Последние дни Вайры в горах

Вайра проплакала почти весь день. Она уселась у ка­литки опустевшего загона и ни за что не хотела уходить оттуда. Мать даже взялась за хворостину, но эта угроза только усилила упрямство девочки, и она заплакала еще сильней; Она рыдала, как человек, потерявший близких. Вайра не дотрагивалась до еды, тарелка, облепленная мухами, стояла в стороне. Ее лучший друг Умана не от­ходил от хозяйки и, казалось, всецело разделял ее горе. Время от времени он обегал углы загона, разрывал на­воз, словно хотел отыскать овец, потом, возвратившись к хозяйке, садился рядом и, вытягивая морду в сторону гор, выл, вторя осиротевшей Вайре.

Сквозь слезы, застилавшие глаза, она видела одну и ту же картину. Вот полицейские выдергивают колья, к которым привязаны волы и корова; вот овцы, испуган­ные, жалобно блеющие, сбиваются у стен, а полицейские сгоняют их в кучу. Замахиваются своими длинными ду­бинками на отчаянно лающего Умана... Вот стадо идет по дороге и исчезает в облаках пыли.

Вайра проплакала два дня, до темноты сидя у дверей загона. Потом она немного успокоилась, хотя слезы то и дело выступали у нее на глазах. Она не могла пред­ставить себе жизни без овец. Ей снились путаные, обрывочные сны, она видела овец, мать, все было по-прежнему, и вдруг, размахивая дубинками, врывались поли­цейские и безобразный, страшный, как неотвратимое не­счастье, дон Энкарно.

Проходили дни, Слезы Вайры высохли, но забыть своих овец она не могла. Как ей хотелось увидеть их снова! Как-то она вспомнила об игрушечных глиняных барашках, которых отец не раз привозил ей с ярмарки на страстной неделе, и решила, что сама сделает таких же. Вайра замесила глину.. И вот в углу загона один за дру­гим появились белые ярочки, черные барашки, старые бараны и овцы и, наконец, величественный вожаке длин­ными изогнутыми рогами. Через несколько недель новое стадо заполнило весь угол загона. Но они не умели бе­гать и играть, они не блеяли, не щипали траву, не хотели идти в горы, не разбегались по загону, не боялись лая Умана. Это были безжизненные игрушки, а девочка хо­тела вдохнуть в них жизнь, хотела, чтобы они резвились... Напрасно. Скоро Вайра заскучала, глиняные овцы ей надоели, она опять ни с того ни с сего начинала плакать, а иногда на нее находило желание перебить их, но что-то ее удерживало.

Сабаста старалась развеять горе дочери, увести ее из загона. Она усаживала Вайру рядом с собой под наве­сом, давала ей шерсть и веретено. Обе начинали прясть. За пряжей Сабаста пыталась то строгим словом, то лаской образумить дочь, но Вайра мрачнела еще больше.

- Довольно, мама, не надоедай мне, — говорила она, бросала веретено и убегала в загон к своей игру­шечной отаре. Тогда Сабаста выходила из себя и хвата­лась за хворостину.

- Неблагодарная!.. Бессовестная! Глупая!.. — приго­варивала она, стегая Вайру. А потом мать и дочь долго и безутешно плакали.

Шли дни, скучные и пустые, как сжатое поле, даже воздух родного дома казался тяжелым. Жизнь замерла, подернулась ряской, словно вода в болоте, скука овла­дела Вайрой, девочка не знала, куда девать себя. Даже лай Умана нагонял на нее тоску. Игры братьев и сестер тоже раздражали девочку. Когда мать уходила из дома, она усаживала малышей с собой рядом и заставляла любоваться игрушечным стадом, а если они не хотели, она их била. И странное, почти радостное облегчение испытывала Вайра, наказывая детишек. А когда возвра­щалась Сабаста, все хором начинали жаловаться на Вайру, тогда усталая Сабаста принималась бранить не­послушную дочь и порой даже колотила.

