Мексиканская археология и североамериканские археологи

Очерк о том, что означают для Мексики археологические исследова­ния, которые проводятся на ее территории североамериканцами, и какие результаты извлекают из них как они сами, так и мексиканцы, в обяза­тельном порядке требует критического, но объективного анализа всего сделанного, поскольку обе группы исследователей использовали одни и те же материалы и решали одни и те же проблемы, и их деятельность проходила на территории одной и той же страны.

В немногочисленных работах, главной темой которых является раз­витие археологии как в США, так и в Мексике, имеются существенные расхождения. Для североамериканцев главным является выяснение того, кто, когда и какими методами работал в области археологии, с тем, что­бы составить некую законченную периодизацию, в которой, однако, прак­тически не принимается в расчет самое главное — зачем и для чего про­водятся археологические исследования. При этом данная периодизация сама страдает недостатком, неоднократно подвергавшимся критике сто­ронниками этой аналитической системы, — описательностью [1, с. 42—88]. В статьях же мексиканских авторов, небольших по объему и менее пре­тенциозных, отчетливо проявляется исторический подход, позволяющий проследить причины и цели создания археологии [2, с. 137—151].

Чтобы показать взаимосвязь археологической теории и практики, необходимо проследить тот философский фон, на котором развивалась археология в обеих странах. Отправной точкой освещения данной пробле­мы я считаю момент появления испанцев и англичан на Американском континенте.

Между завоеванием испанцами Мексики и началом колонизации территории, ставшей в дальнейшем Соединенными Штатами Америки, прошел почти целый век, насыщенный бурными историческими события­ми. Испания и Португалия к моменту колонизации представляли собой абсолютные монархии с господством феодального способа производства. Соответственно управление колониями они строили в значительной мере по тому же типу. Англичане и голландцы, подданные государств с пар­ламентским строем, эксплуатировали свои колонии в основном на капи­талистической основе. В первом случае колонии управлялись из метро­полии, посредством назначаемых королем и наделенных всей полнотой власти лиц, во втором — спустя короткий промежуток времени установи­лась своя система представительных органов.

Что касается религии, испанское духовенство было вынуждено до­сконально изучать индейские общества и их верования, поскольку лишь этим путем можно было их христианизировать. Миссионерские задачи англичан в Северной Америке были значительно уже: они практически не затрагивали индейское население.

Большое значение имеет то обстоятельство, что испанцы столкнулись на территории Анахуака[1] с уже сложившейся системой эксплуатации многочисленного населения, плоды труда которого целой системой сборов и податей отчуждались в пользу правящего класса. По сравнению с этим возможности эксплуатации местной рабочей силы на атлантическом по­бережье Северной Америки были ограничены.

Кроме того в Новом Свете испанцы повседневно встречались с остат­ками грандиозных сооружений, построенных до их прибытия, постоянно пользовались изделиями местных ремесленников, проложенными местным населением дорогами, ирригационными системами и акведуками. К этому прибавлялось само присутствие индейцев, по-прежнему многочисленных, несмотря на гибель многих из них во времена Конкисты [1, с. 23—28].

Колонизатор-англосакс лично и непосредственно овладевает природ­ными ресурсами «своей» территории; испанский колонизатор овладевает природными ресурсами через посредство местной рабочей силы и, кроме того, вступает в браки с местными индейскими женщинами.

Началом сознательного отношения к древностям в Новой Испании XVI в. можно считать выдачу частным лицам разрешений на раскопки захоронений индейских вождей, осуществлявшуюся испанской королев­ской властью. При этом пятая часть найденных драгоценностей и золота отчислялась государству. Этот и последующий века были периодом рас­ширения захваченных территорий, упрочения власти завоевателей и ра­сового смешения: вследствие своей многочисленности метисы и креолы начинают участвовать в общественной жизни, хотя их роль в ней и невелика.

