Разбивая шаблон. Социоэкономическое значение металлических артефактов Майяпана

Сборник ::: Археометаллургия в Месоамерике. Текущие подходы и новые перспективы ::: Элизабет Х. Пэрис, Карлос Пераза Лопе

Постклассический период был динамичной эпохой для майя, проживавших на полуострове Юкатан. Увеличение количества и разнообразия товаров в обращении (Sabloff и Rathje 1975; Smith и Berdan 2003), возникновение и сочетание кросс-культурной иконографии и наборов символов, обращение новых видов валюты и стандартов стоимости, расширение торговых путей вдоль побережья – все это принесло новые возможности для становления богатства, статуса, политической власти и межкультурной коммуникации. Новые потребительские товары и технологии производства, наряду со знаниями, ценностями и смыслами, их сопровождавшими, были приспособлены майя в соответствии с местными смыслами и значениями. Для жителей постклассического политического центра Майяпан металлические артефакты стали наглядными индикаторами социальной элиты и политической власти в качестве священных предметов, используемых в главных религиозных церемониях, а также как накапливаемые и компактные материальные ценности (Pollard 1987, 741). Однако, поскольку металлургия не была местной технологией и пришла в регион майя довольно поздно, металлические предметы и технологии производства металла были включены в существовавшую там культурную структуру, отражая использование и значение других «драгоценных предметов» в культуре майя, в частности, таких предметов как украшения из жада и раковин. Как и украшения из жада и раковин, металлические предметы создавались и использовались в Майяпане для наглядной демонстрации. В повседневной жизни такие инструменты, как иглы из драгоценных металлов, были одновременно утилитарными и экзотическими маркерами статуса;[1] металлические украшения могли прикреплять к одежде или носить как ювелирные драгоценности. Они также могли использоваться для специальных функций и в особых случаях – при проведении определенных ритуалов или в качестве инвентаря в погребениях или тайниках, – а также они могли служить подношениями. В настоящей статье мы доказываем, что экзотическая природа металла в регионе майя сделала металлические предметы видимыми индикаторами богатства и желанными межрегиональными товарами, а пластичные свойства металла дали возможность местным производителям создавать и воссоздавать предметы, наиболее подходящие для нужд потребителей Майяпана и его производительных возможностей.

Товары и валюта

Такие товары, как металлические предметы, очень высоко ценились в экономической, социальной и ритуальной сферах культуры майя. Майя не были в этом одиноки, такая многосторонняя оценка не ограничивалась металлом. Товары, определяемые как «нечто, предназначенное для обмена» (Appadurai 1986, 9), зачастую имели множество значений, а их ценность определялась (Renfrew 1975, 22) в соответствии с теми экономическими, социальными и ритуальными ролями, которые они выполняли в определенных ситуациях. Подобные множественные значения могут выражаться одновременно или же меняться в зависимости от контекста. Товары могут быть долговечными и недолговечными; как бы то ни было, износостойкие ремесленные изделия археологически более заметны. В эту категорию могут входить такие товары как еда и предметы первой необходимости, сырье, бытовые или производственные инструменты и материалы, одежда, драгоценности или экспозиционные предметы, предметы роскоши, деньги и ритуальные атрибуты, и они могут иметь широкий спектр сфер применения, начиная с местного и заканчивая межрегиональным масштабом.

Внутри культур или регионов, товары, сделанные из определенных материалов, рассматриваются как имеющие довольно высокую ценность из-за физических или внешних свойств этих материалов, особенно в тех регионах, где такие материалы считаются редкими и экзотическими. Например, изделия из золота, серебра, меди и свинца, а также из слоновой кости и драгоценных камней, стали очень ценными в экономической, социальной и ритуальной сферах Западного мира (Abu-Lughod 1989) как до, так и после появления номинальной валюты. Преобразуя необработанный металл в конечный продукт, производители могли значительно увеличить экономическую, социальную и ритуальную ценность металлических изделий. Такие предметы высоко ценились повсеместно в Древнем мире, включая и древнюю Месоамерику.

Кросс-культурные ремесленные изделия, использовавшиеся в качестве товаров, зачастую являлись маркерами многочисленных аспектов социальной идентификации, таких как богатство, социальный статус, религия и идеология, место в политике, профессии, возраст, пол и этническая принадлежность (Costin 1998, 3). Ремесленные изделия также могли использоваться в экономических сделках или для создания и укрепления социальных и политических отношений (Dalton 1982, 184). Примерами таких предметов в современном западном мире являются обручальные и свадебные кольца, ювелирные изделия в виде религиозных символов, картины или декоративные архитектурные элементы, одежда для религиозных служб или церемоний, религиозная атрибутика, а также искусно выполненные религиозные символы разных размеров. Такие объекты могут указывать на экономическое богатство посредством их размера, стиля, мастерства исполнения, а также через происхождение, стоимость или редкость материала, из которого они произведены. Они могут отражать социальный статус своего владельца, относя его к определенной группе, возрасту, полу или этапу жизни. Более того, их могли использовать для выражения отношения индивида к определенной религии, ритуалу или идеологии (Douglas и Isherwood 1996; Smith 1987). Критерий, по которому определялась значимость конкретного предмета, мог варьироваться диахронически и кросс-культурно (Wright 1998, 59); они могли отражать технические навыки или креативность мастера, техническое качество или эффекты – визуальные, звуковые, тактильные – конечного продукта, или ценность исходных материалов.

Представления майя о ценности и дальнейшее развитие стандартов ценности может быть тесно связано с развитием и обменом экзотических предметов роскоши. Такие предметы могут одновременно означать и выражать понятия богатства, статуса и сакральности. Иконография и артефакты городов в низменностях майя позднего формативного периода отражают увеличение использования престижных изделий, созданных для украшения тела или более компактных, таких как жад и украшения из раковин моллюсков семейства Спондилус, ушные вставки из обсидиана, лабретты и носовые вставки, а также предметы из сланца причудливой формы. Эти изделия стали важными символами элитарного статуса, избытка богатства и священного ритуала в городах, располагавшихся далеко от мест происхождения исходных материалов. В частности, ценность жада и украшений из раковин значительно разнится в зависимости от их размера, масштаба, качества выработки, функции и использования (Рисунок 7.1; Freidel, Reese-Taylor и Mora-Marín 2002, 43).

Рисунок 7.1. Украшения из оливковидных ракушек (a, b) и раковин вида Spondylus (c–e) из Кайе-Коко, Белиз. Иллюстрация Энн Дин, с разрешения Мерилин Мессон.

Так как культурный репертуар майя включал в себя ряд престижных товаров, таких как иноземная керамика, обсидиан и шлифованные каменные орудия, гематитовая, пиритовая, железная руда, а также такую ритуальную атрибутику как курильницы и шипы ската (Becker 1993; Chase и Chase 1992, 1998; Krejci и Culbert 1995; McAnany и др. 2002), причем артефакты из жада и раковин отличаются широким набором случаев, в которых они применялись. С одной стороны, ремесленники позднего формативного периода создавали такие искусные украшения как пекторали, топоры, ушные вставки и подвески (Freidel, Reese-Taylor и Mora-Marín 2002, 43). Утонченные украшения из жада и раковин часто встречаются в элитных церемониальных контекстах, таких как захоронения и тайники, предположительно, это было своего рода «неотчуждаемое имущество» (Weiner 1992, 10), использующееся в обществе майя формативного периода как источники социальной и политической власти, относящие правителей и родословные к элите. Фрейдел, Риз-Тейлор и Мора-Марин (2002, 43) утверждают, что значения предметов из раковин и жада символично использовались элитами майя в искусстве, архитектуре, царских церемониях (что нашло отражение в искусстве) и формальном сохранении для последующего использования в тайниках. На другом конце совокупности значений были маленькие бусины из жада и раковин, которые широко использовались большинством в качестве валюты, наравне с топорами и другими утилитарными инструментами (Freidel, Reese-Taylor и Mora-Marín 2002, 43). Важно отметить, что подобные бусины и инструменты стали значимыми благодаря продвижению элитой материалов, из которых они были изготовлены, жада и раковин, как имеющих символическую и культурную значимость. Кроме того, бусины и маленькие украшения использовались в основном так же, как и их более совершенные копии; они открыто представлялись как личные украшения и компактные аксессуары или ритуальные подношения, что также являлось публичным действом (Pearson 1999). Например, в Куэльо, Белиз, бусины из жада и раковин обычно содержатся в подношениях захоронений формативного периода наряду с подвесками, браслетами, наколенниками и поясами (Hammond, Clarke и Robin 1991).

С самого раннего появления в городах майя, металлические предметы стали скорее дополнением, чем заменой товаров из жада и ракушек, игравших заметную роль в товарообмене престижными предметами позднего доклассического и классического периодов. Благодаря их изначальному дефициту, они обнаруживаются в основном в элитных церемониальных контекстах в крупных урбанистических центрах майя, датируемых классическим и поздним классическим периодами, и представляют предметы роскоши для демонстрации достатка или украшения. Самым ранним из известных металлических артефактов региона майя является бусина из тумбаги (сплав меди с золотом) в форме лапы ягуара, найденная в тайнике раннего классического периода в Альтун-Ха, Белиз (Pendergast 1970). Тайник был обнаружен в постройке А-3, храме, расположенном вдоль южной стороны центральной церемониальной площадки, и, похоже, является элитным церемониальным подношением. Хотя его стиль предполагает, что он был частично произведен в Кокле, Панама, символизм лапы ягуара имел высокую значимость среди майя. Однако по большей части металл майя не знали до вплоть до терминального классического периода, когда Чичен-Ица стала импортировать большие количества металлических артефактов через свои прибрежные торговые связи по всему Юкатану. Большинство этих предметов в итоге становились ритуальными подношениями, отправляемыми в Священный Сенот, а также становились церемониальной атрибутикой элиты (Coggins и Shane 1984; Lothrop 1952). Почти всегда такие вещи служили для демонстрации богатства и в качестве личных украшений. Среди них были простые и отчеканенные золотые диски, орнаментальные золотые листы различных форм, золоченые церемониальные объекты, золотые головные уборы, сандалии, браслеты и чаши, медные кельты и кольца, простые, декорированные и фигурные медные колокольчики, фигурки, фигурные подвески и ушные вставки (Coggins и Shane 1984; Lothrop 1952). На некоторых предметах, в частности на отчеканенных золотых дисках, изображены сцены с воинами и знатью, они могли быть выполнены специально для таких церемоний как инвеститура[2] или других важных священных ритуалов (Coggins и Shane 1984). Стилистически эти объекты отражают далеко идущие связи Чичен-Ицы с регионами металлопроизводства как на востоке, включая Панаму, южную Коста-Рику, Перу и Колумбию, так и на западе, куда входили Оахака, Западная и Центральная Мексика (Coggins и Shane 1984; Lothrop 1952).

Рисунок 7.2. Карта Месоамерики с указанием городов, которые фигурируют в статье, а также городов, где были найдены металлические артефакты.

