Синойкизм Монте-Альбана
К концу шестого века до н. э. долина Оахака стояла на пороге великого преобразования. Она должна была вот-вот стать свидетельницей рождения урбанистического общества, одного из самых ранних в Новом Свете. Это общество появится с потрясающей скоростью, и его появление будет беспрецедентным, поскольку прежде не было городских обществ, которые могли бы быть для него образцом.
Settlement Pattern Project обеспечил нас приблизительной схемой того, что произошло. К концу фазы Росарио население долины, очевидно, было разделено на три вождеских сообщества неодинакового размера: более крупная полития в субдолине Этла (2000 человек), и две политии меньшего размера в Валье-Гранде (700-1000 человек) и субдолине Тлаколула (700-1000 человек). Эти политии были разделены 80 км2 ничейной земли, наиболее заметной деталью ландшафта которой была неровная горная гряда площадью 6 км2. Непропорционально большой размер главного центра каждой политии – Сан-Хосе-Моготе, Сан-Мартин-Тилькахете и Йегуих – наводят на мысль, что каждый центр прилагал усилия к тому, чтобы привлечь и сконцентрировать столько людских ресурсов, сколько мог. Археологические свидетельства в виде сожженных храмов и принесенных в жертву пленников показывают, что некоторые или же все эти политии соперничали между собой.
В конце фазы Росарио происходит неожиданный феномен: Сан-Хосе-Моготе, крупнейшее сообщество долины на протяжении более 800 лет, неожиданно теряет большую часть своего населения. Хотя на отрогах предгорий по соседству еще можно обнаружить отдельные «пригородные» кварталы, населенные земледельцами, целое 40-га церемониальное и заселенное знатью ядро деревни оказалось покинуто. И Сан-Хосе-Моготе был не единственной деревней фазы Росарио, которая потеряла население; к нему вскоре присоединились Тьеррас-Ларгас, Фабрика-Сан-Хосе, и другие сообщества. Съемка поверхности обнаруживает, что в южной части субдолины Этла добрая половина деревень фазы Росарио оказывается незаселенной в последующий период [1].
155. Археологический памятник Монте-Альбан на вершине горы. С 1995 г. работы в древнем городе велись под руководством Артуро Оливероса.
Одновременно с этим широко распространившимся оставлением деревень Этлы отмечается стремительный и неожиданный всплеск численности населения на бывшей ничейной земле в центре долины Оахака. Наиболее впечатляющим примером этого всплеска было внезапное и крупное поселение на вершине уже упоминавшейся неровной священной горы площадью 6 км2. Эта гора, сегодня известная как Монте-Альбан, возвышается на 400 м над равниной реки Атойяк.
Примерно в 600 г. до н. э., в позднюю фазу Росарио, Монте-Альбан кажется необитаемым. Примерно к 400 г. до н. э., в фазу, известную как Ранний Монте-Альбан I, в нем было, по расчетам, 5280 обитателей. Примерно к 200 г. до н. э., во время фазы Поздний Монте-Альбан I, его население, согласно расчетам, достигало 17 242 человека, что делало его одним из крупнейших городов Нового Света того времени. К тому времени велось строительство 3 км защитной стены вдоль западных склонов горы, на которые легче всего вскарабкаться, а вершину увенчивал акрополь из общественных зданий [2].
Эти изменения означают, что во время перехода от фазы Росарио к фазе Монте-Альбан I, тысячи индейцев со дна долины оставили свои деревни, чтобы переместиться на вершину скалистой, ранее не заселенной, фактически безводной горы, сформировав самое крупное единичное сообщество, какое долина когда-либо видела. К периоду Поздний Монте-Альбан I, приблизительно треть населения долины жила в этом единственном укрепленном городе. Термин «урбанистическая революция» может быть преувеличением для некоторых доисторических ситуаций, но в случае Монте-Альбана он кажется подходящим.
Как мы должны объяснять эту внезапную трансформацию? Был ли Монте-Альбан уникален, или подобные прецеденты были и в других частях света? Существовали ли другие древние общества, в которых происходило аналогичное тому, что случилось в Оахаке? Оказывается, их было не так уж мало.
Перемещение городов в Древней Греции
Документы архаической и классической Греции показывают, что здесь были основаны или перемещены дюжины древних городов, обычно с целью противостояния внешней угрозе. Наиболее значимым, с точки зрения данной главы, был процесс, называемый синойкизм (от греч. ойкос – «дом», и «син» - вместе), во время которого жители целых групп деревень покидали свои сельские окрестности и собирались вместе, чтобы сформировать город там, где раньше его не было. Эти заново созданные города, часто расположенные в удобных для защиты или стратегически выгодных местах, выживали, поскольку их лидеры были способны управлять отдаленными землевладениями и интегрировать изначально автономные группы населения в один мегалополис или «агглютинированный город».
