Краткий очерк истории перуанской литературы колониального периода

Завоевание Перу и колонизация страны проходили в достаточно сложных условиях, и нам придется коротко их коснуться, чтобы лучше понять особенности и специфический характер будущей перуанской литературы. Крушение инкской «империи» сопровож­далось и крушением целостной автохтонной культуры, чье само­стоятельное развитие было насильно прервано, но отдельные глу­бинные элементы этой культуры продолжали существовать, были ассимилированы колонизаторами и превратились в неотъемлемую часть их собственной культуры. В какой-то степени такой симбиоз характерен для культур многих стран Латинской Америки, но наиболее ярко и отчетливо мы наблюдаем его в Мексике и в Перу, т. е. там, где конкистадоры столкнулись с самыми развитыми куль­турами доколумбовой Америки.

Естественно, наиболее сильным влияние автохтонной куль­туры было в районах с преобладанием индейского населения — в горах. Побережье становится базой распространения культуры конкистадоров. Так в Перу складываются две зоны культуры, возникает дуализм. Будучи центром испанской колонизации, Лима играла ту же роль, что Куско во времена инкской «империи». Абсолютистская структура испанской империи в целом и вице-королевства Перу в частности способствовала тому, что Лима стала средоточием огромных материальных богатств и местом тяготения культурной жизни всей страны.

В Лиме (в меньшей степени и в других центрах вице-королевства) сосредоточилась аристократия, прибывшая из метрополии. В горных районах страны и в деревнях побережья жила масса трудового населения. Между двумя этими классами зарождается своеобразный социальный слой, который впоследствии станут называть креольским «средним классом». В него входили много­численные мелкие чиновники, священнослужители, преподава­тели, а также студенты университетов. Эту группу дополняли торговцы и люди среднего достатка — короче, все те, кто был более или менее грамотен и находился в отличие от аристократии в прямом контакте с народом страны. По существу социальная картина Перу в период колонии не отличается от ситуации во мно­гих других странах континента. Правда, мы нигде не находим такого поразительного неравенства, как в Перу, таких драмати­ческих контрастов бедности и богатства, такого крайнего расслое­ния общества. Отсюда — ряд специфических черт перуанской литературы, которая не могла не отражать, хотя по большей части косвенно, этих резких, противоречий.

Через несколько десятилетий после окончательного завоевания и покорения Перу мы можем уже констатировать первые шаги испаноязычной культуры в новом регионе. С 1583 г. в Лиме на­чинает работать первая типография, где печатаются вначале ре­лигиозные книги, словари и грамматики местных языков и время от времени литературные произведения. Приблизительно в то же время начинается просветительская деятельность: в столице, э. затем в других крупных городах вице-королевства создаются средние учебные заведения и университеты. Многочисленные мо­нахи из различных орденов контролируют всю систему просве­щения. Среди них мы находим доминиканцев, августинцев, фран­цисканцев, мерседариев, а с 1568 г. — и иезуитов, которые до­вольно быстро стали играть доминирующую роль в сфере обра­зования.

В американских колониях Испании просвещение было приви­легией исключительно состоятельных классов. Для народа обра­зование сводилось лишь к внедрению ремесел, распространению элементарных религиозных познаний и обучению грамоте для самых способных детей из народа. Поскольку церковь почти пол­ностью подчинила себе образование, именно этим объясняется край­ний консерватизм и отсталость системы просвещения в Перу в эпоху колонии. Созданное по средневековому образцу университетское образование было исключительно схоластичным и оторванным от действительности.

Абсолютистская социальная структура и средневековое образо­вание определяют две существенные черты перуанской литературы— гипертрофированный придворный характер и холодный академи­ческий формализм. Литературной деятельностью занимались почти одни испанцы.

Наконец, очень важным обстоятельством была жесткая зави­симость литературного процесса от метрополии. То, что назы­вается перуанской литературой XVI в., представляет собой ряд произведений, различных по жанру, посвященных Перу и написанных чаще всего испанскими авторами. Их писали конкиста­доры, миссионеры, торговцы, авантюристы, чиновники из королев­ской администрации, добиравшиеся до легендарно богатой страны. Выросшие в Испании, они по своим литературным вкусам и сим­патиям не отличались от писателей Пиренейского полуострова, но, столкнувшись с совершенно новой для них реальностью в Аме­рике, эти авторы иногда намеренно, а иногда невольно передавали ее специфику; они описывали экзотическую природу, местные обычаи. Так зарождалась собственно перуанская литература.

Перечисленные темы нельзя назвать исключительно перуан­скими: о том же писали авторы в Мексике, на Антильских остро­вах, в Чили. В смысле тематики перуанская литература выделя­лась потому, что ей пришлось отражать еще и события целой эпохи кровавых распрей между колонизаторами, продолжавшихся приблизительно до конца 1560-х годов, когда вице-король То­ледо покончил, наконец, с анархией и буйством конкистадоров, а политическая ситуация в стране стабилизировалась. С первых своих шагов перуанская литература отразила эти события, и нам остались страницы, полные настоящего драматизма. Реалистиче­ские описания яростных схваток, предательств, споров и оправда­ний перед королем стали темой многих произведений XVI в. Позднее, в конце XVI—начале XVII в., эти темы исчезают со страниц перуанской литературы. Одновременно происходит пере­ход от ясного и простого стиля XVI в. к усложненному и крайне формализованному стилю XVII в. Около 1630 г. в Америку из Испании проникает новый литературный стиль — барокко, ко­торый необыкновенно быстро усваивается в Перу. Барокко за­канчивает первую литературную эпоху в истории вице-королевства.

Сочинения нового стиля в Перу написаны в жанре историче­ских хроник и посвящены деяниям конкистадоров. Среди хрони­стов-испанцев должны быть отмечены так называемые «малые хронисты», т. е. авторы небольших по объему исторических доку­ментов (писем, докладов и т. д.). Иногда это всего лишь несколько страниц, содержащих описание каких-то событий. Таковы доку­менты Франсиско де Херес, секретаря Писарро, испанского свя­щенника Кристобаля де Молина (однофамилец известного хро­ниста), Лопе де Агирре, автора письма к Филиппу II, в котором он объясняет причины своего восстания против испанской короны, и некоторые другие.