В ранний постклассический период расширение торговых сетей по всей Месоамерике создало беспрецедентную доступность экзотических предметов роскоши повсеместно в городах на севере Юкатана (Рисунок 7.2). Эти товары были доступны как простолюдинам, так и элитам (Hirth 1998; Masson и Peraza Lope 2004; Paris 2008; Smith 1999, 2003a, 2003b), что, вероятно, отражает увеличение возможностей для экономического благополучия незнатного населения (Masson и Peraza Lope 2004, 214), а также их экономической роли в качестве товаров, производимых для рыночного обмена. В течение этого периода Майяпан и Ламанаи, Белиз, увеличили свою политическую и экономическую значимость вследствие уменьшения влияния Чичен-Ицы (Masson и Peraza Lope 2004; Milbrath и Peraza Lope 2003; Simmons, Pendergast и Graham 2009). Как и Чичен-Ица, эти города стали экономическими центрами в обмене металлическими предметами на всем полуострове, и сходным образом использовали свои позиции гегемонов в экономических связях как источник политического и культурного влияния. Майяпан и Ламанаи импортировали экзотические металлические предметы из богатых районов металлопроизводства, наряду с металлургическими инструментами и технологиями, используя заготовки и переработанные металлические предметы для производства местных металлических изделий посредством заимствованной технологии литья (Cruz Alvarado, Carlos Peraza Lope и Elizabeth H. Paris 2009; Paris 2008; Simmons 2005a, 2005b; см. Simmons и Shugar, статья 6 настоящего сборника). В результате, металлические предметы стали доступны более широкому кругу социально-экономических слоев населения в этих поселениях (Paris 2008). Жители остальных постклассических городов северного Юкатана, включая Сан-Хервасио (Pinto Bojorquez 1997; Robles Castellanos 1980), Санта-Рита-Коросаль (Chase и Chase 1988), Серрос (Garber 1989), Цибильчальтун (Moore 1975; Taschek 1994), Сартенеха (Boxt 1993), Лагуна-де-Он (Gann 1927; Masson 2000), Леона-Викарио (Pantoja Díaz 1997), Йашуна (Ardren 2003), и даже Чичен-Ица постклассического периода (Coggins и Shane 1984; Lothrop 1952; Thompson 1968), также получали и использовали металлические товары через эти разветвленные сети (см. также Paris and Peraza Lope 2009). Этноисторические источники постклассических майя указывают, что металлические предметы были экономическими товарами, которые также являлись компактными символами статуса, связываемыми с могущественными божествами. Отчеты раннего колониального периода определяли медные колокольчики наряду с другими мерилами стоимости и платежными средствами. И Гаспар Антонио Чи, и Диего де Ланда помещали медные колокольчики среди других средств оплаты, используемых майя, куда также входили медные топоры, какао бобы, перья, бусы из красных ракушек (Spondylus) и жада (Tozzer 1941, 95, 231). Бартоломе Колон, описывая свою встречу с торговым каноэ у берегов Юкатана в 1502 году, упомянул, что в этом каноэ было множество товаров, в том числе хлопковая одежда, какао бобы, деревянные мечи-дубинки с кремневыми лезвиями, медные топоры для рубки дерева, а также некие диски и тигли для плавки меди (Columbus 1959; Piña Chan 1978, 39). Фрай Диего Лопес де Когольюдо (1957 [1688]) писал: «Они использовали как деньги медные колокольчики разной величины, ценность которых определялась их размером» (Tozzer 1941, 95–96; см. также Pina Chan 1978, 43). В этноисторических источниках одинаково указывается, что металлические предметы, в дополнение к их экономической ценности, играли важную роль в одежде, украшениях и религиозных ритуалах. Диего де Ланда упоминал о роли медных колокольчиков в танце (Tozzer 1941, 186). В рукописи Чилам-Балам из Мани, написанной в городе Мани, что расположен к югу от Майяпана, подчеркивается использование колокольчиков в качестве элементов одежды, в частности, в военном костюме Кукулькана: «… в к’атун 5 Ахау Кукулькан взмахнул своими руками, его колокольчики зазвенели, и он собрал свою дань меда и перепелов. На девятнадцатый год Кукулькан снова взмахнул руками, и снова его боевые колокольчики были услышаны, и он принял пожертвования от самых бедных» (Craine и Reindorp 1979, 114; см. также Hosler 1995). В примечании Юджина Крейна и Реджинальда Рейндорпа добавляют, что в данном отрывке Кукулькан был одет по-военному, с колокольчиками на запястьях согласно данному мифологическому повествованию, и звук колокольчиков знаменовал начало войны и страданий. В Чилам-Балам из Чумайеля также упоминаются колокольчики, прикрепляющиеся к одежде: «это ожерелье с бусинами: это его маленькие колокольчики» (Roys 1967, 98).

Металл и обмен в Месоамерике

В постклассический период металлические предметы становятся важными, ценными товарами, широко обмениваемыми благодаря межрегиональным торговым сетям (Hosler 2002). Небольшой размер и долговечность металлических изделий, производимых в Месоамериканских городах сделали их удобными в транспортировке на длинные расстояния (Hassig 1985, 25), в то же время, благодаря своим физическим свойствам, они могли быть переплавлены, сплавлены или переделаны в новые предметы. Эти процессы потенциально могут увеличить ценность металлических предметов через присвоение им новых функций, различных цветов, а также благодаря различным физическим свойствам, таким как твердость, острота лезвий, звук (для колокольчиков) или гибкость (для щипцов) (Hosler 1994). Они также могли разбивать ценность, переделывая единичный объект, будь то заготовка или готовый потребительский товар, на множество более мелких предметов. Полученные в итоге потребительские товары также имели экзотические визуальные свойства, например, цвет – золотой, серебряный и медный – а медные колокольчики вдобавок к этому были источниками уникальных звенящих звуков, хорошо отличимых по звучанию от колокольчиков из оливковидных раковин и кельтов из камня или ракушек (Hosler 1994, 1995; см. также Freidel, Reese-Taylor и Mora-Marín 2002).

Некоторые металлические предметы могли также сохранять свою ценность благодаря использованию в качестве платежного средства, например, медные топоры-деньги: тонкие, Т-образные предметы, которые находят на востоке штата Морелос, в Герреро, Оахаке и Чьяпасе, а также часто обнаруживают за пределами территории майя собранными вместе одинаковыми кучками (Hosler 2003; Hosler, Lechtman и Holm 1990). На территории майя их, однако, находят в очень ограниченном количестве, в том числе в Сан-Агустин-Акасагуастлан, Гватемала (Smith and Kidder 1943). Также топоры-деньги неизвестного происхождения есть в музее На-Болом в Сан-Кристобаль-де-лас-Касас, Чьяпас. Фрай Диего Лопес де Когольюдо (1957 [1688]) упоминал об использовании маленьких медных колокольчиков в качестве платежного средства, и о том, что они оценивались в зависимости от своего размера. Также в обмене участвовали металлы в форме слитков (Simmons 2005a; Weeks 1975, 1983) или тонких листов (Lothrop 1952; Tozzer 1941, 187). Заготовки слитков и фрагменты литейных форм были найдены в городищах Большого Утатлана - Чисалин и Эль-Ресгуардо (Weeks 1975, 1983 и John M. Weeks, Статья 5 в настоящем сборнике), в то время как листы меди, золота и таких сплавов как тумбага находят повсеместно в Месоамерике (Bray 1971, 38), в том числе в Майяпане (Paris 2008, 48).

В низменностях майя, где преобладает карстовая местность, а природные металлические руды располагаются в отдаленных районах, таких как Западная Мексика, Центральная Мексика, Оахака и Гондурас (Bray 1977, 397), металл становится ценным экзотическим предметом, что поддерживалось его экономической ценностью в пространстве и времени. Его редкость и принадлежность к чужеземному увеличивали и его социальную значимость (Paris 2008; Simmons б.г.). В Месоамерике производство металлических предметов возникло в Западной Мексике приблизительно в 600 г. н.э. (Hosler 1988a, 1988b, 1994; Hosler and Macfarlane 1996), и продолжалось в империи тарасков и в колониальный период (Maldonado 2008; см. Blanca Maldonado, статья 3 в настоящем сборнике, а также Hans Roskamp и Mario Rétiz, статья 2 в настоящем сборнике). Большинство других центров металлообработки располагались также в богатых производственных районах (Smith и Berdan 2003) с природными источниками металлов, таких как Гондурас (Blackiston 1910; Richardson и др. 2008; см. Patricia Urban, Aaron N. Shugar, Laura Richardson и Edward Schortman, статья 4 в этом издании), уастекский регион (Hosler and Stresser-Pean 1992) и Оахака (Hosler, Lechtman, и Holm 1990). В отличие от них, большинство центров майя постклассического периода, такие как Ламанаи, (Simmons 2005a, 2005b; Simmons, Pendergast и Graham 2009; Simmons и Shugar 2008; см. Simmons и Shugar, статья 6 в этом издании), Утатлан на Гватемальском нагорье (Fox, Wallace и Brown 1992, 185; Wallace и Carmack 1977; Weeks 1975, 1983, и его статья 5 в этом издании) и Майяпан (Paris 2008), где нет богатых производственных зон, но поддерживается мелкосерийное производство металлических предметов небольшим количеством элитных специалистов или прикрепленными специалистами, работающими в непосредственной близости от элитных жилых строений. На момент прихода испанцев в ацтекской столице Теночтитлане также имелось высокоразвитое узкоспециализированное металлообрабатывающее производство (Sahagún 1950–1975a, 14:73–78; см. Niklas Schulze, статья 8 в этом издании). Кузнецам из таких городских центров были доступны инструменты, сырье и технологии производства отдаленных производственных районов, и они могли поддерживать небольшой объем местного производства, несмотря на расстояния, отделяющие их от источников металлической руды и исконной традиции металлообработки. Такие города, вероятно, были в состоянии поддерживать металлургическую индустрию благодаря своим размерам, разнообразию, централизованности и многочисленности городского населения, что позволяло содержать небольшие группы специалистов, производящих высокоценные предметы роскоши (Hirth 2000, 9).

Город Майяпан

Майяпан (Рисунок 7.3) был политическим и экономическим ядром региона и наиболее могущественным региональным центром территории майя в течение позднего постклассического периода. Он отличался от своих современников огромными размерами и высокой плотностью населения, отличной социальной структурой и играл ключевую роль в религиозных институтах (Masson 2000; Masson и Peraza Lope 2007; Masson, Peraza Lope и Hare 2008; Pollock и др. 1962). Согласно исследованию Расселла, проведенному в 2003-2005 годах, население города было от 15 000 до 17 000 жителей, проживавших на площади 8.8-10.1 кв. км, включая поселения за городской стеной (Masson, Peraza Lope и Hare 2008; Russell 2008). Как древний городской центр, в нем сосредоточилась политическая, экономическая, социальная и религиозная активность (Masson, Peraza Lope и Hare 2008; Russell 2008). Его коммерциализированная экономика поддерживалась как купцами, ведущими торговлю с отделенными районами, так и местными ремесленниками, которые производят широкий ассортимент товаров, доступных для жителей города и близлежащих районов. Считается, что город был ядром религиозных учений на полуострове Юкатан (Tozzer 1941, 25–26), и в нем представлено широкое разнообразие религиозной архитектуры и артефактов, в том числе пирамидальные, круглые храмы, храмы с погребальными шахтами, святилища, молельни, скульптура из штука и камня, курильницы, обычной формы и в виде фигурок, статуэтки и тайники (Chase 1992; Masson 2000; Pollock и др. 1962). Храмы майяпанского стиля и фигурные курильницы, обнаруженные археологами в северном Белизе (Masson 2000) и в районе озера Петен (Pugh 2003), свидетельствуют о региональном охвате религиозного влияния. Гражданско-церемониальный центр Майяпана также обладал административными функциями, представленными колонными залами и элитными дворцами и резиденциями. Вероятная рыночная площадь располагалась к северу от центра и, возможно, представляла собой некий форум для коммерческого обмена сельскохозяйственной продукцией, ремесленными изделиями местного производства и экзотическими товарами, которые предлагали купцы, ведущие торговлю с отдаленными регионами (Masson и Peraza Lope 2007; Masson, Peraza Lope и Hare б.г.). По этноисторическим данным общество Майяпана было весьма разнородным в отношении богатства, статуса, рода занятий и должностей. Описания уже заброшенного города в колониальный период изображают систему, в которой население делилось на знатных, простолюдинов и рабов (Tozzer 1941, 26), хотя это и может быть упрощением или идеализацией более сложной системы с промежуточными сословиями (Chase 1992, 121). Внутри данной социальной системы знать и простолюдины находились на разных уровнях богатства и обладали широким спектром специализированных видов деятельности. Знать Майяпана занимала гражданские и религиозные должности, такие как районные управляющие, ораторы и глашатаи, вице-губернаторы, писари или секретари, представители округов, судьи или сборщики дани, военачальники, заведующие хозяйством, носители к’атуна, советники по игре в мяч, региональные управляющие, а также священники различной специализации, певцы и жрецы (Carmack 1981, 15–17; Chase 1992, 120; Masson и Peraza Lope 2007, 4; Masson, Peraza Lope и Hare б.г.; Roys 1943, 33). Простолюдины выполняли роли производителей сельскохозяйственной продукции, разнообразных ремесленных специалистов, воинов, местных торговцев и наемников (Masson и Peraza Lope 2004; Masson, Peraza Lope и Hare б.г.; Tozzer 1941). Как сказано ниже, пока работники кузнечного ремесла были небольшой группой специалистов, проживавших в этом могущественном и разнородном урбанистическом центре, они создавали предметы с одновременно экзотическими и божественными коннотациями (Hosler 1994), что хорошо видно по разнообразию их социальных и ритуальных контекстов.

Рисунок 7.3. Карта Майяпана: постройки, где были найдены готовые металлические изделия, отмечены черным; постройки, где найдены маленькие сосуды, заполненные металлом, литники и бракованные колокольчики обозначены черными звездами. Видоизмененная версия выполнена по работе Jones (1962).