Однако Сабасту не очень беспокоили капризы стар­шей дочери. Она понимала, что девочка места себе не находит, потому что у нее отняли овец. Долго так не будет продолжаться. Понемногу горе забудется. Но шли недели и месяцы, а все оставалось по-прежнему. Вайра почти ничего не ела, забросила игры, обижала малышей и плохо спала. Мать заволновалась и решила обратиться к соседям. Кто-то посоветовал Сабасте, чтобы она брала дочь с собой, когда ездит менять продукты. Вайра не противилась, но не стала веселей; во время поездок она скучала еще больше. Как только она вспоминала о паст­бище, об овцах, об опустевшем загоне, на глаза ее наверстывались слезы. Ела она неохотно, ничто ее не инте­ресовало. Вернувшись же домой, она первым делом бежала к загону, около которого ее терпеливо ждал верный Умана.

Однажды под вечер тата Кристу зашел проведать Сабасту. Последний раз он был у нее на поминальном обеде. Увидев старика, Сабаста расплакалась и, как родному, рассказала о своих несчастьях. Услышав, сколько ей пришлось выстрадать, тата Кристу огорчился. Но больше всего его расстроила похудевшая, неузна­ваемо изменившаяся Вайра.

- Похоже, что бедняжка заболела, — сказал Кри­сту. — Не отправить ли ее в горы? Может быть, в асьенде ей дадут пасти овец...

Одна работница в асьенде недавно вышла замуж, поэтому ей искали замену. Но когда мать сказала Вайре, что ее берут пасти хозяйских овец, девочка вспыхнула и закричала:

- Не буду я их пасти! Я хочу пасти только наших! А их угнали злые чоло. Не буду пасти чужих овец!..

Она так и не пошла. Ни Сабаста, ни соседи ничего не могли с ней поделать. Сабаста взялась за палку, но и это не помогло:

- Лучше убей меня!.. — кричала Вайра, — убей, но не посылай с чужим стадом!

Мать отступила, но девочка стала таять на глазах, страшно побледнела, и взгляд ее, когда-то задорный и живой, утратил свой блеск. Сабаста боялась, что дочь, так же как когда-то Ланчи, подстерегает беда, и решила позвать ханпири. Тот опять потер всемогущий миллу, и камень все подробно рассказал. На нем, как и тогда, появились горы, обрывы, ущелья, овечьи отары и еще что-то такое, чего никто, кроме ханпири, не по­нял.

- Вакха...— прошептал он благоговейно и, обра­щаясь к больной, многозначительно проговорил: — По­хоже, что Вакха чего-то хочет от тебя...

Это положило конец колебаниям Вайры. В тот же вечер она подошла к матери и сказала:

- Я пойду в горы, мама, пойду с любым стадом. Буду смотреть за ним, как за нашим.

Однако в асьенде уже подыскали кого-то. К счастью, в это время от управляющего ушел пастух. Он нечаянно подбил камнем ногу одной из лучших ярок в отаре. По­нятно, что его как следует наказали палками, и он сбе­жал в ту же ночь. Вот неблагодарный! Он забыл хозяй­ские милости, забыл, что чуть ли - не с младенческих лет был взят в дом и супруга управляющего сама воспи­тывала его. Должно быть, только и ждал, когда подра­стет, чтобы черной неблагодарностью отплатить зa добро...

На его место взяли Вайру договорились о плате, причем управляющий считал ее очень высокой, а Сабасте она казалась слишком ничтожной.

Ребята прослышали о том, что Вайра опять выходит в горы, и очень обрадовались. Они ждали своего вожака с нетерпением. Оживленно обсуждали, во что будут иг­рать, какие песни станут петь, строили тысячи планов. Когда же пастушата увидели, как Вайра поднимается в гору, как вьются по ветру ее волосы и мелькает ее красная юбка, они с веселыми криками сбежались к ее любимому камню. Надо ли говорить, с какими восторженными криками они ее окружили. Они заставили ее взо­браться на камень, но она молчала и отчужденно смот­рела на своих друзей.

