Вассальная зависимость

III

Спустя двое суток после того, как произошли события, опи­санные в предыдущей главе, состоялся Высший совет, вызвавший столько треволнений и споров.

Настежь раскрылись в десять часов утра двери большого дворца, служившего пристанищем для испанцев и тюрьмой для ацтекских вождей. Удвоенные караулы стражников и плотно окружившие дворец испанские патрули позволяли входить только тем, кто был приглашен на Совет, и тем, кому был сообщен пароль.

Ацтеки прибыли точно к назначенному часу и сразу же заполнили не только предназначенный для Совета просторный зал с монаршим троном, но и соседнюю приемную.

Тлатоани явились в роскошных праздничных одеждах со всеми своими регалиями, они шли торжественно и молчаливо, опустив глаза, словно не желая отвлекаться от своих мыслей, тогда как испанские солдаты, стоявшие у дверей в зал и воору­женные с головы до пят, посматривали на них с подозрением.

Поистине странным и удивительным зрелищем было это собрание знатных ацтекских господ — из которых по меньшей мере тридцать были могущественными вождями — в стане до смешного малочисленных солдат-авантюристов, у подножия трона, будто в насмешку поставленного здесь для пленного монарха его же тюремщиками.

По обеим сторонам этого символа иллюзорной царственности возвышались мягкие скамьи для советников и сановников, впереди фона стояли столы для ацтекских писцов и испанских писарей, а сзади—скамейки для знатных ацтеков, прислуживавших монарху.

Когда все приглашенные собрались, один из военачальников монарха объявил о появлении великого властителя и распахнул закрытую боковую дверь, откуда вышел Моктесума, ведомый под руки Уаколаном и одним из своих советников, в окружении ацтекских сановников и испанских капитанов. Справа от него шел Кортес в парадной одежде капитан-генерала, а позади всех в строгом строю шагали охранявшие августейшего пленника солдаты, расположивши­еся затем полукругом неподалеку от трона за скамьями сановников.

Моктесума выглядел таким исхудавшим и постаревшим, что его с трудом можно было узнать. По залу пробежал глухой ропот, настороживший испанцев. Тем не менее монарх поднялся по ступеням на трон. Все ацтеки воззрились на него—кто востор­женно, кто горестно, у одних глаза сверкали от гнева, у других блестели от слез сочувствия и жалости.

Моктесума тоже, казалось, разволновался, обведя взглядом собравшихся, и дважды у него на губах замирали слова, которы­ми он хотел начать речь.

Заметив его растерянность, Кортес быстро занял место на­против монарха, вперив в него напряженный гипнотизирующий взор, который всегда производил неотразимое впечатление на верховного вождя. И в самом деле, тот вдруг собрался с духом и заговорил слабым голосом, но достаточно внятно:

- Вожди, властители и правители самых богатых земель Анауака, излишне напоминать вам о тех благах, которыми вы мне обязаны. Многие из вас стали править городами вместо злодеев-властителей, свергнутых мною или моими великими предками; а другие, уступив моей силе, сохранили, благодаря моему великодушию, свою диадему вождя.

- Вы знаете,— продолжал Моктесума, - что с тех пор, как я восседаю на троне, многими победами мне удалось расширить владения и укрепить мощь Ацтекского царства, создать многие полезные учреждения и придать несравненный блеск столице. Большие храмы получили наши боги во время моего правления; великолепные дворцы, вызывающие восхищение чужестранных властителей, обретут в наследство от щедрот моих властители ацтекские, мои потомки; мною открыты разнообразные и благо­устроенные школы для обучения наших юношей, всевозможные почести и знаки отличия ввел я для поощрения наших воинов и, сурово наказывая леность, содействовал развитию искусств и строительных работ.

Я поднял наше царство на небывалую высоту,— говорил Моктесума,— сделал так, чтобы его боялись и им восхищались все соседние государства. На все мои заботы по возвеличиванию и прославлению вас, тлатоани, вы до сих пор отвечали мне верностью и послушанием. Можно с гордостью сказать, что никогда ни один верховный вождь царства не имел в своем подчинении таких благородных и преданных вождей-данников, и нет вождей, которые когда-нибудь служили такому благодар­ному и могущественному властелину.

Я повторяю: излишне напоминать вам обо всем этом, о чем вы, конечно, не можете забыть, и я должен лишь возвестить вам, что спустя многие солнечные лета, которые сияли на благо нашей славе, пришел год, которому выпало еще ярче озарить наше справедливое устроение.

Сбылись древние пророчества, и потомки Кецалькоагля при­шли на земли, которые возлюбило Солнце и которые открыл Топильцин, пришли, чтобы здесь увековечить свое имя и осенить их своей благодатной мудростью. Чужеземцы, которым мы ока­зали гостеприимство, и есть эти долгожданные братья. Тысячу знамений посылали нам боги о их прибытии, и потому я оказал им почести, каких не удостоивал ни одного смертного. Но недо­статочными оказались испытания на верность и преданность потомкам нашего мудрейшего прародителя. Поэтому я решил признать власть над собой того высшего вождя, который напра­вил их сюда из далеких земель, и послать ему в качестве дани самые прекрасные сокровища, изделия из золота и серебра, уна­следованные мною от родителей и полученные в качестве ваших приношений, и я поступаю так с великим удовольствием, чтобы выказать свою любовь и покорность...