Ремесленное производство и экономическое устройство Майяпана

Майяпан был важным центром ремесленного производства, который поддерживал разнообразие ремесленной индустрии. Ремесленные производства были рассредоточены по всему городу: как в прилегающих к монументальному центру, так и в отдаленных районах (Masson и Peraza Lope 2007, 2, Masson, Peraza Lope и Hare б.г.). Производство находилось преимущественно на территории дома, баррио, или и там, и там, размещалось в небольших домах знати, домах обычных горожан, пристройках и больших платформах, хотя в большинстве случаев это были небольшие дома простолюдинов. Индустрия домашнего ремесла включала производство медных колокольчиков и украшений из раковин, наряду с изготовлением керамики, инструментами из обсидиана и кремня, ткачеством, деревообработкой, изготовлением статуэток, резьбой по кости и производством скульптуры из штука (Masson и Peraza Lope 2007, 3). Ремесленники Майяпана часто зависели от местных городов и других регионов Месоамерики, откуда они получали необходимое сырье для их промыслов (Masson и Peraza Lope 2007, 4), включая сланец (France и Paris 2010), обсидиан (Escamilla Ojeda 1999; Milbrath и Peraza Lope 2003, 25; Piña Chan 1978, 42) и ракушки (France и Paris 2010) в дополнение к металлургии (Paris 2008). Судя по всему, Майяпан, унаследовав эту роль у Чичен-Ицы, экспортировал высококачественные солевые ресурсы, полученные на северо-западе полуострова Юкатан, в другие части Месоамерики (Piña Chan 1978, 42).

Недавно сделанные находки, связанные с производством металла, указывают на то, что кузнецы сочетали литейные техники потерянного воска и металлические предметы, полученные из отдаленных районов, с предметами местного производства, как, например, миниатюрные керамические сосуды, заполненные металлом (это могут быть тигли). Доказательства этому получены в двух местах, связанных с производством металла. В 1998 году вместе с 24 связками колокольчиков и тремя бракованными колокольчиками был найден тайник, который состоял из небольшого олья (керамический сосуд) с 282 колокольчиками, 2 миниатюрных керамических сосудов (1 миниатюрный текомате [керамический сосуд] и 1 миниатюрная чаша-трипод), заполненных бракованными литниками и неудавшимися колокольчиками (Рисунок 7.4). Эти предметы были окружены производственным мусором, состоявшим из, вероятно, образцов руды и испорченных литников (Peraza Lope 1998). Более подробное описание этого тайника, найденного во время раскопок в Строение R-183b, приведено в работе Пэрис (2008), а здесь лишь краткое резюме. Эта жилая постройка была частью элитной группы бытовых строений в юго-восточном секторе города, а сам тайник был зарыт у основания с внешней стороны западной стены здания. В тайнике R-183b может быть и третий миниатюрный текомате, о чем говорит наличие 10 металлических кусков, состоящих из испорченных колокольчиков и литников, и, похоже, некогда они находились внутри какого-то миниатюрного керамического сосуда (Paris 2008). Количество и разнообразие инструментов и производственного мусора позволяет предположить, что производство меди происходило или в самой жилой группе строений, или рядом с ней (Paris 2008). Второе потенциально связанное с производством металла место предположительно является частью захоронения в Строении Q-92, и он состоит из двух маленьких сосудов-текомате, аналогичных тем, что описаны выше. Сама постройка представляет собой небольшое однокомнатное здание, расположенное позади храма «Пескадор»[3] с погребальной шахтой в гражданско-церемониальном районе, и, возможно, являлась служебным зданием для этого храма. Эти текомате были зарыты в качестве подношений комплексного захоронения из пяти человек, уложенных под полом вдоль внутренней задней стены постройки (Peraza Lope и др. 2003). Какие-либо другие инструменты или производственный мусор в захоронение включены не были, однако, бракованные медные колокольчики и литники обнаружены в обоих текомате, увеличивая шанс того, что хотя бы один из погребенных имел какое-то отношение к металлопроизводству (Paris 2008). Либо это могут быть тайники с сырьем или сосуды для хранения производственного мусора для его дальнейшей переработки в другом районе, включенные в погребение для обозначения богатства или социального статуса, как противопоставление занятости в металлообработке.

Рисунок 7.4. Колокольчики и миниатюрный сосуд текомате, заполненный медью из тайника Строения R-183b. Фото Е. Пэрис.

Миниатюрные сосуды обоих строений Q-92 и R-183b представлены характеристиками местных керамических типов: Navula Unslipped и Mama Red (Smith 1971). Маленькая ваза и текомате из Строения R-183b относятся к Navula Unslipped, в то время как каждый из миниатюрных текомате Строения Q-92 представляют разные керамические типы: один – Navula Unslipped, второй – Mama Red. Это указывает на то, что производство всех четырех сосудов было местным. Разнообразие их форм и размеров (полностью описанные в работе Paris 2008) свидетельствует о том, что они делались не по единому стандартному шаблону. Другие миниатюрные текомате подобного размера и вида были обнаружены в Храме «X-Coton» (T-70) и в алтарном тайнике храма Строения Q-59, Институтом Карнеги в Вашингтоне (Shook 1953, 218, рис. t; Shook 1954, 280, рис. r). Несмотря на то, что в опубликованных описаниях этих двух сосудов не содержится упоминаний об их металлическом содержимом или его остатках, они выполнены из глины Navula Unslipped, и могут быть сосудами местного майяпанского производства, сделанными для конкретных целей. Такие маленькие сосуды могли использоваться в качестве тиглей, в частности, более крупный текомате из Строения Q-92, имеющий коническое основание и небольшой гребень вокруг самой широкой части его диаметра; такая специфическая особенность могла быть использована для подвешивания сосуда над огнем. Такие сосуды, возможно, специально производились для хранения производственных отходов, которые могли переделать в другие металлические предметы. В результате недавних раскопок в Майяпане были обнаружены керамические формы, которые могут иметь отношение к отливке металлических предметов методом потерянного воска или посредством разъемных форм (или к тому и другому), это гипотеза в настоящее время изучается. Некоторые из этих артефактов полностью описываются в другой статье (Cruz Alvarado, Carlos Peraza Lope и Elizabeth H. Paris 2009). Тем не менее, ни печи, ни горны, ни места, где занимались литьем, в Майяпане до сих пор не обнаружены; таким образом, определенные места, связанные с металлообрабатывающей деятельностью, в настоящее время остаются неизвестными.

Размеры и дизайн наборов медных колокольчиков, сделанных в Майяпане, исходя из данных о готовых артефактах и наличии производственного мусора, извлеченных из тайника Строения R-183b, говорят об уровне мастерства кузнецов Майяпана и о направленности их продукции на небольшие размеры и простой дизайн. В общем, колокольчики из тайника R-183b отражают дизайнерские решения, проявляющиеся в акцентировании на маленьких размерах и простом оформлении, особенно в сравнении с западномексиканскими и центральноамериканскими вариантами оформления или подношениями для Священного Сенота в Чичен-Ице (Paris 2008). Средний диаметр колокольчиков из R-183b составляет 0.83 см, при стандартном отклонении в 0.4 см, а диапазон размеров колеблется от 0.3 до 2.3 см (Paris 2008, 55–56). Колокольчики из этого тайника в среднем меньше, чем те, что были найдены в других строениях Майяпана, таких как храмы, колонные залы, круглые площадки, элитные дворцовые комплексы, элитные жилые ансамбли, группы жилых построек простолюдинов и отдельные жилые строения (Paris 2008, 56). Средний диаметр колокольчиков из этих построек 1.35 см, со стандартным отклонением в 0.8 см, а диапазон размеров варьируется от 0.6 до 3.9 см (в данные измерения не включены колокольчики, полученные при раскопках Института Карнеги). Если рассматривать те, что отличаются на 0.5 см (см. Таблицу 7.1, Рисунок 7.5), то колокольчики с диаметром менее 1.5 см составляют намного бОльшую долю от их общего числа из тайника в Структуре R-183b, чем колокольчики, найденные в других контекстах. Следует, однако, отметить, что в обоих случаях большинство колокольчиков, у которых интервал диаметра находится в диапазоне от 0.5 до 0.9 см, составляют 65.48% от общего числа колокольчиков в тайнике из Строения R-183b, и 50% для колокольчиков, найденных в других строениях.

Рисунок 7.5. Колонки графика показывают долю каждой категории интервалов по отношению к общему числу колокольчиков. Среди колокольчиков из тайника Строения R-183b пропорционально преобладают более низкие категории с меньшим интервалом, в то время, как среди колокольчиков из других контекстов Майяпана (открытых в результате раскопок с 1996 по 2007 годы) пропорционально преобладают более крупные категории с бОльшим интервалом.

Возможно, кузнецы Майяпана намеренно переливали слитки, листы и большие предметы в большое количество маленьких колокольчиков,[4] подобно тому, что предлагают Сайммонс и Шугар для Ламанаи (статья 6 данного сборника). Практика выплавки небольших колокольчиков в то же время распределяла стоимость сырья среди многочисленных артефактов, кроме того, дополнительную ценность каждому из них придавало то обстоятельство, что удачная выплавка таких маленьких предметов была довольно трудной. О сложности такой практики свидетельствует большое количество бракованных изделий, обнаруженных в производственном мусоре; бракованные колокольчики имели резонаторы и/или петли для подвешивания, заполненные металлом, тогда как связки таких колокольчиков были сплавлены вместе, возможно из-за того, что они выплавлялись очень близко друг к другу в одной литейной форме (Paris 2008).[5] Из-за своего размера все медные колокольчики были удобны в транспортировке, их можно было носить так, чтобы они были очень заметны, например, на запястьях и лодыжках, или прикрепить к одежде. Несколько небольших связок, обнаруженных в тайнике R-183b, позволяет предположить, что они могли использоваться для этой цели (Paris 2008).

Таблица 7.1. Количество и процентное соотношение колокольчиков по категориям интервального диаметра: сравнение колокольчиков из тайника Строения R-183b и из других контекстов Майяпана.

Интервальный диаметр (см)	Колокольчики из Структуры R-183b		Колокольчики из других контекстов
0–0.4	кол-во	% от общего	кол-во	% от общего
0.5–0.9	22,00	7,83	0,00	0,00
1.0–1.4	184,00	65,48	10,00	50,00
1.0–1.4	45,00	16,01	2,00	10,00
1.5–1.9	26,00	9,25	4,00	20,00
2.0–2.4	4,00	1,42	3,00	15,00
2.5–3.9	0,00	0,00	1,00	5,00
Всего	281,00	100,00	20,00	100,00

Примечание: В таблице представлены те колокольчики, что были найдены в результате раскопок с 1996 по 2007 годы. Нет данных об одном колокольчике из Строения R-183b.

Стилистически готовые медные колокольчики, распространенные по всему Майяпану как потребительские товары, аналогичны тем, что были извлечены из тайника R-183b (Таблица 7.2). С учетом артефактов, найденных проектом Университета Карнеги, о которых мы не располагаем полными данными, четыре из шести видов колокольчиков, представленных в тайнике R-183b, имеются и в других контекстах города,[6] раскопанных с 1996 по 2007. Два вида, не представленные в других контекстах Майяпана – приплюснутые грушевидные и двустворчатые колокольчики, – являются самыми редкими в тайнике R-183b, их доля от общего количества колокольчиков в тайнике составляет 6.38 % и 0.71 % соответственно. Грушевидные колокольчики более широко представлены в Майяпане, чем в тайнике R-183b, то время как сравнительные пропорции шарообразных, приплюснутых и D-образных колокольчиков в тайнике R-183b совпадают с соотношением этих стилей в других контекстах.

Таблица 7.2. Формы колокольчиков, обнаруженных при раскопках в Майяпане за период 1996-2007.

Форма колокольчика	R-183b (%)	R-183 связки колокольчиков (%)	Другие (%)
Двустворчатый	0,71	0,00	0,00
Приплюснутый	48,23	78,00	45,00
D-образный	9,93	0,00	10,00
Приплюснутый грушевидный	6,38	0,00	0,00
Шарообразный	26,60	20,00	20,00
Грушевидный	8,16	0,00	25,00
Непонятной формы	0,00	3,00	0,00

Примечание: сюда не включены данные о колокольчиках, обнаруженных проектом Института Карнеги.

Колокольчики приплюснутых и шарообразных форм наиболее популярны в обоих контекстных комплектах, и составляют более 65 % от общего числа в каждом. Среди бракованных колокольчиков из расплавленных связок также преобладают эти формы; бракованные колокольчики имеют диапазон от 0.3 до 0.7 см в диаметре, от 0.2 до 0.6 см в высоту, 78% из них приплюснутой формы, 20% шарообразной, а 3% деформированы настолько, что определить их первоначальную форму невозможно. По размеру и стилю колокольчики из связок идентичны законченным изделиям в самом маленьком интервале тайника R-183b (см. Таблицу 7.1). В общих словах, по сравнению с искусно сделанными колокольчиками, представленными по всей Месоамерике (Bray 1977; Pendergast 1962): из Священного Сенота в Чичен-Ице (Coggins и Shane 1984; Lothrop 1952), в пещере колокольчиков в Кимистане, Гондурас (Blackiston 1910) и в Западной Мексике (Hosler 1988a, 1988b, 1994), майяпанские колокольчики небольшие по размеру и стилистически незамысловаты, с просто свернутыми по исполнению проволоками, представленными только на двух грушевидных колокольчиках. Причина такой распространенности маленьких колокольчиков с простым дизайном неизвестна; это может указывать на стилистические предпочтения потребителей в Майяпане. Или как вариант, кузнецы Майяпана стремились разделить стоимость исходного сырья на максимально возможное количество отдельных частей, вероятно, из соображений использования в качестве валюты, описываемого в этноисторических источниках (о чем говорилось выше).

