Сердца пятерых рабов

В интересном труде Д. Э. С. Томпсона (о котором мы уже говорили) описан и ритуал жертвоприношений в одном из культовых центров эпохи Нового царства, простая, но очень волнующая своим реализмом история, переданная как бы в непосредственной, почти репортерской записи. Приведем ее с некоторыми сокращениями.

«Молодой Ах Балам чувствовал во всем теле страшную боль. Язык у него распух; из мочек ушей, из рук и других частей тела было выпущено столько крови, что все его существо невыносимо страдало. К тому же, он был голоден и измучен невозможностью поспать. 80 дней, то есть 13 шулей он постился, служил в храме, бодрствовал и отдавал в жертву свою кровь. Но через три-четыре часа все будет кончено, и тогда либо он перестанет существовать, как и весь мир, либо его посадят за стол; мысль об этой последней перс­пективе навязчиво преследовала его, хотя ему по­лагалось бы не думать о таких мирских делах. Но ему трудно было избавиться от приятных дум об индюках и дичи, которые будут поданы со сладким картофелем, ведь он столько времени питался только кукурузными лепешками и куку­рузной похлебкой.

Был день 4 ахау 13 яш, и до заката солнца оставалось еще. три часа... Праздник. Счастливое предзнаменование! Кроме того, яш был месяцем планеты Венеры, и это благодетельное божество покажется при закате солнца, сверкая на вечернем небосклоне. А потом целых четыре месяца будет таять в солнечных лучах, перед тем как появится утренней звездой.

Все знали, что мир погибнет в конце одного из катунов, вопрос только в том, случится ли это именно в этом катуне, когда благоприятные и неблагоприятные элементы вроде уравновешены. Если все церемониальные обряды будут строго соблюдены, может быть, удастся избежать ката­строфы.

Первая из важных церемоний вот-вот должна начаться. Сегодня, как всегда в дни 4 ахау, состо­ится марш огня и, более того, божеству Венеры будут принесены в жертву люди, потому что Ве­нера — покровительница месяца, которым завер­шается этот катун. В предстоящей церемонии Баламу тоже надлежит выполнить свою роль: он будет составлять передние ноги и голову небесного чудовища с востока.

Из здания, где Балам и его соратники жили в период поста и подготовки к церемониям, они видели, как был зажжен большой костер, сложен­ный во дворе перед храмом бога дождя, и чув­ствовали наводящий на них ужас жар огня. Жре­цы-служители только что разровняли горячие угли длинными, сырыми жердями, выложив огненную площадку. А в храме уже завершали свои молитвы и приношения копала и бальче четыре жреца, ко­торым, предстоял марш огня. Балам и его друзья проводили жрецов взглядами, когда они один за другим вышли из храма, согнувшись, чтобы не зацепиться о притолоку масками и высокими при­ческами, и медленно спустились по ступенькам.

Верховный жрец — ах кин май — шел впереди этой маленькой процессии, одетый в красное, как восточный бог дождя, и в длинноносой маске бога чака, украшенной зелеными перьями кецаля, оли­цетворением молодой зелени кукурузы и новой листвы, что вырастет на деревьях после благодат­ных дождей. За ним шагали северный, западный и южный чаки, с так же убранными волосами, но соответственно в белой, черной и желтой одежде. У каждого в правой руке каменный топор с дере­вянной ручкой в форме змеиной головы, в левой руке зигзагообразная трость, олицетворяющая гром, а на плече по тыквенному кувшину с водой, из которых боги будут лить дождь на землю.

Процессия остановилась у покрытой раскален­ными углями площадки; подошли служители и сняли с ног жрецов сандалии. Из рук одного из служителей верховный жрец принял сосуд с го­рящим копалем и тыкву с бальче и, повернувшись к востоку, предложил их красному чаку. Потом взял нечто вроде веничка из пучка полосок чешуй­чатой кожи гремучей змеи и без колебания ступил на раскаленные угли, обмакивая веничек в тыкву с бальче и разбрызгивая ее вокруг. Дойдя до конца пылающего жаром угольного костра, он на мгновение остановился, потом повернул- обратно. Вот он благополучно дошел до того места, откуда начал свой марш, снова протянул копал и бальче к востоку, и наконец, допил из тыквы остаток жидкости.