Вторую группу документов составляют большие хроники испанцев. Особый интерес вызывает хроника Педро Сьесы де Леон (1518? —1560). Из его жизни нам известно совсем немного. Еще юношей он оставил Испанию и прибыл в Америку, где не­которое время жил в Колумбии и Панаме, а затем в Верхнем Перу. Он писал свою «Общую хронику Перу» непосредственно во время событий, составивших ее содержание. Впоследствии, вернувшись в Испанию, Сьеса де Леон отредактировал ее.

По плану, изложенному в прологе, «Общая хроника Перу» делится на четыре части. Первая — единственная опубликован­ная при жизни автора (Севилья, 1553), с которой было сразу же сделано несколько переводов, — представляет собой систематиче­ское географическое описание посещенных автором районов Америки, главным образом Перу, снабженное этнографическим и культурно-историческим комментарием; в конце этой части изла­гаются события, связанные с первыми шагами колонизации Перу. Вторая часть — «Господство Инков» была опубликована лишь в конце XIX в. (публикации текста Гонсалеса де ла Роса и Хименеса де ла Эспада); она дает краткий исторический очерк «им­перии» инков. Третья часть хроники (в ней рассказывается о за­воевании Перу) вплоть до 40-х годов нашего века считалась уте­рянной. Последняя часть (сохранившаяся не полностью и опубли­кованная в конце XIX в.) содержит описание междоусобиц среди конкистадоров. Ее повествование объединено в пять циклов, каждый из них назван по одной из важнейших битв периода меж­доусобных войн среди самих завоевателей. Считается, что утеряны два последних цикла — битвы в Гуарина и вХакихагуана, однако, судя по тексту завещания самого Сьесы, также можно предполо­жить, что они вообще не были им написаны или завершены.

Сьесе де Леон нельзя отказать в стремлении к объективности, когда он описывал удивительную американскую природу и ста­рался реконструировать величественное прошлое народа инков. Ему часто приходилось объяснять совершенно новые явления из мира флоры и фауны Америки, и это обычно удавалось ему сделать через сравнения и довольно точные описания. Нередко Сьеса де Леон вынужден был использовать слова из языка кечуа, иногда из языков антилъского ареала. Стремление к точности сказалось во всем — в языке, в установлении отчетливой границы между тем, что ему хорошо известно, и тем, что казалось ему ле­гендой, в стиле, в котором мы не ощущаем никаких литературных ухищрений. В композиции Сьеса де Леон использовал опыт испан­ской и античной литературы. Например, параллель между био­графиями Уаскара и Атауальпы он дает в духе плутарховских «Сравнительных жизнеописаний».

Безусловно, значительный интерес представляет самый анти­инкский документ — хроника Педро Сармьенто де Гамбоа (1532— 1592). Однако она была опубликована лишь в 1907 г. и не могла оказать большого влияния на развитие литературы колониального периода, что позволяет нам не включать ее в наш очерк.

Одним из наиболее значительных хронистов XVI в. был, не­сомненно, монах Хосе де Акоста (1539—1599). Он рано вступил в Орден иезуитов, где получил образование и сформировался как человек. Около 16 лет он провел в Америке, работая миссионером, из них 15 лет — в Перу. После Акосты осталось довольно обшир­ное наследие; два трактата об Америке на латыни и катехизис на трех языках — кечуа, аймара и испанском, опубликованные по постановлению церковного собора в Лиме в 1583 г. (Акоста был соавтором катехизиса). Уже в этих трудах проявился заме­чательный талант систематизатора. Наиболее значительное про­изведение Акосты — «Нравственная и естественная история Ин­дий», начатая в Перу и законченная в Испании. Этот труд состоит из семи частей, последняя из которых походит скорее на прило­жение, где повторяются многие сведения о доколумбовой Мексике и оправдываются конкиста и массовое крещение индейцев. Че­тыре первые части посвящены естественной истории Индий. В них вошли космогонические воззрения автора, его взгляды па про­исхождение человека в Америке, физическая география, геология, минералогия, металлургия, сведения об американской флоре и фауне. Пятая и шестая части посвящены истории культуры, особенно религии, а также социальному устройству индейских государств, их искусству и технике, внешней политике. Послед­няя часть, как мы уже говорили, походит на приложение.

Работа Акосты была первой попыткой сопоставить и сравнить две великие американские цивилизации — перуанскую и мекси­канскую. Акоста стремился найти нечто общее в американской истории, обнаружить общий исторический критерий для изучения истории Нового Света. С этой целью он использовал библей­ские тексты, фрагменты из Плиния, Аристотеля, Августина и не­скольких хронистов Америки.

Однако важнее, чем набор источников, пафос Акосты-систематизатора. История Индий впервые дается единообразно, с исполь­зованием одних и тех же систем координат. Акоста старался впи­сать новый пласт истории, открывшийся перед европейцами, в их общее представление о мировой истории. При этом книга Акосты не превратилась в сухой схоластический опыт. Он старался связать свои наблюдения с жизнью, принести своими познаниями пользу колонизаторам, повлиять на практическую политику ис­панской короны и церкви в Америке. В то же время в стиле Акосты сохраняется свежесть непосредственного восприятия, что делает книгу настоящим литературным произведением.

Совсем иное произведение вышло из-под пера Агустина де Са­рате (1504—1589?). Профессиональный чиновник, Сарате был по­слан в Перу для приведения в порядок финансовых дел в вице-королевстве. Нам осталась после него одна книга — «История от­крытия и завоевания Перу, а также войны и явлений, там проис­ходивших». Собственно открытию Перу посвящена только первая часть книги, остальные шесть рассказывают о распрях между конкистадорами. Первая часть книги Сарате представляет собой сжатый очерк истории инкского государства. Описания борьбы между различными группировками конкистадоров отличаются суровым и безыскусным реализмом. Сарате удалось сделать целый ряд очень интересных наблюдений. Например, он отметил, что слова антильского ареала в процессе освоения Америки проникли в самые разные районы Нового Света по причине географического положения Антильских островов. Сарате был человеком не чуж­дым европейской культуре; в композиции книги он также прибе­гал к опыту Плутарха.