Социальный статус специалистов по металлу и их отношение к средствам производства в майяпанском обществе в настоящее время не определены. Хотя кузнецов, вероятно, было немного, требуемый уровень специальных знаний для их ремесла мог стать источником их высокого престижа по сравнению с другими ремесленниками, что встречается в некоторых африканских политиях (Reid и MacLean 1995). Вместо того, чтобы быть странствующими коммерсантами (Bray 1971, 1977; Proskouriakoff 1962b), вероятнее всего, кузнецы Майяпана являлись постоянными или полупостоянными жителями города, и проживали, или прикреплялись, в резиденциях элиты (см. Inomata 2001). Элитные контексты, где были выявлены элементы, связанные с производством металла, наводят на мысль, что кузнецы либо сами были элитой, участвующей в ремесленном производстве, либо являлись мастерами, производящими для знатных покровителей. Впрочем, современные данные подтверждают последнюю версию; данные из Строения R-183b позволяют предположить, что отраженная в тайниках деятельность по металлообработке на домовой территории не одинаково представлена в ритуальных захоронениях жителей этих домов. Под полом здания R-183b было погребено шесть человек. Пять из которых были взрослыми, захороненными вместе в одном погребении, тогда как единственный ребенок был захоронен отдельно в маленькой гробнице. Лишь один медный колокольчик был найден среди многочисленных подношений, сопровождающих взрослое погребение, в которое входили керамическая посуда, керамические фигурки, керамическая фигурная форма для литья, фрагменты обсидиановых лезвий, кремневые метательные лезвия, кремневая стружка, фрагменты кораллов, а также сталактиты. Это говорит о том, что занятие металлургическим ремеслом для специалистов не было главным критерием при определении высокого статуса жителей домовой территории, что отражено в погребальном обряде, вероятно потому, что данную работу выполняли закрепленные специалисты под патронажем жителей этого здания. Как альтернатива, предназначение готовых медных колокольчиков, найденных в тайнике R-183b, могло быть не для внутреннего использования в домашнем хозяйстве, а для местных или региональных рынков или клиентов. Социальный контекст миниатюрных текомате из Q-92 также неясен; здание находится в центре, возле храма с погребальной шахтой в центре монументальной зоны, предположительно имеет отношение к элите или попечительству храма; однако, его маленький размер и относительная бедность другой погребальной утвари, входящей в захоронение, увеличивают возможность того, что его жители, возможно, были прислугой у городской знати.

Использование металла в Майяпане

Металлические артефакты использовались различными сословиями общества Майяпана, в резиденциях с высоким и низким статусом, в ритуальных постройках и административных зданиях, в самых различных депозитных контекстах (Таблица 7.2, Таблица 7.3 и Рисунок 7.3; см. также Paris 2008, таблица 7). Многие из готовых металлических изделий, найденных в Майяпане, одновременно выражают накапливаемую экономическую ценность, наглядную демонстрацию социального статуса и религиозный символизм. Многие из таких артефактов использовались как личные украшения, такие как колокольчики, кольца, щипцы, медные диски и кусочки золота, тумбаги и медных листов (Paris 2008; Proskouriakoff 1962a; Root 1962). Единственным «утилитарным» предметом была игла из медного сплава; тем не менее, она была найдена в монументальной зоне, где ее использование богатым человеком было бы важным и социально престижным, особенно в сравнении с аналогами из кости и шипов сома (Novic 2008). Наличие тумбаги примечательно благодаря своим связям с более южными областями Центральной Америки и Колумбии, а также своей редкости в большинстве месоамериканских контекстов (Hosler 1994, 183), кроме Альтун-Ха (Pendergast 1970) и Священного Сенота в Чичен-Ице (Coggins и Shane 1984; Lothrop 1952; Root 1962). В то время как в целом для месоамериканских городов характерно использование металла для персонального украшения, в некоторых городах Месоамерики зачастую намного больше присутствие утилитарных предметов, таких как иглы, топоры, зубила и рыболовные крючки, чем в Майяпане (Bray 1977; Hosler 1994, 1995; Paris 2008; Paris и Peraza Lope 2009; Pendergast 1962; Simmons 2005a; Smith 2003b).

Таблица 7.3.Металлические артефакты, обнаруженные при раскопках в Майяпане за период 1952-2007.

Источник: металлические артефакты подробно описаны в отчетах Института Карнеги в Вашингтоне, проектом «Экономические основы Майяпана» и проектом INAH-Mayapán.

(исправлено по изданию Paris 2008, таблица 7).

* Наличие/отсутствие описано в рамках проекта Карнеги, но точное количество артефактов не указано.

† Не включает одно зубило колониального периода (Root 1962) и 1 пару ножниц исторического происхождения.

‡ О четвертой паре щипцов сообщается проектом Карнеги, но структурный номер не указан.

В пределах городского центра Майяпана металлические артефакты связаны с постройками как внутри монументальной зоны (17 шт.), так и за ее пределами (25 шт.). Эти постройки включают бытовые, церемониальные и административные здания, а также дворцы, гробницы, храмы и сеноты (Таблица 7.3; см. Paris 2008, рис. 2). Сюда же входят жилые строения, принадлежавшие знати и простолюдинам, а также элитные церемониальные сооружения, расположенные как внутри монументальной зоны, так и за ее пределами. На сегодняшний день металл был обнаружен только в одном контексте за пределами городской стены: в сеноте Дзантун Ч’ен. Как показано в таблице 7.4, самый высокий коэффициент содержания металлических предметов в постройке найден в элитных дворцовых группах и элитных жилых строениях. Все же, как ни странно, жилые постройки обычных жителей в среднем имеют более высокие коэффициенты содержания металлических предметов, чем здания в монументальном центре, удаленные элитные административные строения (Структура H-18a в Ицмаль Ч’ен), удаленный элитный дворец R-106 и неклассифицированный Сенот Дзантун Ч’ен.

Таблица 7.4. Типы построек Майяпана, в которых были обнаружены металлические артефакты в результате раскопок за период 1952-2007.

Тип постройки	Кол-во	Кол-во металлических предметов*	Среднее кол-во металлических предметов в постройке
Обычный дом	9	14	1,56
Элитная административная группа	1,00	1,00	1,00
Элитный дом	11,00	24*	2,18
Элитный дворец	1,00	1,00	1,00
Элитная дворцовая группа	3,00	29,00	9,67
Монументальная зона	15,00	20,00	1,33
Неклассифицированный	1,00	1,00	1,00
Дом зажиточного горожанина	1,00	1	1,00
Всего	42,00	91	2,17

* Без содержимого Тайника R-183b

По сравнению с другими контекстами, металлические артефакты распределены неравномерно в захоронениях и тайниках Майяпана; эти контексты насчитывают 91.6% от всех металлических изделий, обнаруженных при раскопках города за период с 1952 по 2007 годы. Включение металлических предметов в захоронения и тайники имеет большое значение; это созданные обществом ритуальные хранилища, в которых металлические предметы расположены на пересечении экономических, социальных и ритуальных контекстов; их обычно находят совместно с другими ритуальными вещами, подношениями и архитектурой (Pearson 1999, 5). В настоящее время нет доказательств того, что в Майяпане металлические предметы изготавливались специально для похоронного обряда; наша рабочая гипотеза состоит в том, что их клали вместе с погребенными людьми, которые владели этими предметами (или в качестве подарков/подношений, в частности, в случае с детьми). В отличие от Майяпана, 43% металлических артефактов из Ламанаи были обнаружены среди мусора (Simmons, Pendergast и Graham 2009). Эта существенная разница, так как и Майяпан, и Ламанаи были доминирующими региональными урбанистическими центрами, поддерживающими местное вторичное производство (Maldonado 2008) и металлообработку. Однако, есть важный нюанс: большинство металлических предметов, найденных в захоронениях были обнаружены в результате проведения двух разных проектов (Проект Института Карнеги в Вашингтоне и Проект Майяпан, проводимый Пераза Лопе и его коллегами). Оба проекта сосредоточили свои раскопки внутри и вокруг постройки с каменной кладкой, с дополнительным исследованием шахт, находящихся в непосредственной близости от наружных стен постройки и платформ.

При раскопках Института Карнеги (Proskouriakoff 1962a; Proskouriakoff и Temple 1955) и Проекта Майяпан (Masson, Peraza Lope, and Hare 2008) металлические артефакты также были обнаружены среди мусора, в насыпях или путем сбора верхнего слоя. Большинство захоронений, найденных при раскопках Института Карнеги, были обнаружены либо под полами и платформами построек, либо под полом площадки в передней части сооружения, поддерживающего платформу (Smith 1962, 252–253). Однако, раскопки Брауна (1999, 125) показали, что раскопки, ориентированные на изучение построек, часто упускают многочисленные погребения в Майяпане, находящиеся за пределами платформ, в глубоких карманах почв, образованных из складок почвы и бытовых отходов (см. также Masson и Serafin 2008, 927). Таким образом, рассматриваемые здесь примеры артефактов могут и не являться характерными образцами захоронений по городу в целом, но могут служить для сравнения в последующих исследованиях.

Существует высокая степень вариативности построек по типу, местоположению и социальному статусу, с относящимися к ним захоронениями с металлическими артефактами (Таблица 7.5). Тридцать два металлических артефакта и два миниатюрных сосуда с металлом были обнаружены в пятнадцати погребальных контекстах Майяпана с 1952 по 2007. Тринадцать из этих построек раскапывались Институтом Карнеги (Smith 1962); они были обозначены как Погребения 11, 15, 22, 24, 25, 30, 33, 35, 36, 39; Гробница 15; два необозначенных захоронения в Структуре (Строении) Q-84; а также шахтовое погребение Храма Рыбака («Рыбака»?), Структура (Строение) Q-95. Оставшиеся два захоронения, связанные с металлическими артефактами, обнаружены Пераза Лопе (1998) в домах Q-92 и R-183b. Шесть из этих контекстов расположены в монументальной зоне, а остальные девять – в разных местах недалеко от монументальной зоны и центра города, а один обнаружен возле западной стены. Постройки включают ритуальные здания элиты (5 шт.) и незнатных жителей (1 шт.), а также бытовые постройки знати (4 шт.) и незнатных жителей (5 шт.), исходя из размера архитектуры и планировки (Таблица 7.5). Элитные и обычные захоронения с металлом наиболее распространены в гробницах (4 шт.) и склепах (6 шт.), а также в простых неогороженных погребениях (3 шт.). Элитные погребения с металлом, располагавшиеся в двух гробницах, не обнаруженные среди незнатных захоронений: шахтовая гробница, в которой обнаружены останки более 41 человека и еще один неопределенный скелет, была найдена в верхнем слое развалин круглой платформы на центральной площади.

Таблица 7.5. Металлические артефакты, полученные в результате раскопок погребений в Майяпане за период 1952-2007.

Примечание: Cerem. = Церемониальная; Dom. = Бытовая. Горизонтальная серая заливка указывает на металлические находки в захоронениях.

(а) Все керамические черепки в совокупности принимаются за 1; знак + указывает на наличие/отсутствие и принимается в сумме за 1.

Несмотря на то, что мы признаем ограниченность имеющихся в нашем распоряжении примеров, данные не позволяют предположить, что количество металлических предметов в захоронении хорошо соотносится с другими переменными, такими как количество человек в захоронении или тип и количество погребального инвентаря.[7] Очень небольшая положительная корреляция наблюдалась между количеством погребенных людей в пятнадцати захоронениях с металлом и местом захоронения в церемониальной постройке (коэф.=0.298). Число людей в захоронении также имеет очень небольшую положительную корреляцию с общим количеством погребального инвентаря (коэф.=0.233), если все осколки считать одним артефактом. За исключением погребальной шахты Q-95, захоронения с металлическими погребальными подношениями содержат от 1 до 6 человек, в среднем 3,41 человека на захоронение. Среди захороненных с металлическими подношениями были как мужчины, так и женщины, всех возрастов, в том числе старики, люди среднего возраста и молодые, а также дети и новорожденные, часто в том же погребении. Погребенные с металлическими предметами были уложены в горизонтальном, согнутом и частично согнутом положении, хотя некоторые останки были рассеяны или разделены в результате повторного захоронения. Также представлены положения на спине, на левом и на правом боку, с чуть большей долей левосторонних погребений. Захоронения с металлическими подношениями расположены в различных контекстах повсюду в вышеуказанных строениях: под полами, скамейками, алтарями, коридорами и платформами. В записях Института Карнеги о раскопках не содержится достаточно данных для оценки корреляции таких переменных захоронений как возраст, пол, положение тел и их ориентация в захоронениях с металлическими артефактами, положенными с ними. Тем не менее, качественные данные отражают большое разнообразие типов и обычаев захоронения, что свидетельствует об отсутствии связи между конкретными типами захоронений и наличием в них металлических предметов.

