Яноама

Дальние охотничьи экспедиции — лишь одно из воз­можных решений проблемы, стоявшей перед всеми оби­тателями южноамериканских тропических лесов: не до­пустить сокращения поголовья диких животных, точнее, сохранить его в постоянной пропорции к численности на­селения. Трудно сказать, что стало бы с мундуруку, ес­ли бы не пришли европейцы. Контакты с белыми, не­сомненно, облегчили им задачу: имея перевес в борьбе с другими племенами благодаря огнестрельному ору­жию, мундуруку не только сохраняли дичь в ближних лесах, но и устраняли конкурентов-охотников в дальних.

Иной вариант решения названной проблемы демон­стрируют индейцы яноама, живущие в удаленных от крупных рек районах Южной Венесуэлы и Северной Бразилии. Сорок лет назад о племенах яноама почти ничего не знали даже этнографы. Эти низкорослые, но поразительно ладно сложенные люди с тонкими чертами лица долго избегали каких-либо контактов с европейца­ми. Проникшие к яноама в 50—60-е годы нашего столе­тия французские, западногерманские и итальянские эк­спедиции обнаружили народ, во многом отличающийся от соседних карибских и аравакских племен. Яноама принадлежат к числу тех сравнительно немногих индей­цев, которые во время обрядов воплощения предков по­глощают прах умерших родственников: их тела сжига­ют, а обугленные кости толкут и в виде порошка добав­ляют в напиток из бананов. Эти обряды совершаются в феврале, когда поспевают плоды персиковой пальмы. Вечерами люди до глубокой ночи скандируют: «Хели, хели!», околдовывая этим зверей, а затем идут на охо­ту. Из леса приносят корзины с плодами пальмы, кото­рые в конце праздника отдают гостям из соседних селе­ний. Вечером мужчины танцуют, изображая мифологи­ческих персонажей, и поглощают пепел умерших. Кон­чается все вдыханием сильнодействующего наркотиче­ского порошка, который вдувают в ноздри друг другу через специальные трубки. Этот наркотик называется «зовом предков».

В недавнем прошлом подобные праздники нередко заканчивались трагически. Либо гости, либо хозяева, заранее договорившись между собой, нападали на одур­маненных индейцев из другой общины, безжалостно уби­вая всех, кого удавалось настичь. Устраивались и набе­ги на другие селения, от которых не всегда могли огра­дить даже прочные частоколы. Ссоры и драки между членами одной и той же общины также считались при­вычным делом. В результате часть членов общины поки­дала ее и основывала на новом месте собственное селе­ние.

Среди этнографов прочно утвердилось мнение о яно­ама (особенно о центральной группе этих племен, назы­вающей себя «яномами») как о едва ли не самом воин­ственном народе мира. Хотя сами яноама считают, что пролитие крови исключительно благотворно влияет на созревание плодов персиковой пальмы, религиозная мо­тивировка военных действий у них не столь явно выра­жена, как это было у тупинамба и мундуруку. Поэтому многие специалисты с самого начала пытались отыскать другие стимулы, заставлявшие яноама беспрестанно на­падать на соседей. Было высказано предположение, что яноама борются за выживание из-за скудности природ­ных ресурсов. Когда же оказалось, что они обеспечены мясом чуть ли не лучше всех остальных индейцев Юж­ной Америки и потребляют животных белков вдвое больше, чем рекомендуют врачи, французский этнограф Н. Шаньон и его последователи заявили прямо: агрес­сивность заложена в природе этих людей, а значит, во­инственность яноама не требует никаких «экономиче­ских» объяснений. Раз сами индейцы уверяют, что вою­ют главным образом из-за женщин, значит, так оно и есть.

Американский этнограф М. Харрис, как и многие другие, не был удовлетворен таким заключением. Разу­меется, считать, что между селениями яноама ведется непосредственная борьба за ресурсы, неверно. Но и са­ма по себе хорошая обеспеченность индейцев мясом то­же ни о чем не говорит. Она как раз и является следст­вием сложившихся у яноама методов эксплуатации ок­ружающей среды, и если способы охоты изменятся — дичь исчезнет. Мундуруку, как указывалось, тоже не ис­пытывали недостатка в животных белках, пока сохраня­ли воинственность. Опровергая Шаньона, Харрис со сво­им коллегой У. Дивалем выдвинул гипотезу, стремящу­юся объяснить не только взаимоотношения индейцев Южной Венесуэлы с соседями, но и такие широкорас­пространенные институты первобытного общества, как тайные мужские ритуалы, посвятительные испытания на выносливость, часто встречающийся запрет женщинам употреблять охотничье оружие и другие.

