Шингуано

Верховья реки Шингу — своеобразный полюс отно­сительной недоступности Южной Америки. Здесь, на границе амазонских джунглей и саванн Бразильского нагорья, до второй половины XIX века сохранялись пле­мена, никогда не видевшие европейцев. В XX веке судь­ба этих индейцев сложилась благоприятнее, чем можно было ожидать. Вот уже несколько десятилетий сущест­вует Национальный парк Шингу, созданный по инициа­тиве выдающихся ученых и гуманистов братьев Виллас Боас. Об их работе писала и наша печать. Орландо и Клаудио Виллас Боас решили собрать на ограниченной, но достаточно обширной территории сохранившиеся группы индейцев, оградить их от разрушительного влия­ния индустриальной цивилизации и в то же время из­бавить от межплеменных войн. Поставленной цели они достигли. Хотя рано или поздно столкновение индейцев с современностью неизбежно, ученые создали человече­ские условия существования по. крайней мере для не­скольких поколений людей, а кроме того, сохранили культуру этих племен для науки.

Культурная общность, членов которой принято на­зывать португальским словом «шингуано», стала скла­дываться задолго до XX века. В низменных районах Южной Америки основные природные ресурсы сосредо­точены вдоль берегов крупных рек. Здесь плодороднее земли, леса богаче зверем, а воды — рыбой. Под давле­нием более сильных соседей индейцы обычно двигались вверх по долинам, пока не упирались в водораздел. Район, расположенный в верховьях двух больших рек, Шингу и Тапажоса, оказался тупиковым для многих племен. Их культуры смешались и образовали новый я своеобразный сплав.

Большинство племен шингуано относятся к трем об­ширным языковым семьям: тупи-гуарани, аравакской, карибской. Представителями первой являются камаюри, второй — мехинаку, третьей — бакаири. Об этих племе­нах собрано больше всего сведений. Камаюра и мехинаку насчитывают по нескольку сот человек, а бакаири, обитавшие западнее других, сейчас окончательно погло­щены бразильцами. Еще одно племя, трумаи, говорит на языке, аналогий которому лингвисты пока не смогли отыскать.

Главные занятия шингуано — земледелие и рыбная ловля. Деревни всех племен выглядят одинаково: жили­ща окаймляют круглую площадь, в центре которой на­ходится мужской дом — святилище и своеобразный клуб. Дома, особенно с торца, напоминают гигантские стога сена, так как их крыша из пальмовых листьев спускается до самой земли. В каждом живет большая группа родственников по материнской линии.

Первые подробные сведения о племенах верховьев Шингу были собраны сто лет назад немецким путешест­венником Карлом фон ден Штейненом. Его книга «Сре­ди первобытных народов Бразилии» приобрела попу­лярность в Германии, а в 30-х годах нашего столетия был сделан ее сокращенный перевод на русский язык. К сожалению, Штейнен рассматривал индейскую куль­туру с вульгарно-материалистических позиций. Он пола­гал, что первобытному человеку религия неизвестна, а обряды и танцы совершаются просто для развлечения. Не владея местными языками, фон ден Штейнен без труда находил подтверждение своим взглядам, ибо ин­дейцы меньше всего стремились посвящать случайных гостей в тайны племени. Впрочем, точка зрения Штей- нена была реакцией на другую крайность — видеть в первобытных народах исконных монотеистов, от приро­ды наделенных верой в единого бога. Современные этно­графия и археология доказывают, что религия возникла на ранних стадиях развития человечества, но, как все стороны древней культуры, она изменялась.

Мужские ритуалы шингуано во многом отличаются от известных у огнеземельцев и чамакоко. Во-первых, обитатели Центральной Бразилии использовали во вре­мя обрядов настоящие маски (а не примитивные лубя­ные капюшоны, пучки перьев и куски ткани) и большие духовые инструменты. Во-вторых, церемонии связаны с земледельческими работами, имеют четкий календар­ный характер. Наконец, в-третьих, шингуано не только организуют периодические массовые праздники, но и со­вершают в мужских домах ежедневные обряды с уча­стием лишь нескольких человек. В них можно видеть зародыш той «службы» богам, которая постоянно совер­шается в храмах развитых религий.

Шингуано каждый день выделяют людей, которые должны играть в мужском доме на флейтах или, скорее, фаготах, сделанных из бамбука или дерева. У мехинаку, например, самый большой из инструментов, длиной около метра, воплощает демона Кауку, а два поменьше (70 см) — его жен. К этой троице примыкает четвертый дух, который своего инструмента не имеет. Голос его передает мужчина, то и дело кричащий фальцетом: «ю-ку-ку, ю-ку-ку!» После игры «жрецы» съедают от имени демона похлебку из растертых клубней маниока. Неисполнение всех этих правил приведет, по мнению ин­дейцев, к тому, что Каука заберет к себе души жителей селения.

Кроме флейт в мужских домах шингуано хранятся еще две категории священных предметов. Одна из них — так называемые гуделки.

