Сокровища островов

На островах Малого озера, где я работал, на первый взгляд ни­чего нет, и кажется, что чело­век живет тут скорее случайно, что он не обосновывался здесь сколько-нибудь прочно. Труд­ный рельеф, плохая земля, да и той не хватает для всех жите­лей, как, например, на Сурики. К этому надо добавить еще другие неблагоприятные усло­вия, прежде всего климат: це­лый год здесь сравнительно хо­лодно, летом наступает весьма дождливый период, а зимой ночные температуры опускают­ся значительно ниже нуля. Все это не делает пребывание здесь привлекательным.

И все-таки человек на Аме­риканском континенте живет уже давно. Согласно широко признанной точке зрения, с ко­торой одним из первых высту­пил всемирно известный уче­ный чешского происхождения Алеш Грдличка, человек по­явился в Америке из Азии. Он перебрался в Америку там, где находится современный Берин­гов пролив, примерно тридцать тысяч лет назад, а может быть, еще раньше. Из Азии он при­нес с собой культуру каменно­го века и в качестве единствен­ного домашнего животного привел собаку.

Продвигаясь на юг, он по­степенно заселил Северную Америку, затем перешел в Центральную и, наконец, в Южную. Предполагают, что че­ловек достиг самого южного уголка Америки, Огненной Земли, приблизительно 3500 лет тому назад. Это был не единовременный акт, а медленное, постепенное проникновение, нарушавшееся на долгие проме­жутки времени природными препятствиями, периодами оледе­нения и т. п.

Так человек достиг и высокогорных зон современных Перу и Боливии, что могло быть примерно девять — одиннадцать ты­сяч лет назад. От тех времен остались древнейшие памятники, каменные орудия, которые известны благодаря находкам в Вискачани. Человек жил охотой и сбором дикорастущих плодов.

Благодаря археологическим находкам мы знаем, что жив­шие в здешних горах далекие предки современных индейцев были оседлыми земледельцами уже 3500 лет назад. Земле­делие было, несомненно, очень примитивным, оно еще не зна­ло систем террасовых полей на склонах гор. В этих условиях сформировались оба современных больших индейских наро­да — кечуа и аймара.

Так постепенно развилась культура этой высокогорной зоны, отличная от культур побережья Тихого океана и тропи­ческой зоны восточной части Южной Америки. Тут свои при­родные условия: относительно холодный климат и достаточно бедная растительность — следствие большой высоты над уров­нем моря.

О сравнительно высоком развитии человеческого обще­ства в этом районе говорят находки различной керамики, со­зданной задолго до нашей эры. Мы имеем достаточно относя­щихся к той эпохе свидетельств, как отдельные культуры развивались в разные периоды, пока наконец в первые столе­тия до нашей эры в окрестностях озера Титикака не появилась очень зрелая культура, которую называют по месту главных находок, большому комплексу развалин храма и других по­строек, Тиуанако; это место расположено у деревни того же названия, недалеко от южного берега озера Титикака.

Люди той давней эпохи выращивали кукурузу и картофель, жили в каменных домах, частично врытых в землю, и знали некоторые металлы. Около V столетия нашей эры здесь насту­пил бронзовый век. Индейцы употребляли удобрения, ороша­ли поля с помощью системы каналов, изготавливали из брон­зы орудия труда и оружие, каменотесы справлялись даже с таким твердым материалом, как серый андезит.

Это была эпоха расцвета тиуанакской культуры. Край был заселен тогда сравнительно густо, около храмов и домов вождей вырастали большие поселения, которые уже можно, ве­роятно, называть городами, Росла, однако, и военная актив­ность, чему способствовали наличие оружия из бронзы и до­вольно высокая плотность населения,,

Около 1000 года нашей эры культура эта перестает разви­ваться по восходящей линии, и наступает упадок. Общество преобразовывается, интересы меняются, борьба за власть и господство берут верх. Одни борются с другими, сосед с со­седом, деревня с деревней, городок с городком, остров с островом, Всюду вместо великолепных храмов вырастают на вершинах холмов и в неприступных местах укрепленные по­стройки, где поселяются вожди со своими вооруженными дружинами, там же укрываются в случае опасности и окрест­ные жители — земледельцы и рыбаки.

