Теории, объясняющие коллапс майя социальными и военно-политическими кризисами или внешним вторжением

Если объяснения катастрофы главным образом экологическими факторами выглядят неубедительно, возможно, ее причину следует искать в кризисе общественных отношений и институтов? Такая постановка вопроса выглядит тем более обоснованной, если принять во внимание, что коллапс цивилизации классического периода ярче всего проявился именно в крахе существовавшей общественно-политической системы. Социальные теории коллапса появились практически одновременно с экологическими. В 1950-х годах самый авторитетный из майянистов того времени Э. Томпсон выдвинул гипотезу о гибели цивилизации майя классического периода вследствие бунта широких крестьянских масс. По мнению этого ученого, в меру того, как древние города майя процветали, росла пропасть, которая разделяла элиту и низы общества. В конце концов, не выдержав угнетения и поборов, простые общинники восстали. В порыве гнева они истребили знать, разрушили прекрасные дворцы и храмы, разбили статуи богов, которым еще недавно поклонялись. По словам Томпсона, цветущая страна майя уже больше никогда не оправилась от последствий этого жестокого социального кризиса, и величественные города вскоре окутало безмолвие.[i]

Теория о восстании низов была популярна среди майянистов середины ХХ века, однако сегодня сколько-нибудь серьезные аргументы в ее поддержку отсутствуют. Прежде всего, во времена Томпсона историки имели еще очень смутное представление об общественно-политической организации майя классического периода. Отстаивались точки зрения о существовании «Древнего царства» или федерации нескольких главных городов. Сегодня мы знаем, что политическая карта майя в рассматриваемую эпоху была весьма пестрой, складывалась из многочисленных крупных и мелких царств. Крайне сомнительно, что все они могли исчезнуть в результате народных восстаний за сравнительно небольшой промежуток исторического времени. Внутренняя структура общества также была сложной, ее нельзя сводить к примитивной схеме существования двух враждующих между собой классов. Помимо элиты и крестьянских низов существовала довольно многочисленная прослойка «среднего класса», состоявшего из архитекторов, скульпторов, писцов, ремесленников, торговцев, воинов.[ii] Кроме того, революции и волнения низов постоянно случаются в разных точках земного шара, но сами по себе едва ли могли привести к запустению многочисленных городов. Что же касается разбитых стел и алтарей с изображениями богов и царей, обнаружение которых стало когда-то главным аргументом в пользу гипотезы Томпсона, то состояние этих монументов объясняется в одних случаях (Пьедрас-Неграс) последствиями междоусобных войн, а в других (Тикаль) существовавшей у майя практикой разбивания и «погребения» древних календарных памятников.[iii]          

Весьма оригинальное объяснение причин коллапса предложил Д. Палестоун, по мнению которого кризис общества майя был спровоцирован господствовавшими в нем представлениями о времени и космосе. Этой концепции уделил определенное внимание в своей последней книге ведущий специалист по иероглифической письменности майя Д. Стюарт.[iv] Основные ее положения сводятся к следующему. Известно, что, в отличие от жителей современной Европы, майя воспринимали время не линейно, а циклично. Именно на идее сменяющихся циклов (двадцатилетий, четырехсотлетий и так далее) базировалась их сложная календарная система. Аналогичным образом, в мифах майя мы встречаем представление о сотворении мира в несколько этапов (циклов). Палестоун предположил, что представления о циклах времени и развития вселенной оказали непосредственное влияние на общественно-политическую историю майя. Давно отмечено, что расцвет цивилизации в южных низменностях примерно укладывается в рамки важного календарного цикла, десятого четырехсотлетия по Долгому счету (9.0.0.0.0-10.0.0.0.0 или 435-830 годы по григорианскому календарю). Палестоун, Стюарт и другие авторы считают, что такое совпадение, возможно, не является простой случайностью. Майя верили в предопределенность судьбы и влияние на нее календарных циклов, поэтому вполне могли связать усиливающиеся объективные кризисные явления (переизбыток населения, болезни, постоянные войны) с наступлением новой исторической эпохи и прийти к мысли, что их цивилизация обречена погибнуть. В пользу данного предположения отчасти работает тот факт, что после коллапса восприятие календаря древними майя, видимо, каким-то образом изменилось, и они перестали высекать даты Долгого счета на своих монументах.  

Теория Палестоуна, безусловно, выглядит очень интересной и заманчивой, но ее крайне трудно обосновать какими-либо надежными доказательствами. Из таких поздних источников, как книги Чилам Балам, мы знаем, что майя действительно верили во влияние календаря на ход своей истории.[v] Стоит, однако, отметить, что во всем обширном корпусе иероглифических текстов классического периода пока не найдено ни одной «пророческой» надписи, в которой бы гибель городов четко связывалась с окончанием календарного цикла. Поэтому вся гипотеза о роковой роли календаря сейчас основывается исключительно на любопытных, но не поддающихся проверке умозаключениях.