Свою гипотезу Диваль и Харрис построили на одном противоречии в поведении индейцев, которому Шаньон уделил недостаточно внимания. Хотя яноама, по их же собственным словам, воевали, чтобы добыть в другом племени женщин, они, как и многие первобытные наро­ды, убивали значительную часть новорожденных дево­чек. В результате среди молодых людей брачного воз­раста юношей было больше примерно на треть. В дей­ствительности недостаток женщин ощущался еще силь­нее, так как у яноама распространено многоженство. Таким образом, стимул к ведению междоусобных войн как бы создавался искусственно!

С какой целью индейцы убивали собственных доче­рей? Прежде всего здесь проявились психологический и этический моменты. Первобытный человек был абсолют­но убежден в существовании духов, душ, иного мира. Ему глубоко чужда идея смерти как прекращения вся­кого существования. Жизнь мыслится неуничтожимой и в каком-то смысле неиндивидуальной (вспомним пред­ставления бороро о первопредке как «коллективной ду­ше» всех членов рода). Соответственно убийство воспри­нимается как менее тяжкое преступление, чем в евро­пейской культуре, особенно если дело касается ребенка.

Ленинградская исследовательница Г. Н. Грачева приводит характерные данные о представлениях о смер­ти у таймырских нганасан. Смерть ребенка считается «легкой», поскольку младенец никого не «потянет» за собой в иной мир, а его дух быстро вернется назад, пе­ревоплотившись в нового ребенка, который родится у той же женщины. На подобных поверьях основан изве­стный в древности едва ли не по всему миру обычай хоронить умерших маленьких детей под порогом или под полом комнаты, то есть поближе, чтобы дух младен­ца нашел дорогу назад. В противоположность тому взрослые и особенно старики считаются «тяжелыми» по­койниками. Люди боятся, что дух старика отягощен при­вязанностями к родственникам и знакомым, которых он «уведет» за собой в иной мир.

С точки зрения многих первобытных народов, ново­рожденный еще по сути не человек, он лишен каких-ли­бо связей с окружающим миром, так что оставить его в живых или умертвить — личное дело матери. Женщи­ны яноама и других индейских племен очень хотят иметь сыновей. Рождение сына повышает престиж матери, возвышает ее в глазах соплеменников, так как из маль­чика вырастет будущий воин, защитник. Что же каса­ется девочки, то на нее смотрят безразлично. Рождение дочери для яноама плохо не само по себе, а потому, что оно на долгий срок откладывает надежду иметь сына. У индейцев женщины кормят ребенка грудью примерно до трех лет, так как маниоковые лепешки или печеные бананы с жареным мясом (обычный рацион многих ама­зонских индейцев) — не слишком подходящая пища для малыша. Молока для второго младенца у матери не хватает. Если рождаются близнецы, индейцы обычно убивают одного из них, так как считается, будто он за­чат злым духом, в действительности же просто потому, что мать не в силах прокормить обоих детей сразу. Не­редко, конечно, суеверия переходят практически оправ­данную границу — в качестве порождения злого духа убивают обоих близнецов.

Таким образом, война и убийство девочек влияют друг на друга взаимно. Недостаток женщин приводит к острому соперничеству из-за них и попыткам добыть жен силой оружия. В то же время именно воинствен­ность создает психологический климат, благоприятный для безжалостного убийства новорожденных, а угроза нападения заставляет стремиться к тому, чтобы в пле­мени было как можно больше мужчин-воинов.

Однако войны у яноама имеют важные экономиче­ские последствия, хотя и не осознаваемые самими ин­дейцами. Охотники не рискуют уходить далеко от сво­их селений, так как опасаются случайно наткнуться в лесу на врагов. Чем меньше расстояния между дерев­нями яноама, выше плотность населения, тем эти опа­сения оправданнее, и следовательно, радиус охотничь­их экспедиций короче. В результате каждое селение оказывается окруженным своего рода заповедной зоной, в которую люди обычно не рискуют проникать. Дичь там — непуганая, поголовье животных настолько высо­ко, что дикие свиньи, олени, тапиры начинают перехо­дить в другие участки леса, где и служат добычей ин­дейцев. Именно поэтому яноама обеспечены мясом так хорошо: возникшие благодаря междоусобицам «запо­ведники» обеспечивают сохранность фауны, причем осо­бенно там, где угроза истребления животных наиболее велика.