Каждый вождь создает свое собственное войско, числен­ность которого соответствует его значению и богатству. Тогда из небольших государственных образований и общин возни­кает на правах достаточно свободного союза аймарская импе­рия Коля, население которой было уже разделено на классы. Правящим классом было наследственное дворянство. Дворяне вели между собой борьбу за власть, воевали, истребляя друг друга.

Не удивительно, что эта весьма непрочная «империя» срав­нительно быстро пала под натиском своих северных соседей кечуа, которые заимствовали многое из ее культуры и на ее обломках провозгласили власть инков (1440 г. н. э.) (Инка — титул правителя империи кечуа, простиравшейся в эпоху наи­высшего расцвета от Экуадора вплоть до Северной Аргентины. Первый инка, основатель империи Манко Капак, был, вероятно, аймарского проис­хождения, из района озера Титикака. Империю инков завоевал Писарро в 1532 году). Аймара вынуждены были служить своим поработителям кечуа, кото­рые были суровыми воинами с превосходно обученной и орга­низованной армией, с развитым государственным строем, в котором личность не значила ничего, была лишь ничтожным звеном на конце длинного ряда начальников-функционеров, от самого высшего повелителя — инки — вплоть до старшего над десятком семей.

Хотя аймара потерпели поражение, они никогда не сми­рялись с положением покоренных. Все время вспыхивали но­вые и новые восстания свободолюбивого народа, и снова и снова армии инков топили их в крови. Так продолжалось вплоть до появления испанцев (1532 год), уготовивших кечуа такую же судьбу, какую те уготовили аймара, и оба народа очути­лись под испанским игом, испытывали большую нужду и при­теснения, которые продолжались столетия, поэтому неудиви­тельно, что современные индейцы почти утратили сознание национальной принадлежности и почти забыли свою историю.

Острова озера Титикака заселены очень давно. Их относи­тельная изолированность, вероятно, обеспечивала жителям до­статочную безопасность. Места, подобные таким островам, разыскивали специально. С острова видно далеко. Врага мож­но заметить не менее чем за два часа перед тем, как он при­близится, а два часа спокойных приготовлений на войне часто имеют решающее значение.

Вероятно, не последнюю роль в выборе места жительства играли и виды, открывающиеся с островов.

Когда я вставал перед восходом солнца, то всегда видел на возвышенных местах стоящие подобно статуям фигуры за­кутанных в пончо индейцев, смотрящих на восток. Неподвижно следили они за ежедневно повторяющимся чудом — зарож­дением нового дня, любовались красками и отблесками, пере­ливающимися на высящихся на горизонте заснеженных вели­канах, на воде озера, небосводе и скалах острова, на деревь­ях и птицах. Индеец любит спокойствие, которое он, бесспорно, имеет на острове, хотя и не прочь немножко поволноваться во время поездок на континент, однако домой он возвращается с еще большим удовольствием.

Итак, все это привлекло внимание давних предков совре­менных аймара к островам, где они и поселились, хотя усло­вия того времени несколько отличались от современных.

С мыслью дать научное объяснение условий, существовавших на почти неизвестных до сих пор островах, появился на Сурики и я, причем часть своего времени я решил посвятить исследо­ванию отдельных островов и поискам остатков старых посе­лений. Сурикские индейцы о прошлом своих предков многого не знают. Они имеют некоторое представление о старинных поселениях, самое старое по времени для них понятие «инка», о древних же аймара не знают ничего.

Первым следом минувших эпох, обнаруженным мною при­мерно в километре за деревней, оказались остатки четырех­угольного дома, мощные стены которого были сложены из обработанных камней, с двумя входами на стороне, обращен­ной к озеру. Расположен он на скалистом выступе, приблизи­тельно посередине склона. Это типичная постройка периода владычества инков. Когда я затем начал обследовать место близ постройки, которая показалась мне слишком уединенной и не имеющей определенного назначения, то нашел дальней­шие интересные следы. Постройка примыкала к остаткам длин­ной, низкой стены из мощных необработанных обломков, в одних местах более, в других менее заметной; стена отделяла островной выступ, заканчивающийся мысом Коркина, от ос­тальной части острова. Стена поднимается из воды, к гребню холма, почти прямо. На другой стороне гребня, где стена спускается к воде, она менее заметна, однако усомниться в ее существовании и тут не было никаких оснований.

