ВЕЛИКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ
Наказание оборачивается вечной славой
Какая прекрасная и вдохновенная получилась бы картина, если бы начало величайшего в истории человечества путешествия можно было изобразить так:
. . .В гавани толпятся десятки смелых и опытных матросов, они наперебой предлагают свои услуги адмиралу. Каждый мечтает подняться на палубу одного из кораблей, отправляющихся в фантастический, рискованный путь, но не всем выпадает такая честь: многие, повесив голову, грустно бредут прочь. Корабли великолепно построены и прекрасно оснащены, в полном соответствии с великой задачей. . .
Красивая получилась бы сказка. Но только сказка. Более того — ложь.
Ибо в действительности дело обстояло совсем иначе.
Для оснащения и отправки флотилии Христофора Колумба представители испанского королевского двора наметили порт Палое. Жители этого порта, находящегося на юго-западном побережье Испании, восприняли эту «честь» без особого волнения, скорее с недовольством.
Они давно привыкли ко всякого рода фантастическим предприятиям. Богатые жители Палоса были кораблевладельцами, собственниками или арендаторами рыбацких и торговых флотилий, купцами или ростовщиками, люди победнее были матросами, рыбаками, корабельными плотниками, канатчиками, мастерами по выделке парусов и т. п. Почти всех без исключения жителей Палоса кормило море, «сухопутных крыс», не имеющих к мореплаванию никакого отношения, они не допускали в свою среду. Да в городе и не было возможности заработать иначе, как только на море.
Палое был городом моряков, а в те времена трудно было отличить моряка от пирата или морского разбойника от морского купца. Их суда — так было повсюду — в мирное время перевозили товары, а в войну превращались в боевые корабли. Но даже в мирное время ни одно, пожалуй, «торговое судно» не упускало в открытом море благоприятного случая, без колебания нападая на подвернувшийся парусник и грабя его до последнего гвоздя, нимало не заботясь о международном морском праве. Власти морских держав смотрели на такие мелкие авантюры сквозь пальцы, за исключением тех случаев, когда потерпевшая сторона устраивала слишком большой скандал и грозила серьезной местью.
Как раз в это время несколько палосских кораблей оказались замешанными в такого рода неприятную историю. Нет, их не грабили, напротив, отважные палосские моряки напали на португальские корабли и завладели их грузом. Отношения между двумя странами и раньше не были особенно дружественными, теперь же португальцы подняли шум и требовали наказания виновных. Испанский двор, следовательно, решил наказать Палос. Город обязали оснастить два корабля для экспедиции Колумба, снабдить припасами и подобрать команду. Таким образом, большая часть затрат на экспедицию была возложена на Палое, что потребовало от города значительных средств.
Вполне понятно поэтому, что палосцы с недовольством относились к неприятному для них королевскому приказу. К тому же прибрежное мореходство, дававшее надежную прибыль, а нередко и легкую пиратскую добычу, было им больше по вкусу, чем экспедиция под командованием чужеземца в дикий и неведомый океан, да еще на собственные деньги.
Сбор податей мортирами
С недели на неделю, с месяца на месяц затягивали они исполнение королевского приказа. Приготовления велись невыносимо медленно. А в один прекрасный день, в самый разгар лета, все до единого корабли, как по мановению волшебной палочки, исчезли из палосской гавани — попросту сбежали.
Чаша терпения королевских властей переполнилась. Проделка добрых палосцев была открытым бунтом. Сеньор Пеньялоса, поверенный короля, не стал пускаться в переговоры с городским муниципалитетом и с судовладельцами. Он установил в крепости новенькие блестящие мортиры, велел зарядить их и навести жерла на жилые дома. В порт он направил два военных корабля, с которых высадились в Палое свежие войска. Затем снова огласил королевский приказ.
Зияющие жерла корабельных орудий и установленных в крепости мортир, прибывшие войска — все это оказалось убедительным аргументом. Исчезнувшие было палосские корабли вернулись на место, подготовка экспедиции, хотя и очень медленно, но продолжалась.
Но тут новая неприятность — в портовом городе оказалось невозможным найти ни одного матроса. Они как будто испарились, опасаясь, что их могут зачислить в команду экспедиции насильно.
И кто знает, отправилась ли бы вообще армада Христофора Колумба из палосской гавани, если бы не произошел вдруг благоприятный поворот.
Из долгих морских скитаний вернулся Мартин Пинсон, один из самых популярных, зажиточных и отважных судовладельцев в городе, знаменитый морской капитан, пират и торговец. Пинсон был героем знаменитых и доходных, хотя подчас и сомнительных авантюр, палосские матросы охотно шли к нему на службу. К счастью для Колумба, почти уже потерявшего всякую надежду, Пинсона давно интересовало необычное, грандиозное предприятие. Его манила слава и сказочное золото Востока. Они сумели договориться: Мартин Алонсо стал капитаном каравеллы «Пинта», а его брат Винсенте Яньес — капитаном другого корабля флотилии Колумба, «Нинья».
Все препятствия разом были устранены. В Палосе моментально разнесся слух, что и капитан Пинсон отправляется к островам Индии, где дома покрыты черепицей из чистого золота, откуда мешками можно вывозить жемчуг и драгоценные камни, не говоря уже об имбире, мускатном орехе, гвоздике и перце, ценящихся на вес золота, о китайских шелках и драгоценном красящем соке удивительных растений, ради которых также стоит рискнуть.
Флот отправляется
Корабли молниеносно были оснащены, команда укомплектована. В третий день августа месяца 1492 года из гавани Палоса вышла западноокеанская армада адмирала Христофора Колумба — три каравеллы: «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья» с командой 90 человек в общей сложности.