В Северной Америке в XVII в. происходит образование колоний, увеличение их населения и предпринимаются попытки расширения ко­лоний, что приводит к первым столкновениям с туземным населением. Естественно, что ни здесь, ни в Новой Испании не возникло отноше­ние к местным древностям, подобное отношению к греческой и римской культурам в Европе ввиду отсутствия духовной связи между индейцами и колонистами.

В XVIII в., и прежде всего во второй его половине, в Америку приходят идеи Просвещения. Проникают в Америку также идеи Рус­со — представление о «благородном дикаре», обладающем всеми положи­тельными качествами рода человеческого, многие из которых исчезли с развитием цивилизации.

Американская и французская революции в испанских колониях нашли последователей в лице представителей креольской буржуазии. Имен­но эти прогрессивные элементы Новой Испании в той или иной форме ставят вопрос об индейском прошлом, с которым они связаны своими корнями.

Существовало четкое противопоставление метрополии и колонии. При­нятый уроженцами Новой Испании подход к истории Мексики и Испа­нии позволил нм начать борьбу против теорий Бюффона и де Пова, ко­торые, подходя ко всему миру с европейской меркой, превознося европейскую действительность и не зная американской, отрицали приме­нительно к новому континенту всякую возможность развития.

Несомненно, именно идеи Просвещения пробудили самосознание жи­телей Американского континента, проявлявшееся, в частности, в стрем­лении показать имевшиеся здесь достижения, что стимулировало интерес к широкому изучению всего, относящегося к Америке.

Первенство в области проведения археологических работ в Америке принадлежит, без всякого сомнения, Томасу Джефферсону, а раскопки, осуществленные нм в 1784 г. в Виргинии, вошли в историю археологии как первые научные археологические работы. Причиной, побудившей Джефферсона предпринять это исследование, было стремление получить данные для решения вопроса о происхождении и назначении искусст­венных холмов [1, с. 36—38]. Его современники и соотечественники также проявляли интерес к лежащим на поверхности или случайно обнару­живаемым остаткам древних предметов и, естественно, строили всевоз­можные предположения об их происхождении.

В эту эпоху Новая Испания находилась под правлением Карла III,  типичного представителя просвещенного деспотизма, который, будучи королем Неаполитанским, был знаком с археологией; в частности, он отдал распоряжение о проведении раскопок в Помпее и Геркулануме. Поэтому капитану Антонио дель Рио было приказано в 1786 г. совер­шить путешествие к развалинам Паленке (Чиапас, Мексика). Раньше, в 1773 г., эти развалины посетил монах Рамон де Ордоньес-и-Агилар, посвятивший им памятную записку, а в 1776 г. их посетили алькальд селения Санто Доминго де Паленке Хосе Антонио Кальдерон и архитек­тор Антонио Бернаскони [5].

Хосе Антонио де Альсате-и-Рамирес побывал на развалинах Шочикалько и Тахина, о чем он рассказал на страницах «Гасета де литера­тура» в 1791 г., не указав, однако, даты путешествия. В 1792 г. дон Антонио де Леон-и-Гама, физик и астроном Королевского католического университета Мехико, опубликовал большую работу о статуе богини Коатликуэ и о «Камне солнца» — двух монолитах, найденных при ремонте мостовой на площади Сокало в Мехико; к этому он добавил очерк о ка­лендаре древних мексиканцев.

Следует также упомянуть, что между 1771 и 1779 гг. вице-король Букарелли распорядился о создании университетского музея в Мехико, где были бы собраны древние индейские памятники; это решение было принято, несомненно, не без влияния Карла III, основавшего подобные музеи в других городах [2, с. 137—151].