Одними из самых убедительных являются объяснения коллапса военно-политическими факторами. Ряд исследователей считали, что царства майя классического периода истощили друг друга в ходе непрерывных междоусобных войн. В частности, А. Демарест на основании материалов из Петешбатуна выделил четыре стадии эскалации военных конфликтов. По мнению этого ученого, до VII века войны майя по преимуществу носили элитный и ритуальный характер, и мало затрагивали основную массу населения. Но, по мере роста численности элиты и усиления конкуренции внутри нее, их ожесточенность и разрушительность возрастала, что, в конечном итоге, привело к опустошению обширных территорий.[vi]

Оценивая эту концепцию, трудно отрицать, что междоусобные войны могли сыграть значительную роль в развитии кризиса цивилизации классического периода, а в отдельных регионах данный фактор, похоже, действительно был определяющим. Например, в упомянутом Петешбатуне в VIII веке вокруг городов и даже их главных площадей строились мощные оборонительные стены, для возведения которых порой использовались блоки разбитых монументов с иероглифическими надписями, но это не спасло местных жителей, в конце концов, крупнейшие центры региона были разорены.[vii] На Усумасинте последнее упоминание царства Йокиб-К’ина’ (Пьедрас-Неграс) связано с его поражением в войне против соседнего Па’чана (Йашчилан), поэтому весьма вероятно, что причину упадка Пьедрас-Неграса следует искать в опустошении этого города победителями.[viii] Вместе с тем, с утверждением Демареста, что до начала VII века войны затрагивали в основном элиту, согласиться невозможно. Читателям «Истории царств майя» уже хорошо известно о масштабных военных кампаниях, организованных «Священными Канульскими Владыками» в VI веке, о двух разорениях Лакамхи (Паленке) и 130-летнем безмолвии в Тикале. Поэтому, несмотря на обильные свидетельства губительных последствий войн между царствами, историкам пока так и не удалось убедительно ответить на ключевой вопрос: почему именно в IX-X веках эти столкновения привели к столь масштабному кризису, тогда как прежде древним майя удавалось преодолевать связанные с ними отрицательные последствия? Тем не менее, мысль об ужесточении конфликтов по мере увеличения численности элиты представляется весьма продуктивной, и мы к ней еще вернемся.

Реконструкция главной площади Дос-Пиласа во времена упадка города. Оставшиеся жители использовали каменную кладку дворцов и пирамид для сооружения двойной оборонительной стены вокруг своего поселения.

Завершая этот краткий обзор представленных в литературе различных объяснений коллапса майя, хотелось бы особо остановиться на гипотезе, в соответствии с которой кризис был вызван вторжением в южные низменности некоего внешнего противника. Именно такой сценарий развития событий считает одним из наиболее убедительных известный российский археолог В. Гуляев.[ix] Долгое время в литературе была популярна гипотеза о вторжении на земли майя тольтеков – народа, создавшего свое крупное государство на территории Центральной Мексики. И хотя тольтекское завоевание Юкатана в действительности является историографическим мифом,[x] вопрос об участии в коллапсе майя чужеземцев более сложен.

Стела 13 из Сейбаля, прорисовка Я. Грэхэма. Яркий образец позднего монумента, отличающегося от традиционного майяского канона. Эта и некоторые другие стелы считались признаком усиления чужеземного влияния в Сейбале в IX веке.