Представители белого, черного и желтого чаков по очереди выполнили тот же обряд. Балам осо­бенно напряженно следил за белым чаком. Юные кандидаты в священнослужители не любили этого жреца, и Балама ничуть бы не огорчило, если бы он поскользнулся и его бы пожрало пламя. Но юноша тотчас же отогнал от себя эту мысль, столь не подходящую для такого торжественного дня, тем более, что это нарушило бы всю церемонию и недовольные боги отказались бы послать народу благодатный дождь.

Балам не мог увидеть, чем кончится этот обряд, ему надо было готовиться к своей роли. В глу­бине здания стояло четыре деревянных остова, по­крытых древесной корой и перьями - изображе­ния небесных богов. Балам подошел к красному, который он должен был нести вместе с приятелем Ах Туцем. Он погрузил свои ноги в передние ко­нечности чудовища и осторожно, чтобы не поца­рапаться об острые клыки, просунул голову в его шею, до разинутой пасти. Туц влез в задные ноги. Палки на плечах юношей поддерживали длинное тело дракона, не давая ему прогнуться. Жрец, в задачи которого входила забота о бутафории, при­шел с проверкой и довольный, поправил на них маски. Прорези в маске позволяли Баламу видеть, куда он ступает. У находившегося сзади Туца не было этого преимущества.

По знаку жреца четыре пары юношей выстрои­лись в ряд один за другим. Балам и Туц, несшие красного дракона, были впереди. Балам повторял свою роль несколько раз, так что по знаку к вы­ходу он точно знал, что надо делать.

Четыре чудовища вышли один за другим из храма, прошли между расступившимися зрите­лями, подошли к лестнице пирамиды, на вершине которой находился храм Венеры, и начали под­ниматься по ней. Через каждые несколько шагов юноши издавали вопль, подражая крокодильему реву. Достигнув верхней платформы, Балам и Туц встали на восточном конце, в то время как их то­варищи заняли свои места на северном, западном и южном. Балам мог следить за церемонией, а Туц во мраке чувствовал только, что деревянный остов все больше давит на плечи.

Верховный жрец и три помогавших ему жреца сняли костюмы богов дождя и вошли в храм Beнеры, умоляя бога смилостивиться и не губить мир. Служители храма повели вверх по лестнице пятерых юношей, которых надлежало принести в жертву на каменном алтаре перед святилищем. Жертвы шли безропотно, им дали выпить большое количество бальче, чтобы очиститься и проявить мужество. К тому же, предназначенные в жертву твердо верят, что они уходят к богам, чтобы до­нести до них послание народа.

Балам смотрел на них с любопытством. У троих черты лица не похожи на майя. Вероятно, это рабы из ольмеков или зоке, купленные недавно у купцов, пришедших от Мексиканского залива. Четвертого Балам знал: тот вырос рабом в доме его отца. Это был глуповатый юноша, над которым часто подшучивали. Его не нужно было долго убеждать, что он будет принесен в жертву для его же славы; примитивный ум его легко примирялся с любым положением, и, по всему казалось, что он доволен оказанной ему честью. Обстоятельства придали ему достоинство, которого до сих пор у него никогда не бывало. Но в глазах пятой жертвы полыхал страх: это был каменотес, осужденный заплатить жизнью за ошибку, допущенную в вос­произведении по указанной жрецами модели гли­фов на стеле, которая должна увековечить собы­тия сегодняшнего дня.

Закончив молитвы, жрецы вышли из храма; служители подвели и положили на жертвенный камень одного из чужеземцев. Двое юных жрецов-чаков держали его за ноги, двое других — за руки. Другие поддерживали огонь в сосудах с. ко­палом и окропляли святилище брызгами бальче. Верховный жрец с кремневым ножом в руке — люди называют его «рукой божьей» — подошел к жертве. В такой важной церемонии только он мо­жет выполнять этот обряд. Балама захлестнула волна смешанных чувств — восторга, жалости и наслаждения страданием жертвы. Ольмека, приль­нувшего спиной к камню, с опущенными вниз ру­ками и ногами, от Балама отделяли лучи солнца, как раз приближавшегося к горизонту. Тень плен­ника, образовав причудливую дугу, касалась ног Балама.