Недавнее исследование Нэнси Деманд (Nancy Demand) проясняет, что основные причины для такого перемещения городов не носили экологический, сельскохозяйственный или экономический характер [3]. Сообщества перемещались «только перед лицом чрезвычайной внешней угрозы, ставившей под вопрос продолжение их существования в качестве автономных политических организаций», и жители деревень собирались вместе, чтобы «сформировать большой и сильный город, который сможет противостоять угрозе» [4].
Процесс синойкизма, целью которого было защитить независимость полиса путем превращения его в мегалополис, «по иронии судьбы при этом внес свой вклад в упадок самого полиса как фундаментальной автономной политической единицы греческого мира» [5]. Это пример того, что приверженцы теории действия называют «непреднамеренные последствия». Создавая более крупное политическое объединение из всех ранее существовавших, греческие акторы изменили «систему» и все течение греческой истории. Рассмотрим теперь два примера.
Пелопонесский синойкизм
В течение трех лет после того, как Спарта потерпела поражение в битве при городе Левктры (Leuctra), на Пелопонессе возникло несколько новых городов, которые были основаны именно для того, чтобы контролировать Спарту [6]. В 369 г. до н. э., город Мессена переместился на гору Итома, наиболее мощное естественное укрепление в регионе. Новая Мессена была построена на западном склоне горы, а над ней находился ее акрополь, который в случае нужды мог служить убежищем. Земля была распределена между новыми горожанами; стоимость строительства защитных стен, вероятно, была оплачена из военных трофеев.
156. В 368 г. до н. э. древнегреческий город Мегалополис был создан путем переселения жителей многочисленных сельских общин на защитный холм.
В 368 г. до н. э., вдоль главной дороги, ведущей из Спарты в Аркадию, был создан окруженный стенами город Мегалополис, который обеспечивал безопасность местному населению, и препятствовал экспансии Спарты. Как показано на рис. 156, Мегалополис является примером истинного синойкизма, при котором (согласно Павсанию и другим историкам) объединились где-то от 20 до 39 сельских общин Аркадии, и сформировали один большой город. Расположенный так, чтобы использовать преимущества холмов возле важной реки, Мегалополис занимал 324 га и имел стены длиной более 8 км в окружности.
Большая часть деревень, пока идентифицированных как ойкисты, или участники синойкизма Мегалополиса, лежат в пределах 10-15 км от города. Некоторые люди, однако, были приведены с расстояния 30-65 км. О четырех общинах известно, что они сопротивлялись объединению. Многие из этих несогласных были попросту приведены в Мегалополис силой. В 362 г. до н. э. имела место более поздняя попытка некоторых жителей вернуться в родные деревни, но их также силой вернули назад. Предположительно, эти более поздние бунтари были из областей, отдаленных на 30-65 км.
Правители Мегалополиса прилагали все усилия, чтобы их насильно интегрированное население чувствовало себя счастливым. Они привезли статуи старых богов из покинутых районов Аркадии и разместили их в Акрополе, доказывая, что у них имеет место «синойкизм богов», подобный синойкизму людей; они устраивали в городе выделенные территории, так что каждая группа могла иметь собственные храмы; и они изобрели новый культ, чтобы объединить разношерстных ойкистов Мегалополиса.
Синойкизм Сиракуз
Проведенный Деманд анализ синойкизма Сиракуз, греческого города на Сицилии, показывает, что это скорее был случай «укрепления власти», а не оборона [7]. История началась в 491 г. до н. э. со смертью Гиппократа, сильного тирана (или наследственного правителя) Гелы. Узурпатор по имени Гелон захватил власть, обосновывая свои претензии на нее тем, что его род имел наследственное право на исполнение жреческого культа Деметры и Коры. В 485 г. до н. э. Гелон с помощью военных союзов захватил контроль над Сиракузами. Он немедленно переехал туда, сделав Сиракузы своей новой столицей и оставив своего брата Гиерона ответственным за Гелу. Половина населения Гелы – главным образом рабочие и крестьяне – затем также переселились за 140 км в Сиракузы, чтобы усилить этот город за счет увеличения численности населения.
Подобно многим мезоамериканским правителям шестнадцатого века, Гелон сам подбирал администраторов городских поселений в сельской местности под Сиракузами. Когда восстал город Камарина, он разрушил его до основания и переселил жителей за 110 км в Сиракузы. Когда восстала богатая элита Мегары Гиблайской, он насильно переселил элиту в Сиракузы, а их соотечественников из низших классов продал в рабство; эти рабы затем были вынуждены работать, чтобы обеспечить продовольствием более многочисленное население Сиракуз.
Подобно правителям Мегалополиса, Гелон использовал общественные работы, чтобы представить себя человеком, наводящим ужас на людей, но благочестивым по отношению к богам. Он построил изощренную систему водоснабжения, воздвиг храмы в честь Деметры и Коры и построил храм Афины на вершине в зоне предгорной равнины. Деманд описывает тактику Гелона как типичную для греческого тирана, но она также была типичной и для мезоамериканских правителей, описанных в документах шестнадцатого века. Последние также захватывали власть силой, переселяли крестьян, назначали членов собственных семей контролировать вторичные сообщества, и привлекали своих подданных к общественным работам, демонстрируя благочестие и пиетет по отношению к богам.