Опыт испанцев-хронистов сыграл значительную роль в форми­ровании национальной перуанской литературной традиции.

Именно у них мы впервые находим в эмбриональной форме спе­цифические черты будущей литературы. Отчасти это объясняется самим характером их материала — действительность совершенно нового мира, где все незнакомо — флора, фауна, пейзаж, люди и культура. Они старались средствами собственной литературы освоить и объяснить этот мир, для чего приходилось искать совсем новые ресурсы и прибегать к введению новых слов из местных языков. Как раз на этом этапе в сознание писателей проникает мысль о неповторимости опыта тех, кто живет в вице-королевстве. В языке хронистов возникает специальный субстрат лексики, не­повторимый в остальных вариантах испанского языка в Америке или в Испании. Сначала в язык перуанской литературы прони­кают имена, которые позднее становятся глаголами, прилагатель­ными. В результате фонетический строй перуанского стиха отли­чается от фонетики стиха испанского. Язык начинает влиять на сознание и воспитывает в нем понимание того, что существуют вещи, которые можно выразить лишь «по-перуански». Таким об­разом, почти в момент своего зарождения перуанская литература, будучи лишь ветвью литературы испанской, начинает эмансипи­роваться от своего основного корня. Эта эмансипация происходит за счет слияния, симбиоза с различными языковыми и культур­ными элементами автохтонной культуры, которые таким образом сохраняются в рамках новой культуры и доходят до нашего вре­мени.

Но наиболее интересная и в подлинном смысле трагическая роль в этом процессе выпала на долю хронистов-индейцев, чьи усилия были направлены прежде всего на сохранение памяти о величественном прошлом своего народа. Такими хронистами были Хуан Сантакрус Пачакути, Тити Куси Юпанки, ассимили­ровавшийся испанец Хуан Диас де Бетансос, большой знаток языка кечуа и истории инков.

На этом фоне выделяются два хрониста, чья роль была поис­тине выдающейся: Гарсиласо де ла Вега и Фелипе Гуаман Пома де Айяла[1].

Если в XVI в. испаноязычная проза развивалась как «высо­кий» жанр, призванный запечатлеть историю подвигов и великих деяний конкистадоров, то совсем иначе развивалась поэзия. Нам известны три типа поэтических текстов, сохранившихся от колониальной эпохи: лирика, поэтические хроники и сатирические стихи. Первоначально в среде конкистадоров доминирует поэзия народного (как по происхождению, так и по форме) характера. Многочисленные коплы, децимы и романсы устно бытовали среди завоевателей. Зачастую какой-нибудь поэт по призванию и солдат по жизненным обстоятельствам брал старый испанский романс и писал новые слова на ту же самую музыку, или попросту в романсе менялись имена и т. д.

Когда режим колонии стабилизируется, эта поэзия уходит на задний план, хотя и не исчезает совершенно; на первый план высту­пает «ученая», «книжная» поэзия. Такая литература вскоре приобре­тает черты формального академического стиля. Сатире же уда­ется сохранить характер, близкий к народной поэзии; жанры сати­рической поэзии с их острыми намеками на реалии жизни и всем известных персонажей отражают более или менее подлинный образ жизни в новой стране.

Народная поэзия во всем богатстве своих жанров не известна нам вполне; до нас дошло лишь несколько фрагментов в различных документах и хрониках. Но мы можем судить о ее качествах по отдельным проявлениям народного духа в книжной поэзии или по таким фигурам, как вышедший из народа поэт-сатирик Хуан дель Валье Кавьедес, живший во второй половине XVII в. Правда, поэты такого рода, как Валье Кавьедес, были исключением. Основную массу стихотворцев составляли придворные, ученые, религиозные деятели, военные и чиновники. В плане творческом они все больше и больше зависели от образцов, созданных в мет­рополии. Их продукция постепенно выхолащивается, содержанием поэзии становятся описания церковных или светских празднеств, землетрясений, нападений пиратов и т. д. На этой основе создается и господствующий поэтический стиль, который поначалу был бли­зок к стилю собственно испанской поэзии XVI в. Его основными чертами были серьезность тона и классическая простота. В XVII — XVIII вв. эти черты сменяются формализмом и безудержной фан­тастикой. Документы и поэтические тексты, сохранившиеся до наших дней, позволяют нам нащупать краткую эпоху переходного характера, когда поэтический язык перуанских авторов был уже отточен, но еще не засушен официальной струей поэзии. Эта эпоха, очевидно, приходится на годы правления герцога Эскилаче, дона Франсиско де Борха, по прозванию «вице-король — поэт» (1615—1621). Вероятно, именно он организовал первую «поэтиче­скую академию» в Перу, где они возникали потом не раз.

Официальная поэзия начинает свое существование с попыток создать эпические стихотворные памятники, посвященные вели­ким подвигам завоевателей (пример Алонсо Эрсильи был очень соблазнителен). В 1534 г. в Севилье было опубликовано одно из первых произведений такого рода — «Подлинное повествование о завоевании Перу» Франсиско де Херес, который ввел в стихо­творный текст несколько децим с обращением к Карлу V и пане­гириком кастильцам, совершившим небывалые подвиги в Аме­рике. Позднее появилась целая хроника Алонсо Энрикеса — «Новая книга, рассказывающая коротко в прозе и стихах о смерти светлейшего господина аделантадо дона Диего де Альмагро». Опытом эпической поэзии, хотя и неудачным, была поэма «Антарк­тическое оружие» Хуана Мирамонтес-и-Суасола. Посвящение маркизу де Монтес Кларос, вице-королю с 1607 по 1615 г., позволяет лриблизительно датировать эту поэму, которая впервые была опубликована лишь в 1925 г. в Кито. Поэма показательна для по­этических тенденций того времени. Мы находим в пей героические эпизоды, чередующиеся с мифологическими вставками любовного характера. Автор явно подражал большим стихотворным компо­зициям Возрождения, использовал греко-латинскую мифологию (эпизод с Андромедой), а также мифологию кечуа (своеобразная интерпретация любовной истории из «Ольянтая»). При всем этом поэма Мирамонтес-и-Суасола страдает сухостью языка и явной подражательностью.