Верховный жрец склонился и нанес жертве сильный удар слева под ребра. Тело жертвы в последний раз содрогнулось. Верховный жрец вырвал сердце и поднял его над головой, повер­нувшись к солнцу, клонившемуся к закату. На нем была красная одежда и по лицу его текла кровь. Потом он протянул сердце к западу, где не за­медлит появиться Венера, если мир будет поща­жен богами. Затем верховный жрец подошел к краю платформы и показал сердце людям на пло­щади, откуда тотчас же взметнулись мощные воз­гласы.

Бездыханное тело было положено рядом, к свя­тилищу подвели другую жертву, и обряд повто­рился. Настала очередь третьего пленника, а затем и раба из дома отца Балама. На мгновение Балама охватил стыд, что умереть должен простой юноша, никому не причинивший вреда. Быть при­несенным в жертву почетно, но это было бы легче перенести, если бы человек пришел в смятение или же выставлял напоказ мужество; пылкая же вера его прямо-таки трогательна. Балам избегал смотреть в глаза рабу, не отрывая взгляда от мух, летавших над зияющей раной в груди одного трупа. Он не мог поднять глаз до тех пор, пока вопли толпы не напомнили ему, что все кончилось.

Пятая жертва вырывалась, и ее нужно было на­сильно втаскивать на камень. Даже когда ее при­гвоздили к нему и крепко держали, она все же пыталась высвободиться. Балам нахмурил брови под маской. Это было просто недостойно; ведя себя таким постыдным образом, жертва может повредить всему обществу, ибо подобное зрелище может оскорбить бога Венеры. К тому же, осуж­денный уже допустил постыдный поступок, позволив себе ошибиться, когда высекал глифы на стеле. А сейчас нарушает нормальное течение обряда. Но с его сопротивлением было быстро покончено, и вот уже тело его лежит рядом с другими. Церемония длилась всего несколько минут.

Балам и Туц двинулись, заняв свое место в шествии. Верховный жрец и трое жрецов-помощ- ников выступали впереди. За ними шли пятеро жрецов, каждый в маске бога Венеры, с сосудами, в которых лежали сердца жертв. Следом двига­лись четыре чудища неба, а за ними — остальные жрецы, несшие сосуды с горящим копалом; самые юные вместе со служителями храма замыкали шествие, неся дары, которые должны быть возло­жены к новой стеле.

Шествие спустилось по ступеням пирамиды, пе­ресекло двор храма Венеры, миновало площадку для игр с мячом и двинулось на большую пло­щадь. Здесь все остановились перед новой стелой, поставленной на восточной стороне. Лучи захо­дящего солнца еще освещали обширную площадь, вызывая сверкание свеженанесенной на ее поверх­ность штукатурки синего, красного и желтого цветов. У подножия памятника было углубление для даров.

Балам и Туц поднялись по многочисленным сту­пеням пирамиды, перед которой возвышалась стела, и заняли свое место на восточной стороне. Отсюда Балам опять мог видеть всю церемонию. Он был доволен, что все шло без запинки; они с Туцем долго тренировались, чтобы все движения их были согласованны. Как только чудища заняли свои места, жрецы, служители храма и толпа зрителей сели. Каждый достал острые обсидиановые иглы и пучок одинаковых по длине палочек. Ба­рабаны, стоявшие с четырех сторон главной пло­щади, забили в медленном, а затем во все более быстром ритме. Сердце Балама подчинилось этрму ритму; ему хотелось кричать, плясать и стоило огромных усилий оставаться на месте. Вот зазву­чали и, трубы, рожки, раковины и под сильными ударами оленьих рогов загремели черепашьи пан­цири.

Подняв руку, верховный жрец подая знак и, опустив ее, вонзил обсидиановую иглу в свой язык и такими же иглами проткнул мочки ушей, мышцы рук и ног. То же самое сделали все мужчины и женщины, кроме восьмерки учеников, находив­шихся внутри небесных чудищ. В ранки от игл все воткнули деревянные палочки. После этого вер­ховный жрец и его помощники подошли один за другим к стеле и бросили в яму перед нею свои окровавленные палочки; все остальные положили их перед собою на землю. Музыка замерла. И в тот же миг на подножие стелы пала вечерняя тень.