60—65 человек из них были опытными, испытанными моряками, остальные — королевские уполномоченные, ищущие приключений и золота дворяне, солдаты, ремесленники; было среди них и несколько тюремных узников, получивших помилование в обмен на тяжкую службу в королевском флоте.
В начале пути, до Канарских островов, флотилия двигалась на юго-запад. Шестого сентября корабли покинули последнюю известную на крайнем западе точку, гавань Гомера на Канарских островах, повернули носами прямо к западу, и началось упорное и неуклонное продвижение на запад. . . только на запад. . . всегда на запад. . .
Адмирал ведет фальшивую бухгалтерию
Попутный ветер надувал паруса. На гребнях волн плясали три корабля. . . три жалкие, хрупкие скорлупки. На палубе то натягивали, то ослабляли снасти, звучали отрывистые слова команды, похожей на грубую брань; хлещущая соленая вода разъедала кожу людей, солнце нещадно палило их. Адмирал сидел в своей крохотной каюте за столиком на тоненьких ножках, перо его порхало по бумаге, выписывая строки букв и цифр. Он рассчитывал результаты дневных замеров.
Определив, сколько морских миль проделали корабли за последние сутки, он заносил результат в секретный судовой журнал. А в другой, подобный первому журнал проставлял совсем другую цифру.
В настоящем, постоянно запертом судовом журнале он сделал следующую запись: «Понедельник, 10 сентября. — Двигаясь день и ночь, мы прошли 240 морских миль. Скорость:
С тех пор каждый день, в каждой записи адмирал утаивал дюжину-другую морских миль.
Его расчеты оказались правильными. В первые дни все было тихо, но потом команда забеспокоилась. Она беспокоилась и боялась бы еще больше, если бы знала подлинные цифры, если бы догадывалась, как далеко ушли они от привычного мира. . .
Куда хочет добраться Христофор Колумб?
Под раздутыми парусами, увлекающими корабли в неведомое, лишь двое по-настоящему знали, в какое отважное, почти безумное путешествие отправилась крохотная флотилия, два многоопытных и знающих мореплавателя: адмирал Колумб и капитан Мартин Алонсо Пинсон. Себя они не обманывали.
При каждом порыве ветра, при каждом перевале с гребня одной волны на другую они знали, что сделали еще один шаг прочь от привычной человеческой жизни, быть может, шаг к гибели, к пропасти. . . Быть может, именно на этой миле они переступили роковую границу, после которой нет пути назад. . .
Но каждый из них расхаживал по своему капитанскому мостику с бесстрастным лицом, с хорошо разыгранным спокойствием. Если бы на одно мгновенье дрогнул хоть один мускул их лица, в команде началась бы паника. Для исполнения этой гениальной роли в течение почти полутора месяцев адмиралу придавали силы его несгибаемая воля и убежденность, а капитану Пинсону — беспокойная натура авантюриста и жажда золота.
Трава, раки, камыш, кусок дерева. . .
Если кому-нибудь приходило в голову заглянуть через щели в каюту адмирала, когда этот странный человек вычерчивал при свете масляной коптилки кривые буквы в своем дневнике, он видел озабоченное, но решительное лицо, излучающее спокойствие и уверенность. Однако если внимательно вчитаться в скупые ограничивающиеся констатацией сухих фактов строки дневника, можно ощутить в них скрытое беспокойство.
И Колумб имел человеческие слабости. Иногда — потом все чаще — в его дневнике встречаются записи, которыми он пытается как бы обмануть, подбодрить себя. .. Вокруг кораблей появились птицы. . . материковые птицы! Они не осмеливаются отлетать от берега дальше чем на 80-
Это крики души, мечущейся между отчаянием и надеждой. Как будто утопающий появляется на мгновение из пучины, судорожно глотает воздух и снова погружается в бездну. . . Адмирал западного океана заносил в свой дневник все: как добрые признаки и факты, так и свои разочарования. Между строками дневника читается жуткое одиночество, одиночество затерявшегося в неизвестности человека.
С 6 сентября не видели ни деревьев, ни травы, ни земли. А уже 6 октября. . .
«Суббота, 6 октября. — Сегодня мы проделали
Уже целый месяц они носятся между небом и водой, а у адмирала единственная забота: что раньше, Сипанго-Япония или Азиатский материк? Он и не помышляет о том, что они пристанут к какому-то совсем другому берегу.
Дни текут один за другим.
«Земля! Земля!»
В ночь с одиннадцатого на двенадцатое октября 1492 года адмирал сделал в своем дневнике длинную запись. Он занес данные погоды, скорость, проделанный за сутки путь. Отметил, что видели плывущие стебли камыша. И после обычной записи несколько сухих лаконичных фраз:
«Во главе флотилии шла более быстроходная, чем два другие корабля, «Пинта», так что землю первыми увидели с палубы «Пинты», откуда мне доложили об этом в два часа ночи. Первым землю увидел матрос по имени Родриго да Триана, хотя я сам в десять часов вечера с заднего поднятого мостика моего корабля видел дальний огонь; свет, однако, блеснул столь слабо, что я не смел решительно утверждать, что видел землю».
В пятницу 12 октября на рассвете на острове Гуанахани высадились офицеры флотилии западного океана, нотариус армады и главный королевский уполномоченный; Христофор Колумб актом торжественной церемонии присоединил открытую землю к владениям испанского королевского двора. Запись в дневнике уже от 13 октября свидетельствует о том, что адмирал спешил посетить Сипанго. Он не сомневался, что Япония находится совсем рядом. . .