Килена и ее сыновья

XI

В то самое время, когда Кортес отдал этот приказ, он получил донесение о том, что многочисленное войско из земель Матальсинчи, Альтепек, Кауачи и Малиналько, скрытно продви­гаясь, намерено атаковать его с тыла одновременно с Куаутемоком, который во главе всех своих сил, сосредоточенных в Теночтитлане, выйдет ему навстречу при штурме столицы. Таким обра­зом, испанец оказывался между двумя вражескими войсками, одно из которых преграждало ему путь, а другое отрезало отступ­ление. Кроме того, единственным полем боя оставались подъезд­ные дороги-дамбы, где кавалерия не могла свободно действовать, а потому было весьма нелегко, если вообще не невозможно, с честью выйти из столь затруднительного положения: войска Ацтекского царства грозили разом покончить с противником.

Однако события развернулись иначе, благодаря донесению, о котором мы упомянули выше и которое Кортес получил нака­нуне того дня, когда он собирался напасть на Теночтитлан. Со свойственной ему быстротой в принятии решений он тут же послал Сандоваля и Тапию с достаточно большим отрядом отразить нападение ацтеков с тыла. Этот маневр не прошел незамеченным для ацтеков, которые, видя перед собой врага, ожесточенные неудачей своего общего тактического замысла, перехватили, как обычно, инициативу и ринулись в бой.

Войску Кортеса пришлось сражаться сразу на трех атакован­ных врагом дорогах, и, хотя нельзя сказать, что на сей раз он добился значительных успехов, ему удалось удержать свои позиции и в конце концов заставить отступить утомленного противника.

Сандоваль и Тапия тоже остановили и затем побудили в бес­порядке отойти назад вспомогательные отряды ацтеков, заходив­шие с тыла.

Ликвидировав угрозу внезапного окружения, Кортес дал сво­им людям несколько дней отдохнуть, а потом снова штурмовал, как и задумал, столицу, стремясь во что бы то ни стало ворваться в Теночтитлан и строго-настрого приказав солдатам — по мере продвижения по улицам разрушать до основания все дома и при­лагать все силы, чтобы заваливать обломками каналы и превра­щать в твердую землю то, что до сих пор было водной гладью.

Июль подходил к концу, когда Кортес обнародовал свой варварский приказ, обрекший на полное разрушение прекрасней­шую и богатую столицу ацтекских властителей, несравненный памятник индейской цивилизации и могущества, который должен был исчезнуть с лица земли, не оставив для потомков ни малей­шего о себе напоминания.

Действительно, в соответствии с новыми предписаниями Кортеса, шло неспешное наступление испанцев с попутным уничтожением всех строений, дабы после войска конкистадоров оставались одни развалины, которые арьергард должен был исполь­зовать для засыпки каналов. Таким образом, преодолев отчаянное сопротивление ацтеков, испанцы добрались до некоторых городских улиц. В грабежах и опустошении участвовали также тласкальские отряды, и, видя, как тласкальцы с топором в руке яростно ломают, рыча от удовольствия, великолепные здания на окраинах Теночтитлана, несчастные хозяева домов говорили им с горькой усмешкой:

— Плохо вы делаете, о воины Тласкалы, уничтожая наши жилища. Если мы выйдем победителями, вам придется их вос­станавливать. Если победите вы, то вам же придется поднимать их для испанцев.

Тласкальцы только смеялись над подобными вполне спра­ведливыми замечаниями и с великой радостью продолжали срав­нивать дома с землей. Горько осознавать, что прекрасная столи­ца Ацтекского царства была приговорена к уничтожению какой-то кучкой пришлых иноземцев, а в роли палачей выступали сами же индейские народы.

Одним из главных устремлений Кортеса было овладение Тлателолько и его крепостями-теокальи, которые при необходи­мости могли послужить надежным укрытием. Однако в тот день все попытки овладеть этими храмами были безуспешны, ибо при штурме храма Уицилопочтли Кортес услышал — второй раз за все время войны — страшное завывание священной раковины. Едва разнеслись по воздуху эти скорбные звуки, как на защиту храма и на подмогу воинам бросились, не помня себя от ярости, все ацтеки, даже жрецы и женщины, и дрались с таким отчаянием и мужеством, что Кортесу в конце концов пришлось отступить.

На площади же остались горы мертвых тел, и, когда враже­ское войско отошло, над пустынным полем боя слышались толь­ко стенания женщин, которые находили здесь трупы своих му­жей, отцов, братьев или сыновей.

Позже всех, осторожно пробираясь среди павших, пришла сюда воинственная женщина-амазонка. Ее тяжелый меч был обагрен вражеской кровью, а на полуобнаженной груди вид­нелась открытая кровоточащая рана, которую она, казалось, и не замечала. На землю уже опускались сумерки, а потому за герои­ней шли вослед шесть рабов с массивными факелами, краснова­тый свет которых отражался в лужах крови на площади.

Навстречу воительнице поднялась, выпустив из объятий труп мужчины, молодая женщина, которую напрасно старались увести сопровождавшие ее слуги.