Этнографы называют гуделкой удлиненную дощечку овальной или ромбовидной формы, которая, если вра­щать ее за веревку, привязанную к одному концу, изда­ет резкий гудящий звук. Полагают, что это один из древнейших звуковых инструментов, изобретенных чело­веком. Он был известен по всему миру, в том числе и в Европе, но в XIX—XX веках нередко служил всего лишь для детских игр. У народов, в большей мере сохранив­ших пережитки первобытности, например у айнов япон­ского острова Хоккайдо, с употреблением гуделки свя­зывались различные поверья, скажем, считалось, что она может вызвать бурю. Некогда издаваемый зауныв­ный звук наверняка считался голосом духа бури. В Древней Греции гуделкой пользовались приверженцы тайных культов, связанных с магией плодородия.

В изолированных районах земли, где до недавних пор сохранялись тайные мужские ритуалы (т. е. в тропиче­ской Африке, Австралии-Меланезии и Южной Амери­ке), гуделка оставалась одной из самых почитаемых ре­ликвий. В Центральной Австралии эти инструменты счи­тались чурингами, то есть вместилищами тотемных предков. У ряда папуасских и южноамериканских пле­мен гуделка мыслилась воплощением страшного духа, голоса которого боятся женщины и дети. У шингуано в XIX—XX веках гуделки утратили прежнее значение и по своей символике приблизились к флейтам. В про­шлом их роль была выше, что видно из сохранившихся мифов. У бакаири в XIX веке гуделки назывались «йело» — «гром и молния».

В мужских домах шингуано хранились также дере­вянные или плетеные маски. Все они имели вид услов­но переданного человеческого лица, симметрично рас­крашенного ромбами, сетками, линиями, но носили на­звания рыб, птиц и других существ (кайманы, летучие мыши, личинки жука). Надевались маски только во вре­мя массовых церемоний и вместе с лубяными костюма­ми. Были и костюмы без масок, сделанные из соломы и луба, возможно древнейший тип. Часть воплощен­ных в масках духов серьезным почитанием не пользо­вались.

Индеанкам в верховьях Шингу запрещено входить в мужской дом. Видеть маски им не возбраняется, но зато даже случайный взгляд, брошенный женщиной на священные музыкальные инструменты, способен, по мне­нию шингуано, вызвать лютый гнев демонов. Если ви­новная не будет наказана, умрет ее брат, муж или сын. Последний случай невольного нарушения такого запре­та у мехинаку произошел двадцать лет назад, когда мо­лодая девушка столкнулась на площади с мужчинами, только что вынесшими из святилища флейты. Последст­вия этой встречи для нее были достаточно серьезными.

Очень сходные обряды и представления существова­ли у мундуруку, которые живут примерно в тысяче ки­лометров к северо-западу от шингуано.

С начала 70-х годов все больше специалистов стало склоняться к тому, что сложную обрядовую жизнь бра­зильских индейцев не могли породить одни лишь требо­вания первобытной религии. Проведенные исследования показали, что подлинные, глубинные мотивы соверше­ния ритуалов лежат, как и следовало думать, в сфере экономики и социальных отношений.

Индейцы верховьев Шингу служат типичным приме­ром. У шингуано праздник воплощения духов отмечал­ся в течение года трижды. Обряды с использованием священных флейт происходили по случаю сбора урожая, посвящения мальчиков. Третий праздник был связан с поминовением умерших. В это время мужчины ставили на площади деревянные столбы, раскрашивали их, об­клеивали перьями и волокнами растений, похожими на вату. В столбы якобы вселялись души умерших.

При всех внешних различиях три праздника шингуа­но имеют важную общую черту: они обязательно совер­шаются в присутствии членов разных общин и одновре­менно племен, ибо почти в каждом селении люди гово­рят на своем языке. Без участия гостей церемонии по­просту недействительны.

Обычай приглашать для участия в основных общин­ных ритуалах соседей не уникален для шингуано, а распространен по всей зоне тропических лесов в Амазо­нии и Гвиане. Так у oянá (Французская Гвиана) на са­мом важном в году празднике поно маскарадные костю­мы надевали исключительно чужаки. Для них на опушке леса строили специальную хижину — место сбора духов и отправная точка в их дальнейших передвижениях. Нарядившись в костюмы из цветных перьев, духи шли, пританцовывая, от своей хижины к мужскому дому в центре селения. Каждый обходил постройку кругом, громко щелкая бичом, а затем скрывался внутри. Муж­чины приветствовали духов танцем. Когда ряженые воз­вращались назад, по пятам за ними шел сын вождя и жег перец (считалось, что демоны не выносят такого дыма). Окуривание требовалось для того, чтобы духи не нашли дорогу к деревне и не повадились навещать ее каждый день,— всему свое время.

То, что ояна отводили роль лесных духов на празд­нике гостям из других общин, вполне логично. В отли­чие от огнеземельцев, им не надо было объяснять жен­щинам, куда исчезли мужья в момент появления демо­нов. Непосвященным незачем было догадываться, кто спрятан под той или иной маской,— эти люди были им все равно незнакомы. Однако вряд ли стремление до­стичь подобных небольших преимуществ вызвало к жиз­ни обычай приглашать чужаков — скорее, это следствие традиции, сложившейся по иным причинам.