Определенную роль в формировании национальной перуанской литературной традиции сыграли испанские поэты, путешествовав­шие по Перу. Их влияние было различным. Так, Матео Росас де Окендо после службы в испанской армии в Европе провел некото­рое время в Перу; ему принадлежат стихи сатирического харак­тера и среди них — описание Лимы, панегирик лимским дамам. Луис де Бельмонте Бермудес, очень плодовитый испанский писа­тель, автор комедий, новелл и стихотворений, также бывал в Перу и оказал, вероятно, скорее личное, нежели чисто литературное влияние.

Куда важнее была роль Энрике Гарсеса, испанизировавшегося португальца, проживавшего в Лиме во второй половине XVI в. Здесь он сделал перевод па испанский язык «Сонетов и канцон поэта Франсиско Петрарки», удостоившийся высокой оценки Сер­вантеса. Кроме того, в Лиме Гарсес перевел Камоэнса. Перевод двух таких важных памятников оказал стимулирующее влияние на литературную жизнь Лимы, повысив общий ее уровень.

Но сделать самый существенный шаг в формировании перуан­ской поэтической традиции выпало на долю поэту Педро де Онья (около 1570 — середина XVII в.). Чилиец по рождению, он стал крупнейшим перуанским поэтом своего времени. Его отец, Грегорио де Онья, погиб в схватке с индейцами; мать будущего поэта вышла вторым браком за родственника вице-короля Уртадо де Мендоса. Эти родственные отношения определили в значительной степени всю жизнь Педро де Онья. Семья его переехала в Лиму, где он учился в университете Сан Маркос и очень скоро стал из­вестен в обществе как талантливейший молодой поэт. В 1596 г. Онья напечатал в столице свое лучшее произведение — поэму «Укрощенный Арауко». В сюжете поэмы можно четко выделить две линии: повествование о подвигах Уртадо де Мендоса, где ясно ощущаются претензия на эпический масштаб, безудержная фанта­зия в восхвалениях высокопоставленного родственника и лириче­ские фрагменты, в которых Педро де Онья ориентировался на классические образцы испанской поэзии XVI в. Если эпическая линия отличается холодностью и искусственностью, то лирическая линия обнаруживает замечательный поэтический талант, тонкий, пластичный и музыкальный. Богатство поэтического языка в лирических фрагментах искупает условность и напыщенность тона в эпических разделах поэмы.

Типичными образчиками придворной поэзии являются осталь­ные произведения Педро де Онья. «Потрясение Лимы б 1609 году» написано им исключительно ради восхваления вице-короля мар­киза де Монтес Кларос. Затем поэт опубликовал историческое и генеалогическое произведение «Эль Васауро» (1635), посвященное семейству Кабрера, из которого вышел вице-король граф Чинчон. Позднее Педро де Онья стал склоняться к религиозным темам и написан поэму «Игнасио Кантабрийский» (1636) в честь Лойолы. Это было неудачное произведение в духе опошленного гонгоризма с нападками на лютеранство и восхвалениями австрийскому импера­торскому дому. Приблизительно такого же качества была послед­няя из известных нам поэм — «Королевская .песнь» в честь кано­низированного Фрапсиско Солано, в финал которой Онья вводит еще один панегирик Филиппу IV.

Для последующей поэзии имели значение как замечатель­ные поэтические качества лиризма Оньи, так и безвкусная холод­ность его придворных панегириков, написанных по случаю того или иного происшествия. Лирика Оньи стала основой поэтиче­ского языка для последующих авторов. Напыщенная придворная поэзия продолжала служить образцом для многочисленных произ­ведений такого рода, которые стали занимать все больше места в поэтической продукции Перу XVII—-XVIII вв.

Во времена Педро де Онья, т. е. в первой трети XVII в., ли­тература превращается в официальное занятие, становится непре­менной частью столичной жизни. Определяется круг ее потреби­телей — аристократия и отчасти средние слои. Лима задает тон в литературной жизни всей колонии. Происходит коренная пере­мена в литературном вкусе и поэтическом стиле. Если XVI в. про­ходит в целом под знаком ориентации на классические образцы испанской поэзии «золотого века», то в XVII в, начинается беско­нечное подражание испанским течениям —- «культеранизму» и «консептизму». Но поскольку вице-королевство уже становится в культурном смысле глубокой провинцией по отношению к мет­рополии, то восприятие этих сложных литературных течений, составлявших испанское барокко, проходит здесь с большими иска­жениями и опошленно. Это определяет формалистический и услож­ненный характер перуанской литературы XVII и XVIII вв.

В 1584 г, в Лиму прибыл Диего де Авалос-и-Фигероа (около 1550—начало XVII в.). Его сочинения в прозе и в стихах пользо­вались большой известностью. В поэзии Авалос-и-Фигероа ощу­щается сильное влияние так называемой «севильской поэтической школы». Его крупное сочинение «Южная смесь» (Лима, 1602) составлено в прозе со стихотворными вставками. Он ввел в этот текст собственные переводы сонетов с итальянского и стихотворе­ние «Защита дам», в котором рыцарски выступил с опровержением всех нападок па женщин, известных со времен средневековья.

В этом сочинении ощущается сильное влияние философии неопла­тонизма, чрезвычайно популярной в эпоху Возрождения.

Переводческой деятельностью занимался и другой приезжий испанский поэт — Диего Мехиа де Фернанхиль (около 1550 — после 1617). Фернанхиль много путешествовал по Америке, бывал в Гватемале и Мексике, переменил множество профессий — искал ценные металлы, торговал книгами и служил в последние годы жизни в цензуре инквизиции. Еще в Перу Фернанхиль за­нимался переводами из Овидия. Позднее он написал произведение о жизни Христа, сохранившееся лишь в рукописи.

