Реформы Франсиско де Толедо

Ранний период колонизации Перу, пришедшийся на 30-50-е годы, поначалу полностью держался на традиционной индейской производственной базе. Быстро развившаяся новая каста крупных землевладельцев-энкомендеро фактически монополизировала все производительные силы и богатства андских народов в своих целях, что лишало растущую колонию стимулов дальнейшего развития. На фоне катастрофического падения численности индейцев выросло число новых колонистов в Перу, хотя в абсолютной пропорции на одного испанца все еще приходилось до 50 тыс. коренных жителей. В 1536 г. на 2 тыс. испанцев приходилось 500 энкомендеро, в 40-е годы они составляли уже 1/8 часть, а в середине 50-х - только 6%. Показательны эти цифры на конец 60-х годов; в Лиме на 2500 испанцев приходилось всего лишь 32 энкомендеро - весино, в Куско на 500 - 80 (т.е. каждый шестой), и Арекипе на 400 - 35, т.e. каждый 12-й! Ждать энкомьенду при­ходилось от 5 до 10 лет. В эти же годы в колонии насчитывалось более 3 тыс. воо­руженных до зубов людей (половина все­го испанского населения), не имевших ка­ких-либо занятий, кроме грабежа и разбоя, что порождало высокую социальную нестабильность.

К началу 60-х годов резко упала добыча серебра в Потоси, основанная на ме­стной экстенсивной индейской техноло­гии, открытые залежи истощились. Сос­тояние королевской казны в казначействе Лимы стабильно падает: годовой дефицит равняется 150 тыс. песо. Под вопрос ставится политическая власть испанской ко­роны. И хотя период гражданской войны уже закончился, в Перу нарастает новый кризис в ответ на разгоравшуюся борьбу и передел власти и прибыли между новы­ми и старыми социальными сословиями колониального общества.

Перед вновь прибывающими имми­грантами встала проблема выживания: они оказались вне системы энкомьенды и тесно связанного с ней рынка товаров и продуктов. В развернувшейся острой конфликтной борьбе энкомендеро как первопо­селенцы - antiguos de la tierra, с одной стороны, боролись против новых претендентов на их власть в колонии, с другой - требовали у двора "навечного" признания их пол­ной гражданской и уголовной юрисдикции над коренным населением, т.е. полного феодального статуса в обмен на повышение налоговых выплат в пользу короны до 7600 тыс. песо. Оспорив власть самой метрополии, каста энкомендеро преврати­лась в дестабилизирующий фактор, вот почему корона перешла в наступление. В итоге энкомендеро проиграли и их "золотое время" навсегда осталось позади.

С середины 60-х годов в Перу вводится новая система управления, передавшая нею полноту власти на местах губернаторам-коррехидорам.

Коррехидор совмещал в одном лице административную, судебную и фискаль­ную власть как губернатор и представитель вице-короля, как судья первой инстан­ции и, что самое важное, как налоговый инспектор и распорядитель трудовыми ре­сурсами, другими словами, соединял в своих руках жесткий монопольный контроль над всеми видами экономической деятельности на подведомственной территории. Вся прежняя местная иерархия (от энкомендеро до индейского касика) была низве­дена до простых сборщиков налогов и отошла на второй план. Что же касается ин­дейского населения, то оно было отдано под всесторонний "отеческий" контроль коррехидора. Всевластие и бесконтрольность на два века сделали из него одну из са­мых одиозных фигур колониального режима. Вице-королевство Перу получило но­вое административное деление, отныне оно состояло из 71 провинции, или коррехимьенто, которые и возглавлялись коррехидорами.

Этими мерами испанская корона стремилась установить возможно более жест­кий контроль над экономическим и социальным развитием богатейшей колонии.

Жизненно важное значение приобретала задача задействовать традиционные андские институты в условиях все более усложнявшегося общества и качественно нового цивилизационного базиса, складывавшегося в Перу.

К реформам подталкивали и процессы в самой метрополии. Во второй половине ? веку с вступлением на престол Филиппа II Испания вошла в полосу затяжного экономического и финансового кризиса. Собравшаяся в 1568 г. чрезвычайная сессия Кастилии санкционировала переход к бескомпромиссной политике "максимальной экономической пользы". Она основывалась на двух направлениях: всемерном ужесточении налогового гнета и интенсификации добычи драгоценных металлов и резкого увеличения колониальных доходов. С начала 70-х годов в двух крупнейших вице-королевствах - Новой Испании и Перу - к ее осуществлению приступили вице-короли - М. Энрикес де Альманса и Франсиско де Толедо.

