В семье верховного вождя

VIII

Когда произошло пленение Моктесумы, во дворце не было никого из родственных вождей, но весть об этом событии быстро распространилась и долетела до них.

Не желая верить слухам, но заметно встревожившись, они бросились ко дворцу монарха. Все, кого они встречали по дороге, были явно взволнованы; лица людей выражали страх и растерянность. Леденящие душу слова «Великий властитель взят в плен» слышались со всех сторон среди плача, и воплей. Войдя во дворец II увидев царившее там смятение, они убедились, что приключи­лось несчастье.

Супруга, дочери и рабыни Моктесумы наполняли дворец пронзительными криками, юные сыновья монарха, катаясь по полу, громко плакали и рвали на себе волосы; советники и сановники ходили по дворцу как потерянные, стараясь в то же время сдерживать телохранителей, которые подняли дикий шум, требуя отмщения.

При виде вошедших вождей Тескоко, Истапалапы и Такубы индейцы воспряли духом. Из толпы воинов, окруживших во­ждей-сородичей, выступили вперед братья Наоталан и Синталь — сыновья Куальпопоки, командовавшие большим отрядом стражей.

- Именитые вожди,— сказал первый,— священная особа Моктесумы смертельно оскорблена чужестранцами, а его санов­ники желают, чтобы наши руки бездействовали, тогда как вели­кий властитель томится в плену у своих злейших врагов.

- Испанцы, которые остались за пределами земель Теночтитлана,— добавил второй,— призывают народы к мятежам, кле­вещут на вождя-властелина, оскорбляют его военачальников... Об этом шесть дней тому назад сам Моктесума узнал из уст нашего брата Симпацина, который пришел сюда по велению нашего отца, храброго Куальпопоки. Им было мало неотмщен­ных преступлений, и они первыми напали вместе с мятежниками на войска Ацтекского царства и обратили в прах селение, где укрылись наши воины. Одних этих враждебных действий хватает, чтобы им отомстить, а их новое страшное преступление требует теперь жестоко покарать виновных. Вожди, вы должны повести нас, и да свершится месть!

- Да свершится месть! — яростно вскричал Какумацин.— В один день мы расправимся с подлыми и коварными чужаками, которые злом отплатили нам за добро. Никому не уступит Какумацин честь положить в храм Уицилопочтли головы этих чудовищ.

- Да свершится месть! Месть! — катилось вдаль незамирающее эхо.

- Да, наши храбрые воины! — сказал вождь-правитель Йс­тапалапы.— Да, только тот, у кого сердце труса и негодяя, не откликнется на этот справедливый призыв, но не надо поддавать­ся необдуманной поспешности, которая может стать помехой исполнению нашего праведного желания. Надо собрать во двор­це всех вождей царской крови, сановников, советников и воена­чальников, продумав план действий и назначив верховного вож­дя-военачальника. Тогда мы должны отрезать врагу путь к от­ступлению, а затем начнем сражение.

- Твои разумные советы, благородный Куитлауак,— отве­чал высокомерно Какумацин,— более пригодны для мирного правления, а не для ведения войны. Нам некогда тратить время на всякие сборища и детские игры, и, если среди вождей-сороди­чей никто не отважится повести войско для спасения своего вождя-властителя, я сам встану во главе воинов, чтобы сразить­ся, победить или погибнуть с честью.

- Никто из тех, в чьих жилах кипит кровь Моктесумы,— с достоинством возразил юный Куаутемок,— не уступит тебе эту честь, и хотя в такие трудные минуты говорит только сердце, не одному тебе дано к нему прислушаться, не одному тебе дано сказать свое слово.

- Властительные вожди,— вмешался вождь-правитель Хочимилько,— все наши суждения бесполезны, пока мы не выслу­шаем тех, кто был с великим властителем перед его уходом и кто смог бы помочь нам найти объяснение такому непонятному и возмутительному происшествию, а также поведению стольких тлатоани и воинов, позволивших надругаться над нашим верхов­ным вождем. Я вижу во всем этом какую-то тайну, которую не могу постигнуть, но, может быть, те, кто присутствовал при этом невероятном оскорблении нашей высшей власти, прольют свет на случившееся.

- Это сановники! — кричали воины.— Сановники помеша­ли нам защищать великого властителя!

- Могущественные вожди,— громко проговорил Уаколан, шагнув вперед; лицо его было угрюмо и печально.— Великий властитель велел нам подавлять как мятеж всякое сопротивление своих подданных его переезду в стан испанцев. Великий Моктесума сообщил нам о тех тайных и высоких политических мотивах, которые побудили его принять удивительное решение изменить место своего пребывания, а также о том, что выбор его в самом деле был добровольным и правильным. Наш властитель приказал нам передать это своим вождям — кровным родствен­никам и данникам; любой, кто воспротивится его воле, станет преступным ослушником.