Археологические свидетельства синойкизма
Мы обсудили синойкизм с упоминанием некоторых деталей, поскольку, как мы думаем, он представляет наилучшую аналогию для урбанистической революции в Оахаке. Монте-Альбан не рос медленно от деревни к городу. Он возник на незаселенном естественном укреплении, похожем на гору Итома, и разросся до города площадью 365 га, подобно Мегалополису, за очень короткий промежуток времени. Его основание сопровождалось уходом населения из ряда деревень на дне долины, и многие из этих деревень находились в пределах 10-15 км от города. На раннем этапе его истории, в то время, как основная масса населения жила на склонах горы, правители Монте-Альбана организовали строительство главных общественных зданий на ее вершине и руководили возведением 3-км защитной стены вдоль наиболее доступного и уязвимого склона.
Прежде, чем мы детально ознакомимся с Монте-Альбаном, давайте рассмотрим некоторые характеристики синойкизма, которые могут быть важны для нашего случая.
Во-первых, синойкизм не был редким событием. Он относился к числу многократно повторяющихся явлений, и был одним из самых обычных процессов образования городов в Древней Греции. В то же время, этот процесс запускали отдельные человеческие деятели, акторы. Мы видели, что аристократ по имени Гелон стоял за разрастанием Сиракуз; считается, что фиванский аристократ по имени Эпаминондас стоял за синойкизмом Мегалополиса. Это должно напоминать нам, что важные лидеры – чьих имен мы, к несчастью, никогда не узнаем – должны были стоять и за синойкизмом Монте-Альбана.
Во-вторых, мы помним, что Деманд не нашла свидетельств, что греческие города меняли свое местоположение по экологическим, сельскохозяйственным или экономическим причинам [8]. Перемещение такого количества людей обходится очень дорого, и первичной мотивацией в каждом случае, по-видимому, были политические соображения. Правители занимались синойкизмом, чтобы укрепить власть, или чтобы создать достаточно сильный город, который сможет защитить свою независимость перед лицом внешней угрозы.
В-третьих, Деманд указывает на то, что хотя мотивы и могли быть политическими, возникали непреднамеренные экономические последствия. Переселение обходилось дорого. Многие переселенные люди, оказавшись далеко от родных земель, навсегда бросали крестьянский труд и становились городскими рабочими. Этих рабочих, а также представителей знати, на которых они работали, надо было кормить. В Древней Греции проблема решалась путем интенсификации земледелия вблизи города, импортирования продовольствия из более отдаленных областей, взимания дани с завоеванного населения и использования труда рабов (сервов). Мы представим факты, говорящие о том, что правители Монте-Альбана также использовали многие из этих методов.
157. Двадцать пять важных поселений фазы Ранний Монте-Альбан I, наложенные на карту классов с/х земель долины Оахака. (Более 200 поселений меньшего размера пропущено).
Схема поселений во время фазы Монте-Альбан I
В своем первоначальном определении периода Монте-Альбан I, выдающийся мексиканский археолог Игнасио Берналь выделил три горизонта керамики, которые он назвал Ia, Ib и Ic [9]. Settlement Pattern Project обнаружил, что на поверхности поселений можно выделить только Iа («Ранний Монте-Альбан I») и Iс («Поздний Монте-Альбан I»). Мы, вслед за ними, будем рассматривать Iа и Iс как дискретные фазы, переходом между которыми служит Ib.
Во время фазы Монте-Альбан Iа, которая, вероятно, началась в 500 г. до н. э. и закончилась к 300 г. до н. э., в долине Оахака находилось 261 поселение. Где-то 192 из них, включая сам Монте-Альбан, были качественно новыми поселениями. Несмотря на это беспрецедентное перераспределение населения долины, стойкая непрерывность в керамике и архитектуре от фазы Росарио к фазе Монте-Альбан Iа показывает, что мы имеем дело с той же самой этнической группой. Мы полагаем, что примерно 96 процентов новых поселений были деревнями с населением менее 100 человек. В противоположность им, население Монте-Альбана, согласно расчетам, превышало 5 000 человек [10]. Это был очень большой процент населения долины, величина которого, по нашим оценкам, составляла от 8 000 до 10 000 человек [11].
158-160. Сообщества центральной части долины Оахака. (Вверху) фаза Росарио. (В центре) Монте-Альбан Ia. (Внизу) Монте-Альбан Ic.
161. Поселение 2-6-136 возле Сан-Агустин-де-лас-Хунтас, важный административный центр фазы Монте-Альбан Ic в предгорьях центральной части долины Оахака.
Дополнительные доказательства того, что Монте-Альбан был основан путем синойкизма, можно найти, исследовав 65 га города, где поверхностная плотность керамики Периода Iа наиболее высокая. Эти 65 га делятся на три дискретных кластера с высокой плотностью населения, которые разделены областями, где черепки Iа встречаются менее часто. Ричард Блантон, который руководил составлением плана Монте-Альбана, видит в этом доказательство, что Монте-Альбан был основан, по крайней мере, тремя группами колонистов, которые установили отдельные жилые зоны [12].
