Рост либерализма

Почти триста лет Мексика оставалась феодальной и ка­толической страной, где земельная аристократия господ­ствовала над крестьянским населением и где культура могла развиваться лишь в узких рамках, отведенных ей ду­ховенством. Испанское правительство стремилось предот­вратить всякое заражение мексиканского общества чуже­земными идеями. Иммиграция иностранцев была запре­щена. Еретики, осмелившиеся нарушить это запрещение, передавались в распоряжение инквизиции. Литература подвергалась цензуре. Мексика жила в почти столь же полной изоляции, как и до путешествия Колумба.

Но тем временем в других частях мира формировались новые идеи, а войны и революции порождали новые фор­мы общества. Из идей Возрождения, из подъема проте­стантизма и религиозных войн, из того роста торговли, промышленности и финансов, который был отчасти вызван серебром Сакатекаса и Гуанахуато, развилась новая вера, лозунгами которой были — свобода и равенство, разум и права человека. Над людьми, заявляли философы либера­лизма, не должна больше господствовать троица из короля, священника и аристократа-помещика. Правительство долж­но основываться на согласии управляемых. Религия долж­на стать частным делом. Общество, не разделенное более на сословия, должно дать личности возможность подняться до той высоты, до какой вознесут ее собственные таланты.

Какое влияние оказали эти новые идеи на Мексику? Их атмосфера, их возвышенный и благородный характер производили опьяняющее действие. Креольские и метисские интеллигенты, читавшие полученные контрабандным путем изложения Вольтера и декларации Джефферсона, мечтали о свержении испанской тирании и о создании свободной республики, основанной на справедливости и равенстве: гачупинов нужно изтнать, инквизицию и цен­зуру печати отменить, образование освободить от контроля духовенства. Все отрицательные задачи были ясны. Но положительные следствия либеральной философии были не столь очевидны. В Мексике едва ли имелись само­стоятельные предприниматели. Коммерческая деятельность, поскольку она существовала, была монополизирована гачупинами. В феодальной Мексике было в основном два класса: владельцы рудников и асиенд, высшие чиновники и духовенство, с одной стороны, и индейские крестья­не — с другой. Сильной и честолюбивой буржуазии, вроде той, которая свергла Стюартов и Бурбонов, не было. Роль среднего класса приняли на себя ранчерос, приход­ские священники, мелкие чиновники и адвокаты. Эти группы обладали энергией и честолюбием. Они посте­пенно прониклись либеральными идеями и в XIX в. по­вели мексиканскую нацию к независимости, к республике и к свержению католической церкви. Но воспринятая ими идеология была иностранной. Свобода рынка не имела никакого значения для индейских масс с их общинными традициями и привычками, созданными веками угнетения. Она имела мало значения даже для командовавших рево­люционными армиями метисов, честолюбиво стремившихся к завоеванию политической власти и военного престижа. Попытки мексиканских якобинцев создать нацию мелких собственников не принесли освобождения индейцам. Един­ственным результатом этих попыток было то, что они со­здали возможность отнять у индейцев те земли, которые им еще принадлежали. Победа либерализма в Мексике создала такую общественную структуру, которая не дала преимущества самим мексиканцам и от которой в конце концов получила выгоду буржуазия других стран. Только в XX в. мексиканские интеллигенты начнут думать по-мексикански и приводить свои идеалы в соответствие с нуждами своего народа[1].