Завоевание американцами Североамериканского Запада, начавшееся с Версальского договора 1783 г. и завершившееся Месильским (Гадсденским) договором 1853 г., прежде всего породило интерес к «большим холмам» в долине Огайо, возведение которых, как считали, не могло быть делом рук местных индейцев. Предполагалось, что их насыпали египтя­не, финикийцы, ацтеки и даже инки. Как бы то ни было, был проведен ряд исследований: в кабинетных условиях, на основе книжной эрудиции и буйного воображения, и на местности, путем раскопок. Появление ко­лонистов па территории, названной впоследствии «Юго-Западом», привело к контакту первых исследователей с местным населением, обитавшим в многолюдных оседлых поселениях. В непосредственной близости от них находились руины более древних поселений. Конечно, некоторые сведения о них, почерпнутые из рассказов испанских конкистадоров и монахов, бы­ли известны и раньше. Однако теперь перед исследователями были уже не страницы древней хроники, а осязаемая реальность.

В Соединенных Штатах в 1794 г. было создано Американское фило­софическое общество, чей интерес к археологии проявился в 1799 г. в издании циркулярного письма членам общества, в соответствии с ко­торым в 1812 г. было основано Американское общество антиквариев.

В Мехико с 1831 г. существовал основанный Лукасом Аламаном На­циональный музей, а в 1833 г. было создано Мексиканское общество географии и статистики, первоначально носившее название Националь­ного института географии и статистики Мексиканской республики, где часто читались доклады и об археологических исследованиях. В 1865 г. император Максимилиан Габсбург передал Национальному музею здание Монетного двора, где музей размещался до 1964 г. [2].

В 1846 г. возникает Смитсоновский институт, а в 1866 г.— музей Пибоди Гарвардского университета. Смитсоновский институт, в свою очередь, основал в 1879 г. Национальный музей и Этнологический отдел (с 1894 г.— Бюро американской этнографии).

Создание этих учреждений явилось ответом на растущий интерес к прошлому Америки. Этот интерес нашел отражение и в работах Александ­ра Гумбольдта; хотя в них непосредственно древностям доиспанского происхождения уделяется немного места, о них постоянно говорится в связи с другими проблемами [6]. Начиная с этого времени проводятся важные исследования в Мексике, Центральной Америке и в Андской об­ласти; при этом одни исследователи пытаются доказать, что столь вели­чественные развалины могут быть остатками лишь пришлых цивилиза­ций — египетской, финикийской или китайской; другие же пытались доказать, что речь идет о развитии автохтонных культур. Первые при­держивались традиционного европейского взгляда на историю, вторые от­стаивали новую, американистскую точку зрения.

Типичным представителем исследователей того времени был Дж. Л. Стефенс, человек образованный и пытливый. Большой успех имели его очерки о путешествиях по Египту и Ближнему Востоку, где он ознакомился с методами работы европейских археологов. Дж. Л. Стефенс, несомненно, был знаком с работами Ф. Вальдека и А. Гумбольдта. Вскоре были опубликованы две известные его работы — «Некоторые эпизоды путешествия в Центральную Америку, Чиапас и на Юкатан» (1841 г.) и «Некоторые эпизоды путешествия на Юкатан» (1843 г.). Эти работы, по мнению фон Хагена, содержат идеи «археоло­гического монроизма»[2]. В них он призывает новых обитателей Американ­ского континента обратиться к эстетическим ценностям, созданным древними обитателями Нового Света и стоящим в одном ряду с достижениями прочих цивилизаций. Другими словами, можно говорить о том, что древняя Америка ни в чем не уступала Египту, Греции и Риму.

В 1843 г. У. Прескотт опубликовал работу «История завоевания Мексики», которая возбудила интерес к доиспанскому периоду. Это историческое исследование можно считать выдающимся для своего времени [7]. Следует упомянуть и тот большой вклад, который внес в решение проблемы X. Банкрофт, выпустив в свет в 1882 г. фундамен­тальное исследование по истории Америки [8].

Однако этот период имеет также и отрицательную сторону, связанную с деятельностью музеев. Я считаю, что любой археолог-профессионал, восхищаясь археологическими экспонатами музеев, глубоко переживает тот факт, что большинство этих вещей было получено в результате гра­бительских раскопок, непоправимо разрушивших археологические памят­ники. Однако это было общепринято в то время: предметы собирались для заполнения залов и витрин, в условиях жестокой конкуренции; для этого во все страны посылались экспедиции, в которых порою военных было больше, чем ученых.