Надо было продолжать поиски и, главное, размышлять. Дом мне казался бастионом, построенным для охраны этой длинной стены. Почему, однако, он стоял здесь, а скажем, не внизу, у воды, дабы охранять наиболее удобную тропинку, или наверху, на гребне, откуда открывается наилучший обзор? Вдруг меня осенило.

Внизу подо мною идет по зеленому травянистому склону женщина. Останавливается под скалой, снимает со спины «агуайо», развертывает его, вынимает глиняный кувшин, в ко­тором здесь носят воду, кружку, нагибается и черпает воду. Под скалой — источник, большая ценность на острове, где все­го-навсего три источника питьевой воды. Поэтому-то здесь и был поставлен при инках сторожевой пост — чтобы охранять этот источник.

Хотя остров расположен посреди пресного озера, питьевой воды тут не хватает. Вдоль берега тянется широкая полоса тоторы, и у воды здесь болотный привкус. Чтобы набрать хо­рошей питьевой воды, приходится отъезжать на лодке не ме­нее чем на двести метров от берега, а то и дальше; там боль­ше глубина, нет тростника и вода кристально чистая.

Я спустился со скалы, чтобы осмотреть источник. Малень­кий источник в углублении; излишек его вод поглощается при­ятно зеленеющим травянистым откосом. У источника я нашел остатки заботливо поставленной стены толщиной примерно 60 сантиметров, а тремя метрами дальше — остатки другой стены такого же типа. Следовательно, источник был защищен сравнительно сильным укреплением.

От бастиона на мыс ведет достаточно заметная тропинка. Место здесь пересеченное, лишь скалы да обломки. К скло­нам буквально «приклеены» терраски из свободно сложенных камней, дело рук, вероятно, предшествующих поколений. До­рога немного поднимается, и вдруг мы оказываемся на террасе, сложенной из грубо обработанных камней совсем по-иному, на этот раз в стиле инков. А над нашей террасой дру­гая, такого же типа, вплоть до огромных обломков. Под нами — следующие и следующие, целая система правильных, замечательно сложенных террас, около 50 метров в длину.

От начала террасы тянется вниз по склону перпендикулярно гребню боковая стена, и этой стеной завершается целый ком­плекс. Террасы почти параллельны, лишь тут и там меняется их высота или угол. Местами в стенах сохранились выступаю­щие камни, своего рода ступеньки, благодаря которым легче переходить с одной террасы на другую. Поскольку террасы сложены на скале, землю на них надо было специально нано­сить. Сколько потребовалось для этого человеческого труда, а также и смекалки!

Спускаясь вниз, попадаем на одну очень высокую ступень­ку, под которой свисает ломкая скала. У края нахожу занесен­ную глиной ровно вытесанную бороздку, мелкий желобок в форме буквы V, выходящий за край скалы. С трудом обозна­чаю большим камнем место, где желобок кончается, чтобы снизу легко было его заметить, и спускаюсь. Край скалы грубо отесан вплоть до свисающей части, в середине которой находится ниша. Желобок расположен точно над нишей, как будто туда должно что-то стекать. У стены по обеим сторонам ниши могучие каменные блоки, плотно притесанные друг к другу, а третий блок лежит, поверженный, на земле. Это свя­тыня инков, а возможно, и еще более древняя, но приобрет­шая при инках свой нынешний вид. По обеим сторонам видны хорошо заметные остатки двух домов, входы в которые нахо­дятся как раз перед нишей и блоками.

Под этой террасой, которая поддерживается самой высо­кой и лучше всего поставленной стеной, лежат следующие террасы. Их восемь. Чуть в стороне, справа от святыни,— при­ятный сюрприз. В проломе, который зияет в стене, следы быв­шей здесь, вероятно, лестницы. По сторонам пролом выложен достаточно высокими плитами, поставленными на возвышении.