Неметаллическая погребальная утварь сильно варьировалась по количеству, типу и ценности. Количество металлических артефактов не имеет корреляции с какой-либо другой переменной, включая социальный статус (что отражено в типах архитектуры) или количество артефактов других видов (Таблица 7.5). За несколькими исключениями, те же основные виды подношений были найдены в элитных и обычных контекстах, а также в бытовых и церемониальных постройках. Однако, среди погребений в данном случае ряд объединенных артефактов из жада и ракушек имел умеренную положительную корреляцию с церемониальным центральным местом захоронения (коэф.= 0.466). Бусины из жада были обнаружены только в элитных захоронениях данного образца; сталактиты, керамические свистульки, фигурки и фигурные формы найдены только в бытовых контекстах; а шипы ската присутствовали только в церемониальных контекстах. В совокупности, элитные захоронения содержали в гораздо большем количестве и многообразии большую часть нелокальных товаров, таких как камни для помола, шипы ската, зубы акулы, кораллы и железный пирит. Тем не менее, некоторые неместные предметы, включая обсидиановые инструменты, бусины и украшения из ракушек, оказались наиболее многочисленными в обычных погребальных контекстах. Простолюдины, как группа, по количеству предметов на захоронение, стоят чуть ниже среднего значения, в сравнении со знатью (18.5 предметов на захоронение обычных жителей и 21.4 – для элиты), а общее число предметов в погребальном инвентаре не коррелирует с местом захоронения в элитной постройке (коэф.=0.085).[8] По количеству, захоронение Q-92 с двумя возможными тиглями и надрезами на костях имеет наименьшее число подношений из представленных в данном примере. В противоположность ему, дворцовое погребение R-86 (Proskouriakoff и Temple 1955, 217–273) состоит из большого многообразия богатых подношений, в том числе каменный идол, каменный храм, каменный трипод, каменный топор, три обработанных каменных фрагмента, пять каменных лезвий или наконечников, наконечник стрелы, одно целиковое обсидиановое чешуйчатое лезвие, пять фрагментов обсидиановых чешуйчатых лезвий, три бусины из жада, перфорированный прямоугольный кусок железного пирита, два медных колокольчика, две бусины из ракушек, два диска из раковин, просверленный человеческий зуб, шип ската, акулий зуб, 18433 черепка, из которых 16795 черепков были от фигурных курильниц, а также 16 сосудов: 9 чаш на трех ножках, 3 кружки-треноги, 2 серых кувшина и 2 почти целые крупные чаши-треноги. По данным ученых, проводивших раскопки, большинство более мелких артефактов и пять небольших чаш-триподов могли быть частью первоначальных погребальных подношений, тогда как остальные были, вероятно, доложены туда, когда гробницу снова открыли, незадолго до того, как покинуть здание. Небольшие скульптуры и фигурные курильницы, которые были найдены близко к поверхности, скорее всего, были добавлены позже, непосредственно перед тем, как строение было оставлено.

Такая высокая степень разнообразия погребальных предметов позволяет предположить, что металлические предметы были частью большой сферы деятельности, в которой они представляли одновременно экономическое богатство и социальные отношения, объединенные в погребальном ритуале. Туда вошли не только металлические артефакты, но также местные утилитарные вещи (каменные инструменты и керамические сосуды), местные предметы роскоши и ритуальные объекты (курильницы, костяные бусины, керамические свистульки, сталактиты и искусные керамические сосуды), региональные и межрегиональные предметы роскоши и ритуальные объекты, такие как морские изделия, раковины, зубы акулы, шипы ската, кораллы, обсидиан, жад, камни для помола, предметы ремесленного производства (фигурные формы, инструменты для полировки ракушек, кремневые осколки, пряслица), а также изделия, связанные с приготовлением еды (метате). Металлические объекты и другие виды региональных и межрегиональных предметов роскоши являлись важными включениями в захоронения, не только потому, что они были довольно редкими и сделаны из очень ценного материала чужеземного происхождения, но и потому, что это были очень заметные подношения в погребальных ритуалах. Такие предметы могли указывать на богатство и статус умершего, а также могли повысить статус живых родственников усопшего в глазах других участников погребального ритуала или зрителей (Pearson 1999). Восемьдесят процентов погребений с металлом (12 шт.) также содержали жад или ракушки, в этих контекстах металлические артефакты не заменяли, а дополняли предметы роскоши из жада и раковин. Таким образом, металлические артефакты являлись одним из многих видов экзотических предметов роскоши, которые использовали в качестве ценностей в погребальных контекстах. Остальные элементы в захоронениях, вероятно, являлись выражением других аспектов богатства, рода занятий и социального статуса умершего.

Найденные в захоронениях металлические изделия неизменно являлись личными украшениями, за исключением миниатюрных металлических сосудов с металлом (в Таблице 7.5 они обозначены как тигли) из захоронения Q-92 (Таблица 7.5). Большинство погребений содержат некую комбинацию предметов, сделанных из меди или медных сплавов: маленькие колокольчики (16 шт.), щипцы из раковин, напоминающие по стилю западномексиканские (3 шт.) и кольца (10 шт.), одно из которых сделано в виде антропоморфного лица по стилю похожее на оахакские изделия (Root 1962). В погребальной шахте №15 Строения Q-95 содержалась золотая фольга и медный диск, тогда как в Строении Q-62 был обнаружен кусок меди. Эти металлические фрагменты, вероятно, были частью украшений, прикрепленных к одежде или головному убору.

Как в обычных, так и в элитных погребениях имеются схожие типы артефактов (колокольчики, щипцы, кольца и украшения из листового металла), что свидетельствует о том, что обладание металлическими артефактами не ограничивалось представителями элиты. В совокупности, количество металлических изделий в элитных захоронениях (23 шт.) вдвое больше, чем в обычных погребениях (11 шт.). Аналогично, элитные погребения в среднем содержали 2.56 металлических предметов на погребение, у обычных среднее количество металлических предметов на погребение 1.83. Это отражает распределение металлических изделий по всему городу в обычных и элитных контекстах, как внутри монументальной зоны города, так и за ее пределами (см. Таблицу 7.3 и Таблицу 7.4). Это позволяет предположить, что металлические вещи были товарами, распределяемыми посредством торговли (Hirth 1998; см. Paris 2008), а также, что они использовались в качестве ритуальных подношений вне зависимости от статуса умершего. Более того, элита и простолюдины использовали идентичный набор металлических предметов в погребальных ритуалах (и «тайниковых» ритуалах; см. ниже), что указывает на тот факт, что элита и незнатные люди практиковали весьма схожие погребальные ритуалы, отличавшиеся по масштабу, но не по содержанию. Тем не менее, бОльшая доля металлических предметов в элитных контекстах означает, что богатство элиты позволяло ей инвестировать в металлические изделия больше.

Многие металлические артефакты из найденных в погребениях, вероятно, были на самом умершем, а не клались отдельно в захоронение. Некоторые кольца были все еще надеты на пальцы своих владельцев. У одного мужского тела под черепом имелась пара щипцов; у другого был медный колокольчик прямо под коленом, там, где он мог быть прикреплен к одежде. Захоронение Строения Q-208 особенно примечательно, так как в нем были найдены тела четырех детей, один из которых был младенцем, которому не было и 6 месяцев. Вокруг каждой лодыжки младенца был повязан хлопковый браслет с пятью медными колокольчиками, которые когда-то были прикреплены к браслету нитками. Колокольчики на левой лодыжке были отделены друг от друга мелкими бусинами из ракушек. Медные колокольчики и бусины из ракушек, украшающие тело этого младенца были явным социальным знаком богатства его семьи и, вероятно, символизировали высокий социальный статус. Яркие цвета и звуки колокольчиков были призваны обратить внимание на своего владельца, как при жизни, так и во время похоронного ритуала (см. Hosler 1994, 1995).

Колокольчики с ножных браслетов из погребения Q-208 особенно примечательны своим ритуальным значением. Согласно Саагуну (1950–1975b, 3), некоторые из наиболее важных богов ацтекского пантеона носили колокольчики на лодыжках, например, Кецалькоатль, ассоциировавшийся с плодородием, и Уицилопочтли, бог войны (см. также другие работы о роли металлических предметов в почитании богов: Roskamp и Rétiz, Статья 2 и Schulze, Статья 8 данного сборника). В «Сообщении из Мичоакана» говорится о военном предводителе тарасков, на лодыжки которого надеты колокольчики в тот момент, когда он и его воины нападают на деревню (Tudela 1977 [1541], 190). Правителей тарасков хоронили с золотыми щитами на спине и золотыми колокольчиками на щиколотках (Tudela 1977 [1541], 219). Другие предметы захоронения Q-208 в Майяпане также указывают на связи с Центральной Мексикой: порядка 1800 фрагментов курильниц были беспорядочно набросаны на останки скелетов (на некоторых из которых изображено центральномексиканское божество Шипе-Тотек), а на двух керамических сосудах был изображен в анфас длинноносый бог (возможно, это изображение бога торговли Эк-Чуаха). Вероятно, что представления, относящиеся к ритуальному использованию металлических предметов, пришли в Майяпан из центральной или Западной Мексики, наряду с технологией вторичного металлопроизводства. Тайники представляют другой набор ритуальных контекстов, в которые металлические артефакты включены как часть более крупной группы артефактов, указывающих на богатство и статус (Таблица 7.6). Эти тайники связаны с элитными гробницами в дворцовой группе (Строение R-87), в Ицмаль-Ч’ен (Гробница H-18a) и в Гробнице Q-148, усыпальнице в монументальном центре, связанном с колонным залом (Proskouriakoff и Temple 1955; Smith 1962). Два тайника (обозначенные Проектом Института Карнеги как Тайник 3 и Тайник 4) в Строении R-87 (Тайник 16) содержали металлические предметы. Тайник 4 был раскопан и пополнен до обрушения здания, но по-прежнему содержал кувшин («целый сосуд» в Таблице 7.6), обсидиановое лезвие и десять тончайших золотых фрагментов, некоторые из которых были с маленькими отверстиями, предположительно, они могли быть частью украшения или пришиты к одежде или головному убору (Proskouriakoff и Temple 1955, 328). Тайник 3 также был раскопан и пополнен, он располагался на возвышении перед алтарем (Proskouriakoff и Temple 1955, 328–329). Там было кремневое остроконечное двустороннее лезвие из сланца («инструмент из сланца» в Таблице 7.6), черепок красной керамики с нарисованным на нем иероглифом имени Ицамна (Бог D), несколько керамических черепков и семь тончайших золотых кусочков с отверстиями, как в Тайнике 4. Небольшая каменная фигурка черепахи с отверстием на спине была положена над пополненными слоями тайника.

Таблица 7.6. Металлические артефакты, обнаруженные в тайниках при раскопках в Майяпане за период 1952-2007.

* Все керамические черепки в совокупности принимаются за 1; все количество металлического производственного мусора также принимается за 1.

Тайник в Ицмаль Ч’ен, прилегающий к административной группе построек, был расположен в Гробнице H-18a под резной каменной плитой и содержал две бусины из жада и кусочек меди (Chowning 1956, 455). Тайник в Строении Q-148 был найден под разграбленным алтарем и содержал маленькую квадратную чешуйку золота со слабым отпечатком рисунка, маленький медный колокольчик и бусину из раковины (Smith 1955, 119). Между двумя передними камнями алтаря было основание от небольшой фигурной курильницы с изображением бога Чака, две бусины из жада, три бусины из ракушек, кусочек меди и маленький осколок жада (в Таблице 7.6 идет как одна из трех бусин из жада). К сожалению, в отличие от отдельных медных колокольчиков, хрупкие золотые и медные украшения, включенные в эти тайники, не сохранились в своем первоначальном виде; тем не менее, они свидетельствуют о роли металлических предметов в религиозных подношениях и посвятительных ритуалах.