Основание Монте-Альбана также изменило демографию центральной части долины Оахака, включая 80-км2 зону, которая была ничейной землей во время фазы Росарио. В центральной долине находилось только пять маленьких деревень фазы Росарио. В период Монте-Альбан Iа, это число выросло до 38 деревень, а в Монте-Альбан Iс произошло взрывное увеличение до 155 деревень и маленьких городков. В сущности, целый демографический центр притяжения долины переместился из Этлы в регион, окружающий Монте-Альбан. Сообщества-сателлиты – несомненно, производившие основную часть маиса, употребляемого в городе – теперь группировались вокруг Монте-Альбана, что очень напоминает то, как они группировались вокруг Сан-Хосе-Моготе столетиями раньше.
Во время фазы Монте-Альбан Iс, которая, вероятно, началась в 300 г. до н. э. и закончилась к 150 – 100 г. до н. э., население долины достигло величины 50 000, по оценкам Settlement Pattern Project. Треть этого населения (по подсчетам, 17 242 человека) проживала в Монте-Альбане; кроме того, три четверти прироста населения между фазами Монте-Альбан Iа и Iс пришлось на область в пределах 20 км от города. Монте-Альбану подчинялись 744 сообщества. Некоторые из них были городками с численностью населения 1000-2000 человек, но подавляющее большинство поселений – это деревеньки, население которых, согласно подсчетам, составляло менее 150 человек.
162. Сорок важных поселений фазы Поздний Монте-Альбан I, наложенные на карту классов с/х земель долины Оахака. (Более 700 меньших поселений пропущено).
163. Комаль, или керамическая сковорода для приготовления тортилий, в первый раз появляется в фазу Ранний Монте-Альбан I.
Данные по распределению сельского населения для фаз Монте-Альбан Iа – Iс позволяют увидеть три четких тенденции. Первая – это уже упомянутая тенденция новых поселений группироваться вокруг самого Монте-Альбана. Вторая – это удвоение численности поселений в области предгорий долины; 30 процентов поселений фазы Монте-Альбан Iс расположены наверху в области подножия гор, по сравнению со всего 16 процентами фазы Монте-Альбан Iа. Третья тенденция – это впечатляющий рост числа поселений, расположенных в удобных для обороны местах. Примерно 39 процентов населения фазы Монте-Альбан Iс проживало в 13 поселениях, которые либо находились на вершинах холмов, либо имели защитные стены, либо и то, и другое. Это значительно больше, чем в фазу Монте-Альбан Iа, когда подобных поселений было только три [13].
Эти тенденции не являются неожиданными, учитывая наше предыдущее обсуждение синойкизма. Участившийся выбор мест, удобных для обороны, строительство укреплений в Монте-Альбане, и некоторые другие признаки милитаризма, которые будут обсуждаться ниже, напоминают нам, что синойкизм часто планировался как ответ на внешнюю угрозу. Продвижение поселений в область подножия гор, которое Settlement Pattern Project назвал «стратегией предгорий», напоминает нам, что новосозданные города надо было кормить. Подножие гор было ближайшей незанятой землей, к которой мог обратиться Монте-Альбан с целью интенсификации сельскохозяйственной продуктивности.
Еще одна тенденция Монте-Альбана I заслуживает упоминания. Большие керамические сковороды, известные в Мексике под названием комаль, в первый раз появляются в Период Iа. Такие сковороды используют, чтобы готовить тортильи, пресные маисовые лепешки, которые можно массово производить тысячами. Внезапное появление и быстрый рост числа комалей в Период I мог означать, что теперь большие команды рабочих получали вознаграждение за свой труд в виде порций тортилий.
Канальная ирригация и «стратегия предгорий»
Канальная ирригация имеет долгую историю в долине Оахака, но ее использование значительно возросло в фазу Монте-Альбан Iс. Почти наверняка этот стремительный рост вытекал из потребности города Монте-Альбана в провизии. Для канальной ирригации в древней Оахаке использовалась не столько река Атойяк, сколько ее меньшего размера притоки в области предгорий [14, 15]. Многие из этих потоков можно было, при относительно небольших затратах трудовых ресурсов, использовать для орошения, направив часть воды в небольшие каналы с помощью дамб из валунов и веток. Все подобные системы были небольшими, и обычно обслуживали земли одной или двух общин.
Долина Оахака, таким образом, является скорее регионом многочисленных мелких канальных систем, чем одной большой системы. В противоположность регионам, подобным южной Месопотамии, северному побережью Перу, или даже близлежащей долине Теуакан, центральная Оахака не являлась областью, пригодной для моделей «деспотического контроля» политий, лежащих выше по течению, над политиями, лежащими ниже по течению [16]. Река Атойяк, крупнейший поток в долине, создает полосу периодически затопляемого yuh kohp, для которого канальная ирригация обычно не имеет смысла.
164. Простые дамбы из веток и валунов до сих пор используются, чтобы отводить воду ручьев для ирригации в предгорьях Оахаки.