Эти ворота, по всей вероятности, намного старше, чем инковская отделка святыни, они свидетельствуют о родственности с культурой Тиуанако, где такие блоки применялись часто. Целая система террас оканчивается над берегом озера, на площадке, где теперь находится маленькое деревенское клад­бище, огороженное глиняной стеной. В его воротах лежат обработанные камни, наверняка времен инков, перенесенные сюда, вероятно, сверху.

Происхождение этого комплекса можно, по-видимому, объяснить примерно так. Остров с самого начала был заселен, как и сейчас, индейцами аймара. Так это было и в эпоху, когда на землю аймара вторглись войска кечуанских инков. Когда же кечуа подчинили своей власти и острова, они разместили на удобном выступе, откуда открывался обзор наиболее густо населенной части Сурики, свой гарнизон. Выступ гарнизон ого­родил или приказал покоренным индейцам построить через него стену на высоте единственного источника питьевой воды. Это важное место охранялось укреплением.

За этой стеной завоеватели чувствовали себя в большей безопасности, и, несомненно, с помощью покоренного насе­ления острова они создали поля на террасах для того, чтобы обеспечивать себя продовольствием. Вероятно, частично ими были использованы и более старые террасы. Под скалистой же стеной устроили святыню, в нише поместили некоторых из своих божеств. Божествам приносили, по-видимому, кровавые жертвы, причем заклание совершалось на выступе скалы над нишей, и кровь стекала на идола по желобку, о котором уже шла речь. Там, где ныне находится деревенское клад­бище, была сравнительно большая площадка, на которой, ве­роятно, находилось поселение гарнизона, или же она исполь­зовалась как место для рынка.

Все это подтверждают находки множества обломков ке­рамики, поверхность которой обработана, несомненно, инковским способом, а раскраска слегка напоминает тип тиуанакский. Нашли мы и несколько обломков, возможно, еще более древних.

Сама деревня также очень старая. Ее наивысший расцвет относится к тиуанакской эпохе, как о том свидетельствует мно­жество осколков сосудов, типично тиуанакских, периода рас­цвета и периода упадка этой культуры. В центре деревни я находил почти на каждом шагу обломки прекрасно обрабо­танных сосудов, расписанных в большинстве своем стилизован­ными головами кондоров и иногда также изображениями пумы. Кондор и пума были, очевидно, тотемами. До Тиуанако отсюда не слишком далеко, едва 50 километров по прямой, и все-таки это расстояние способствовало тому, что тут раз­вились отличия в характере орнаментальных украшений, кото­рые я назвал бы местным вариантом.

На каждом холме острова есть специальное место, отве­денное для божеств, под влиянием христианства называемое теперь кальварией. На самой вершине обычно находится оградка или маленькая постройка из камней с нишами, в которых лежат глиняные миски с остатками древесного угля и камеди, стеклянные бутылки и осколки от них, остатки свечей, а главное — остатки маленьких очагов и масса осколков глиня­ных сосудов и мисок, современного и недавнего производства.

Эти кальварии, по-видимому, и в старину были местами, отве­денными для божеств, или священными местами, которые по­сле принятия христианства получили новые названия; однако здесь не перестали совершаться тайные обряды, колдовство, ворожба, сохранившиеся под ветхим плащом христианства от древних эпох. Об этих вещах индейцы хранят непроницаемое молчание; ни разу они при мне на эту тему не разговорились, хотя бы чуть-чуть. Я только узнал, что у них есть колдовство доброе и злое и что они стараются прежде всего вызвать чарами успех в разных делах: богатый урожай, плодовитость людей, животных, земли и т. п.

Злое колдовство должно призвать несчастье, болезни и смерть на голову врага, Я видел на острове две смерти, кото­рые не могу объяснить и которые индейцы считали следствием злых чар. В обоих случаях у людей образовывалась на левой стороне живота своего рода язва, которая быстро росла, пока в теле не открывалось отверстие, и человек умирал. Я описал эти случаи знакомым врачам в Ла-Пасе, однако даже они не смогли определить причину смерти.