Впервые попытался применить в Мексике новые идеи, как это ни парадоксально, король. Вторая половина XVIII в. была эпохой просвещенного абсолютизма. Карл III, третий из испанских Бурбонов, царствовавший с 1759 по 1788 г., был увлечен теориями физиократов и антиклерикализмом французских философов. В начале его царствования в Мексику в качестве виситадора был послан Хосе де Гальвес. Произведенное им длительное и тщатель­ное расследование открыло бесчисленные злоупотребления, укоренившиеся за два столетия административного упадка. Впоследствии Гальвес стал министром по делам Индий с полномочиями проводить реформы, какие он сочтет жела­тельными. Система коррехидоров и старших алькальдов была уничтожена. Они были заменены двенадцатью «ин­тендантами», которые отбирались более тщательно и были более честными и деятельными. Торговые правила были смягчены. Мексике было разрешено торговать со всеми испанскими портами, тарифы были почти отменены, а еже­годный флот более не посылался. Монополия богатых гачупинов, скупавших товары, привозившиеся флотом, была сломлена, и менее крупные торговцы также получи­ли возможность торговать с Испанией. В результате по­следовал быстрый рост внешней торговли Мексики и ко­ролевских доходов, а также улучшение всего экономиче­ского положения страны. Стали поощряться науки и ис­кусства, были организованы новые культурные учреж­дения, а именно школа горного дела и академия Сан-Карлос.

Царствование Карла III было также периодом терри­ториальной экспансии, вызванной не внутренними нуждами, а внешней опасностью. Чтобы отразить французскую угрозу в Луизиане, монахи еще в 1716 г. вступили в Те­хас и основали там миссии, которые должны были рас­пространить испанское влияние среди индейцев. В 1763 г. французы были вытеснены из Северной Америки, и на со­рок лет, пока Франция вновь не заняла ее, а затем не продала Соединенным Штатам, Луизиана стала испанской, На тихоокеанском побережье для защиты против русских Гальвес организовал самое смелое из испанских колони­альных предприятий после XVI в. Группа монахов под руководством Хуниперо Серры вступила в Верхнюю Ка­лифорнию, а в 1776 г. Анса с партией колонистов совер­шил тысячемильный путь из Соноры, через пустыни Ари­зоны и территории диких апачей до бухты Сан-Францис­ко. В Калифорнии появились колонисты — креольские аристократы, имевшие огромные стада.

Между тем становилось очевидно, что Испанской импе­рии грозит непосредственная опасность распада. Если когда-нибудь креолы захотят восстать, они, вероятно, найдут помощь у Великобритании и у новой республики Соединенных Штатов в обмен на торговые привилегии и территориальные уступки. Вопрос о независимости испан­ской Америки уже обсуждался на тайных совещаниях в Лондоне и вскоре после этого возбудил интерес в Нью-Йорке. Пример Кортеса будет в 1798 г. волновать често­любивый дух Александра Гамильтона, а в 1807 г. соответ­ствующий проект трезво, с фактами и цифрами, будет раз­рабатываться будущим герцогом Веллингтоном.

Реформы Карла III встревожили умы и дали толчок мысли. Это само по себе было опасно для деспотической империи. После того как Карл III ускорил ее развитие, Мексике предстояло вынести дурное управление одного из худших испанских администраторов. Карл IV был мягок, несообразителен и во всем подчинялся своей жече, кото­рая в свою очередь во всем подчинялась Мануэлю де Годой, молодому человеку, чье единственное средство завое­вания власти заключалось в красивом лице. Годой и его подручные получили возможность управлять Испанской империей и грабить ее. Экономические реформы Карла III были постепенно оставлены, и после увольнения Ревильи Хихедо в 1794 г. мексиканские вице-короли стали такими же продажными и такими же несведущими в делах, как худшие их предшественники.

Тем «временем началась французская революция. В 1793 г. король был гильотинирован, и лозунгами новой республики стали свобода, равенство и братство. Несмотря на все усилия инквизиции и вице-королей, французские идеи начали проникать в Мексику. Французы, оказавшие­ся благодаря приобретению испанцами Луизианы испан­скими гражданами, сделались якобинскими агентами. В Мексике из рук в руки передавались часы, ящички и серебряные монеты с выгравированным на них изображе­нием женщины со знаменем в руках и надписью «Libertad Americana»[2]. Однажды утром в 1794 г. на стенах обще­ственных зданий Мехико были найдены плакаты с восхва­лениями якобинского правительства. Креолы стали пони­мать, что в мире существует какая-то новая сила, которая несет тиранам смерть. В Мексике медленно зарождалась новая жизнь. Начались заговоры, сами по себе бесплод­ные, но предвещающие грозные взрывы в будущем. В 1798 г. мелкий чиновник Хуан Герреро составил заговор с целью добиться власти путем государственного переворо­та. На следующий год возник план вооружить массы горо­да Мехико тесаками «мачетес». Испанское правительство арестовало заговорщиков, но казнить их побоялось, чтобы не восстановить против себя креольское население. Они были заключены в тюрьмы или высланы. Революционный дух охватил и индейцев. В Халиско тласкаланский племен­ной вождь задумал взорвать дворец вице-королей и храм святой девы в Гвадалупе и восстановить державу ацтеков. Было арестовано 86 чел., обвинявшихся в участии в за­говоре.