Слова старого сановника произвели на всех ошеломляющее впечатление. Ни у кого не хватило смелости поднять голос против веления монарха и, выслушав с глубоким почтением Уаколана, провозгласившего волю верховного вождя, тут же стали расходиться — кто куда — и знатные люди, и воины, опу­стив головы, упав духом. Вожди царской крови пошли утешить женщин из семьи Моктесумы, велев сановникам и дворцовым прислужникам сохранять спокойствие и следить за порядком до новых распоряжений монарха. Супруга и сыновья Моктесумы в своем горе даже не заметили появления вождей-сородичей.

— Не плачьте,— говорила Текуиспа безутешной Миасочили.— Испанцы — добрые и великодушные люди, они увели к себе Моктесуму не со злым умыслом. Я видела, как самый хороший из чужестранцев подал руку и помог Моктесуме подняться в па­ланкин, а лицо его выражало самое искреннее уважение. Ах, если бы я могла с ним поговорить! Его называют Веласкес де Леон, я обратилась бы к нему с просьбой, и они тотчас отпустили бы твоего супруга.

— Ты так веришь, Текуиспа,—сказал, зло усмехнувшись, Какумацин,— в то, что могуществом своих слов победишь сердце этого дикого воина? Ты так доверяешь его доброте и благород­ству, хотя они только что подвергли священную особу вождя-властелина, твоего отца, гнусному унижению?

Текуиспа, не замечавшая молодого вождя-властителя, пока он не заговорил, подняла на него свои прекрасные глаза, вдруг раскрывшиеся от ужаса, а Уалькацинтла, услышав подтверждение своих худших предчувствий, разразилась громкими рыданиями.

- Значит, это правда,— воскликнула она,— что властителя пленили? Значит, это правда, что его подвергли позорному уни­жению? И ты,— продолжала она, обернувшись к своему мужу,— и ты, Куаутемок, и вы, родственные вожди из Тескоко и Истапалапы, вы предстали перед дочерьми оскорбленного верхов­ного вождя, не грозя врагу оружием? О! Я была бы готова сто раз умереть, только бы не видеть такого бесчестия нашей семьи!

- Уалькацинтла,— сказал Куаутемок, почти силой беря ее за руки, ибо его опечаленная супруга с негодованием от него отвернулась,— только высшее повеление великого властителя могло заставить нас не браться за оружие, и если мы слезами, а не кровью смываем его позор, то лишь по его собственному священному приказу.

- Благородные дочери Моктесумы,— заметил вождь-пра­витель Истапалапы,— сам великий властитель объявил санов­никам, что он добровольно отправляется в стан испанцев и что покарал бы как бунтовщика и мятежника любого из своих под­данных, который ослушался бы его высочайшего наказа.

Услышав такие слова, дочери монарха покорно опустили головы. Уалькацинтла, спрятав лицо на груди своего молодого супруга, дала волю слезам, которые он старался осушить нежны­ми ласками, а ревнивый Какумацин с усмешкой сказал Текуиспе:

- Ты в самом деле должна быть спокойна и даже довольна, младшая дочь Моктесумы. Твой отец так же расположен к при­шельцам с востока, как и ты, и если это правда, что он по доброй воле оставил Большой дворец и переселился к ним, то, возможно, он вскоре и своих дочерей переселит в столь достойное их обиталище.

- Ты выбрал неподходящее время для проявления ревно­сти, Какумацин,— возразила юная девушка,— и если я не вну­шаю тебе уважения, то ты мог бы выразить мне хотя бы сострадание.

При этих словах прозрачная слеза скатилась из-под длинных ресниц на девичью щеку, и мгновенно улетучилось раздражение влюбленного вождя, исчезла резкость тона, голос зазвучал мягко и любовно.

- Прости меня, о моя обожаемая,— воскликнул он,— не растравляй плачем мне душу, я готов загладить вину ценой своей жизни! Забудь о моей глупой ревности и необдуманных словах. В сердце Какумацина не могут царить иные чувства, чем самая пылкая любовь и самое глубокое почитание тебя, Текуиспа. Простишь ли ты своего любящего слугу?

- Я простила бы,— ответила она с почти детским кокет­ством,— если бы не знала, что мне надо поберечь свою доброту на будущее, ведь ты еще не раз провинишься.