Тайник Строения R-183b, описанный выше, сильно отличается от других тайников с металлическими артефактами. Большинство из таких металлосодержащих тайников, даже те, что расположены в дворцовом Строении R-87, были связаны с гробницами и алтарями. Тайник R-183b был зарыт рядом с внешней стеной жилой постройки в элитной группе патио. В Тайнике R-183b также присутствовал производственный мусор наряду с готовыми колокольчиками. В отличие от него, в других тайниках были только готовые потребительские товары. В Тайнике R-183b содержались колокольчики исключительно медные или из сплавов меди, в то время как в других тайниках были предметы из золотой и медной пластины. Некоторые их таких изделий были с отверстиями, что указывает на то, что это были украшения, которые должны были крепиться к одежде или головному убору. В других тайниках содержались и прочие ценные материалы, такие как бусины из жада и ракушек, сланцевые и обсидиановые инструменты, каменные орудия для перетирания, керамические сосуды/черепки и зубы акулы, тогда как в Тайнике R-183b были исключительно металлические артефакты. Это свидетельствует о том, что Тайник R-183b качественно отличается ото всех других тайников Майяпана. В то время как в большинстве тайников представлены церемониальные подношения, в Тайнике R-183b представлены исключительно инструменты, мусор и готовые продукты деятельности по изготовлению металлических артефактов.

Обсуждение и выводы

К началу постклассического периода металлические артефакты были широко распространены, хотя и не везде, во всём в регионе майя. Начиная с первого появления в культуре майя в раннем классическом периоде, металл использовался и ценился у майя так же, как украшения из жада и ракушек, то есть, как личные предметы для украшения, платежные средства и священные подношения в тайниках и захоронениях. Такие системы оценки не были случайными; Фрейдел и его коллеги считают, что уже в позднем формативном периоде правящая элита майя продвигала ценность жада и ракушек посредством иконографии, а также на своем примере, используя предметы роскоши из этих материалов (Freidel, Reese-Taylor и Mora-Marín 2002). В таких городах как Чичен-Ица и Майяпан, элитой в монументальных центрах, дворцах и резиденциях также использовались золотые и медные украшения, медные колокольчики, щипцы и кольца как личные украшения. Их включение в тайники и погребения указывает на их использование в качестве подношений.

Металлические предметы точно копировали аналоги из ракушек и жада, так как эти материалы были одновременно ценными и священными. Они использовались в широком спектре контекстов в экономической, социальной и ритуальной жизни Майяпана, их могли купить, ими могли владеть, их могли использовать как знать, так и обычные горожане. Подобно жаду и раковинам, металлические предметы принадлежали и мужчинам, и женщинам, различавшимся друг от друга по возрасту, статусу, профессии и богатству. В то время как некоторые металлические изделия могли быть «неотъемлемой собственностью», созданными для исключительного использования конкретными представителями знати (Weiner 1992), металлические предметы были широко распространены в майяпанском обществе, по крайней мере среди тех, кто мог позволить себе их приобрести.

Тогда как большинство изделий из металла, жада и ракушек, похоже, были товарами, которые можно было приобрести на рынке и носить как личные украшения, этноисторические данные, рассмотренные выше, предполагают, что в частности колокольчики могли служить платежным средством, в котором обладатели богатств могли сохранять их в нетленном виде, а также их можно было использовать для приобретения других товаров в случае необходимости. Металлические предметы, как и изделия из ракушек и жада, также были включены в широкий круг объектов, использовавшихся как подношения умершим людям и могущественным богам в захоронениях и тайниках. Кроме того, и элита, и обычные люди использовали на удивление похожие наборы металлических изделий в своих погребальных ритуалах, куда входили колокольчики, кольца, щипцы и украшения из металлических пластин. Однако, в отличие от жада и ракушек, местные специалисты по металлообработке в Майяпане могли переплавлять и переделывать металлические предметы в новые изделия, убавляя и добавляя стоимость исходных вещей посредством изменения их размера, дизайна или химического состава.

Социальное положение кузнецов Майяпана остается гораздо более неопределенным. Два связанных с металлом места в городе, содержавшие производственный мусор и инвентарь, тоже были церемониальными: тайник и захоронение. Очевидно, что производственный мусор считается приемлемым подношением для, как минимум, нескольких видов религиозных ритуалов. К тому же, захоронение производственного мусора в Строениях Q-92 и R-183b может указывать на богатство, статус или род занятий погребенных в этих постройках, или определять их близкую связь с производством металлических изделий (т.е. как покровителей тех, кто занимался этим ремеслом). Наличие производственного мусора также может означать, что Строения Q-92 и R-183b находились в местах, где происходил сам процесс металлообработки.

Хотя ни горны, ни печи не были обнаружены где-либо в городе при проведении раскопок, такая деятельность могла находиться на удалении от строений из соображений безопасности. Обе постройки относятся к элитарным, но по разным причинам: Строение Q-92 – это небольшой дом в монументальном центре, вероятно относящийся к храму, тогда как Строение 183b является жилой постройкой в элитной группе патио, хотя размер и исполнение этой архитектурной группы позволяет сделать вывод, что его жители, скорее, являлись представителями второстепенной знати города, чем лицами высшего ранга. Почти полное отсутствие готовых металлических изделий в множественных захоронениях, связанных с обеими этими постройками, удивительно; этот факт указывает на то, что занятость в кузнечном ремесле не является ключевой для отнесения жителей этих строений к людям высокого статуса, что и отражено в ритуальном погребении, вероятно потому, что данный вид деятельности был представлен прикрепленными специалистами, работавшими под патронажем обитателей этих резиденций. Как альтернатива, готовые металлические изделия, производимые в одной или обеих постройках, могли быть предназначены не для использования их жителями, а для торговли. Остается невыясненным: были ли занятые в металлопроизводстве люди элитой, или же они были просто специалистами, работавшими для богатых клиентов.

Хотя уже первые ввезенные металлические предметы в регион майя были предназначены для персонального украшения, местные кузнецы в Майяпане переняли металлургическую технологию и адаптировали ее под нужны майяпанского общества. Первоначальный импорт металла из Центральной Америки (Bray 1977; Lothrop 1952; Pendergast 1971) и Западной Мексики (Hosler 1988a, 1988b, 1994, 1995) часто включал личные предметы и украшения, как представленные на примере изделий, которые помещали в Священный Сенот в Чичен-Ице. Наличие в Майяпане производственного мусора и инвентаря предполагает, что почти все произведенные на месте артефакты, представленные изделиями из Тайника R-183b, это маленькие, простые медные колокольчики, созданные посредством заимствованной техники литья с использованием метода потерянного воска. Это говорит о том, что производители пытались разбить стоимость металлического сырья на максимально возможные мелкие части с помощью переделки готовых изделий или заготовок, импортируемых через торговые сети с удаленными районами. Более сложные артефакты, как, например, украшения из золотой фольги, вероятно, импортировались в готовом виде, или вырезались и украшались местными производителями из привозного листового золота.

Понимание базовых концепций ценности в любом обществе обеспечивает нас необходимыми рамками для интерпретации деятельности. Места, где в Майяпане были обнаружены металлические артефакты – такие как захоронения, тайники, церемониальные постройки и домашние хозяйства обычных людей – обнаруживают разнообразие аспектов, в которых они использовались, и, соответственно, их связей с определенными сферами деятельности. Металлические предметы представляли ценность благодаря тому, что являлись выражением экономического богатства и социального статуса их производителей и покупателей; были зрительным маркером связи того, кто носит такие изделия с экзотичными чужеземными регионами, и привлекали внимание своим цветом или звуком (Hosler 1994); связывали людей с божественным, вызывая зрительные и звуковые ассоциации с конкретными божествами; играли роль в религиозных церемониях и ритуальных подношениях, таких как похороны и освящение тайников; выступали в качестве долговечного, прочного и компактного платежного средства; а также являлись редкими, экзотичными товарами, доступными для тех, кто мог их себе позволить. Через сравнение с другими регионами Месоамерики мы можем получить более глубокое знание о металлических предметах и о способах их производства, оценивания и использования.

Благодарности

Большое спасибо Мерилин Мэссон за помощь и поддержку, а также использование ее данных. Спасибо Музею антропологии в Мериде, Юкатан, Мексика, особенно его директору Бланке Гонзалес и археологу Ланди Пинто. Особую благодарность я выражаю участникам археометаллургического симпозиума, проводимого Обществом американской археологии за полезные идеи и предложения, в особенности организаторов и редакторов, Арона Н. Шугара и Скотта Е. Сайммонса. Также благодарю Николаса Паньюкко, Кристофера и Линду Пэрис, Джастина Лоури, Уилбет Альварадо Круз и всех моих друзей и коллег, работавших над проектом «Экономические основы Майяпана» и «Проектом Майяпан» за полезные предложения на разных этапах данного исследования. Это работа стала возможной благодаря программе First Encounter Scholarship Института месоамериканских исследований при Университете штата Нью-Йорк в Олбани, и поддержке Фонда развития месоамериканских исследований и Национального научного фонда (SBR #1018919), предоставивших средства для проекта «Экономические основы Майяпана» (2001–2004).

Литература

Abu-Lughod, Janet. 1989. Before European Hegemony: The World System AD 1250–1350. New York: Oxford University Press.

Appadurai, Arjun. 1986. “Introduction: Commodities and the Politics of Value.” In The Social Life of Things: Commodities in Cultural Perspective, edited by Arjun Appadurai, 3–36. New York: Cambridge University Press.

Ardren, Traci. 2003. “Memoria y la historia arquitectónica en la estructura 6E-13 de Yaxuná.” Temas Antropolуgicos 25 (1–2): 129–146.

Becker, Marshall J. 1993. “Earth Offering among the Classic Period Lowland Maya: Burials and Caches as Ritual Deposits.” In Perspectivas antropolуgicas en el mundo maya, edited by M. Josefa I. Ponce de León and Francesa L. Perramon, 45–74. Barcelona: Publicaciones de la S.E.E.M.

Blackiston, A. Hooton. 1910. “Recent Discoveries in Honduras.” American Anthropologist 12 (4): 536–141. http://dx.doi.org/10.1525/aa.1910.12.4.02a00060.

Boxt, Michael A. 1993. “Archaeological Inquiry at Sarteneja: A Report on Community Patterning, Diet, and Economy at an Ancient Coastal Maya Site in Northern Belize.” PhD dissertation, Department of Anthropology, University of California, Los Angeles; Ann Arbor, MI: UMI Dissertation Services.

Bray, Warwick. 1971. “Ancient American Metal-Smiths.” Proceedings of the Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland: 25–43.

Bray, Warwick. 1977. “Maya Metalwork and Its External Connections.” In Social Process in Maya Prehistory: Studies in Honour of Sir Eric Thompson, edited by Norman Hammond, 365–404. New York: Academic Press.

Brown, Clifford T. 1999. “Mayapán Society and Ancient Maya Social Organization.” PhD dissertation, Department of Anthropology, Tulane University, New Orleans.

Carmack, Robert. 1981. The Quiche Mayas of Utatlan. Norman: University of Oklahoma Press.

Chase, Arlen F., and Diane Z. Chase. 1992. “Mesoamerican Elites: Assumptions, Definitions, and Models.” In Mesoamerican Elites, edited by Arlen F. Chase and Diane Z. Chase, 3–17. Norman: University of Oklahoma Press.

Chase, Diane Z. 1992. “Postclassic Maya Elites: Ethnohistory and Archaeology.” In Mesoamerican Elites, edited by Arlen F. Chase and Diane Z. Chase, 118–156. Norman: University of Oklahoma Press.

Chase, Diane Z., and Arlen F. Chase. 1988. A Postclassic Perspective: Excavations at the Maya Site of Santa Rita Corazoal, Belize. Pre-Columbian Art Research Institute, Monograph 4. San Francisco: Pre-Columbian Art Research Institute.

Chase, Diane Z., and Arlen F. Chase. 1998. “The Architectural Context of Caches, Burials, and Other Ritual Activities for the Classic Period Maya (as Reflected at Caracol, Belize).” In Function and Meaning in Classic Maya Architecture, edited by Stephen D. Houston, 299–332. Washington, DC: Dumbarton Oaks Research Library and Collection.

Chowning, Ann. 1956. “A Round Temple and Its Shrine at Mayapán.” In Current Reports No. 34, 443–461. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington, Department of Archaeology.

Coggins, Clemency Chase, and Orrin C. Shane III. 1984. Cenote of Sacrifice: Maya Treasures from the Sacred Well at Chichen Itza. Austin: University of Texas Press.

Columbus, Ferdinand. 1959. The Life of the Admiral Christopher Columbus by His Son Ferdinand, translated by Benjamin Keen. New Brunswick: Rutgers University Press.