***

Я добросовестно взобрался на все вершинки и на своей карте обозначил все кальварии. Самую высокую вершинку, которая называлась Селенкойя, я оставил под конец. Она дальше всего от деревни, на дорогу к ней необходимо было взять с собой еду и воду, поскольку на лишенных раститель­ности иссохших вершинках нет ни капли воды. С нами шел наш маленький верный друг Кармело, двенадцатилетний маль­чик. Мы взошли на вершину Пака-Пакани, где недалеко друг от друга находятся две кальварии, поглядели с высоты на мел­кий залив Котаня, на берегу которого есть пара домишек и поля, принадлежавшие асьенде Супикачи, и уже увидели цель своего пути, вершину Селенкойя. Она совсем невысока, на глаз едва 300 метров над гладью озера, для того, однако, кто не знает, что такое восхождение по крутому склону в разрежен­ном воздухе на высоте 4000 метров над уровнем моря. После десяти минут подъема по крутизне задыхаешься, легкие рабо­тают, как мехи, и сердце бьется так, что его ощущаешь где-то в горле. Ко всему этому надо внимательно смотреть под ноги, так как между клочками засохшей острой травы к земле при­жаты пучки кактусов разных видов, некоторые из них с шипа­ми длиной десять сантиметров. Такой шип может проткнуть толстую кожу крепких ботинок, серьезно поранив ногу.

Лишь для Кармело это неважно. Он прыгает в своих рези­новых сандалиях, которые обул в далекий и трудный путь; обычно он ходит босой и по острым камням, и по утреннему инею, Скачет из стороны в сторону легко, словно козленок, минутку здесь, минутку в другом месте, тут очистит красный плод кактуса, там поймает луговую кобылку и не пройдет мимо поля бобов, чтобы не «запастись» толстыми зелеными струч­ками.

Все время вверх. Скала, по которой мы идем, как будто покрыта сыпью. К ее поверхности словно приклеены малень­кие каменные шарики. Кармело утверждает, что эти шарики, раздробленные в воде,— превосходное лекарство против сер­дечных болезней.

Поднимаемся на шероховатую каменную площадку, при­близительно в 50 метрах под вершиной горы. Внизу под нами, в глубине, на берегу озера, лежат асьенды Супикачи и Пако, обе с церквушками, крытыми гофрированным железом, в окружении лачуг, населенных индейцами, которые раньше, до аграрной реформы, должны были работать на асьендах. Те­перь они свободны, и им принадлежит половина земли.

Владельцы асьенд на Сурики никогда не были особенны­ми богачами. На местной бедной почве наш земледелец едва прокормился бы. Здешнему землевладельцу, однако, и не­большая асьенда обеспечивала в целом удобное существова­ние, поскольку индейцам за труд он не платил, только иногда, в исключительных случаях, давал немного картошки. Индейцы просто принадлежали ему вместе с землей, и он их прилежно эксплуатировал по доброму обычаю своих предков конкиста­доров.

Кармело сказал о площадке, где мы стояли (площадь ее составляла примерно 50 X 150 метров), что его дедушка, с ко­торым он тут однажды был, говорил, будто здесь когда-то размещался рынок. Странное утверждение — ведь ближай­шие жилища (у обеих асьенд) отдалены на добрый час трудно­го восхождения по крутому, почти неодолимому склону, а от деревни Сурики сюда два часа быстрой ходьбы с одним бо­лее коротким подъемом. С другой стороны, я знаю, что индеец 68 говорит в большинстве случаев правду и лжет лишь тогда, когда имеет на это исключительные причины, прежде всего ко­гда его о чем-то упрямо спрашивают и он не хочет дать пра­вильный ответ. Однако он никогда не приходит сам с какой- либо неправдой, дабы удивить иностранца чем-то интересным, какой-нибудь сенсацией.

Я отнесся к словам Кармело с полным вниманием, и его сообщение запомнил, чтобы позднее найти для него объясне­ние. Нам предстояло преодолеть последний подъем. Прямой путь показался мне слишком крутым, и я отклонился влево, направившись наискось, чтобы облегчить восхождение. Вдруг я наткнулся на стенку, сделанную, по-видимому, человечески­ми руками. Стенка из необработанных камней, положенных просто друг на друга. Исследую место более тщательно. Это остаток каменного домика, со сравнительно толстыми стена­ми, размером примерно три на два метра с узким, шириной едва в 60 сантиметров входом между двумя большими кам­нями, с каменным порогом. Итак, нашлись следы давней жиз­ни и здесь, на высоте. И это было далеко не все. Немножко дальше обнаружились остатки другого домика, того же типа, из того же материала, но из двух комнат, каждая из которых имела собственный вход. Внутри комнаты никак не были свя­заны между собой.

