Учение нагуа о человеке

Ознакомившись с идеями тламатиниме о происхожде­нии человека, проанализируем теперь их идеи относи­тельно природы и существования человека на земле (ин тлалтикпак). В этом вопросе мысль нагуа выдвинула ряд проблем. Первое место занимает уже упомянутая нами проблема истинности человека, затем идет про­блема человеческой личности, его желания или воли и, наконец, не менее актуальная проблема человеческой судьбы и возможного существования человека после смерти.

Первоначально мы остановимся на двух первых, тесно связанных между собой темах: учении о личности и вопросе об истинности человека.

В данной работе уже несколько раз упоминался точно сформулированный тламатиниме вопрос относи­тельно истинности людей. Заметим, что связь происхо­ждения человека с Ометеотлом указывала на коренную основу истинности человеческих существ. Однако если рассматривать проблему уже не в связи с происхождением человека в связи с его временным существова­нием на земле, то вопрос об истинности человека затра­гивает такую сторону, которая будет иметь отношение к структуре или самой «сущности» человека. Следова­тельно, можно проследить тесную связь этого вопроса с настоящей для мысли нагуа особенностью человека: их своеобразной концепцией того, что мы называем лич­ностью.

Имеются многочисленные тексты нагуа, в которых в той или иной форме отчетливо упоминается нагуатлский дифразизм, содержащий идею, которую мы будем изу­чать. По нашему выбору мы проанализируем некоторые отрывки из так называемых Гуэгуэтлатолли (Бесед ста­риков), в которых, как уже было сказано, сохранились важные идеи относительно человека и его моральной жизни.

В «Гуэгуэтлатолли А», опубликованных Гарибаем, мы встречаем классическую поздравительную речь, об­ращенную к молодым супругам. В этой речи, несмотря на некоторые явно выступаемые интерполяции христиан­ского толка, сделанные, очевидно, отцом Карочи, в ос­новном сохранились оригинальные идеи нагуа. После подробного изложения ритуала бракосочетания, состоя­щего в том, что к гуипилли (женской рубашке) при­вязывали тилма (мужской плащ), что показано и в «Мендосском кодексе», среди большого числа советов несколько раз упоминается следующий дифразизм, на­правленный здесь к молодым супругам и употребляемый в качестве обращения для связи с тем, с кем ведется разговор:

Принесу огорчение вашим лицам, вашим сердцам...[298] Приношу поклон вашим лицам, вашим сердцам...[299]

Рассматривая дифразизм типа «цветок и песня», сле­дует вскрыть его самый глубокий смысл. Уже один факт, что он служит, как мы видели, тому, чтобы указать на собеседников, ясно говорит, что это — способ указывать на «я» собеседников. Теперь, обращаясь к двум текстам, приводимым в первой главе, нам, может быть, удастся уточнить это положение. В первом из этих текстов гово­рится, что философ нагуа есть «тот, кто учит людей при­обретать и развивать лицо (те-их-куитиани, те-их-тома-ни)»[300]. Следовательно, значение слова «лицо» (ихтли), примененного к «я» людей, здесь нужно понимать не просто анатомически, а метафорически, как самое харак­терное, что выводит из неизвестности человеческую лич­ность. Таким образом, для тламатиниме «лицо» — это проявление такого «я», которое образовывалось и разви­валось в процессе воспитания. В качестве другого под­тверждения этому можно сослаться на то, что при опи­сании обманщика или софиста говорится, что это тот, «кто портит чужие лица» (те-их-полоа), или «кто заста­вляет их отклоняться» (те-их-куэпани)[301]. Следовательно, можно сделать вывод, что «лицо» указывает здесь на характеристику самого сокровенного в свойственном ка­ждому человеку «я».

Второй текст дает представление о смысле слова йойотл (сердце), которое также составляет часть изучае­мого нами дифразизма:

Поэтому ты отдаешь свое сердце всякой вещи

и ведешь его неизвестно куда: ты разрушаешь свое сердце.