Франсиско де Толедо завершил период административных реформ и заложил основы колониального режима в Перу. Личность и деятельность этого самого видного и своеобразного из 40 вице-королей, правивших в стране на протяжении трех веков колониальной истории, занимает особое место. Выходец из высшей кастильской аристократии, потомок графов де Оропеса и герцогов де Альба, Франсиско сделал блистательную карьеру. В 15 лет он был представлен Карлу V и состоял при дворах королевы Изабеллы и Леонор, сестры короля. В 19 лет стал членом военно-монашеского ордена Алькантара, исполнял ответственные дипломатические поручения во Франции и Фландрии, состоял в дружбе с кардиналом Гислие - будущим папой Пием V. В 1568 г. Толедо принял предложение занять вакантный пост вице-короля, губернатора и капитан-генерала Перу. Солдат и дипломат, очень широкого европейского кругозора, жизнь которого совпала с расцветом Испании как могущественной колониальной державы, Толедо отныне стал вершителем судеб самого богатого ее колониального владения.

В ноябре 1569 г. Толедо прибыл в Лиму. Одетый во все черное, с золотой шпагой у пояса, по определению современника, "странная смесь солдата и монаха", Толедо поразил всех не только внешней суровостью, но и той жесткой непреклонностью, с которой он сразу же принялся защищать здесь "интересы Бога и Короля". Колониальная бюрократия встретила действия его карающей десницы глухим ропотом. Вскоре он перерос в яростное противостояние, потоки протестов и жалоб хлынули в королевские инстанции Мадрида. По собственному выражению Толедо, отныне он "был распят между столичной и колониальной бюрократией". Толедо получил от испанского короля чрезвычайные полномочия, чтобы осуществлять новую генеральную инспекцию "ради всеобщего устроения вице-королевства. Генеральная инспекция земель вице-королевства стала уникальным событием колониальной истории Перу. Она продолжалась пять лет, с конца 1570 г. по 1575 гг. В течение этого времени Толедо в буквальном смысле слова объехал и исследовал все 14 провинций Перу. Его сопровождала блестящая свита из пред­ателей колониальной бюрократии, юристов, теологов и ученых, среди них известный космограф П. Сармиенто де Гамбоа, натуралист Томас Васкес.

Инспекция осуществлялась по тщательно разработанной программе, в основу которой легла Генеральная инструкция, специальные опросные листы, содержавшие до 200 вопросов. Фактически применив метод массового сплошного «анкетирования», Толедо задался целью собрать объективную информацию, точно отражающую демографические, культурно-хозяйственные особенности каждого региона, а также общинные и семейно-родовые отношения, "налоговую" и трудовую систему, нормы обычного права, практиковавшиеся в инкском обществе. Подробное многостороннее обследование имело целью познать все движущие пружины инкской государственности с тем, чтобы максимально адаптировать все наиболее ценное из производственно-социального опыта инков. Прагматизм, проявленный испанской короной, неопровержимо доказывает, что произошло практическое признание ис­панцами достижений инкской цивилизации и ориентация на синтез местных тради­ций и привнесенных испанских институтов.

Первоочередная задача Толедо заключалась в том, чтобы установить так назы­ваемую "справедливую" налоговую систему, "с взаимной пользой" для испанцев и индейцев, "чтобы индейцы, - по словам королевского указа, - скорее обогащались, чем разорялись, и чтобы не было препятствий для роста их численности, благосос­тояния и веры". При этом "полезное" для королевской казны лицемерно уравни­валось "со справедливым" для индейцев. Установить "справедливость" означало пе­редать в руки вице-короля централизованное право определять уровень и объем эксплуатации коренного населения, весь механизм отчисления и последующего рас­пределения прибыли, созданной трудом индейцев и бывшей важной частью всей производительной системы колонии. Таким образом, государственный аппарат в лице светской и духовной бюрократии стал главным агентом в деле извлечения ко­лониальной прибыли во всех формах.

На деле это выглядело следующим образом. Новая система налогообложения максимально расширила податное сословие и фактически означала поголовное об­ложение, при этом часть ренты была переведена в денежную форму. Помимо ин­дейских общин налогом впервые стали облагаться беглые индейцы-форастерос, жившие вне пределов общин и энкомьенд, полузакрепощенные янаконы, группы переселенцев-митайо, работники приисков, а также вдовы, холостые, потомки сме­шанных браков. Повышена денежная рента на энкомендеро. Оброк установлен от 20 реалов до 10 песо в год, частью в песо, частью в натуре - текстильными издели­ями, маисом, картофелем, кокой в зависимости от места проживания. Трибуто вы­плачивало все взрослое население от 18 до 50 лет (на деле же от 16 до 55 лет), он собирался дважды в год: на праздник Сан-Хуана в июне и на Рождество в декабре. В целом задача, поставленная испанским двором перед Толедо, была решена им са­мым радикальным образом: трибуто в Перу было увеличено до суммы, в 3-5 раз превышающей таковую же в Новой Испании.