165. Вода из ручьев, текущих в предгорьях, все еще подается на сельскохозяйственные поля Оахаки по вырытым вручную каналам, как на иллюстрации.
166. В предгорьях возле Томальтепека все еще можно увидеть следы прежних ирригационных каналов, как тот, что виден на переднем плане.
В силу малого размера потоков, канальная ирригация сегодня обслуживает только 9 процентов возделываемых земель в долине Оахака. Существенно, что большая часть этих земель находится в субдолине Этла. 25 процентов региона Этла орошается с помощью каналов, в то время как в Валье-Гранде – 7 процентов, а в регионе Тлаколула – 3 процента. Это может объяснить, почему субдолина Этла испытала столь высокий прирост населения во время фазы Монте-Альбан Iс, особенно с учетом основания новых деревень в области предгорий [17].
Небольшие каналы впервые появляются, по крайней мере, в фазу Сан-Хосе, когда они использовались для отведения стока дождевых вод от домов [18]. Эта простая технология в конечном итоге позволила сельскому хозяйству выйти за пределы влажных низинных земель в область предгорий, где небольшие канавы могли использоваться для направления водных потоков на земли, которые в противном случае были бы убыточными. Мы подозреваем, что ранние деревни в области предгорий, такие, как Фабрика-Сан-Хосе и Томальтепек, уже прибегали к какой-то канальной ирригации. Однако, только в фазу Монте-Альбан Iс эта практика распространилась так широко, что древние канальные системы остались далеко позади.
Канальная система под Монте-Альбаном
Команда под руководством Майкла Дж. О’Брайена (Michael J. O’Brien) обнаружила маленькую ирригационную систему на юго-восточной стороне горы, на которой лежит Монте-Альбан [19]. Система состоит из дамбы и канала длиной 2 км. Дамба, приблизительно 10 м высотой в центральной части, и длиной в общей сложности 80 м, тянется на всю ширину естественного ущелья и состоит из валунов, с облицовкой из блоков известняка. Канал начинается на южном конце дамбы и повторяет контуры горы вдоль южного конца ущелья, а дальше тянется вниз по горному отрогу в направлении дна долины. С другого конца канала расположены террасные поля для земледелия.
167. Эта канальная и террасная система на склонах под Монте-Альбаном орошала примерно 50 га во время фазы Монте-Альбан I.
Эта канальная система снабжала водой поселение, которое было основано в фазу Монте-Альбан Iа, достигло расцвета в Период Iс, и пришло в упадок во время фазы Монте-Альбан II. Возделываемая площадь, по оценкам, составляла 50 га и, вероятно, не могла поддерживать существование больше 250 человек. Таким образом, она давала очень малый вклад в снабжение продовольствием всего Монте-Альбана. Мы должны предположить, что это была лишь одна из многих малых канальных систем этого периода – одна из немногих сохранившихся.
Другие малые системы
Settlement Pattern Project обнаружил, по крайней мере, еще две ирригационные системы фазы Монте-Альбан I. Одна, состоящая из земляной дамбы длиной 35 м, лежит в ущелье возле Лома Ларга, примерно в 5 км к западу от Митлы в восточной части субдолины Тлаколула [20]. Вторая лежит у подножия горы в 10-12 км к востоку от Монте-Альбана [21].
Йерве-эль-Агуа
Вероятно, наиболее впечатляющая доиспанская система по управлению водными ресурсами в регионе лежит в горах к востоку от Митлы. Это система Йерве-эль-Агуа (Hierve el Agua), питаемая ручьями и небольшими потоками, которая недавно была подвергнута детальному анализу археологом Джеймсом Нили (James Neely), гидрохимиком Кристофером Караном (Christopher Caran), и специалистом по диатомовым (кремневым) водорослям Барбарой Винсбаре (Barbara Winsborough) [22].
Йерве-эль-Агуа производит сильное впечатление, поскольку минеральные соли в питавших ее артезианских источниках буквально превратили древние каналы в известковый туф. Ниже источников, остатки окаменевших каналов и выложенных камнями террас занимают более 1 квадратного километра, причем 2 верхних гектара включают наиболее сложную часть комплекса. Главные каналы извиваются вниз по склонам, периодически давая начало вторичным каналам, которые тянутся вдоль стен каждой террасы. Раскопки Нили внутри земляного наполнения террас показывают, что их сооружение началось в фазу Монте-Альбан Iс, хотя система явно достигла наивысшей точки развития в более поздние доиспанские времена (300-1300 гг. н. э.).
Поскольку содержание минералов в источниках Йерве-эль-Агуа сегодня весьма высоко, Нили изначально предполагал, что данное место скорее использовалось не для земледелия, а для получения соли [23]. Однако, ни одна из террас не напоминает мелкий резервуар для выпаривания воды. В большинстве своем они узкие и глубокие, и, судя по всему, плодородие многих из них искусственно повышалось путем добавления древних органических останков. Более того, компьютерные модели, спроектированные Каран, показывают, что если воде из источников позволить испаряться, первыми появятся совершенно не те соли, которые мы считаем съедобными (такие, как хлорид натрия), а напротив, ряд очень плохих на вкус осадков.