Последние метры подъема, и с напряжением вступаю на вершину. Только что миновал полдень, и ветер дует здесь с запада, от Тикины. Тут, наверху, он очень сильный, почти вихрь. Впереди вижу лишь какую-то башенку из свободно сложен­ных камней. В ней нет ничего старинного, это просто часть кальварии распространенного типа. Оглядываюсь вокруг и лишь теперь замечаю, что нахожусь на площадке почти пра­вильной круглой формы, обрамленной остатками стены из не­обработанных камней. Посредине две ямы, возможно прова­лившиеся могилы, возможно ямы для сбора дождевой воды. Возле самой крепостной стены остатки двух домиков четырех­угольной формы. С противоположной стороны другие домики, один неправильной формы, два четырехугольных и четвертый круглый. На противоположной стороне башенки есть воротца из камней, через которые можно, вероятно, проникнуть на бо­лее низкую площадку или во двор.

Проходим воротца и оказываемся на продолговатой пло­щадке, также окруженной остатком крепостной стены. По ле­вую сторону, близко от ворот, стена странным образом ме­няет направление и превращается в своего рода бастион для охраны ворот. На этой стороне крепостная стена скоро исче­зает, образуя на конце дугообразный фасад, а по другую сто­рону она тянется обратно точно по прямой. Там, где она снова приближается к круговой части, между ними остается неши­рокое пространство, вероятно главный вход в городище. По всей длине этой прямой стены я нашел остатки домиков, тес­но, один возле другого, расположенных, как более крупных, так и менее крупных, каждый с собственным входом. Послед­ний домик у входа в городище выполнял, вероятно, функции какого-то заграждения, подобного воротам.

Что же мы, собственно, открыли? Поскольку под вершиной позднее мы нашли еще целый ряд остатков домиков разной величины, можно говорить о поселении, которое здесь воз­никло под охраной укрепления на вершине горы. К городищу вела достаточно удобная дорога, поднимающаяся серпанти­ном вверх на вершину. Возле этой дороги возникло селение, рассредоточенное, правда, соответственно полям и их положе­нию. Проблема защиты была решена весьма изобретательно и в духе тогдашнего разделения общества. Господин или на­чальник обитал в возвышенной круговой части, где он селился со своей семьей и ближайшими родственниками. Его дружина и прислуга жили в более низкой протяженной части укрепле­ния. Вход в городище охранялся стеной последнего домика; в случае опасности сравнительно узкий вход можно было за­баррикадировать и таким образом крепость запереть, а кроме того, можно было еще обстреливать атакующего неприятеля из пращей и луков со стен кругового укрепления.

Каков возраст этого укрепления? Кое-что об этом говорит сам тип кладки. Вся постройка и домики, кроме городища, сложены из природного необработанного камня. Крепость доинковского происхождения. Употребление больших камен­ных блоков в кладке указывало как будто на культуру тиуанакскую. Провести дальнейшее уточнение помогла найденная керамика. Древние американские культуры изобиловали кера­микой, а поскольку на вершине скалистого холма с бедной рас­тительностью не могло образоваться больших наслоений поч­вы и растительных остатков, мы нашли здесь прямо на поверх­ности множество керамических черепков и обломков. После внимательного осмотра и классификации этих кусков я при­шел к выводу, что городище моложе тиуанакского периода, так как между собранными кусками не было ни одного, кото­рый походил бы на удивительную керамику со стилизованны­ми головами кондоров и пум, найденную также на поверхности в деревне Сурики. Зато мы нашли достаточно обломков сравнительно грубой толстой керамики, слабо обожженной, с чер­ным центром, шероховатой поверхностью, с сильно искрящи­мися острыми краями. На некоторых осколках видны остатки простого черного орнамента. Итак, можно, допустив немножко фантазии, отнести городище к эпохе перед расцветом куль­туры инков, то есть до периода между 1000—1200 годами на­шей эры.