Мексике следовало защищать свои археологические ценности как от иностранных коллекционеров, так и от своих собственных. Правительство Мексики было вынуждено ввести законодательство по вопросам археоло­гии: законы 1827 г. запрещали разграбление найденных при раскопках археологических находок и их вывоз за границу. В 1882 г. был издан закон об экспроприации в общественных интересах земель, где располо­жены один или несколько археологических объектов. Постановление 1868 г. напоминало местным властям, что все найденные в стране древ­ности должны по возможности передаваться в Национальный музей и что не разрешается производить археологические раскопки лицам, не имею­щим выданного правительством соответствующего разрешения. Тогда же указывалось, что не разрешается отчуждение заброшенных владений, на территории которых имеются археологические памятники, и они должны оставаться национальной собственностью, поскольку «... остатки соору­жений, сохранившиеся на нашей земле от ее прошлых обитателей, долж­ны оберегаться со всей тщательностью...» В 1885 г. была учреждена должность инспектора-хранителя археологических памятников респуб­лики. а в 1896 г. было четко определено, что в соответствии с законом археологические памятники являются собственностью нации [9, с. 121 — 145].

Интересно отметить, что эти мексиканские законы укрепляли прису­щий абсолютной монархии принцип государственной собственности на землю и ее недра, куда включались не только полезные ископаемые, по и, как уже говорилось, археологические памятники. Поэтому часто наши коллеги из США, работающие в Мексике, не понимают основополагаю­щих принципов нашего законодательства, столь отличающихся в данном аспекте от принятых в их стране. Законодательство XIX в. было рас­ширено в 1930 г. после работ Э. Томпсона в священном колодце Чичен-Ицы. В 1934 г. в закон внесены изменения, а в 1939 г. новые добав­ления; наконец, в 1972 г. было принято еще одно новое, значительно бо­лее жесткое и детальное законодательство, берущее под защиту наше культурное наследие. Но одних законов для этого мало, необходимо вос­питывать в народе уважение к реликвиям прошлого, а также готовить специалистов для проведения необходимых исследований.

Еще в 1558 г. в Королевском католическом университете Мехико бы­ла организована кафедра индейских языков, которым обучали также будущих монахов и священников в монастырях. Однако лишь в 1895 г. некоторым местным языкам стали обучать в светских учебных заведени­ях. В это же время в Национальном музее был создан Отдел антрополо­гии, который с 1907 г. занимается также изучением археологии и этно­графии, а с 1909 г.— физической антропологии.

Президент Колумбийского университета США Н. М. Батлер еще в 4904 г. вынашивал идею организации в Мексике центра по изучению аме­риканской этнографии и археологии путем объединения усилий ряда аме­риканских университетов, некоторых европейских стран и научных учреж­дений Мексики. В 1910 г. Ф. Боас и Э. Зелер предприняли новые попытки в этом направлении.

В 1911 г. была открыта Международная школа американской архео­логии и этнографии. Ее членами-основателями явились Пенсильванский, Гарвардский и Колумбийский университеты, Американо-Испанское об­щество, а также правительства Соединенных Штатов, Пруссии, Франции и Мексики [10, с. 235—262].

Ф. Боас начал чтение лекций в Мехико, в Высшей школе, с 1910 г. За время своего пребывания в Мексике он ознакомился в общих чертах с развитием археолого-этнографических исследований, и это позволило ему разработать план решения основных проблем археологии. Одной из них была археология долины Мехико. Ее решению был посвящен ряд работ, среди которых выделяются работы мексиканца Мануэля Гамио.