168. Буквально превращенные в камень благодаря испарению насыщенной углекислыми солями воды, каналы Йерве-эль-Агуа, питаемые водой из ручьев, змеятся вниз по террасированному склону горы.
Возможно, конечно, что древние строители Йерве-эль-Агуа считали такие загрязненные соли целебными, и верили, что вода с ними полезна для здоровья. В самом деле, возле источников существуют древние структуры, которые могли быть бассейнами для купания. В этом отношении Йерве-эль-Агуа напоминает известные ацтекские «бани царя Несауалькойотля» в долине Мехико [24]. Считается, что там правитель города Тескоко принимал ванны в целебных водах, после чего эти воды стекали вниз на ряды ирригационных террас, более протяженных, чем террасы Йерве-эль-Агуа.
Независимо от того, являлась ли Йерве-эль-Агуа комбинацией системы спа и ирригационной системы, или нет, ее строители, по-видимому, достаточно хорошо знали, как удалять вредные соли из минеральной воды. Во-первых, добавление органических останков на террасы должно было вытягивать бор – потенциально самый опасный из содержащихся в воде химикатов – и не давать ему поступать к каким-либо сельскохозяйственным растениям. Во-вторых, стены террас, по-видимому, были снабжены «отверстиями для протечки», чтобы максимизировать дренаж и не позволить натрию внедряться в грунтовую поддержку. В-третьих, поскольку террасы лежат в области, где годовое количество осадков составляет 600-700 мм, канальная ирригация могла быть не более чем дополнением, снабжавшим с/х растения водой на протяжении периодов между дождями – некоторые из которых могли быть достаточно сильными, чтобы вымывать большое количество солей из террас. Нили, Каран и Винсбаре отмечают, что воды в точности с тем же минеральным составом, что и в Йерве-эль-Агуа, «регулярно используются для ирригации в долине реки Пекос и прилегающих областях Нью-Мексико и Техаса» [25].
Ключевые точки «стратегии предгорий»
К несчастью, лишь немногие из каналов, спроектированных во время фазы Монте-Альбан I, дожили до момента, когда их смогли изучить археологи. Мы должны, таким образом, обратиться к данным Settlement Pattern Project, чтобы узнать, какие из пригодных для ирригации регионов в предгорьях испытали наиболее высокий рост населения в фазу Монте-Альбан Iс – первую фазу, на протяжении которой «стратегия предгорий» ясно обозначилась.
Нет ничего удивительного в том, что один такой регион расположен в холмистых предгорьях непосредственно к югу и юго-западу от Монте-Альбана. Это главным образом земля Класса III, но ее небольшие и прерывистые потоки могли быть перегорожены в целях ирригации, чтобы помочь прокормить растущее население города.
Однако, еще большую важность, по-видимому, представляла субдолина Этла, в которой четверть возделываемых земель пригодна для канальной ирригации. Новые поселения выросли в предгорьях к северу и востоку от Монте-Альбана, дотянувшись аж до Сан-Луис-Бельтрана в западной части субдолины Тлаколула [26]. Хотя большая часть предгорий – это земля Класса III, значительная ее часть так и не была расчищена, и изначально могла быть более плодородной, чем сегодня.
Как мы видели, синойкизм всегда создает проблему обеспечения большого нового города пропитанием. В случае Монте-Альбана, совершенно определенно можно сказать, что стратегия предгорий была направлена на решение этой проблемы. Settlement Pattern Project обозначил 19 мест, где увеличение количества новых поселений в области предгорий на протяжении фазы Монте-Альбан Iс было выше, чем стандартное отклонение от средней величины для долины в целом. 15 из этих мест расположены в Этле или центральных регионах долины; десять лежит в пределах 15 км от Монте-Альбана [27]. Пятнадцать км – это меньше одного дневного перехода для человека, несущего в Монте-Альбан груз маиса.
Используя данные по урожаю с/х культур для различных классов почвы, Линда Николас подсчитала, что потребность Монте-Альбана в маисе в нормальный год могла быть удовлетворена за счет региона, состоящего из субдолины Этла, северной части Валье-Гранде, и центральной долины возле самого Монте-Альбана [28]. В частности, ее расчеты подразумевают, что регион Этла мог производить достаточно для себя, плюс еще для 10 600 человек; центральный регион мог производить достаточно для себя, плюс еще для 5000 человек; и северная часть Валье-Гранде могла производить достаточно для себя, плюс еще для 9000 человек. Такие цифры подразумевают, что в хороший год 17 242 (согласно оценке) жителям Монте-Альбана едва ли нужно было самим заниматься сельским хозяйством. В любом случае, им было бы затруднительно это сделать, поскольку земли, прилегающие к Монте-Альбану, были так плотно заселены на протяжении Периода Iс. Остается открытым вопрос, что происходило в засушливые годы, когда дождь был недостаточным, и многие потоки в предгорьях пересыхали. В такие годы могла понадобиться дань в виде маиса с более отдаленных полей.