- Хай, ваминка! [24] — воскликнул какой-то востор­женный малыш, поднимая руку к небу,

 - Хай, ваминка!.. — подхватили остальные и ра­достно запрыгали вокруг девочки. Ребята сразу за­метили, что Вайра очень изменилась. Она выросла и похудела. Лицо ее стало бледным, а сама она — странно задумчивой, будто ее коснулась таинственная рука духа гор.

Вскоре ребята с огорчением заметили, что Вайра по­теряла всякий интерес к играм, ее ничто не веселило. Она ждала, пока другие затеят игру, и даже, когда на­чинали играть, общее веселье не заражало ее; все реже звучал смех девочки. Любой пустяк выводил ее из себя, она часто говорила, что устала, и, усевшись в тени фи­сташкового деревца, вязала льихлью [25] и чунпи [26] для маленьких. Да, Вайра очень изменилась, прежние веселые дни ушли в прошлое. Ребята опять принялись ссориться между собой. Когда один из них предлагал иг­рать, уже никто не говорил: «Давай! Ведь Вайра тоже играет!» Если ребята перекликались, распевая песни, ко­торые Вайра так любила когда-то, она молчала. А если пряталась в ущелье, то не откликалась на зов детишек, и они не могли ее найти. Да, она стала совсем другой.

Еe просто нельзя было узнать. Ребята приставали к ней с вопросами, строили догадки, недоумевали.

- Почему ты не играешь с нами, как раньше? — од­нажды спросил ее кто-то из них.

- Потому что я пасу чужое стадо.

Ответ не убедил ребят.

- А кто тебя заставляет? — с упреком спросил дру­гой.

- Мне приказал Вакха.

Мальчишка засмеялся, он явно не верил ей. Вайра подняла камень, швырнула в голову насмешника и убе­жала к своему дереву; она слышала, как он хнычет сзади, но не знала, что в кровь разбила ему голову.

Никто не хотел больше верить рассказам Вайры о Вакхе, да и вообще она оказалась врушкой, просто со­чинила эту историю.

Вскоре ребятишки нашли себе нового вожака. И опять стали играть и петь, но уже без Вайры, о ней не вспо­минали, а если и заговаривали, то не иначе как с издев­кой. Ее прозвали Ваминкой. Какой дурак придумал та­кое? Вайра — Ваминка... Смешно!

Новый вожак носил прозвище Кхиркинчу [27], потому что все лицо его было изрыто оспой. Он выделялся не столько изобретательностью, сколько умением сочинять, и когда он рассказывал всякие небылицы, выдавая их за правду, все слушали с восхищением, а он бук­вально лопался от гордости.

- Ваминка! Чхалла! [28] Ваминка! Иди к нам иг­рать!..— заорал он однажды, издеваясь над Вайрой, и, хохоча, запрыгал на одной ноге.

Вайра молча заложила в пращу сухой мокомоко [29] и пустила его в насмешника. Тот был настолько погло­щен своей затеей, что не успел нагнуться, и кактус уда­рил ему прямо в лицо. Острые колючки глубоко вонзи­лись бедняге в губы, в нос, в щеки, и никак их нельзя было вытащить. Несчастный завопил во весь голос, ре­бята в замешательстве суетились, сама Вайра очень ис­пугалась. Напрасно друзья старались извлечь шипы мокомоко. Несколько дней мальчишка не показывался в горах, раны его не заживали, и, родители забияки по­ругались с Сабастой. Но с тех пор никто из детей не осмеливался издеваться над Вайрой, а она была только рада этому. Никто ее не трогал, и она спокойно вязала в тени фисташкового дерева, думая о своем.