Наблюдаемая у племени яноама связь воинственных обычаев с сохранением природных ресурсов носит част­ный характер. Но гипотеза Харриса и Диваля претенду­ет на более широкое обобщение. Проанализировав дан­ные по половозрастной структуре 160 племен Азии, Аф­рики, Океании и Америки, собранные в то время, когда эти народы еще вели межплеменные войны, исследова­тели пришли к выводу, что во всех случаях мальчиков на треть или четверть больше, чем девочек. Когда под влиянием европейской колонизации межплеменные вой­ны прекращались, пропорция выравнивалась.

Отклонение половозрастной структуры первобытных племен от той, которую следует ожидать при естествен­ном воспроизводстве населения, отмечалось и другими учеными. Правда, некоторые из них указывали на возможность ошибки при подобных подсчетах. Например, из-за того, что девушки вступали в брак раньше юношей, возрастная группа девочек оказывалась меньшей по численности, чем группа мальчиков, хотя реальное количество девочек и мальчиков одного возраста было одинаковым. Этот и другие факторы, по-видимому, при­вели к переоценке этнографами половозрастных диспро­порций в ряде племенных групп. Тем не менее спор идет лишь о масштабах неравномерного соотношения между числом детей разного пола у первобытных народов. Сам факт преобладания мальчиков несомненный.

Дискуссионна также та роль, которую играет в со­кращении числа девочек детоубийство. Скорее всего, не у всех племен оно практиковалось столь часто, как у яноама. Биологи отмечают ряд обстоятельств, вследст­вие которых доля мальчиков среди новорожденных мо­жет оказаться более 50 процентов. Но главное значение в возникновении диспропорций в половозрастной струк­туре имело, по-видимому, отсутствие должного ухода за новорожденными девочками. В результате детская смертность, которая в первобытных коллективах вооб­ще велика, была среди девочек выше, чем среди маль­чиков.

Накопленные этнографией материалы свидетельствуют о том, что первобытный коллектив был заинтересован в том, чтобы юношей оказывалось в нем больше, чем девушек, так как это увеличивает его способность защищаться от врагов и добывать пропитание. Конкуренция заставляет молодых людей обеспечить себе peпутацию хороших воинов и охотников, поскольку те могут легче найти себе подруг. В условиях первобытного общества угроза лишиться контактов с представителя­ми другого пола — самый эффективный и простой спо­соб заставить юношей совершенствовать свои качества.

Однако воспитание суровых и отважных воинов и охотников может быть наиболее успешным там, где женщины считаются непригодными для подобных заня­тий. Немногочисленные отступления от этого правила не меняют общей картины. Например, у африканских зу­лусов из молодых женщин формировались целые полки, но они были строго отделены от мужских и в настоящих боевых действиях не участвовали. По сути дела «моби­лизация» девушек была лишь своеобразной формой ини­циации. У племен горной Колумбии женщины участво­вали в сражениях, однако лишь в качестве помощников и оруженосцев. Чаще же жены «помогали» своим мужь­ям с помощью магии. Когда из селения гуарани воины отправлялись в поход, женщины часами бросали песок и золу в сторону неприятельского лагеря, дабы «осле­пить» врагов.

Привилегия мужчин быть воинами и охотниками оп­ределяет всю картину взаимоотношений между полами в первобытном обществе, порождая два важных следст­вия. Во-первых, мужчинам принадлежит ведущая роль в руководстве делами коллектива, особенно явная там, где охота на крупных животных служит важным источ­ником существования людей, а угроза нападения со сто­роны соседей постоянна. В обществах, где значительная часть продуктов питания добывается женским трудом (собирательство, мотыжное земледелие), статус женщин гораздо выше, однако полностью своих позиций мужчи­ны не утрачивают и здесь, ведь возможность вооружен­ных конфликтов практически никогда не исчезает.

Вторым важнейшим следствием того, что в юношах (но не в девушках) развивали и тренировали качества, необходимые охотникам и воинам, стало широкое рас­пространение различных жестоких обычаев, обрядов и испытаний, казавшихся европейцам совершенно бессмыс­ленными. Подобные испытания были призваны закалить тело и волю подростков, подавить в них чувство жало­сти к врагу, исключить из коллектива слабых и мало­душных. Другое их назначение — развитие чувства муж­ского превосходства, отношения к женщинам как к лю­дям менее ценным для племени, ибо только в подобной обстановке все общество было готово считать рождение и воспитание девочек делом второстепенным. Видимо, теперь мы и подошли к ответу на вопрос, поставленный в конце предыдущей главы,— почему в первобытных коллективах принятие решений в большей мере зависе­ло от мужчин, чем от женщин.