Была ли «внешняя угроза»?
Мы видели исторические факты, согласно которым греческий синойкизм часто был ответом на внешнюю угрозу. У нас нет сравнимых исторических данных для Монте-Альбана, но его резные каменные монументы и оборонительные работы свидетельствуют о такой угрозе.
Вдоль западной и северной границы раннего города вьется трехкилометровая стена из земли и камня шириной где-то 15-20 м. Вдоль отрезка, называемого Каньяда Норте, уцелевшая стена достигает высоты 4-5 м; к югу от этой точки есть места, где стена все еще достигает высоты 9 м. Северный сектор составляет двойная стена, причем внешняя структура сохранилась лучше, а внутренняя стена сильно разрушена эрозией, «что, вероятно, является признаком более старой конструкции, которая была позднее присоединена к внешней стене» [29]. Нет ничего удивительного в том, что строительство более старой стены началось тогда, когда был основан город. До сих пор была раскопана только одна маленькая секция более молодой стены, и ее датируют фазой Монте-Альбан Iс или ранним периодом Монте-Альбан II [30].
169. Оборонительные стены Монте-Альбана защищали 3 км в тех частях северного и западного склонов, по которым было проще всего вскарабкаться.
170. Пенья де лос Корралес, возле Магдалена-Апаско в субдолине Этла, представляет типичный пример расположения на удобной для обороны вершине холма. Такое расположение выбирали многие сообщества фазы Монте-Альбан Iс.
Монте-Альбан был не единственным поселением в долине, защищенным стенами или естественным рельефом; к концу фазы Монте-Альбан I более трети населения долины жило в таких поселениях. Эта тенденция началась в фазу Монте-Альбан Iа с двух защищенных стенами поселений в западных предгорьях субдолины Этла. К фазе Монте-Альбан Iс число поселений, расположенных на удобных для защиты вершинах холмов, достигло тринадцати, и, по меньшей мере, у шести из них на поверхности видны следы стен [31]. Присутствие столь многих сообществ в укрепленных или удобных для обороны местах представляет разительный контраст с предшествующими периодами.
Данные о расположении поселений для фазы Монте-Альбан I, наводящие на мысль, что потребность в обороне стала важным фактором, влияющим на расположение сообществ, дополняются резными каменными монументами того же периода. Более 300 из числа самых ранних монументов Монте-Альбана изображают убитых или принесенных в жертву врагов, подобно тому монументу, который мы видели в Сан-Хосе-Моготе. Есть основания верить, что во время фазы Монте-Альбан Iа все эти резные камни были частью одной громадной композиции на передней части общественного здания в городском акрополе. К несчастью, со временем это здание было погребено под более крупными сооружениями; и сотни резных камней были повторно использованы в более поздних постройках, иногда в качестве составных частей ступеней.
171. Тело врага с отсеченными гениталиями, Монте-Альбан I. Высота 1.17 м.
172. Тело врага с отсеченными гениталиями в сопровождении иероглифических надписей, Монте-Альбан I. Высота 1.4 м.
173. Этот остаток колоссальной композиции, изображавшей сотни умерщвленных врагов, был частично погребен под Зданием L в Монте-Альбане.
174. Резные камни с изображением убитых пленных, повторно использованные в качестве ступеней в более поздней лестнице Здания L в Монте-Альбане. Размеры нижней резной ступеньки 88 на 35 см.
Остатки этой ранней композиции, теперь частично погребенные под Зданием L в Монте-Альбане, сохранили четыре ряда резных камней в их первоначальных позициях. На каждом камне изображена единственная фигура жертвы мужского пола, обнаженная, с закрытыми глазами, обычно с открытым ртом, иногда с завитками крови, изображающими отсечение гениталий. Большая часть распростерта в гротескных, нелепых позах, как они выглядели бы для наблюдателя, стоящего над ними, в то время как они лежат на земле. Будь эти резные изображения расположены горизонтально, как принесенный в жертву пленник на Монументе 3 в Сан-Хосе-Моготе, их истинный смысл был бы ясен даже исследователям девятнадцатого века, которые первыми нашли их [32]. Однако тот факт, что большая их часть была вертикально встроена в стену, привел некоторых наблюдателей к ложной интерпретации их как «танцоров».
Тела в самом нижнем ряду расположены вертикально, головы повернуты в левую сторону. Поскольку этот ряд был бы лучше всего виден с близкого расстояния, он содержит более искусно вырезанные фигуры, некоторые из которых имеют ожерелья, ушные серьги, сложные прически и глифы, которые, видимо, являются иероглифическими личными именами. Один часто встречающийся глиф, напоминающий часть копьеметалки, может обозначать, что этот человек был захвачен в бою.