В 1906—1908 гг. Мануэль Гамио прослушал в Мексиканском Нацио­нальном музее курсы археологии, этнографии и физической антропологии. Затем с 1909 по 1911 г. он учился в Колумбийском университете. В это же время он принял участие в организованной Музеем американских ин­дейцев экспедиции в Эквадор, которую возглавил М. Савий. Мануэль Га­мио закончил университет в 1911 г., в 1921 г. ему было присвоено звание доктора, а в 1948 г. Колумбийским университетом — звание почетного док­тора наук. По возвращении в Мексику в 1911 г. Мануэль Гамио прово­дит ряд раскопок, самыми известными из которых явились раскопки в Сан Мигель Амантле, так как именно там впервые была применена стра­тиграфическая фиксация находок по слоям, величина которых определя­лась как фактической мощностью природных напластований, так и коли­чеством находок. Эти находки, прежде всего керамика, анализировались, классифицировались и сравнивались между собой с учетом их общего ко­личества в каждом слое. Результаты этих новаторских исследований были представлены в 1912 г. в Мехико на выставке, организованной Междуна­родной школой [11, с. 1 — 22].

Это фундаментальное археологическое исследование было, несомненно, первым, осуществленным совместными усилиями Соединенных Штатов, Мексики и Германии. Следует упомянуть, что в это время в Международ­ной школе работали: Альфред М. Тоззер, Дж. Олден Мэсон, Джордж Энгерранд и Эдуард Зелер. Хотя упомянутые ученые и оказали известное влияние на Мануэля Гамио, необходимо признать, что замысел исследо­вания и его результаты, опубликованные в книге «Население долины Теотихуакан» в 1922 г., целиком принадлежат мексиканскому ученому [10, с. 235—2(12].

Идеологической основой своей деятельности М. Гамио считал вовлечение индейского крестьянства в активную жизнь нации. Для этого, по его мнению, необходимо исследовать не только современное положение индей­цев, но и их происхождение, прошлое и особенности окружающей их при­родной среды. Подобная постановка вопроса была для того времени уни­кальной, и работы, проведенные в Теотихуакане, в течение многих лет оставались примером для подражания [12].

М. Гамио был также выдающимся организатором науки. Именно ему мы обязаны созданием первого в Мексике официального археологического учреждения в 1917 г. — Управления археологических и этнографических исследований, переименованного в 1921 г. в Антропологическое управле­ние. Любопытно, что это учреждение оставалось в составе Министерства земледелия до 1925 г., когда оно перешло в подчинение Министерства на­родного образования. В 1939 г., слившись вместе с другими государствен­ными учреждениями, это Управление превратилось в Национальный ин­ститут антропологии и истории.

В 1937 г. Национальный политехнический институт основал Нацио­нальную школу антропологии при Национальной школе биологических наук, и в 1942 г. эта школа была включена в состав Национального инсти­тута антропологии и истории [10, с. 235—262]. С самого начала своей дея­тельности Национальная школа антропологии сотрудничала с Институ­том общественных наук Калифорнийского университета по программе изучения Западной Мексики и, в частности, памятников индейцев-тарасков. Некоторые из первых исследований, осуществлявшихся там, были чисто археологическими; позднее, когда к проведению работ присоединил­ся Институт социальной антропологии Смитсоновского института, став­ший их руководителем, основные усилия, естественно, направлялись в область социальной антропологии.

В 30-х — 40-х годах группой североамериканских археологов в Мекси­ке был проведен ряд раскопок. Вместе с раскопками, осуществленными в это же время мексиканскими археологами, они легли в основу периодиза­ции конкретных памятников и целых областей, при этом попользовались методы стратиграфии и установления хронологии путем сопоставления и корреляции, затем к ним добавился и радиокарбонный метод. Эти рабо­ты, а также изучение календаря майя легли в основу всех хронологиче­ских построений мексиканской археологии [10, с. 235—262].