Третьим испанским поэтом, представлявшим строго классиче­скую манеру поэтического письма в Перу, был Родриго де Карва-халь-и-Роблес (вторая половина XVI—-около 1650). В качестве солдата он прибыл в Перу в 1599 г., участвовал в подавлении индей­ских восстаний и сражался с пиратами. На основе личного опыта Карвахаль-и-Роблес написал «Героическую поэму о нападении на Антекеру. и ее завоевании» (Лима, 1627), которая заслужила похвалу Лоне де Бега. Эта поэма как по материалу, так и по стилю еще тяготеет к чисто испанским образцам. Зато следующее его про­изведение, поэма «Празднества в королевской столице Перу по слу­чаю рождения светлейшего принца дона Бальтасара Карлоса Ав­стрийского» (Лима, 1632), уже полностью принадлежит перуан­ской литературе. Используя традиционную для испаноязычной поэзии форму сильвы, Карвахаль-и-Роблес дает чрезвычайно кра­сочное описание праздничной толпы в Лиме. В тексте поэмы немало реалистических элементов, и автор напоминает будущих костумбристов, когда описывает общество Лимы, вышедшее на праздник: здесь испанская знать, креолы, негры, метисы, индейцы. На примере этой поэмы можно представить себе, что такое «лименизм», окрашивающий почти всю перуанскую литературу колони­альной эпохи. Красочные описания, живой язык, специфический юмор, панегирические фрагменты, адресованные местной знати, — вот что составляет содержание и непременные свойства «лименизма».

Параллельно с мирской, светской литературой развивалась в Перу литература религиозная, вызванная к жизни прежде всего практическими нуждами — насаждением христианства в среде индейцев, откликами на острые религиозные споры в Европе после раскола Реформации и т. д. Общий уровень этой литературы был очень низким. Исключением явилось творчество священника Диего де Охеда (1571—1615). Он родился в Севилье и около 1588 г. прибыл в Перу, где вступил в Орден доминиканцев. Охеда удив­лял современников своей образованностью и дослужился до высо­кого чина настоятеля монастырей в Лиме и Куско. Вероятно, Охеда настолько отличался от окружавших его религиозных дея­телей, что руководители ордена в Перу лишили его места настоя­теля и он умер простым монахом в Уануко. Главным произведе­нием его была поэма «Кристиада», написанная октавами. Охеда начал писать ее еще юношей и закончил около 1609 г. (именно к этому году он получил разрешение напечатать «Кристиаду»). (Читатели познакомились с поэмой в 1611 г. Это простой и незатей­ливый рассказ о страстях Иисуса Христа. Хотя в «Кристиаде» Охеда не делал никаких намеков на перуанскую действительность, поэма пользовалась довольно большим успехом и оказала некоторое влияние на последующих авторов, поскольку оказалась одним из первых удачных опытов в создании большой поэтической формы в перуанской литературе.

Конец XVI. в. отмечен определенными успехами прозы. Мы мо­жем ощутить их, например, в прозаической хронике «Эль Мараньон», написанной Диего де Агилар, который прибыл в Перу в последней трети XVI в. и был коррехидором в Уануко, Сюжет хроники со­ставляет рассказ об экспедиции Педро де Урсуа в район Амазонки, в который автор ввел насыщенные ярким драматизмом эпизоды из жизни знаменитого тирана Лопе де Агирре. Поскольку хроника Агилара не была напечатана, она не могла оказать какого-либо влияния на последующее развитие перуанской литературы, но свидетельствовала об определенном уровне развития прозаиче­ского мастерства, особенно в искусстве психологического пор­трета.

Другим крупным прозаиком эпохи был уже упомянутый Диего де Авалос-и-Фигероа, автор «Южной смеси», где кроме стихов со­браны 40 диалогов и размышлений. Эти энциклопедические по ох­вату знаний заметки в духе неоплатонизма свидетельствовали о но­вом шаге вперед, который сделала перуанская проза. Язык ее стал богатым и гибким, исчезли шероховатости стиля, столь ха­рактерные для первых образцов.

Следующая эпоха в развитии перуанской литературы охваты­вает период XVII—XVIII вв. — до начала движения за независи­мость.

В области литературы положение сложилось таким образом, что основные ее силы сосредоточились в Лиме. Столица указывала ориентиры, давала темы и сюжеты, определяла кругозор идей. Че­рез Лиму шло европейское влияние из метрополии. С течением времени имитация становится одним из главных свойств той лите­ратуры, которая распространяется из столицы. Если в XVII и в начале XVIII в. имитировали исключительно испанскую тра­дицию, то уже с середины XVIII в. проникают влияния из Фран­ции. Однако перуанская литература в течение долгого времени остается глуха к революционизирующей философии Просвещения. Наиболее живые проявления мысли и таланта исходят из перифе­рийных областей литературы, в то время как центр ее в Лиме оста­ется удивительно косным. Литература, прежде всего жанры ро­мана и театральной драматургии, все более и более отрывается от действительности. Только сатира, по самой природе своей связан¹-ыая с реальными лицами и обстоятельствами, остается формой вы­ражения подлинно национального духа.

Начиная со второй трети XVII в. перуанская поэзия эксплуатирует искаженно воспринятый гонгоризм. Одним из первых проявлений этого течения в Перу была созданная около 1630 г. «Поэма» Хуана де Аильон о празднествах в честь мучеников-францис­канцев в Японии, канонизированных в то время. В конце века иезуит Родриго Вальдес создает «Героическую испано-латинскую поэму» (1687) об основании и возвышении Лимы, свидетельствую­щую о том, что господство гонгоризма в его перуанском варианте стало бесповоротным. Поэма была написана ради изыска та­кими словами, которые одновременно можно было воспринимать как латинские и как испанские. Это обстоятельство лишило про­изведение даже намека на поэтичность.

