централь­ную Мексику, по территории штатов Оахака, Пуэбла, Морелос и Герреро. «В ходе этой экспансии, — подчер­кивает Майкл Ко, — ольмеки приносили с собой нечто большее, нежели их высокое искусство и изысканные товары. Они щедро сеяли на варварской ниве семена истинной цивилизации, до них никому здесь не изве­стной... Там же, где их не было или их влияние ощу­щалось слишком слабо, цивилизованный образ жизни так никогда и не появился».

Это было весьма смелое заявление, но за ним не­медленно последовали не менее смелые дела. Профес­сор Майкл Ко решил отправиться в джунгли Веракру­са и раскопать там еще один крупный центр ольмек­ской культуры — Сан-Лоренсо Теночтитлан.