Второй ряд резных камней, которые расположены горизонтально, изображает простые распростертые фигуры с головами, повернутыми к северу. Третий ряд, расположенный вертикально, напоминает самый нижний ряд, за тем исключением, что все тела теперь смотрят вправо; у них также нет иероглифических названий, как в первом ряду. Четвертый ряд, считая снизу, подобно второму, изображает горизонтальные распростертые фигуры. Вероятно, некогда такие фигуры тянулись на всю длину здания с севера на юг, и существовали другие ряды резных изображений, расположенные еще выше. Некоторые из горизонтальных изображений в Рядах 2 и 4 были повторно использованы в качестве ступеней в более поздней лестнице Здания L, где обнаженные тела убитых врагов Монте-Альбана попирались бы ногами любого, кто поднимался по лестнице. Это «наступание на тела пленных» было сильной метафорой завоевания, часто используемой более поздними майя [33].
Когда все резные изображения пленных, числом более 300, все еще находились на своих местах в исходной платформе Здания L, это, должно быть, было одно из самых устрашающих изображений военной пропаганды во всей Мексике [34]. Что побуждало самых ранних лидеров Монте-Альбана запугивать своих врагов этой композицией? Примем во внимание, что эти резные изображения составляли до 80 процентов от числа монументов, известных для всего 1200-летнего периода расцвета города. Прибавьте сюда тот факт, что более трети населения долины проживало в удобных для защиты или укрепленных местах, и есть основания верить, что синойкизм Монте-Альбана действительно был ответом на внешнюю угрозу. Но кто представлял эту угрозу? Была ли это полития, образовывавшаяся в какой-то другой части Мексики, или соперничающая полития внутри долины Оахака?
Если мы взглянем за пределы долины Оахака в конце фазы Росарио, в непосредственной близости мы не увидим никакой угрозы. Долины Тамасулапан и Ночиштлан на северо-западе, Куикатлан-Каньяда на севере, долины Эхутла и Миауатлан на юге – все они были изучены, и ни одна, по-видимому, не располагала людскими ресурсами или политическим влиянием, чтобы бросить вызов долине Оахака [35].
В более отдаленных областях, на конец шестого века до н. э. существовало несколько важных центров: Куикуилько в долине Мехико, Ла-Вента в южной части Мексиканского Залива, Чьяпа-де-Корсо в центральном Чьяпасе. Какими бы впечатляющими не казались эти центры, нам трудно поверить, что они представляли угрозу для долины Оахака. В конце концов, они были отделены сотнями километров труднопроходимых горных троп, и некоторые из них, по всей вероятности, еще не обрели полного контроля над собственными прилегающими регионами. С другой стороны, долина Оахака лежала вдоль главного доиспанского пути из долины Мехико через Куикатлан-Каньяда и дальше к побережью Тихого океана, что, видимо, делало ее желанной целью.
По ряду причин, мы не думаем, что убитые враги на Здании L в Монте-Альбане пришли из долины Мехико, с побережья Мексиканского Залива или Центральной Впадины Чьяпаса. В более поздние периоды в Монте-Альбане (Главы 14 и 15), мы увидим, что сапотеки использовали два соглашения для изображения завоеванных чужестранцев. Одно из них состояло в ассоциировании их с иероглифическим названием соответствующей чужеземной провинции; в действительности, первоначальное появление сапотекского «глифа места» имело целью обозначить завоеванное чужеземное место. Другое соглашение состояло в изображении чужестранцев с не-сапотекскими головными уборами или костюмами.
Ни одно из этих художественных соглашений не было использовано на Здании L. Основываясь на наших исследованиях статуэток и изображений фазы Росарио и Монте-Альбан I, ни стили причесок, ни украшения, изображенные на убитых пленниках, не выглядят чужими для Оахаки. А иероглифические названия, сопровождающие нижний ряд резных изображений, указывают не места, а личные имена, как у «1 Землетрясение» на Монументе 3 в Сан-Хосе-Моготе. Мы сильно подозреваем, что когда пленный идентифицировался по личному имени, а не по глифу, обозначающему место, он принадлежал к числу соперников из той же самой этнической группы.
Таким образом, хотя мы и не можем исключить внешней угрозы от одного из отдаленных регионов, упомянутых выше, мы находим вероятным, что угроза исходила от других районов в пределах долины Оахака. В действительности, мы видим два возможных сценария. (1) В первом сценарии, население районов Тлаколула и Валье-Гранде могло основать Монте-Альбан, чтобы блокировать экспансию Сан-Хосе-Моготе. (2) Во втором сценарии, Сан-Хосе-Моготе мог сам подготовиться к экспансии против своих соперников из Тлаколулы и Валье-Гранде, создавая сильную конфедерацию из деревень в регионе Этлы и центральной долины. Столица этой конфедерации – вместе со многими другими деревнями-участниками – могла затем быть перенесена на удобную для защиты вершину горы на бывшей ничейной земле.
Второй сценарий мы находим более убедительным. Он лучше согласуется с большим числом покинутых в конце фазы Росарио деревень в южной части субдолины Этла, а также с удивительным расцветом канальной ирригации в области подножия гор Этлы и центральных регионов. Как и всякий синойкизм, основание Монте-Альбана поставило задачу, как прокормить многочисленное городское население. Как нам кажется, это задача легла на Этлу и центральные регионы, что подразумевает их главную роль в основании Монте-Альбана.