***

Открытие этого древнего поселения побудило меня уси­лить поиски и исследования. Ближе всего к острову Сурики несравненно меньший островок Интя, находящийся на рас­стоянии примерно полутора километров в юго-восточном на­правлении. Когда мы на этот островок смотрели с высот Сурики, он представлялся необычайно пустым и неуютным. Единственным свидетелем жизни на острове казался разва­лившийся домик, расположенный внизу у воды; бывший вла­делец асьенды Сурики будто бы жег здесь известь в двух печах. В остальном не было видно, чтобы остров был возде­лан, тем более заселен.

Несмотря на все эти малообнадеживающие признаки, я переправился на островок. Обнаружилось, что другая его сто­рона выглядит намного приветливей и уютней по сравнению с обращенной к Сурики. Она также достаточно сурова, однако на ней есть многочисленные маленькие поля,

Пристали мы у брошенного домика с известковой печью и уже с воды увидели, что мы отправились сюда не зря. Чуть в стороне, под вершиной, мы увидели длинную низкую стену, которая снизу выглядела совсем как инковская. Думаю, не нужно слишком подчеркивать, что я взобрался на холм на­столько быстро, насколько мне позволяло дыхание. Сюрприз, ожидавший меня на холме, стоил того. Я остановился у изгиба могучей стены высотой примерно три метра и шириной более пяти метров; в правом углу стена преломлялась и дальше продолжалась, будучи уже значительно ниже. Сложена она была из тщательно обработанных камней, пригнанных один к другому настолько плотно, что еще сегодня между ними нельзя всунуть даже лезвие ножа. Сразу бросалось в глаза, что стена первоначально была намного выше, однако неумо­лимое время не миновало и ее; жители Сурики, а возможно, и других мест увезли отсюда много камней для строительства своих домов.

Несмотря на все эти повреждения, открытие было чрезвы­чайно интересным. Мы стояли на сравнительно большой пло­щадке длиной более 60 метров и шириной почти 30 метров. Постройка находилась на этот раз не на вершине, как это было на Сурики, а на некрутом склоне южнее вершины и на 20 мет­ров ниже. Эта заботливо сложенная стена образует в прин­ципе большой прямоугольник длиной приблизительно 40 мет­ров и шириной почти 30 метров. Единственный излом находил­ся сразу за углом большой поперечной стены, и тот был вызван изломом рельефа, из-за чего оказалось невозможным сделать стену прямой. Поверхность городища разделена на две части; более высокая часть почти квадратная, более низ­кая, меньшая — она кончается на откосе — уже неправильной формы. Когда, однако, мы обошли всю площадку, стена уди­вительно правильной формы исчезла и вместо нее, отчасти внутри крепости, обнаружилась кладка, похожая, как две капли воды, на ту, которую мы нашли на вершине холма Селенкойя.

Эта находка заставила меня быть внимательнее. И таким образом, я обнаружил, что строительство городища относится не менее чем к трем периодам. Самой старой является внут­ренняя кладка, средний период представлен несколькими до­статочно большими блоками из одного куска камня наподобие длинных невысоких плит, несущих следы искусной, пусть еще грубой обработки. Следовательно, человек здесь не брал ма­териал таким, каким он находил его вокруг себя, но умел при­спосабливать его для своих целей.

К третьему периоду относятся тщательно сработанные внешние стены, которые говорят о том, что человек стал уже безусловным хозяином камня. Он изготовлял хорошие орудия труда и с их помощью обрабатывал камень настолько совер­шенно и аккуратно, что долго оставался непревзойденным; и сегодняшний каменотес смотрит на результаты этого труда с легкой завистью. Совершенство, с которым подгоняли камни один к другому, привело некоторых исследователей к предпо­ложению, что старые каменотесы знали, очевидно, способ смягчения камня, поскольку лишь так можно объяснить точ­ность и тонкость их труда. Этот тип кладки встречается чаще в Перу, там находятся самые большие и самые известные по­стройки такого типа.

Люди, которые соорудили городище на холме Селенкойя, очевидно, возводили и эти укрепления. После них пришли другие хозяева, вероятно в эпоху, когда тиуанакская культура в области озера Титикака пришла в упадок. Тогда стены были дополнены подпорками из каменных блоков. После этих строи­телей пришли следующие, которым укрепление показалось маленьким и ветхим, они решили его расширить. Старые сте­ны использовали как основу и все городище обнесли еще дру­гими стенами, сложенными технически гораздо совершеннее и сохранившимися до сих пор.