С начала 20-х годов на территории майя начал работать Институт Карнеги, но его исследования подверглись критике за то, что они были преимущественно описательными, без каких-либо попыток общей интер­претации материала. Хотя эта критика справедлива, полученные работа­ми Института конкретные данные представляют несомненную ценность. Доказательством этого служат монографии общего характера, основанные на материалах, добытых экспедициями Института Карнеги. Отрицатель­ным моментом в его деятельности можно считать реконструкции архи­тектурных сооружений, но не потому, что они были плохо выполнены, а лишь потому, что благодаря пм возникло отношение к реставрирован­ным археологическим памятникам прежде всего как объектам туризма. А это тяжело отразилось на развитии нашей науки. Однако вина за это ложится, в сущности, не на Институт Карнеги, а на распространение ар­хеологического туризма, который породил «туристическую археологию», примерами чего служат Теотихуакан, Ушмаль, Чолула, Теотенанго и т. д. [1, с. 88-129].

В 1940 г. был основан городской колледж Мехико, где мексикан­ские преподаватели подготовили большую группу археологов из США. многие из которых одновременно вели те или иные курсы в Национальной школе антропологии и истории. Подготовка национальных и иностранных кадров археологов в Мексике оставалась в руках мексиканцев.

В настоящее время развитие археологии в Мексике законодательно возложено на Национальный институт антропологии и истории. Институт обладает также правом выдачи разрешений на проведение работ мекси­канским и иностранным археологам. Национальный институт антропологии и истории имеет ряд археологических отделов. Национальный музей антро­пологии является исключительно местом экспонирования и хранения ма­териала, хотя его сотрудники, чтобы не потерять профессиональный на­вык, также периодически работают в археологических экспедициях [13]. Порою из-за исследовательской деятельности Института его смешивают с учреждениями университетского типа; это вытекает также из существен­ных различий в подходе к археологическим памятникам в Мексике и в США.

С момента своего основания Национальный институт антропологии и истории был свидетелем ряда перемен в археологии США. Этап «музей­ных поставщиков» сменился там этапом независимых исследований, фи­нансируемых университетами, предоставляющими определенные суммы для проведения фундаментальных работ, которые составили так называе­мый период «исторической классификации». Это был также этап круп­ных экспедиций, имевших большие средства для выполнения долгосроч­ных исследований [1, с. 131 — 178].

Но постепенно стали появляться лица, которых можно охарактеризо­вать как «проводящих отпуск в Мексике». Не располагая крупными сред­ствами, они использовали летние месяцы для осуществления небольших раскопок. О деятельности подобного рода «исследователей» порою стано­вилось известно лишь из небольшого доклада, прочитанного на той или иной археологической конференции; эти доклады назывались обычно «предварительными отчетами», однако по большей части на этом все и кончалось.

В настоящее время в Мексике работают археологи, осуществляющие многолетние исследовательские программы. Некоторые из них имеют серьезный недостаток: для быстрого получения результатов зачастую по­ступаются качеством исследований. Это связано с необходимостью немед­ленной демонстрации конкретных результатов для дальнейшего финанси­рования работ. Вследствие ограниченности средств к работам часто при­влекаются студенты, которые не только используются в качестве рабочей силы, но и должны также оплатить стоимость проезда и даже нести часть общих расходов по экспедиции. Однако подобная практика, как и так на­зываемые «полевые школы», теперь запрещены.

Одним из вариантов крупных программ в последние годы являются разного рода теоретические разработки, представляющие, по сути дела, не более чем умозрительные построения. Для реализации таких программ необходимы, однако, значительные затраты и самые экзотические мани­пуляции, в результате которых в некоторых случаях доказывается очевид­ное, но в самых «научных терминах», которыми так грешит «новая архео­логия» [1, с. 183—189]. Следует вспомнить, что представители этой «новой археологии» всегда оказывались не в состоянии работать в тех районах, где предварительно не поработали сторонники «старой» «и при­шедшей в упадок» археологии, и что все их модели имеют в основе тра­диционную археологию. Им удалось сделать некоторые уточнения, однако лишь за счет лучшей технической оснащенности. Я не верю в существова­ние «старой» или «новой» археологии. Я искренне верю просто в археоло­гию, которая является продуктом своего времени. Однако я признаю, что была, есть и всегда будет «хорошая» археология и «плохая» археология.