Здесь слезы, хлынувшие из глаз Моктесумы, и рыдания, сдавившие ему горло, словно опровергли только что произнесен­ные слова, и по рядам потрясенных ацтеков прошел тихий гул.

Моктесуме удалось взять себя в руки и закончить свою подготовленную речь такими словами, которые были выслушаны ацтекскими вождями с явным неудовольствием:

— И потому я повелеваю, прошу вас, великодушные и верные тлатоани, чтобы вы, как и я, ваш верховный вождь, обещали пови­новаться и отдать сокровища славному потомку древнего основателя наших городов. Это будет не слишком большой жертвой для вас, всегда проявлявших такую щедрость и уважение ко мне, а я с радо­стью переношу это унижение, ибо с радостью жертвую собой во имя своих народов, как это сделал великий Чимальпопока[49].

Последние слова Моктесума произнес, судорожно глотая слезы, а все ацтекское собрание разразилось стенаниями и во­плями.

Увидев такое бурное проявление скорби, Кортес поспешил во всеуслышание объявить, что в намерения его господина вовсе не входит разорить Моктесуму или в самой малейшей степени изменить государственный строй Ацтекского царства, а перевод­чики Кортеса трижды повторили сказанное, после чего волнение ацтеков несколько убавилось.

Однако все молчали, словно не зная, как ответить на пред­ложение Моктесумы, пока новый вождь-властитель Тескоко и брат старого вождя-властителя Такубы не вышли вперед и не сказали, что готовы повиноваться своему законному верховному вождю и властелину и согласны со всеми его мудрыми советами.

Их слова, тотчас поддержанные несколькими вождями, по­слушными испанцам, повлияли на решение и остальных вождей, которые с великой неохотой и душевной болью заставили себя пойти на такое неслыханное унижение. Всеобщее согласие было тотчас торжественно закреплено клятвой в верности, как того пожелали испанцы, а затем Моктесума наделил великолепней­шими дарами своего чужеземного господина.

Все сокровища, хранившиеся во дворце, где жили испанцы, и найденные там Кортесом накануне пленения монарха, были переданы императору Карлу.

Богатство было столь велико, что только из золота, которое взвешивали на арробы[50], получилось после его переплавки огром­ное множество тяжелых слитков, не считая такого же количества золотого песка. Груды серебра не вызывали особого интереса при таком изобилии благородного желтого металла. Помимо всего этого, Моктесума дал преогромную массу ювелирных укра­шений с жемчугами и драгоценными камнями, а также много щитов, колчанов и самострелов искуснейшей работы.

Вожди, данники монарха, внесли свою лепту почти с такой же щедростью, прислав Моктесуме поистине чудесные ювелир­ные изделия в дар их новому властелину.

В довершение всего ацтекский монарх передал Кортесу боль­шое количество золота для его солдат и одарил всех испанских капитанов своими драгоценными перстнями и роскошными плю­мажами.

Обладание таким несметным богатством отнюдь не удовлет­ворило претензий Эрнана Кортеса и лишь нарушило добрые отношения, царившие среди его товарищей.

Была ли на то причина или нет, но распространился слух, что военачальник и некоторые из его фаворитов припрятали немалую долю золота, подаренного Моктесумой. Вызывало недовольство и то, что, кроме пятой части, предназначенной испанскому королю, и пятой части, оставленной для себя, Кортес присвоил значительную часть добычи в качестве компенсации расходов на содержание войска. Появились тревожные признаки недовольства среди солдат.

Дело при этом не свелось только к ропоту и обидам. Среди испанских офицеров воскресало соперничество, разгоралось чув­ство зависти друг к другу, желание стать богаче других. И словно бы на американской земле зарождалось новое роковое утро: разлад и его непременная свита — наветы и ссоры — проникли в лагерь испанцев.

Трезвый ум Кортеса все же нашел выход из положения. Он великодушно роздал кое-что из причитающихся ему богатств недовольным солдатам, а капитанам напомнил о необходимости крепить союз во имя своего великого предназначения, сумел умерить их рвение к обогащению за счет полученных сокровищ и распалил их алчность обещанием еще больших благ. Таким образом, ему удалось преодолеть распри и обратить интересы капитанов к более высокой цели, достижение которой им сулило близкое будущее.

[49] «Согласно народной легенде, пишет Авельянеда в своем примечании, третий ацтекский верховный вождь Чимальпопока, преследуемый могуществен­ным вождем тепанеков, дал себя обезглавить на алтаре бога Уицилопочтли ради свободы своего народа». Автор допускает неточность. Оскорбленный Чималь­попока действительно хотел принести себя в жертву на алтаре, но был захвачен тепанекским тираном Мастлатоном, заключен в тюрьму, где повесился в 1423 г. на собственном поясе, предпочтя самоубийство смерти от рук врага, как свиде­тельствует историк Ф.-Х. Клавихеро.

[50] Арроба — мера веса, равная в Кастилии 11,5 кг.