Отара управляющего была не только гораздо больше, чем отара ее родителей, но к тому же весьма непослуш­ная. Овцы постоянно разбегались, с них ни на минуту нельзя было глаз спустить. Часто они смешивались с ов­цами из других отар, а потом попробуй выгони их оттуда. Ее милые овечки никогда так себя не вели. А с этими глупыми тварями даже Умана не мог справиться. Он злился, когда они не слушались его лая, кусал их и кон­чал тем, что убегал и ложился в тени. Тогда, чтобы при­звать их к порядку, Вайра брала в руки пращу. Они со­вершенно выводили ее из себя, и она приучилась ругаться. А животные с каждым днем становились строптивее. Вайра ненавидела овец, да, ненавидела. Хотя жена упра­вляющего строго-настрого запретила их бить, девочка испытывала наслаждение, когда камень попадал в них. Нельзя сказать, чтобы Вайра хотела прикончить непо­слушных тварей, но, если ей случалось подбить их, со­весть не мучила ее. Зато жена управляющего каждый раз, когда замечала, что какая-нибудь из овец прихрамывает, устраивала страшный шум. Осыпая Вайру бесконечными проклятиями, она не успокаивалась до тех пор, пока не вцеплялась обеими руками в волосы паршивой девчонки, в эти, как она выражалась, космы, на которые ей было тошно смотреть.

Однако постоянные побои только ожесточили Вайру. Она совсем не боялась и не старалась быть осторожнее, как поступила бы на ее месте любая девочка, наоборот, ругань хозяйки как бы придала ей сил; чем больше ее били, тем она становилась непослушнее.

Как-то пущенный Вайрой камень попал прямо в го­лову овце и проломил ей череп. Эта овца, вся черная, но с белой головой и белыми ножками, к несчастью, была любимицей хозяев. Бедняжка тут же испустила дух, и Вайра сбросила ее в пропасть. Когда она пригнала отару жена управляющего сразу заметила, что овцы нет.

— Она, наверно, прибилась к другой отаре, все время лезла к чужим.., — объяснила Вайра.

Хозяйка, казалось, поверила, но все же пригрозила девочке:

- Смотри, если и завтра ее не будет, плохо тебе придется!..

Но тем же вечером рябой мальчишка, которому Вайра так ловко залепила кактусом в лицо, явился к упра­вляющему с мертвой овцой на плечах и рассказал, как Вайра расправилась с овцой, добавив, по своему обык­новению, совершенно невероятные подробности.

Следующее утро было самым черным в жизни Вайры. Жена управляющего так ударила ее палкой, что Вайра не могла устоять на ногах, но хозяйке этого было мало, она вцепилась в волосы Вайры, заставила ее подняться и избила до бесчувствия. Страшные ругательства, кото­рые сыпались с ее языка, причиняли девочке не меньшую боль. Наконец ее выгнали в горы без пищи, без воды, с этими проклятыми овцами. Но она уже не ис­пытывала к ним прежней ненависти, и не потому, что ее избили. Горы встретили ее неприветливо. Солнце смот­рело с упреком. Ну и пусть! Ведь овцы не ее. Рассеяв­шись по дальним холмам, наблюдали за Вайрой ее быв­шие друзья. Наверное, они смеются над ней. Все тело девочки болело, она дышала с трудом.

Кое-кто из ребят подошел поближе, любопытные стали расспрашивать, что с ней, откуда такие синяки. Вайре не хотелось отвечать, все равно они ничем не мо­гут ей помочь. Но ребята пожалели ее. Они поочередно стерегли отару, без их помощи овцы, наверное, разбре­лись бы, тем более что Умана совсем обленился, а Вайра не могла ни бегать, ни даже бросить камня. Ре­бята хотя и сгорали от любопытства, но больше не приставали с вопросами. Они принесли воды и поделились с ней пищей. Только вечером, вернувшись домой, они узнали, что случилось. Кто-то видел, как избивала Вайру хозяйка, известная своей жестокостью. В селении ее не­навидели. Утром следующего дня ребята собрались око­ло Вайры.

- Мы знаем обо всем, — сказал самый младший.— С Кхиркинчу больше никто играть не станет!

Вайра промолчала, но ей было приятно общее сочув­ствие. В этот день Кхиркинчу очень поздно пригнал своих овец. Ребята заметили его, когда он только начал взби­раться в гору. Они подняли крик, засвистели, и ябеда испугался. Он свернул в сторону и старался держаться подальше.