В XVIII в. (по крайней мере в первой его половине) перуан­ская поэзия обнаруживает два типа манерности: прециозный дух французского академизма, достигший испанских колоний после воцарения бурбонской династии в Мадриде, с одной стороны, и риторика испанского барокко — с другой. Получившие дальней­шее распространение «поэтические академии» культивировали главным образом первый тип. Полное представление о нем дает нам собрание «Актов в стихах академии Кастель-лос-Руис», где собирались наиболее значительные авторы той эпохи: граф де ла Гранха, Педро Хосе Бермудес де ла Торре, Педро де Перальта Бариуэво. С середины XVIII в. наблюдается определенное тяго­тение к прозаизмам в поэтическом языке, что поначалу производит впечатление на современников как новый стиль. Однако вскоре становится ясно, что нового стиля не возникло. Поэзия все больше и больше разочаровывает общественность страны, и этот кризис продолжается до начала переворота в мировоззрении и культуре, который называется романтизмом.

В поэтической жизни Перу в конце XVII—начале XVIII в; значительной фигурой был Луис Антонио де Овьедо-и-Эррера, граф де ла Гранха (1636—1717), служивший коррехидором в Потоси и занимавший ряд административных постов в вице-коро­левстве. От пего остались две комедии и две поэмы религиозного содержания. Первая из них, «Жизнь святой Росы» (Мадрид, 1712), рассказывает о жизни перуанской святой, покровительницы Лимы. В поэме все действие и обстановка — чисто перуанские и описаны детали довольно реалистично, но гиперболизация в сюжете сво­дит на нет чисто поэтические качества произведения: уж слишком абсурдны страдания трехлетней девочки из-за любви к Христу или обет девственности, данный героиней в пять лет.

Собеседником графа де ла Гранха по поэтической академии был Педро Хосе Бермудес де ла Торре, который жил в Лиме в послед­ней трети XVII и в первой половине XVIII в. Крупный ученый, Бермудес де ла Торре был деканом юридического факультета и позднее ректором университета Сан Маркос. Его известность как литератора основывалась на многочисленных панегириках в честь перуанских аристократов. От него осталась также ненапечатан­ная поэма «Телемак на острове Калипсо», созданная в жанре лю­бовной эпопеи. Влияние этого писателя на общее развитие лите­ратурного процесса было невелико.

На фоне безжизненной придворной литературы особенно вы­игрывает сатира. Она вырастает па глубоком фундаменте народ­ного юмора и на ощущении социальной несправедливости, Ярчай­шим автором-сатириком был Хуан дель Валье Кавьедес, родив­шийся в Андалусии и проживший в Лиме около 40 лет (он умер во второй половине XVII в.). По образованию самоучка, Кавье­дес, однако, был не чужд культуры; в его стихах ощущается влия­ние Кеведо и Гонгоры. Произведения Кавьедеса впервые были изданы лишь в 1878 г. Мариано Одриосолой, но его популярность от этого не пострадала; его стихи устно распространялись по всей Лиме, а затем и по всему Перу. Поскольку эти стихи бытовали долго лишь в устной традиции, возникла проблема авторства. Кавьедесу приписывают также помимо сатирических произведе­ний ряд стихов лирического и философского характера, кото­рые отличаются от литературной продукции того времени редкой естественностью тона, живым поэтическим голосом и пренебреже­нием к условностям, сковывавшим перуанских поэтов придворного круга.

Сатирические стихи Кавьедеса, являющиеся большей частью его литературного наследия, полны народного юмора и грубоваты. Одно из самых важных его произведений составляют стихи, объединенные в сборник под названием «Жало Парнаса, война с врачами, деяния медицинские, подвиги невежества, разоблачен­ные одним больным, который спасся от ошибок докторов чудом и попечением святого Роке, защитника от знахарей, этой чумы, так одолевающей нас». Как явствует из названия, тема стихов — сатира на врачей. Карикатура, издевательство, язвительная на­смешка были главным оружием поэта в его борьбе с безграмотными эскулапами. Кавьедес назвал всех героев подлинными именами, но узнали бы их и без имени жители Лимы по безошибочным пор­третам, выполненным в жанре карикатуры. Обычно в роли лите­ратурного предшественника Кавьедеса называют Кеведо, но с рав­ным основанием можно вспомнить Рабле и Мольера.

Принято считать, что сатира Кавьедеса, направленная против врачей, сочинение отличное в литературном отношении, но слабое в идеологическом плапе, лишенное остроты и обобщений. Между тем ассоциация с Рабле возникает не случайно. Поэзия Кавьедеса, как и проза его великого французского предшественника, только на первый взгляд задевала одну лишь корпорацию врачей; острие сатиры было направлено гораздо глубже — против самой схола­стической и официальной системы мышления. Обращая свою са­тиру против врачей, Кавьедес метил в целый сонм шарлатанов, паразитировавших на средневековой схоластике и оборонявших свое престарелое детище от любых ростков научной мысли.

Другое значительное произведение Кавьедеса — «Средства, чтобы стать тем, кем хочешь быть». Здесь тематика сатиры уже рас­ширена и объемлет все слои общества в Лиме. Перед читателем проходит целая вереница реалистически изображенных характер­ных типов: расфуфыренные кавалеры, искательницы женихов, полусумасшедшие ученые, идиоты-врачи. Публика Лимы с удо­вольствием заучивала острые стихи Кавьедеса, их цитировали наизусть, применяя при каждом удобном случае.

Философские и лирические произведения Кавьедеса не поль­зовались такой популярностью, хотя и они были замечательны. В лирике он использовал форму традиционных испанских романсов (вспомним, что по происхождению Кавьедес был андалусийцем), неизменно ясных и отточенных. В целом Кавьедес и в лирике, и особенно в сатире — наиболее значительный и интересный ав­тор в перуанской литературе XVII в.

В XVIII в. придворная поэзия продолжала культивироваться в «поэтических академиях», параллельно с ней развивалась народ­ная сатирическая поэзия. Сюжеты и темы сатирическая литература черпала из повседневной действительности, а скандальная хро­ника той эпохи давала обильный материал для острословов из на­рода. Децимы и романсы сатирического содержания возникали в низах столичного общества спонтанно, но пи одного таланта, равного Кавьедесу, среди сатириков той эпохи не нашлось.