Изначально теория о проникновении в южные низменности на рубеже VIII-IX веков большого количества иноплеменников основывалась на оценке данных археологических раскопок. Так, ученые из Гарвардского университета, работавшие в 1960-х годах в городище Алтар-де-Сакрифисьос (Гватемала), пришли к выводу, что в IX веке традиционная местная керамика была быстро и полностью вытеснена новой «тонкой оранжевой» керамикой, нетипичной для майя. Сходные процессы в это же время наблюдались и в расположенном к востоку от Алтар-де-Сакрифисьоса городище Сейбаль. Там в первой половине IX века устанавливались стелы, многими чертами отличавшиеся от традиционного майяского канона. На этих монументах изображены нетипичные для майя персонажи с длинными волосами и в необычных костюмах. Кроме того, в IX-X веках в Сейбале появляется вышеупомянутая «тонкая оранжевая» керамика. Опираясь на эти данные из Алтар-де-Сакрифисьоса и Сейбаля, Р. Адамс и другие исследователи пришли к выводу, что города Петешбатуна и долины реки Пасьон в IX веке были завоеваны многочисленной группой выходцев из Центральной Мексики или же мексиканизированными майя с побережья Мексиканского залива. В свое время такое видение развития событий пользовалось широкой поддержкой, но исследования последних лет не подтверждают масштабного чужеземного влияния в регионе. Прежде всего, более тщательное изучение «тонкой оранжевой» и «тонкой серой» керамики показало, что на Усумасинте и в регионе Паленке традиция их производства уходит корнями еще в раннюю классику. Таким образом, эти типы керамики не могут считаться чужеземными, они происходят из западных царств майя. Кроме того, городища Алтар-де-Сакрифисьос и Сейбаль расположены, соответственно, на запад и на восток от Петешбатуна, следовательно, гипотетические завоеватели никак могли бы обойти этот регион стороной. Тем не менее, для керамики из центров Петешбатуна в целом характерна преемственность, изделия IX века мало отличаются от керамики предшествующей эпохи. В стиле архитектуры и монументальной скульптуры также не замечено существенных изменений.[xi] Что же касается стел из Сейбаля, то в настоящее время преобладает точка зрения, что длинные волосы не являются чертой, присущей исключительно чужеземцам. Длинноволосые персонажи известны, к примеру, на стелах из соседних с Сейбалем городищ Дос-Пилас и Мачакила. Против версии, что поздние правители Сейбаля были чужеземцами, говорит также использование ими традиционного «эмблемного иероглифа» местной династии.[xii]

Фрагменты монумента неизвестного происхождения, в надписи на котором упомянут некий «чужеземный калоомте’». Фотография О. Чинчиллы.

Таким образом, старые аргументы в поддержку гипотезы о внешнем вторжении как причине коллапса майя, основанные на анализе иконографии и археологических данных, были в последнее время оспорены. Но, совершенно неожиданно, им на смену пришли новые свидетельства, полученные из иероглифических надписей. В 2010 году появились публикации о находке в одной из частных коллекций в Гватемале двух фрагментов очень интересного позднеклассического текста неизвестного происхождения.[xiii] На основании стиля иероглифов надпись связывают с регионом Южного Петена, и, более точно, с областью близ Мачакилы или долины реки Пасьон. Она примечательна упоминанием неизвестного ранее «эмблемного иероглифа» «Священный Хобонский Владыка», а также сообщениями о «прибытии» в день 9.16.6.15.16, 8 Киб 14 Поп (17 февраля 758 года) «чужеземного калоомте’» и разорении им четырьмя днями позднее некой провинции[xiv]. Титул «чужеземный калоомте’» уникален для текстов майя. Поскольку пока удалось обнаружить лишь отрывки первоначальной надписи, нам следует быть очень осторожными в выводах, но можно заключить, что в 758 году некий чужеземный правитель или полководец прибыл в царство Хобон и завоевал селение или область в его составе. Соблазнительно предположить, что тем самым он создал первый собственный форпост в землях майя. Оттуда чужеземцы со временем могли распространить свое влияние на Восточный Петен, где в первой половине IX века появился военачальник с явно немайяским именем Папамалиль.[xv] Насколько можно судить по имеющимся источникам, он утвердился в царстве К’анвицналь (Уканаль) и наладил тесные контакты с владыками К’анту’ (Караколь) и Са’аля (Наранхо). В 830 году при поддержке К’анвицналя произошел переворот в уже знакомом нам Сейбале, где, видимо, привели к власти потомка старой местной династии, свергнутой ранее в 735 году.[xvi] Какой вывод можно сделать из этой череды событий? Очевидно, что на сегодняшний день отсутствуют сколько-нибудь убедительные доказательства массового вторжения или переселения чужеземцев в южные низменности майя в конце классического периода. Тем не менее, в регионе вполне могли закрепиться какие-то отдельные отряды хорошо подготовленных воинов, возглавляемые «чужеземным калоомте’», а позднее Папамалилем. Вмешиваясь в давние конфликты между царствами майя, они в отдельных случаях могли опираться на поддержку местных элит, как это, видимо, и произошло в Сейбале. Эта ситуация очень напоминает «прибытие» в IV веке в Петен военачальника Сихйах-К’ахк’а из Теотиуакана. Конечно, «ограниченный контингент» чужеземцев едва ли мог стать главной причиной коллапса, но в отдельных царствах он был бы вполне способен сыграть роль дополнительного разрушительного фактора. К сожалению, предложенная интерпретация в настоящее время все еще остается очень спекулятивной по причине малочисленности и краткости источников. Если она подтвердится в ходе дальнейших исследований и открытия новых надписей, то вопрос о последствиях внешнего вторжения снова станет одним из самых актуальных.