Еще несколько дней Вайра прихрамывала. Ребята только и ждали случая, чтобы как-нибудь отомстить Кхиркинчу, а он, оставшись в одиночестве, не мог по­стоять за себя: и перешел на другое пастбище, хотя до него путь был неблизкий. Но и здесь они его настигли. Однажды дети притащили панцирь броненосца, кроме того, каждый захватил с собой консервную банку. Под­весив панцирь так, чтобы его хорошо было видно снизу, где доносчик пас свое стадо, они подняли страшный крик и колотили что было мочи палками по пустой банке, а когда Кхиркинчу поднял голову, они забросали пан­цирь броненосца камнями. Кхиркинчу, конечно, пре­красно понял, что это значит: броненосцы тоже живут в одиночку... Так маленький предатель стал жертвой постоянных насмешек своих бывших товарищей. Они по­стоянно придумывали новые способы отомстить за Вайру и бурно веселились, когда затея удавалась. К чести Вайры нужно сказать, что ей не очень-то были по душе эти забавы, хотя она и не удерживала товарищей, быть может, потому, что искала уединения. Ее не радовали их игры, и, когда кто-либо из ребят предлагал начать игру, девочка всегда находила предлог для отказа.

Однажды на рассвете Вайра обнаружила в загоне двух мертворожденных ягнят, какая-то ярка скинула. К счастью, жена управляющего проспала, и Вайра, чтобы избежать наказания, зарыла мертвых ягнят в куче на­воза. Никто этого не видел. В тот день ребята на паст­бище озорничали больше обычного. Они вдоволь поизде­вались над Кхиркинчу, а когда надоело, прибежали к Вайре и стали просить ее поиграть с ними. Сначала Вайра наотрез отказалась, но потом уступила и побе­жала в горы. Ребята пустились за ней. Вайра бежала быстро, совсем как раньше, и они знали, что догнать ее нелегко, а уж если спрячется, то не найдешь. Добежав до рожковых деревьев, они увидели на ветвях одного из них огромное гнездо диких пчел. Такую находку нельзя упускать. Сражение началось немедленно и было жарким. Пчелы жалили беспощадно. Почти у всех ребят лица и уши распухли, а ладони стали похожи на сдоб­ные лепешки. Победа досталась дорогой ценой, но гнез­до упало и разбилось. Золотые нити меда заструились по осколкам. Ребятам этого только и надо было. Не каждый день так полакомишься. Они строго поровну разделили соты и насладились плодами победы. Все ре­шили, что никогда не ели ничего вкуснее.

Аромат меда еще сохранялся у них во рту, когда они пустились в обратный путь, но тут кто-то из шедших впе­реди пронзительно закричал:

- Лиса!..

Дети увидели, как хищница мчалась вверх по склону горы, уже довольно далеко, волоча по камням малень­кого ягненка. Все с отчаянным воплем кинулись за ней. Они знали, что делать в подобных случаях, и завизжали, как одержимые. Уже не раз им удавалось таким образом спасать ягнят. Они старались изо всех сил. Лисица бе­жала прямо к вершине, она не петляла, и это облегчало погоню. Преследуемая диким криком ребят, которые бук­вально наступали ей на хвост, лиса бросила ягненка и исчезла в кустах. Но она слишком глубоко вон­зила клыки в горло ягненка, и тот был мертв. Чей? Каждый надеялся, что не его. Вскоре стало ясно, что это был ягненок из стада Вайры. Запыхавшиеся ребята смотрели на нее с состраданием. Все знали, что ее ждет.

- Нет мне счастья, — сурово проговорила девочка.

И вдруг необъяснимая злость охватила ее.

- Пусть они все подохнут!.. — закричала Вайра и, схватив большой камень, пустила им в овец.

Тяжелый камень угодил какой-то овце в ногу и сло­мал ее.

---

[24] Да здравствует наш вожак! (кечуа)

[25] Накидка (кечуа).

[26] Длинный пояс (кечуа).

[27] Рябой (кечуа).

[28] Высохший стебель маиса (кечуа).

[29] Шаровидный кактус (кечуа).