Costin, Cathy L. 1998. “Introduction: Craft and Social Identity.” In Craft and Social Identity, edited by Cathy L. Costin and Rita P. Wright, 3–18. Arlington, VA: Archaeological Papers of the American Anthropological Association Number 8.

Craine, Eugene R., and Reginald C. Reindorp. 1979. The Codex Perex and the Book of Chilam Balam of Mani. Norman: University of Oklahoma Press.

Cruz Alvarado, Wilberth, Carlos Peraza Lope, and Elizabeth H. Paris. 2009. “La interacción entre las tecnologías cerámica y metalúrgica en Mayapán.” Paper presented at the Fifty-Third Meeting of the International Congress of Americanists, Mexico City.

Dalton, George. 1982. “Barter.” Journal of Economic Issues 16:181–190.

Douglas, Mary, and Baron Isherwood. 1996. The World of Goods: Toward an Anthropology of Consumption. Rev. ed. New York: Routledge.

Escamilla Ojeda, Bárbara. 1999. “Los artefactos de obsidiana de Mayapán, Yucatán.” Paper presented at the Third Round Table, at Palenque, Chiapas.

Fox, John W., Dwight T. Wallace, and Kenneth L. Brown. 1992. “The Emergence of the Quiche Elite: The Putun-Palenque Connection.” In Mesoamerican Elites: An Archaeological Assessment, edited by Diane Z. Chase and Arlen F. Chase, 162–190. Norman: University of Oklahoma Press.

France, Elizabeth L., and Elizabeth H. Paris. 2010. “Delving into Debitage: The Spatial Distribution and Scalar Variation of Lithic and Shell Production at Mayapán Houselots.” Paper presented at the 75th Annual Meeting of the Society for American Archaeology, St. Louis.

Freidel, David A., Kathryn Reese-Taylor, and David Mora-Marín. 2002. “The Origins of Maya Civilization: The Old Shell Game, Commodity, Treasure and Kingship.” In Ancient Maya Political Economies, edited by Marilyn A. Masson and David A. Freidel, 41–86. Walnut Creek, CA: Altamira Press.

Gann, Thomas W. 1927. Maya Cities. London: Duckworth.

Garber, James F. 1989. Archaeology at Cerros, Belize, Central America. Vol. 2: The Artifacts, edited by David Freidel. Dallas: Southern Methodist University Press.

Hammond, Norman, Amanda Clarke, and Cynthia Robin. 1991. “Middle Preclassic Buildings and Burials and Cuello, Belize: 1990 Investigations.” Latin American Antiquity 2 (4): 352–363. http://dx.doi.org/10.2307/971783.

Hassig, Ross. 1985. Trade, Tribute, and Transportation: The Sixteenth-Century Political Economy of the Valley of Mexico. 1st ed. Norman: University of Oklahoma Press.

Hirth, Kenneth G. 1998. “The Distributional Approach: A New Way to Identify Marketplace Exchange in the Archaeological Record.” Current Anthropology 39 (4): 451–476. http://dx.doi.org/10.1086/204759.

Hirth, Kenneth G. 2000. “Ancient Urbanism at Xochicalco.” In Ancient Urbanism at Xochicalco: The Evolution and Organization of a Pre-Hispanic Society, edited by Kenneth G. Hirth, 3–12. Salt Lake City: University of Utah Press.

Hosler, Dorothy. 1988a. “Ancient West Mexican Metallurgy: A Technological Chronology.” Journal of Field Archaeology 15 (2): 191–217.

Hosler, Dorothy. 1988b. “The Metallurgy of Ancient West Mexico.” In The Beginning of the Use of Metals and Alloys, edited by R. Maddin, 328–343. Cambridge, MA: MIT Press.

Hosler, Dorothy. 1994. The Sounds and Colors of Power: The Sacred Metallurgical Technology of Ancient West Mexico. Cambridge, MA: MIT Press.

Hosler, Dorothy. 1995. “Sound, Color and Meaning in the Metallurgy of Ancient West Mexico.” World Archaeology 27 (1): 100–115. http://dx.doi.org/10.1080/00438243.1995.9980295.

Hosler, Dorothy. 2002. Excavations at the Copper Smelting Site of El Manchуn, Guerrero, Mexico, Crystal River. Foundation for the Advancement of Mesoamerican Studies Inc. (FAMSI) 2004 [cited January 21, 2010]. Available from http://www.famsi.org/reports/01058/index.html.

Hosler, Dorothy. 2003. “Metal Production.” In The Postclassic Mesoamerican World, edited by Michael E. Smith and Francis F. Berdan, 159–171. Salt Lake City: University of Utah Press.

Hosler, Dorothy, Heather Lechtman, and Olaf Holm. 1990. Axe-Monies and Their Relatives. Washington, DC: Dumbarton Oaks Research Library and Collection.

Hosler, Dorothy, and Andrew Macfarlane. 1996. “Copper Sources, Metal Production, and Metals Trade in Late Postclassic Mesoamerica.” Science 273 (5283): 1819–1824. http://dx.doi.org/10.1126/science.273.5283.1819.

Hosler, Dorothy, and Guy Stresser-Pean. August 28, 1992. “The Huastec Region: A Second Locus for the Production of Bronze Alloys in Ancient Mesoamerica.” Science 257 (5074): 1215–1220. http://dx.doi.org/10.1126/science.257.5074.1215. Medline 17742754.

Inomata, Takashi. 2001. “The Power and Ideology of Artistic Creation: Elite Craft Specialists in Classic Maya Society.” Current Anthropology 42 (3): 321–349. http://dx.doi.org/10.1086/320475.

Jones, Morris. 1962. “Map of Mayapán.” In Mayapбn, Yucatбn, Mexico, edited by Harry E. D. Pollock, Ralph L. Roys, Tatiana Proskouriakoff, and A. Ledyard Smith. Carnegie Institute of Washington Publication No. 619. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington.

Krejci, Estella, and T. Patrick Culbert. 1995. “Preclassic and Classic Burials and Caches in the Maya Lowlands.” In The Emergence of Lowland Maya Civilization: The Transition from the Preclassic to the Early Classic, edited by Nikolai Grube, 103–116. Mèockmèuhl, Germany: A. Saurwein.

López de Cogolludo, Fray Diego. 1957 [1688]. Historia de Yucatбn, edited by J. Ignacio Rubio Mañé. México: Academia Literaria.

Lothrop, Samuel K. 1952. Metals from the Cenote of Sacrifice, Chichen Itza, Yucatan, with Sections by W. C. Root and Tatiana Proskouriakoff and an Appendix by William Harvey. Cambridge, MA: Peabody Museum.

Maldonado, Blanca. 2008. “A Tentative Model of the Organization of Copper Production in the Tarascan State.” Ancient Mesoamerica 19 (2): 283–297. http://dx.doi.org/10.1017/S0956536108000400.

Masson, Marilyn A. 2000. In the Realm of Nachan Kan: Postclassic Maya Archaeology at Laguna de On, Belize. Boulder: University Press of Colorado.

Masson, Marilyn A., and Carlos Peraza Lope. 2004. “Commoners in Postclassic Maya Society: Social versus Economic Constructs.” In Ancient Maya Commoners, edited by Jon C. Lohse and Fred Valdez Jr., 197–223. Austin: University of Texas Press.

Masson, Marilyn A., and Carlos Peraza Lope. 2007. “Craft Specialization at Mayapán.” Paper presented at the Seventy-Second Annual Meeting of the Society for American Archaeology, Austin.

Masson, Marilyn A., Carlos Peraza Lope, and Timothy S. Hare. 2008. Proyecto Los Fundamentos del Poder Económico de Mayapán, Temporadas 2001–2004. Informe final para el Consejo Nacional de Arqueología de México.

Masson, Marilyn A., Carlos Peraza Lope, and Timothy S. Hare. N.d. “Postclassic Maya Economic Heterogeneity at Mayapán.” In El Urbanismo en Mesoamerica / Urbanism in Mesoamerica, Vol. 3, edited by William T. Sanders and Robert H. Cobean. Mexico City: Instituto Nacional de Antropología e Historia; University Park: Pennsylvania State University.

Masson, Marilyn A., and Stanley Serafin. 2008. “Restos óseos humanos.” In Proyecto Los Fundamentos del Poder Econуmico de Mayapбn, Temporadas 2001.2004, edited by Marilyn A. Masson, Carlos Peraza Lope, and Timothy S. Hare, 925–930. Mexico City: Informal report submitted to El Consejo Nacional de Arqueología de México.

McAnany, Patricia A., Ben S. Thomas, Steven Morandi, Polly A. Peterson, and Eleanor Harrison. 2002. “Praise the Ajaw and Pass the Kakaw: Xibun Maya and the Political Economy of Cacao.” In Ancient Maya Political Economies, edited by Marilyn A. Masson and David A. Freidel, 123–139. Walnut Creek, CA: Altamira.

Milbrath, Susan, and Carlos Peraza Lope. 2003. “Revisiting Mayapán: Mexico’s Last Maya Capital.” Ancient Mesoamerica 14 (1): 1–46. http://dx.doi.org/10.1017/S0956536103132178.

Moore, William E. 1975. “Excavations at Structures 601–606.” In Dzibilchaltun Program: Progress Report on the 1960–1964 Field Seasons National Geographic Society–Tulane University, edited by E. Wyllys Andrews IV, 29–33. Publication 31. New Orleans: Middle American Research Institute, Tulane University.

Novic, Juliana. 2008. “Capítulo 14: La clasificación de los huesos modificados de Mayapán.” In Proyecto Los Fundamentos del Poder Econуmico de Mayapan, Temporadas 2001–2004, edited by Marilyn A. Masson, Carlos Peraza Lope, and Timothy S. Hare, 727–748. Mexico City: Informal report submitted to El Consejo Nacional de Arqueología de México.

Pantoja Díaz, Luis Raúl. 1997. “Arqueología de salvamento en el norte de Quintana Roo: El caso de Leona Vicarío.” Vol. Tesis Profesional para optar al título de Licenciado en Ciencias Antropológicas en la especialidad de Arqueología, Mérida, México.

Paris, Elizabeth H. 2008. “Metallurgy, Mayapán and the Postclassic World System.” Ancient Mesoamerica 19 (1): 43–66. http://dx.doi.org/10.1017/S0956536108000291.

Paris, Elizabeth H., and Carlos Peraza Lope. 2009. “The Role of Metallurgy in the Northern Maya Lowlands.” Paper presented at the 53rd Meeting of the International Congress of Americanists, at Mexico City.

Pearson, Parker. Michael. 1999. The Archaeology of Death and Burial. College Station: Texas A&M University Press.

Pendergast, David M. 1962. “Metal Artifacts in Prehispanic Mesoamerica.” American Antiquity 27 (4): 520–545. http://dx.doi.org/10.2307/277677.

Pendergast, David M. 1970. “Tumbaga Object from the Early Classic Period, Found at Altun Ha, British Honduras (Belize).” Science 168 (3927, April 3): 116–118. http://dx.doi.org/10.1126/science.168.3927.116.Medline:17838981.

Pendergast, David M. 1971. “Evidence of Early Teotihuacán–Lowland Maya Contact at Altun Ha.” American Antiquity 36 (4): 455–460.

Peraza Lope, Carlos. 1998. “Salvamento arqueológico en la modernización de la carretera Mérida-Mayapán-Oxkutzcab (Tramo Mayapán-Teabo).” Segunda Temporada 1998. Unpublished report submitted to the Instituto Nacional de Antropología e Historia, Mérida, Yucatán.

Peraza Lope, Carlos, Pedro Delgado Kú, Bárbara Escamilla Ojeda, and Miguel Delgado Kú. 2003. Trabajos de mantenimiento y conservaciуn arquitectуnica en Mayapan, Yucatan, Vol. 1. 2 vols. Mérida: Informe de Actividades al Consejo de Arqueología del Instituto Nacional de Antropología y Historia.

Piña Chan, Roman. 1978. “Commerce in the Yucatán Peninsula: The Conquest and Colonial Period.” In Mesoamerican Commercial Routes and Cultural Contacts, edited by Thomas A. Lee and Carlos Navarette. Papers of the New World Archaeological Foundation No. 40. Provo, UT: New World Archaeological Foundation.

Pinto Bojorquez, Landy Patricia. 1997. “Clasificación de los ornamentos prehispánicos del sitio San Gervasio, Isla de Cozumel.” Licenciado en Ciencias Antropológicas, Una Memoria del Proyecto Arqueológico Cozumel 1980–1983. Tesis para optar al título de Licenciado en Ciencias Antropológicas en la especialidad de Arqueología, Universidad Autónoma de Yucatán, Mérida.

Pollard, Helen Perlstein. 1987. “The Political Economy of Prehispanic Tarascan Metallurgy.” American Antiquity 52 (4): 741–752. http://dx.doi.org/10.2307/281382.