По стране циркулировала революционная литература, хотя тем, кто ее читал, постоянно грозила опасность доно­са в инквизицию. Среди молодых адвокатов и студентов распространялись новые идеи. Философия Декарта и Локка впервые через 100 с лишним лет после своего воз­никновения стала вытеснять схоластику в университете Мехико. В Мериде коллекция конфискованных книг, при­надлежавшая инквизитору, оказалась после его смерти в библиотеке коллежа. В 1805 г. появилась первая ежеднев­ная газета «Эль диарио де Мехико» под редакцией Карлоса Мария де Бустаманте. Ограничиваемая цензурой, га­зета избегала политических дискуссий, но ее сотрудники были сторонниками независимости и посвятили себя созданию туземной мексиканской литературы. Отказавшись от искусственного подражания испанским образцам, они впервые начали употреблять мексиканские выражения и описывать сцены из мексиканской жизни. Через несколько лет Фернандес де Лисарди, более известный под псевдони­мом «Мексиканский мыслитель», написал первый и один из величайших мексиканских романов «El Periquillo Sarmiento». Другим духовным предтечей независимости был высланный в Испанию монах Сервандо де Тереса-и-Мьер. Страстному, высокомерному и не знающему компромиссов, злейшему врагу деспотизма и суеверия, Сервандо пред­стояло пережить тридцать лет беспрерывных приключе­ний и несчастий и, бежав из разных тюрем, пробраться в возрасте 70 лет на родину, чтобы сыграть руководящую роль в создании Мексиканской республики.

В то время как Мексика поддавалась влиянию новых идей, финансовые требования испанского правительства все росли. Французская революция, за которой последо­вала наполеоновская империя, повергла всю Европу в со­стояние войны. Годой сначала сражался с французами, а потом сделался их союзником и согласился субсидировать их. Необходимые для этого средства должны были достав­ляться колониями, и от богатых мексиканцев потребовали займов. В 1804 г. были захвачены церковные средства, и церковь была вынуждена потребовать платежа по многим своим закладам. Но честолюбие Наполеона и невежество Годоя приносили Испании все новые несчастья, завершив­шиеся событием, от которого Испанская империя так никог­да и не оправилась. В 1808 г. Мексика узнала, что Карл IV отрекся от престола и что он и его сын, Фердинанд VII, завлечены во Францию их союзником-императором и исчезли во французских тюрьмах. Монархии, которой Мексика повиновалась почти триста лет, более не суще­ствовало. В Мадриде царствовал Жозеф Бонапарт. Боль­шая часть Испании была занята французскими войсками, а независимость ее была представлена лишь народной

хунтой, сохранявшей непрочную власть в Севилье, и дру­гой хунтой в Овиедо. Эта катастрофа, возбудившая от­крытую вражду между креолами и гачупинами во всей Испанской Америке, положила начало распаду империи. Колонии единогласно отказались признать Жозефа Бона­парта и присягнули королю Фердинанду. Но раз Ферди­нанд и все его родственники сидели в тюрьме, то в каче­стве его доверенното должен был действовать какой-то другой орган. Креолы считали, что теперь суверенитет перешел к народу и что колонии должны избрать свои хунты. Гачупины, боясь всего, что могло содействовать независимости колоний, утверждали, что королевская власть принадлежит испанским хунтам, несмотря на то, что в этих хунтах господствовали либералы. Началась своеобразная борьба, в которой реакционеры-гачупины поддерживали требования испанских либеральных хунт, а либералы-креолы клялись в верности реакционному королю. Каждая сторона обвиняла другую в якобинстве. Гачупины заявляли, что креолы действуют по приказу фран­цузских агентов, а креолы отвечали, что гачупины наме­рены признать бонапартистский режим в Испании.