Как уже указывалось, в Мексике работали и работают многие архео­логи из США, и это объясняется не в последнюю очередь экономическими причинами, поскольку стоимость проезда невелика, а обменный курс ва­лют приемлем. Надо при этом отметить, что сейчас среди работающих в Мексике американцев образовалась группа людей с высоким профессио­нальным уровнем.

По моему мнению, в настоящее время как мексиканская, так и амери­канская археология переживает интересный момент в своем развитии, свя­занный с осмыслением самого предмета археологической науки. В Соеди­ненных Штатах есть сторонники «изменений» и «системного подхода», «процессуальной археологии» и даже «социальной археологии». Некоторые из нас, кто не согласен с тезисом, что «археология — это либо антрополо­гия, либо ничто», напротив, считают, что археология — это общественная наука. Вспомним, что еще в 1942 г. Гордон Чайлд утверждал: «или во главе общественных наук стоит история, или же они не существуют как таковые» [14, с. 49—60].

В заключение можно подчеркнуть, что археологи из США являются сторонниками либо чисто полевой, либо теоретической археологии, в то время как мы, кроме этого, вкладываем в археологию историческое и об­щественное содержание.

Мы спокойно смотрим на фейерверк работ о «системах и изменениях», поскольку деятельность их авторов полностью оторвана от реальной дей­ствительности. Без исторического подхода к предмету невозможно понять ни «систем», ни «изменений». Не может быть человека без корней, без прошлого. Североамериканские археологи оценивают сейчас все происхо­дившее лишь с позиций своей двухвековой истории, и им пока трудно по­нять тех, кто, как мы, мексиканцы, имеет многовековое прошлое.

ЛИТЕРАТУРА

1. Willey G. R. Sabloff J. A. A History of American Archaeology. San Francisco, 1973.
2. Bernal I. Cien anos de arqueología mexicana. 1780—1880.— Cuadernos Americanos, 11 (2). México, 1952.
3. Zea L. La Filosofía en México. V. 1—2. México, 1955.
4. Xiran R. Introducción a la Historia de la Filosofía (Tercera Edición). México. 1971.
5. Ballesteros Gaibrois M. Nuevas noticias sobre Palenque de un manuscrito del siglo XVIII.— Cuadernos del Instituto de Investigaciones Históricas. No. 11. Mé­xico. 1960.
6. Ortega y Medina J. A. Estudio preliminar, revisión del texto, cotejos, notas y anexos al «Ensayo político sobre el Reino de la Nueva España», de Alexander von Humboldt. México. 1966.
7. Ortega y Medina J. A. Prólogo, notas y apéndices a la «Historia de la Conquista de México» de William H. Prescott. México, 1970.
8. Bancroft H. H. The Native Races. San Francisco. 1882.
9. Bernal I. La arqueología mexicana de 1880 a la fecha.— Cuadernos Americanos. 11 (6). Mexico, 1952.
10. Bernal I. La arqueología mexicana del siglo veinte.— Memorias del Congreso Cien­tífico Mexicano, 13. México. 1953.
11. Strug D. Manuel Gamio. The Escuela Internacional and the Origin of Stratigraphic Excavations in the America. Ms. Columbia University. N. Y., 1970.
12. Villero L. Los grandes momentos del indigenismo en México, 1950.
13. Disposiciones legales del Patrimonio Cultural. México, 1980.
14. Childe V. G. Archaeology as a Social Science. L., 1946.

J.L. Lorenzo

MEXICAN ARCHAEOLOGY AND NORTH AMERICAN ARCHAEOLOGISTS

Summary

The article by a prominent Mexican archaeologist deals with the emergence and development of Mexican archaeology and relations between Mexican and North Ame­rican scholars. It presents a considerable interest for the history of world archaeology.