Типичным представителем поэтической традиции ХVIII в. был Франсиско дель Кастильо (1714—1770). Ему приписывают не­сколько лирических стихотворений и комедий, но больше всего он оставил сатирических стихов. Кастильо не заботился о публи­кации своих сочинений, а потому впоследствии шло немало споров о том, какие из стихов действительно ему принадлежат. В про­странных романсах Кастильо очень часто раздается голос людей из низших классов — индейцев, негров-рабов. Больше всего Ка­стильо удавались короткие эпиграмматические стихи едкого со­держания. Со временем многие из них стали пословицами или по­пулярными четверостишиями.

Итак, в общей панораме литературной жизни Перу XVII в. уже четко выявляются две противоборствующие тенденции: на­родно-сатирическая и придворно-академическая. Развитие послед­ней сопровождалось все более усугублявшимся кризисом. В прозе, где особенно много значат содержание и идейный круго­зор, ограниченность колониального литературного мышления сказалась больше, чем в поэзии. Особенно это видно на примере религиозной литературы, в которой мы находим агиографические сочинения, хроники, трактаты и различные произведения дидак­тического характера. Однако и в этой сфере происходят некоторые сдвиги в направлении эмансипации от метрополии. Например, до­миниканец из Лимы Хуан де Мелендес (ум. 1684) оставил прозаическое сочинение «Подлинные сокровища Индий» (1681), где, подводя итоги развития католицизма в Перу, излагает жития свя­тых и рассказывает о подвигах ревнителей веры в вице-королев­стве. При всем консервативно-догматическом характере этого про­изведения в нем чувствуются зачатки национального чувства, гор­дость за «своих», перуанских святых и их деяния.

Мы видим, что в традиционном центре перуанской литературы, Лиме, творческое начало все более и более замирает. Однако не­которое оживление можно наблюдать на периферии литературного процесса. Наиболее способные авторы выдвигаются не в художе­ственной прозе, а в пародийной или научной.

Большим событием явилось издание труда Гаспара де Вильяроэль-и-Ордоньеса {около 1580—1665). Его карьера началась в Лиме, где он вступил простым монахом в Орден августинцев. Впоследствии Вильяроэль-и-Ордоньес стал архиепископом Чуки-саки. Писал он много на испанском и латыни. Свой двухтомный труд, изданный в Мадриде в 1656—1657 гг., он назвал «Мирное церковное правление и единство двух мечей, папского и королев­ского». В этой книге, посвященной истории отношений мирской и церковной власти, мы слышим провозглашение прав латиноаме­риканцев и протест против притеснений метрополии.

В начале XVII в. в Перу находился известный авантюрист Педро Мехиа де Овандо, который много путешествовал по Испан­ской Америке. В Лиме он опубликовал книгу «Оваидина» (1621), по жанру шутливый генеалогический трактат, беззаботная фанта­зия которого и полное неуважение к аристократии и общественным нормам того времени произвели скандальное впечатление. Эта слава помешала современникам обратить внимание на самостоя­тельность его стиля и гибкость языка. Был замечен лишь сатири­ческий подтекст сочинения Мехии де Овандо.

Значительным памятником исторической прозы стал «Дневник Лимы», начатый Мугабуру-отцом и законченный сыном. Впослед­ствии в том же направлении шла работа нескольких авторов. В ре­зультате появились «Анналы Куско», написанные в основном Диего Эскивель-и-Навасом. В них подробно излагаются события городской жизни в XVII и первой половине XVIII в. Большой цен­ностью отличался труд Леона Пинело «Краткое описание фондов географической библиотеки запада и востока». Этот колоссальный библиографический свод до сих. пор остается важнейшим источ­ником при изучении латиноамериканской культуры.

Одним из самых интересных произведений среди памятников колониальной эпохи в литературе Перу является трактат Хуана де Эспиноса Медрано (около 1630—1688), выходца из бед­ной индейской семьи в селении Калкаусо. Еще при жизни его имя и деятельность были окружены легендой. Он получил кафедру в 16 лет. Способности Эспиносы Модрано были так велики, что его называли «высочайшим доктором». Он учился сначала в Семи­нарии святого Антопия в Куско, а затем в Университете святого Игнасио. Впоследствии он стал каноником собора в Куско. В на­следии Эспиносы Медрано, одного из самых блестящих эрудитов того времени, множество сочинений на испанском и латыни, но в истории литературы и общественной мысли Перу он интересен прежде всего как автор трактата «Апология дона Луиса де Гон-гора, принца лирических поэтов Испании, против Мануэла ди Фария-и-Соза» (1662). Трактат был написан в связи с полемикой вокруг творчества крупнейшего испанского лирика XVII в., в ча­стности в связи с выступлением против Гонгоры португальского писателя Мануэла ди Фария-и-Соза, чьи взгляды автор трактата подробно разбирает. Несмотря на то что язык трактата ориентиро­ван на усложненную прозу барокко, несмотря на постоянную оглядку автора на образцы метрополии и частые обращения к ав­торитетам древних, ценность этого произведения весьма значи­тельна. «Апология» Эспиносы Медрано была одной из первых латиноамериканских реторик, в которой он старался систематизиро­вать уже чисто теоретические взгляды на поэтику, сформировав­шиеся в результате полуторавекового развития перуанской лите­ратуры. В своем роде творчество Эспиносы Медрано знаменует последний этап чисто колониального мышления в литературе.

Для следующего этапа, связанного уже с некоторыми прогрес­сивными изменениями, характерна фигура Педро де Перальта Барнуэво (1663—1743). На первый взгляд, Перальта был типич­нейшим представителем колониальной эпохи, средоточием коло­ниальной учености и эрудиции, причем он сознательно старался придать своим сочинениям панегирический характер, воспевая институты колонии и ее аристократию. Но достаточно обратить внимание на круг интересов Перальты, чтобы понять, насколько он возвышался над средним интеллектуальным уровнем общества своего времени.