Вице-королем Новой Испании был ставленник Годоя Итурригарай, наживший состояние путем продажи долж­ностей. Он знал, что испанская хунта, если будет признана ее власть, лишит его звания вице-короля, и стал под­держивать креолов. Он надеялся, завоевав среди них по­пулярность, удержаться в должности по крайней мере до реставрации Фердинанда VII, а может быть даже стать первым королем независимой Мексики. В августе он со­звал объединенное собрание аудиенсии и аюнтамиенто Мехико. Аюнтамиенто потребовало избрания креольской хунты. Аудиенсия, представлявшая власть гачупинов, на­стаивала на повиновении Севилье, а руководители церкви осуждали разговоры о народном суверенитете как ересь. Когда и из Севильи и из Овиедо в Мексику приехали де­легаты, претендовавшие на трои Новой Испании, Итуррига­рай нашел предлог отказать им обоим в признании. В сен­тябре он открыто встал на сторону креолов и начал разра­батывать план избрания конгресса. Но Итурригарай дей­ствовал неуверенно, ошибаясь, а гачупины решительно встали на защиту своих привилегий. Богатый гачупин Ермо, владелец сахарных плантаций в Куэрнаваке, устроил государственный переворот. В полночь 15 сентября триста «добровольцев» Фердинанда VII ворвались во дворец и схватили спящего Итурригарая. На следующий день, рано утром, пока креолы еще не узнали о случившемся, собра­лась аудиенсия и назначила новым вице-королем пожилого военного, Педро де Гарибая. Итурригарай был отправлен в Испанию, а его имущество конфисковано. Семеро креольских лидеров было арестовано. Двое из них, кото­рые наиболее решительно защищали народный суверени­тет, умерли в заключении: адвокат Вердад, очевидно, от яда, а монах Таламантес — от желтой лихорадки в сыром подземном каземате форта Сан-Хуан-де-Улоа.

На время гачупины, казалось, восторжествовали. На­родные демонстрации против переворота подавлялись вой­сками. Праівда, креолы города Мехико единодушно хотели самоуправления. Для пропаганды самоуправления были организованы тайные общества, например общество «Гвадалупес». В кабачках распевались корридос в защиту Итурригарая. Но никто не осмеливался действовать.

Однако переворот разрушил всякое -уважение к вице-королевскому званию. Всем стало ясно, что правительство Мексики представляет собой лишь тиранию гачупинов. И если жители столицы были запуганы превосходством вра­га, то в провинциях группы креолов вели активную заго­ворщическую деятельность. Гачупинов было так мало в сравнении с остальным населением, что свергнуть их каза­лось легко. Единодушное восстание креолов, метисов и индейцев могло бы освободить Мексику почти без борьбы. Заговорщики стали, пренебрегая расовыми различиями, называть себя американцами. Позднее им предстояло открыть, что положение сложнее, чем они думали. Не так легко было примирить наследников Кортеса с наследника­ми Кваутемока.

Гарибай оказался слишком мягким для гачупинов и был заменен архиепископом Лисаной, а в награду за услуги Ермо дал ему пенсию. В 1809 г. был подавлен за­говор креолов в Вальядолиде. Были собраны и посланы в Испанию новые займы, и экономические бедствия еще усилились. Тем временем испанские хунты уладили свои разногласия. Снова существовало испанское правитель­ство, возглавлявшееся тремя регентами, власть которых простиралась лишь на остров Леон, так как на всей тер­ритории Испании господствовали французы. Регенты по­слали в Мексику нового вице-короля, Венегеса, который принял должность 14 сентября 1810 г. Через два дня де­ревенский священник в интендантстве Гуанахуато начал войну за независимость.