Одна из них — необходимость регламентировать от­ношения с соседями. Никакое человеческое общество, особенно малочисленное, не может жить в изоляции. Ре­гулярный обмен идеями, продуктами и людьми — усло­вие полноценного существования любых коллективов. Выработавшаяся тысячелетиями практика способствова­ла установлению контактов между племенами. Однако они могли принимать разную форму. Участие в массо­вых межобщинных праздниках — лишь одна из возмож­ных. То, что подобный обычай в Южной Америке был в основном распространен у племен, хотя и различав­шихся по культуре, но живших в одной природно-хо­зяйственной зоне, заставляет предполагать его связь с экономикой. Для этого нам придется сказать несколько слов о соотношении в хозяйстве амазонских индейцев земледелия и охоты.

Земледелие — основной источник существования оби­тателей Амазонии. Сельскохозяйственные работы здесь отличаются от привычных для нас. Главным орудием индейского земледельца является не плуг или мотыга, а топор. Рубка деревьев на участке для посева — самая трудоемкая работа. Когда поваленный лес подсохнет, его выжигают, и в удобренную золой землю между пня­ми и несгоревшими остовами крупных деревьев с помо­щью заостренной палки сажают побеги и семена.

Почвы тропических районов Южной Америки к во­стоку от Анд (не считая плодородных речных пойм Ама­зонки и ее главных притоков) — одни из беднейших в мире. Не удобренные золой, они вообще не дадут уро­жая. Однако большинство европейских культурных рас­тений погибнут, если их посеять даже на выгоревшем участке. Тропические ливни смоют семена, а солнце сожжет ростки.

Иное дело корне- и клубнеплоды, выведенные индей­цами много тысячелетий назад. Маниок, ямс, батат не только выносят, но даже предпочитают бедные почвы, приспособлены к местному климату и при этом отлича­ются высокой урожайностью. Особенно неприхотлив и продуктивен маниок: в расчете на калории он дает с одного гектара вчетверо больше, чем, например, рис. Маниок замечателен и другим: его корневища сохраня­ются в земле два-три года, что позволяет их выкапывать по мере надобности. Если же урожай собран, корневи­ща можно переработать в крахмалистую муку, которая может долго храниться. В условиях влажных тропиков, где продукты быстро портятся, это немаловажно.

Однако у корне- и клубнеплодов есть существенный недостаток. В них мало белков, а имеющиеся — низкого качества. Человек, почти не употребляющий мяса, мо­жет питаться ржаным хлебом или кукурузой с бобами, но чисто маниоковая диета вскоре приводит к тяжким недомоганиям, особенно у детей. Поэтому у индейцев Амазонии ни одна трапеза не считается полноценной, ес­ли она не включает хотя бы немного мяса или рыбы. К тому же сырой маниок ядовит, и хотя существовали способы извлечения яда, некоторая его часть все же оставалась в муке. Нейтрализуют ее вещества, содер­жащиеся в продуктах животного происхождения.

Индейцы, не нанося ущерба природной среде, могли бы в несколько раз расширить свои плантации маниока. А вот запасы лесной дичи в Амазонии крайне ограничен­ны. В листьях деревьев мало питательных веществ, по­этому в лесу редко встретишь травоядных животных. Зато в изобилии водятся термиты и муравьи-листорезы. Чтобы защититься от насекомых, растения вырабатыва­ют ядовитые фенолы. При попадании опавшей листвы в воду эти вещества растворяются в ней, и некоторые ре­ки становятся почти безжизненными. Недостаток дичи и рыбы более всего ограничивал рост населения Амазо­нии и препятствовал появлению развитых обществ.

Чтобы не нарушить хрупкого равновесия между чис­ленностью людей и диких животных, у индейцев выра­ботался ряд обычаев. Межобщинные праздники — один из них. Ведь гости приносили с собой не только костю­мы и маски. Главным подарком было мясо, тогда как хозяева заботились прежде всего о том, чтобы всем хватило каширй — хмельного напитка из маниока. По­добный расклад был крайне выгоден устроителям праз­дника, ибо они могли на время воздержаться от охоты и сохранить дичь в собственных лесах. Слабые общины были вправе надеяться лишь на посещение ближайших соседей, а чаще сами отправлялись к другим. Например, трумаи в верховьях Шингу для проведения важнейшего ритуала кут (так на их языке назывались гуделки) всегда собирались не в своей деревне, а уходили в се­ление камаюра. Скорее всего, это было вызвано слабо­стью трумаи, которые появились на Шингу позже боль­шинства других племен и сильно пострадали от межпле­менных войн и болезней. Напротив, племя, укрепившее свой престиж на тропе войны или в результате выгод­ных контактов с европейцами, в дальнейшем поддержи­вало достигнутое благополучие благодаря регулярным визитам обитателей ближних и отдаленных селений.