Пять жрецов, воплощавших собою бога Венеры, подошли друг за другом с сосудами, в которых покоились вырванные из жертв сердца: Верхов­ный жрец принял их один за другим. Первым сердцем он потер высеченное на стеле лицо боже­ства и бросил его в яму. Туда же были брошены и остальные сердца, после того, как жрец потер ими все четыре грани монумента. Запах смолы поднимался из сосудов, стоявших перед молодыми жрецами, и, относимый вечерним ветерком, оку­тывал камень. Служители принесли дары — перья кецаля, шлифованный нефрит, кремневые ножи тонкой работы, бальче, еду и бобы какао. Верхов­ный жрец поднимал каждый дар, протягивал его сначала к востоку, затем к стеле и бросал в яму. Когда дары заполнили яму, служители сровняли ее с землей, а каменщики быстро замуровали.

Солнце достигло линии горизонта. Балам видел, что свет бога Венеры становится все ярче и ярче; человечество избежало катастрофы еще на 20 лет. Начался день 5 имиш. Балам поднял руку, двинул одной из жердин, давая знать Туцу, что на небе показалась утренняя звезда.

По знаку верховного жреца барабаны вновь за­били в торжествующем ритме. Зазвучали и дудки. Жрецы зажгли костер, в который люди будут бросать свои окровавленные палочки и крупинки копала. Ученики жреческой школы зажгли сосновые факелы и поднялись на вершины всех пирамид, какие только были в крепости. Вскоре костры горели перед каждым храмом и каждой стелой, перед площадкой для игр с мячом и на торговой площади. В домах теократии, расположенных на окраине культового центра, тоже зажглись огни.

Толпа начала редеть. Четыре небесных чудища скрылись в храме. Сняв костюм и маску, Балам почувствовал спазмы в желудке и подумал об ожидавшем их угощении. Все были счастливы. Восемьдесят напряженных дней позади, церемонии завершились успешно, день 5 имиш начался без всяких дурных предзнаменований. Балам совершенно забыл про отцовского раба, сердце которого лежало теперь у подножия стелы.

Туц, которому едва исполнилось 17 лет, шутя ухватил Балама за полу одежды и обернул ее, вокруг ноги, пытаясь сорвать. Жрец, отвечавший за бутафорию, мягко сделал ему замечание. Туц возразил ему, обвинив в жестокосердии и в том, что он «как древесный ствол», по майянскому вы­ражению. Все его товарищи засмеялись, ибо лю­били жреца за его доброту.

Когда друзья вышли из храма, была уже ночь и огни догорали и гасли. Юные священнослужи­тели направились в сторону, где стояли дома знат­ных. Монотонно квакали лягушки, пальмовые листья четко вырисовывались на небе, посеребрен­ном луною, которой было уже десять дней. Про­ходя мимо одного из храмов, друзья уловили за­пах жареного индюка в соусе с приправами и ускорили шаги».

Пересказанная выше история принадлежит перу ученого и изложена на основе строго проверенных данных (скелеты принесенных в жертву найдены в фундаментах храмов, а сцены принесения в жертву крови, добытой обсидиановыми иглами, нарисованы на стенах зданий Бонампака). У чи­тателя может создаться впечатление, что древние майя были необычайно жестоки и кровожадны в своих религиозных обрядах. Разумеется, практика человеческих жертвоприношений предполагает определенную жестокость, но не надо судить этот народ слишком строго, следует учесть обществен­но-экономические условия и религиозные верова­ния. К тому же, описанная выше сцена, которую можно отнести, скажем, к 1000 году, возможно, даже менее жестока, чем то, что четыре или пять столетий спустя происходило в странах, стоявших на более высокой ступени цивилизации, например, в Испании, где Фердинанд Католический (с име­нем которого конкистадоры огнем и мечом прошли всю Мексику), был самым яростным сторонником инквизиции, сжигания на кострах ведьм и еретиков...