Денежное обложение революционизировало все сферу трудовых отношений, так как имело следствием усиленную продажу индейцами своих услуг горному и аг­рарному европейскому сектору и резко увеличило продажу сельскохозяйственных излишков на местных рынках. Однако при этом был сохранен общинный принцип круговой поруки, когда индейцы нанимались на работу за деньги всей общиной, а не персонально. В итоге уже не только энкомендеро, но и сами индейские касики в массовом порядке стали сдавать в аренду мужское население подопечных им общин для различных хозяйственных и сезонных работ.

Другим направлением реформаторской деятельности Толедо стала широкомас­штабная переселенческая политика, выразившаяся в создании так называемых ре­дукций. В определенном смысле она продолжила традиции инкской государствен­ности и затронула главным образом индейское население. Отныне индейские общи­ны, искони практиковавшие рассеянное поселение по вертикали окрестных полей и предгорий, принудительно переводились из прежних мест обитания в новые боль­шие поселения-редукции, максимально приближенные к городам и поселкам, гор­ным разработкам и караванным дорогам.

До 1572 г. было создано 614 редукций, в том числе на севере Перу - в провин­циях Ламбаеке, Либертад, Кахамарка, Тумбес, в Центральной сьерре - Уарасе, Уанкайо, Абанкае и др. В провинции Кольясуйо, под Арекипой, 226 селений были све­дены в 22 редукции и разделены между 13 приходами.

Так, Диего Ганилан, сподвижник Писарро, рехидор Уаманги, имел в окрестностях города энкомьенду, в которую входило 17 населенных пунктов, где проживало около 10 тыс. человек. После декабря 1570 г. подопечные индейцы были сведены из поселений, из них около 3 тыс. переселены в один из кварталов Уаманги, остальные распределены в 6 больших селениях-редукциях, от 556 до 2245 жителей. При этом все прежние поселки, хижины и хутора подлежали уничтожению, "чтобы и следа не осталось от старых домов": за возвращение на старое пепелище виновнику, простому индейцу, грозило наказание в 100 ударов плетью, а индейскому старосте потеря должности и 30 песо штрафа. Ни один индеец не мог отныне по своей воле и ни под каким предлогом, оставить редукцию. Это была поистине средневековая кабала. Редукции имели автономное управление, соединявшее испанские и андские черты. Они строились на испанский манер, т.е. на основе регулярной уличной планировки с главной площадью в центре, где возводились здания для индейского поселкового совета-кабилъдо, церковь или монастырь с приходским священником, больница и тюрьма. Первая такая редукция была создана в предместье Лимы: здесь был выстроен квартал домов из адобов, окруженный стеной, где и разместилось окрестное индейское население.

Насильственное перемещение индейских масс на новые места жительства имело далеко идущие экономические и политические цели: обеспечить все отрасли хозяйства дешевым и доступным рынком рабочей силы, надежным исполнением налоговых сборов, облегчить духовный и церковный контроль и сам процесс христианизации. Так, острую заинтересованность в политике редукций видели церковные ордена: францисканцы получили обширные редукции под кипой и Кахамаркой, августинцы - под Ламбаеке и Уамачуко. Проводившаяся лицемерным лозунгом "защиты индейских общин" политика редукций имела выраженный патерналистский характер, наделяя их необходимым минимумом иных площадей, как в древности - по едокам, пастбищами, и водами. Одновременно индейцам обеспечивался жесткий "охранный режим ": в редукцию строго возбранялся доступ чиновников и колонистов, энкомендеро не имел права не только жить, но и торговать, иметь там мастерские, запрещалось использовать личный труд индейцев или заменять налоги отработкой. Запрет на тесные контакты с индейцами не только испанским колонистам, но неграм, и представителям смешанных рас превращал редукции в настоящее гетто, возводя вокруг них искусственные барьеры и фактически противоречил широко развернувшемуся процессу метисации, этнического смешения на перуанской земле. Эта политика не имела успеха и была отторгнута самой жизнью. Такой же смешанный характер имел и новый институт касиков как представителей традиционной власти в самой гуще коренного населения. Законы, как известно, приравнивали индейскую аристократию к испанскому дворянству и обеспечивали ей привилегированный статус. Социальный эксперимент был продолжен за счет создания редукции индейского самоуправления во главе с кабильдо. Это был совершен­ный для андских традиций орган, хорошо, однако, известный по испанской системе: он состоял из выборного старосты и двух его заместителей-варайоков, двух субалькальдов, следивших за границами вод и земель, писаря-кипукамайока, пристава-аалача. Кабильдо имело свое тамбо и общинную кассу, ведало местными гражданскими и уголовными делами, организацией религиозных празднеств, рынков и др. Деятельность контролировали коррехидоры, губернаторы провинций. В общинные кассы (кахас де комунидад) поступали средства от продажи скота и урожая, от аренды общинных земель и продажи тканей и одежды, произведений общинных обрахе. После выплаты налогов энкомендеро или казне, жалованья коррехидору и индейским касикам и варайокам, остававшиеся средства шли на содержание сирот и инвалидов, богаделен, ремонт хра­ма. Кассой распоряжались на принципе коллективной от­ветственности коррехидор, главный касик и самый ста­рый алькальд в общине.