Pollock, Harry E. D., Ralph L. Roys, Tatiana Proskouriakoff, and A. Ledyard Smith. 1962. Mayapan, Yucatan, Mexico. Carnegie Institute of Washington Publication No. 619. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington.

Proskouriakoff, Tatiana. 1962a. “The Artifacts of Mayapán.” In Mayapan, Yucatan, Mexico, edited by Harry E. D. Pollock, Ralph L. Roys, Tatiana Proskouriakoff, and A. L. Smith, 321–331. Carnegie Institution of Washington Publication No. 619. Washington, DC: Carnegie Institution of Washington.

Proskouriakoff, Tatiana. 1962b. “Notes on the Material from the Sacrificial Cenote of Chichén Itzá.” In Mayapan, Yucatan, Mexico, edited by Harry E. D. Pollock, Ralph L. Roys, Tatiana Proskouriakoff, and A. L. Smith. Carnegie Institution of Washington Publication No. 619. Washington, DC: Carnegie Institution of Washington.

Proskouriakoff, Tatiana, and Charles R. Temple. 1955. “A Residential Quadrangle: Structures R-85 to R-90.” Current Report, No. 29. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington, Department of Archaeology.

Pugh, Timothy W. 2003. “The Exemplary Center of the Late Postclassic Kowoj Maya.” Latin American Antiquity 14 (4): 408–430. http://dx.doi.org/10.2307/3557576.

Reid, Andrew, and Rachel MacLean. 1995. “Symbolism and the Social Contexts of Iron Production in Karagwe.” World Archaeology 27 (1): 144–161. http://dx.doi.org/10.1080/00438243.1995.9980298.

Renfrew, Colin. 1975. “Trade as Action at a Distance: Questions of Integration and Communication.” In Ancient Civilization and Trade, edited by Jeremy A. Sabloff and C. C. Lamberg-Karlovsky, 3–59. Albuquerque: University of New Mexico Press.

Richardson, Laura, Aaron Shugar, Patricia Urban, and Edward Schortman. 2008. “The Production of Copper at El Coyote, Honduras: Processing and Control.” Paper presented at the Seventy-Third Annual Meeting of the Society for American Archaeology, Vancouver, BC.

Roberts, Benjamin. 2009. “Production Networks and Consumer Choice in the Earliest Metal of Western Europe.” Journal of World Prehistory 22 (4): 461–481. http://dx.doi.org/10.1007/s10963-009-9027-1.

Robles Castellanos, Fernando. 1980. Informe anual del Proyecto Arqueolуgico Cozumel: Temporada 1980. Mérida, Yucatán: Instituto National de Antropología e Historia.

Root, William C. 1962. “Report on the Metal Objects from Mayapán.” In Mayapan,

Yucatan, Mexico, edited by Harry E. D. Pollock, Ralph L. Roys, Tatiana Proskouriakoff, and A. Ledyard Smith, 391–399. Carnegie Institute of Washington Publication No. 619. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington.

Roys, Ralph L. 1943. The Indian Background of Colonial Yucatбn. Norman: University of Oklahoma Press.

Roys, Ralph L. 1967. The Chilam Balam of Chumayel. Introduction by J. Eric S. Thompson. Norman: University of Oklahoma Press.

Russell, Bradley W. 2008. “Postclassic Maya Settlement on the Rural-Urban Fringe of Mayapán, Yucatán, Mexico: Results of the Mayapán Periphery Project.” PhD dissertation, Department of Anthropology, State University of New York at Albany.

Sabloff, Jeremy A., and William L. Rathje. 1975. “The Rise of a Maya Merchant Class.” Scientific American 233:72–82.

Sahagún, Fray Bernardino de. 1950–1975a. The Conquest of Mexico. Translated by Arthur J. O. Anderson and Charles E. Dibble. 13 vols. Vol. 12: General History of the Things of New Spain: The Florentine Codex. Santa Fe: Monographs of the New School of American Research and the Museum of New Mexico.

Sahagún, Fray Bernardino de. 1950–1975b. The Origins of the Gods, translated by Arthur J. O. Anderson and Charles E. Dibble. 13 vols. Vol. 3: General History of the Things of New Spain: The Florentine Codex. Santa Fe: Monographs of the New School of American Research and the Museum of New Mexico.

Shook, Edwin M. 1953. “The X-Coton Temples at Mayapán.” Current Report, No. 11. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington, Department of Archaeology.

Shook, Edwin M. 1954. “Three Temples and Their Associated Structures at Mayapán.”Current Report, No. 14. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington, Department of Archaeology.

Simmons, Scott E. 2005a. “Investigations in the Church Zone: Maya Archaeometallurgy at Spanish Colonial Lamanai, Belize.” Research Reports in Belizean Archaeology 2:231–239.

Simmons, Scott E. 2005b. The Maya Archaeometallurgy Project at Lamanai, Belize. Available from http://people.uncw.edu/simmonss/The%20Maya%20Archaeometallurgy%20Project... (cited March 15, 2005).

Simmons, Scott E. N.d. “Distance and the Maintenance of Status in Postclassic Maya Society: Perspectives from Lamanai, Belize.” In Distance and Discourse in Ancient Maya Society, edited by Timothy W. Pugh and Cameron McNeil. Boulder: University Press of Colorado.

Simmons, Scott E., David M. Pendergast, and Elizabeth Graham. 2009. “The Context and Significance of Copper Artifacts in Postclassic and Early Historic Lamanai, Belize.” Journal of Field Archaeology 34 (1): 57–75. http://dx.doi.org/10.1179/009346909791071050.

Simmons, Scott, and Aaron Shugar. 2008. “Archaeometallurgy at Lamanai, Belize: Recent Discoveries and Interpretations.” Paper presented at the Seventy-Third Annual Meeting of the Society for American Archaeology, at Vancouver, BC.

Smith, A. Ledyard. 1962. “Residential and Associated Structures at Mayapán.” In Mayapan, Yucatan, Mexico, edited by Harry E. D. Pollock, Ralph L. Roys, Tatiana Proskouriakoff, and A. L. Smith, 165–320. Carnegie Institution of Washington Publication No. 619. Washington, DC: Carnegie Institution of Washington.

Smith, A. Ledyard, and Alfred V. Kidder. 1943. “Explorations in the Motagua Valley, Guatemala.” In Contributions to American Archaeology and History, 101–182. Publication 546. Washington, DC: Carnegie Institution of Washington.

Smith, Michael E. 1987. “Household Possessions and Wealth in Agrarian States: Implications for Archaeology.” Journal of Anthropological Archaeology 6 (4): 297–335. http://dx.doi.org/10.1016/0278-4165(87)90004-3.

Smith, Michael E. 1999. “On Hirth’s ‘Distribution Approach.’ ” Current Anthropology 40 (4): 528–530. http://dx.doi.org/10.1086/200049.

Smith, Michael E. 2002. “The Earliest Cities.” In Urban Life: Readings in the Anthropology of the City, edited by George Gmelch and Walter P. Zenner, 3–19. Prospect Heights, IL: Waveland Press.

Smith, Michael E. 2003a. “Economic Change in Morelos Households.” In The Postclassic Mesoamerican World, edited by Michael E. Smith and Frances F. Berdan, 249–258. Salt Lake City: University of Utah Press.

Smith, Michael E. 2003b. “Key Commodities.” In The Postclassic Mesoamerican World System, edited by Michael E. Smith and Frances F. Berdan, 117–125. Salt Lake City: University of Utah Press.

Smith, Michael E. 2004a. “The Archaeological Study of Ancient Commercial Exchange.” Paper presented at the 69th Annual Meeting of the Society for American Archaeology, Montreal.

Smith, Michael E. 2004b. “The Archaeology of Ancient State Economies.” Annual Review of Anthropology 33 (1): 73–102. http://dx.doi.org/10.1146/annurev.anthro.33.070203.144016.

Smith, Michael E., and Frances F. Berdan. 2003. “Spatial Structure of the Mesoamerican World System.” In The Postclassic Mesoamerican World, edited by Michael E. Smith and Frances F. Berdan, 21–31. Salt Lake City: University of Utah Press.

Smith, Phillip E. 1955. “Excavations in Three Ceremonial Structures at Mayapán.” Current Report, No. 21. Washington, DC: Carnegie Institute of Washington, Department of Archaeology.

Smith, Robert Eliot. 1971. The Pottery of Mayapбn: Including Studies of Ceramic Material from Uxmal, Kabah, and Chichйn Itzб. Cambridge, MA: Peabody Museum of Archaeology and Ethnology.

Taschek, Jennifer T. 1994. The Artifacts of Dzibilchaltun, Yucatan, Mexico: Shell, Polished Stone, Bone, Wood, and Ceramics. Publication 50. New Orleans: Middle American Research Institute, Tulane University.

Thompson, Edward H. 1968. The High Priest’s Grave: Chichйn Itzб, Yucatбn, Mexico. Prepared for publication, with notes and introduction by J. Eric S. Thompson. Anthropological Series, the Field Museum of Natural History. New York: Kraus Reprint.

Tozzer, Alfred M. 1941. Landa’s Relaciуn de las cosas de Yucatбn. 8th ed. Cambridge, MA: Peabody Museum of American Archaeology and Ethnology.

Tudela, José, transcriber. 1977 [1541]. Relaciуn de las ceremonias y ritos y poblaciуn y gobierno de los indios de la provincia de Michoacбn. Morelia: Balsal Editores.

Wallace, Dwight T., and Robert M. Carmack. 1977. Archaeology and Ethnohistory of the Central Quiche. IMS Monograph No. 1. Albany: SUNY.

Weeks, John M. 1975. “The Archaeology of Greater Utatlán: El Resguardo and Pakaman Excavations.” MA thesis, Department of Anthropology, State University of New York at Albany.

Weeks, John M. 1983. Chisalin: A Late Postclassic Maya Settlement in Highland Guatemala. International Series, Vol. 169. Oxford: British Archaeological Reports.

Weiner, Annette B. 1992. Inalienable Possessions: The Paradox of Keeping-While-Giving. Berkeley: University of California Press.

Wright, Rita P. 1998. “Crafting Social Identity in Ur III Southern Mesopotamia.” In Craft and Social Identity, edited by Cathy L. Costin and Rita P. Wright, 57–69. Archaeological Papers of the American Anthropological Association Number 8. Arlington, VA: American Anthropological Association. http://dx.doi.org/10.1525/ap3a.1998.8.1.57.

[1] Кроме производственного мусора, единственным утилитарным предметом была игла (также рассматриваемая далее в настоящей статье), найденная в монументальном центре, которая означала высокую социальную значимость по сравнению с более простыми иглами, сделанными их фрагментов костей крупных млекопитающих, и модифицированными шипами сома (Novic 2008, 734). Имеется два артефакта колониального периода (пара ножниц и небольшое зубило), которые Рут (1962) отнес ко времени контакта с испанцами.

[2] Инвеститура – формальное введение в должность. Прим. переводчика.

[3] Пескадор – рыбак, исп. Прим. переводчика.

[4] Этот момент можно прояснить путем проводящегося сейчас анализа химического состава металлических артефактов из Майяпана; результаты будут представлены позднее.

[5] Связки колокольчиков также могут быть продуктом частичной переплавки бракованных колокольчиков, где процесс переплавки был преждевременно прекращен (Арон Шугар, личная беседа, 2010). Готовящийся анализ фрагментов керамических литейных форм может прояснить данный вопрос; результаты будут представлены позднее.

[6] Будущие результаты полевой работы Мэссон и её коллег в 2009 году, как ожидается, изменят эти пропорции; их следует рассматривать как данные, представляющие информацию, полученную в результате полевых работ за период 1996-2007.

[7] Коэффициенты корреляции были определены для данных из захоронений, перечисленных в Таблице 7.2, где значения коэффициента, стоящие ближе к 1, указывают на то, что наблюдаемые значения сильно коррелируют, тогда как значения ближе к 0 говорят о том, что рассматриваемые величины не связаны между собой.

[8] В отчетах Института Карнеги часто упоминается наличие черепков, без указания их количества; во всех случаях их наличие в совокупности считается за 1. В немногих случаях, где указывается количество черепков, оказывается, что в элитных погребениях количество черепков намного выше среднего значения.

Предыдущая страница

::: В начало :::

Следующая страница

Разделы сайта

Сообщение об ошибке

Разбивая шаблон. Социоэкономическое значение металлических артефактов Майяпана

UnCopyrighted © (Команда сайта, 2003-2024)

Форма поиска

Разделы сайта

Сообщение об ошибке

Разбивая шаблон. Социоэкономическое значение металлических артефактов Майяпана

UnCopyrighted © (Команда сайта, 2003-2024)