На земле разве можешь ты за чем-либо гнаться?[302]

«Давать свое сердце всякой вещи» соответствует в тексте выражению «гоняться за чем-либо». Таким обра­зом, йойотл (сердце) — слово, происходящее от того же корня, что и слово ольин (движение), и относится к «ищущему» динамическому аспекту «я». Эта же самая идея, связанная теперь с высшим желанием, какое мо­жет жить в сердце тламатини — найти поэзию и зна­ние,— прекрасно выражена в другой поэме, где сердце отождествляется с жаждущим песен «я»:

Похититель песен, сердце мое,

где ты найдешь их?

Ты — нуждающийся,

как рисунок, хорошо принимай черное и красное (знание).

И таким образом ты, может быть, перестанешь нуждаться[303].

Изображая сердце ученого как «нуждающегося», как «похитителях песен», в поэме одновременно пока­зывается, что значение «сердца» состоит в том, чтобы указать динамизм «я», того «я», которое, стремясь заполнить свою собственную пустоту, ищет, страстно желает и, наконец, похищает песни. Итак, приводимые тексты с очевидностью позволяют сделать вывод, что ин ихтли, ин йойотл (лицо и сердце) есть классиче­ский нагуатлский дифразизм, созданный для объяснения свойств, относящихся исключительно к человеку: четко определенное «я», с характерными чертами ихтли (лицо) и с динамизмом йойотл (сердце), который заставляет гнаться человека за вещами в поисках того, что должно его удовлетворить, иногда без направления (агуикпа), а иногда находя «единственно истинное на земле» — поэ­зию — «цветок и песню».

Таким образом, имеются вполне определенные лица и с силой бьющиеся сердца и лица расплывчатые, а «сердца, потерявшие сами себя». Поэтому выражение «твое лицо, твое сердце» служит в мысли нагуа для обо­значения людей. Это соответствует тому, что, согласно современному образу мыслей, называется личностью. Следует, однако, повторить, используя дифразизм, что тламатиниме, пришедшие к этой идее, метафорически соединяя два основных аспекта «я»: его внутреннее лицо и источник его энергии, выбили тем самым ту искру понимания, которая позволяет разглядеть, что предста­вляет собой человек.

Для более полного представления о значении для на­гуа концепции человека следует добавить еще то, что она выступает в тесной гармонической связи с уже об­наруженным нами интуитивным характером мысли тла­матиниме. Но это еще не определение человека через род и характерные особенности, а всего лишь непосред­ственный взгляд, который через описание лица откры­вает внутренний облик человека и в биении сердца символически открывает источник человеческого динамизма и источник его желаний. Поэтому идея нагуа о человеке не является узкой и замкнутой, а открывает дорогу воспитанию, понимаемому как формирование лица человека и гуманизация его желаний. Воспитатель нагуа на­столько глубоко проникся этой идеей, что его стали на­зывать те-их-тламачтиани (тот, кто обучает лица людей):

Тот, кто делает мудрыми чужие лица,

заставляет других приобретать лицо,

и развивать его...

Ставит зеркало перед другими, делает их

разумными и внимательными,

делает так, что у них появляется лицо...

Благодаря ему желания людей становятся гуманными

и они получают строгие знания...[304]

В этом отношении кажется, что учить «приобретать лицо» и добиваться, чтобы «желания людей станови­лись гуманными», является целью, которую ставили пе­ред собой учителя в Калмекак. Дело в том, что человек мог выйти из сна тлалтикпака и обнаружить свою собственную истину, лишь создав свое настоящее «лицо» и «сердце». Только так он и будет в состоянии найти на­конец дорогу, ведущую к «истинному на земле» и по­лучить с помощью «цветов и песен» ответ, раскрываю­щий скрытый смысл таинства жизни и страданий в тлалтикпаке (на земле).

[298] «Huehuetlatolli, Documento А», опубликовано А. М. Garibау, «Tlalocan», t. I, p. 38 (пр. I, 41).

[299] Ibid., p. 39 (np. I, 41).

[300] «Textos de los Informantes» (cd. de Paso y Troncóse), vol. VIII, fol. 118 v.

[301] Loe. cit.

[302] «Ms. Cantares Mexicanos», fol. 2, v. (пр. F, 1).

[303] Ibid., fol. 68, r (пр. I, 42).

[304] «Textos de los Informantes», vol. VIII, fol. 118, v. (пр. I, 8). Подробные комментарии к этому тексту см. в главе I данной книги.