Таким образом, заимст­вованные из испанского опыта общинные кассы вы­полняли двоякую роль, для казны они были прежде все­го гарантами выплаты на­лога, на который содержа­лись местные власти и по­полнялась королевская каз­на. Одновременно они вы­ступали в качестве страхо­вого фонда для помощи наи­более ущемленной части общинников. Однако на практике общинное имуще­ство и средства открыто разграблялись колониаль­ной администрацией. Так, в 90-е годы XVI в. именно ин­дейские общинные кассы собрали для Филиппа II "до­бровольных" пожертвова­ний на 1,5 млн дукатов.

Массовые перемещения обернулись для индейского общинника новой трагеди­ей, новым наступлением на его жизненные права, разложением традиционных родственных связей, потерей значительного фонда резервных земель, он лишился доступа к природным ресур­сам, так как система вертикального контроля была повсеместно нарушена.

В колонии ускорился процесс складывания новой экономики. С одной стороны, резко увеличилось предложение труда индейцами в производственные отрасли, кото­рые контролировали испанцы, с другой - на освободившихся общинных землях, за­хваченных колонистами, начали создаваться частные землевладения, те самые асьенды, ориентированные на обслуживание горной отрасли товарами и продуктами.

Политика редукций обеспечила решение возможно самой первостепенной проб­лемы - острой нехватки рабочих рук, которую испытывали аграрный испанский сек­тор и горная индустрия, что, по словам самого Толедо, обрекало "вице-королевство на погибель". А между тем именно резкий подъем добычи серебра и был поставлен тогда во главу угла всей колониальной политики испанской монархии. Не случайно Филипп II называл серебряные шахты Потоси главным нервом Перу. Чтобы обес­печить подъем горного дела Толедо вновь обращается к инкскому наследию. Трудо­вая повинность - мита - инкского общинника-пуреха получила новую жизнь и была превращена в жестко регламентированную систему принудительного труда. В качественно новых исторических условиях инкская мита стала централизованной развер­сткой рабочей силы индейцев для главных хозяйственных отраслей в невиданном до­толе масштабе - как по охвату населения, так и по интенсивности эксплуатации. Как справедливо отметил отечественный историк Г.И. Иванов, это была своеобразная форма феодальной отработочной ренты, трудовая рекрутчина в пользу испанской короны и всех имущих слоев колонии как совокупного эксплуататора. Естественно, что на первом месте оказалась именно горная отрасль, "ведь без миты не будет Потоси, - считал Толедо, - а без Потоси и самого вице-королевства Перу".

По расчетам Толедо, основанным на данных переписей, для работы на шахтах и инхенио Потоси были приписаны 95 тыс. индейцев-общинников 18-50 лет из 16 провинций Центральной и Южной сьерры. 1/7 часть их (13 500 человек), сменяясь ежегодно по принципу миты - ротации, должна была отработать в течение 18 не­дель в году. При этом из Чаркаса было приписано 17% индейцев, Ла-Паса - 18, Кальяо - 15, Куско - 10% и т.д. Для работы на золотых приисках в Карабайе 9 шах­товладельцам выделялось от 20 до 90 митайо, а всего около 300 человек из селения Асило и др. На ртутные шахты Уанкавелики и Уаманги направлялось 3 тыс. индей­цев из окрестных общин. Мита стала "черным рабством" и проклятием андского индейца, символом колониального угнетения.