Перальта Барнуэво получил звание доктора канонического и гражданского права в университете Сап Маркое. Его знания были весьма разносторонними, но этого правоведа по образованию осо­бенно привлекали естественные науки. Он заведовал в университете Сан Маркос кафедрой математики и был одновременно главным космографом вице-королевства. Его имя часто встречается также в актах поэтической академии Кастель-лос-Руис, активным участ­ником которой он являлся. Перальта был человеком латиноаме­риканского масштаба. Он считал необходимым знакомиться с на­иболее интересными научными и литературными открытиями со­временности и состоял в переписке со многими выдающимися людьми Европы.

Перальта Барнуэво оставил множество стихов, поэм, театраль­ных произведений и сочинений в прозе. Из его поэтического твор­чества вызывает интерес поэма «Основание Лимы, или Завоевание Перу» (1732), в частности ее пролог, написанный явным рациона­листом, человеком, стоявшим на уровне эпохи Просвещения, в чьих размышлениях ощущается школа картезианской логики.

Что касается самой поэмы, то она ничем не отличается от типичных образцов придворной поэзии того времени. Пералъта провозгла­шал в ней верность метрополии, по в то же время защищал крео­лов и проповедовал особый характер перуанской истории, что наряду с его страстной любовью к Лиме свидетельствовало о заро­ждении настоящего патриотического чувства в литературе. Ве­роятно, это ощущали уже современники Перальты. Инквизиция обвинила его поэму «Страсти и торжество Христа» (1738) в лег­комыслии и отклонениях от евангелия в описании святой истории. Только широкие связи Перальты помогли ему избежать неприят­ных последствий.

Перу Перальты принадлежат многочисленные сочинения по ма­тематике, метеорологии, горному делу, астрономии, физиологии, истории и проблемам религии. Само перечисление тем дает пред­ставление об авторе как о человеке эпохи энциклопедизма. Перальта совмещал пристрастие к изысканности и мифологии со строго логическим методом рассуждения в духе французских философов XVIII столетия.

Через тридцать лет после смерти Перальты Барнуэво в Лиме распространилось сочинение «Ласарильо для слепых бродяг», подписанное «доном Каликсто Бустаманте Карлос Инка, он же Конколокорво». Как установил уже в наши дни Марсель Батайон, под этим псевдонимом скрывался Алонсо Каррио[2], обосновавшийся в Перу испанец, чиновник почтового ведомства. Как испанец и чи­новник, Алонсо Каррио разделял основные предрассудки колони­ального общества, но критический дух рационального XVIII в. очень силен в его книге, где с первых страниц ощущается острое сатирическое начало, выраженное совсем новым для перуанской литературы стилем —естественным, легким, саркастичным. Сатира и ирония Алонсо Каррио направлены против самых основ коло­ниального режима. Как писал известный литературовед Раймундо Ласо, «в социальном отношении и в плане литературы это произве­дение, помимо воли автора, готовило освобождение Латинской Америки от колониального ига и возвещало начало новой эпохи революционных преобразований, которая должна была начаться в XIX в.»[3].

Таким образом, начало переходной эпохи обозначается не в цен­тре литературного процесса, не в среде ученых и придворных ли­тераторов, но проникает из глубины сатирической словесности на­родного происхождения, существование которой мы наблюдали в перуанской традиции на нескольких примерах (Кавьедес, Касти-льо). Другим источником свежего ветра, ворвавшегося в душный мир колониальной литературы, была среда университетских преподавателей, юристов и ученых. Последнее десятилетие XVIII и первые годы XIX в. — пора напряженного усвоения в Перу но­вых научных и философских идей, проникавших из Франции, Ан­глии и Северной Америки. Классическим представителем этого идеологического наступления на схоластику был Иполито Унануэ (1755—1833), ученый-естествоиспытатель, опубликовавший в 1808 г. замечательный труд «Наблюдения над климатом Лимы». В это же время начинается ожесточенная полемика о реформе об­разования в стране, направленная на освобождение молодежи от пут схоластического мышления.

На этом фоне развивается творчество выдающегося поэта Перу Мариано Мельгара (1791—1815). Строго говоря, произведения Мельгара следует относить уже к следующему периоду в развитии перуанской литературы, периоду борьбы за независимость. Как литератор, Мельгар сформировался в ординарной атмосфере клас­сического образования. Поначалу он много занимался переводами из латинских поэтов, что, вероятно, повлияло на его гражданскую лирику (стихотворения «К свободе», «К графу Виста Флорида»). Но наивысший талант Мельгар проявил в лирических стихотворе­ниях, особенно в элегиях и ярави. Страстный сторонник борьбы за независимость, Мельгар сражался за нее с оружием в руках, был схвачен роялистами на поле боя и расстрелян. Его героиче­ская жизнь и трагическая смерть наравне с особым темпераментом поэта создали романтический образ Мельгара у современников. Потомки позднее сумели понять, что и по самому существу поэти­ческого таланта Мельгар приближался к мировоззрению роман­тизма. Особенно глубоко это почувствовал Мариатеги: «Мы говорим, что Мельгар — это первое перуанское явление нашей ли­тературы»[4]. Как подлинный романтик, Мельгар тяготел к глубин­ному народному началу в духовной жизни страны; именно этим объяснялосв его обращение к народному жанру ярави.

Поэтический и жизненный подвиг Мельгара знаменовал конец колониального периода перуанской литературы. Вслед за ним при­ходят уже писатели и поэты совершенно иного плана, меняется само отношение литературы к национальной действительности. В дальнейшем литература решает задачу обретения подлинного национального лица, и это составляет содержание всего последую­щего этапа ее развития.

---

Примечания:

[1] Каждому из них посвящена отдельная статья в настоящем сборнике, что избавляет нас от необходимости подробно описывать их творчество.

 

[2] См.: М. Battaillon. Introduction a Goncolocorvo. . . «Cuadernos America­nos», vol. XIX, N 4. Mexico, 1960.

 

[3] R. Lazo. Historia de la literatura liispanoamericana, vol. I. La Habana, 1969, p. 290.

 

[4] X. К. Мариатеги. Семь очерков истолкования перуанской действитель­ности. М., 1963.