— Килена! — сказала она с рыданием.— Ты видела много ран, подойди и скажи, правда ли, что уже нет спасения тому, кто составляет половину моей жизни. У него рассечена грудь, хранив­шая мой образ; у него молчит сердце, которое билось только для любви. Подойди, бога ради, о Килена! И скажи, верно ли, что моего мужа уже нет на свете?

Приблизилась воительница и положила свою залитую кро­вью руку на грудь тому, кто еще недавно был одним из самых славных ацтекских вождей. И тут же сказала ровным голосом:

- Мертв тлатоани из Сопанко, у тебя уже нет супруга, дочь тольтеков.

- Умер! Умер! — стонала молодая вдова и в горе рвала на себе волосы.

- Умер, как и оба моих сына! — отвечала с жутким спокой­ствием Килена.— Пойдем со мной! Они неподалеку! Пойдем, ты поможешь мне вытащить их из этой кровавой кучи.

Сказала и твердым шагом пошла к тому месту, где во время жестокой схватки пали—Килена это видела—ее мальчики. Откинув своей рукой несколько трупов, громоздившихся сверху, она действи­тельно обнаружила их друг возле друга, распрощавшихся с жизнью почти в одно время. Было видно, что тот, который пережил другого на несколько минут, прижался во время агонии к уже остывавшему брату так крепко и сила его последнего объятия была столь велика, что слуги с трудом разъединили мертвых близнецов.

— Вот они! — сказала жена вождя-властителя Тлакопана.— Родились в один день и в один день покинули землю. Не думала я, что потеряю их так скоро, что так скоро останусь без сыновей. У меня больше нет детей, были только они.

Вдова вождя из Сопанко с ужасом взирала на эту потряса­ющую сцену.

— Успокойся, о Атауалька! — произнесла Килена, погладив ее по щекам окровавленной рукой.— Твой супруг и мои сыновья погибли со славой. Счастье не оставило их: они испустили дух одновременно с победным кличем своего народа! Кто может сказать, что услышат те, которые навсегда умолкнут завтра?

Она помолчала, уставившись в небо — мрачное, предвеща­вшее грозу: ее долгий взгляд, казалось, хотел проникнуть в тайны грядущего. Затем она опустила глаза, обратила их на сыновей и сказала, не проронив ни слезы:

— Мир вам, бедные дети! Солнце в своих вечных садах встретит цветами вашу шестнадцатую весну, которой вы не захотели дождаться на земле. Чрево мое, сотворившее вас, пу­стынно, а сердце — как край вечной зимы, но я согрела его кровью ваших убийц, и я не приду к вам в небесные дворцы, пока трижды не орошу свое нутро вражеской кровью.

После этих слов она взвалила себе на спину один из трупов, приказала рабам взять другой и обратилась к ошеломленной от горя и страха Атауальке:

— Возьми и ты своего мужа. Стоны этих слабых женщин, которые пришли только мучить души своих убитых, терзают мой слух. Скоро сюда явятся воины, чтобы вынести раненых и сжечь трупы. Уйдем же скорее.

Молодая вдова покорилась без слов и велела положить тело мужа в носилки, принесенные слугами.

Когда они покинули площадь, заполненную кровавым меси­вом, вдова робко спросила:

- Куда мы идем?

- Отдать их озеру,— невозмутимо ответила воительница.— Я не желаю, чтобы прах моих сыновей остался на этой земле, ибо... Послушай меня, Атауалька, но не говори об этом никому из воинов, ибо сердце мне говорит, что эта земля скоро будет принадлежать иноземцам.

- Хватит ли у тебя сил сделать то, что ты желаешь? — тихо спросила молодая вдова.— Я ослабела, Килена. Мои руки не смогут бросить в воду любимого мужа.

- Вода свободнее, чем земля,— отвечала со страшным спо­койствием дочь тарасков.— Она, по крайней мере, не потерпит следов ног подлых грабителей, которые пришли завладеть нашей землей. Ну-ка, ускорь шаги, робкая женщина! Ночь глубока и темна, давай тихо споем песнь смерти.

 -Хорошо,— сказала Атауалька.— И пусть Тлалок великодушно примет дар, который мы ему несем.

Обе женщины затянули унылую песнь и растворились, как тени, в тумане на берегу широкого озера.

Час спустя Атауалька с рабами вошла во дворец монарха и, снова подняв с отчаянием руки к своим черным волосам, сказала Уалькацинтле:

- Я нашла своего супруга среди мертвых, и все же меня не столь устрашил вид его окровавленного тела, как то, что произошло потом.

- Неужели вернулись враги? — спросила с испугом власти­тельная Уалькацингла.

- Нет, враги не вернулись,— отвечала вдова.— Я видела только двух пленных испанцев, которых Килена спрятала в тай­ном месте на берегу озера. Там я увидела, как она обезглавила их собственной рукой, как жадно пила их кровь, а потом сказала, что жажду свою еще не утолила, и бросилась, обняв своих мертвых сыновей, в воду. Озеро поглотило их и моего мужа.