Какими преимуществами для испанцев обладала мита? Она имела общинный, коллективный характер, распространялась на целые селения и провинции, это не только соответствовало андским традициям, но и значительно удешевляло труд в забое. Именно дешевая рабочая сила компенсировала огромные расходы и обеспе­чивала рентабельность производства серебра в уникальных условиях андских высо­когорий.

Второй по значимости формой миты была мита обрахера - работа на ткацких предприятиях - обрахе - от частных мастерских до крупных "мануфактур". Степень эксплуатации индейского труда в обрахе превосходила даже каторжные усло­вия труда на горных выработках. Испанские ученые-путешественники X. Хуан и А. де Ульоа, наблюдавшие местные порядки в середине XVIII в., писали: "Это нож, жестоко нацеленный в самое сердце и достоинство индейца, одна из самых ра­нящих и бесчеловечных картин испанского колониализма в Андах".

Помимо горной и ткацкой миты общинное крестьянство подлежало насильст­венной контрактации и на миту сельскохозяйственную. Целыми семьями уходили индейцы на полных шесть недель в хозяйство крупных эстансьеро и асендадо, не имевших энкомендированных индейцев, для выполнения всего цикла работ: от вы­паса скота до обработки полей и сбора урожая зерновых, картофеля, коки. За 22,5 реала в месяц, мизерную сумму, уходившую на оплату налога. Активно исполь­зовалась и гак называемая мита де пласа (площадная мита) для обслуживания жи­вущих в городах и поселках чиновников и гражданских лиц, священников. Ежене­дельно часть приписанных общинников, живших в окрестностях городов, должны были выходить на площади этих городов во главе со своими касиками и нанимать­ся на поденную работу носильщиками воды, дров, каменщиками, для домашних ус­луг за нищенскую плату в 1 реал в день.

Система насильственной контрактации охватывала и общинную молодежь: так, мичис и агуатирис (пастухи и подпаски), как правило, дети 10-12 лет, пасли кур, коз и свиней; мулерос (юноши 15-17 лет) - стада мулов у всех собственников за плату; специальная "детская мита" до 3 месяцев в году распространялась на детей 10-11 лет, прислуживавших в храмах. Особняком стояла печально знаменитая понгеахе - кабальная личная служба в усадьбе и в доме коррехидора, чиновника, эстан­сьеро (к северу от Лимы - уасикама) всей семьей без всякой оплаты, только за про­корм. Понгеахе - это символ бесправия и унижения индейского крестьянина.

Так, в частности городское хозяйство Лимы, крупнейшего города вице-королевства, полностью функционировало за смет мяты: производство продуктов пита­ния, предметов первой необходимости и роскоши и рынок услуг, включая транс­порт и почту. Индейцы провинции Уарочири как столичного округа всецело были сориентированы на обслуживание столицы. Они подвергались контрактации по трем видам. Горная мита предусматривала, что 1/7 часть общинного мужского на­селения работала на серебряных шахтах так называемого Нового Потоси (Серро-де-Паско), а также на добыче и доставке лъда с гор в Лиму для "холодильников". Мита на площадях Лимы привлекала 1/6 часть мужчин, нанимавшихся на сезонную работу в прибрежные асьенды как пополнение к работавшим там рабам-неграм. 1/7 часть работников раз в 4,5 года направлялись на главную наземную транспорт­ную артерию вице-королевства, бывшую "королевскую" дорогу инков Лима-Потоси. Они обязаны были ремонтировать дорогу и мосты, обслуживать придорожные постоялые дворы и почтовые станции - тамбо, поставлять туда дрова, воду, пищу, корм для караванов лам и мулов, а также проводников для солдат, чиновников и ча­стных лиц. Почтовая служба в лице часки - этого уникального изобретения органи­заторского гения инков, продолжала обслуживать новых хозяев Перу и спустя два столетия. Известно, что в середине XVII в. 200 индейцев одновременно несли поч­товую службу в виде часки.

Таким образом, широкая программа социальных и экономических реформ, осу­ществленных в правление вице-короля Толедо, имела исключительные последст­вия и определила ускоренное вхождение индейских традиционных структур "в мер­кантилистскую экономическую систему", созданную в колонии испанцами. При этом, как отмечает перуанский историк Ассадуриан, даже резкий демографический спад индейского населения между 1570 и 1620 гг. не помешал бурному развитию то­варной экономики. Это стало следствием использования европейской технологии в аграрном, ремесленном и транспортном секторах и увеличения производительности труда занятой в них рабочей силы.