Это подтвердили и мои находки обломков керамики. Я на­шел ту самую шероховатую, грубую и толстую керамику, ко­торая была на вершине Селенкойи, затем обломки, относя­щиеся, несомненно, к тиуанакскому периоду, отполированная, замечательной работы. Среди тщательно обработанных кам­ней обнаружилась затем керамика, бесспорно, инковская, Сле­ды старой и новой кладки мы нашли и на южном конце горо­дища, где две параллельных стены поднимаются к площадке. Это, вероятно, переход к собственно укреплению, опять же охраняемый стенами площадки. Дальнейшее расчленение внут­реннего пространства городища установить было невозможно, поскольку обе площади, более высокая и более низкая, пре­вращены ныне в поля и возделаны; сюда, вероятно, был нане­сен слой глины, в которой следы расчленения и поперечных стен исчезли.

Позднее с директором Археологического музея в Ла-Пасе господином Г. Кордером М. на территории крепости мы про­вели маленькие раскопки и в археологическом шурфе пло­щадью всего два квадратных метра нашли уже на глубине 120 сантиметров прекрасно сохранившийся инковский сосуд, шесть бронзовых булавок, два бронзовых колокольчика и остатки материи, в которую булавки были воткнуты. Это все на одном маленьком кусочке, а какие клады хранит, должно быть, вся крепость!

На всей остальной площади острова Интя мы не нашли следов ни одного старого дома. Единственными обитателями были тут небольшие стада овец. Люди с Сурики пытались обос­новаться здесь, однако никто долго не выдерживал, островок действительно оказался негостеприимным. Кажется, что так было и в прошлом, укрепление имело, по всей вероятности, чисто военный характер. Остров благоприятно расположен, от­сюда видны Селенкойя, инковское поселение на Сурики, ост­ров Парити и большое селение на полуострове Кеуайа. Поля на острове, по-видимому, предназначались для того, чтобы обеспечивать питанием небольшой гарнизон укрепления.

На острове Парити мне не повезло. Тут я не нашел даже самого маленького остатка постройки или обстановки старше пятидесяти лет. Этот результат моих исследований находится в любопытном противоречии с утверждением профессора В. Рубена, который говорит, что на острове такие остатки есть. Интересно, что на столь плодородном и легкодоступном ост­рове я ничего не обнаружил, а на таких скалистых и малопло­дородных островах, как Сурики или Интя, нашел интересней­шие следы давнего прошлого.

С большими надеждами отправился я на полуостров Кеуайа. Во время моего посещения он превратился фактически в остров, поскольку вода озера после дождей поднялась и зато­пила узкую перемычку, соединяющую полуостров с матери­ком. Друзья с Сурики мне сказали, что здесь масса развалин на стороне, обращенной к острову Парити. Мы стали огибать остров таким образом, чтобы пристать именно к этой стороне. Примерно километр не было видно никаких следов развалин, затем мы обогнули небольшой мыс, и перед нами открылся великолепный вид на склон холма, буквально покрытый раз­валинами.

После подробного осмотра мы установили, что там встре­чаются развалины двух типов — надгробные камни наподобие башенок, называемые «чульпи», и остатки жилых домов.

Несколько гробниц были в самом деле выдающиеся — в два этажа. Некоторые дома очень хорошо сохранились, можно сказать, полностью. Все дома были сложены из необработан­ного камня, имели четырехугольную форму, были сравнитель­но высокими, в одну или две комнаты, каждая с собственным очень низким и узким входом, обложенным большими кам­нями, которые составляли порог и дверной косяк. Наибольшим сюрпризом у этих домиков была их крыша, во многих случаях еще хорошо заметная. Образовывал ее так называемый фаль­шивый свод — камни, положенные друг на друга таким обра­зом, что верхний всегда несколько обнажал нижний. Так стены росли вверх и одновременно сближались, пока последний про­бел не закрывался большим плоским камнем. Затем строители обмазывали все глиной, округляли и выравнивали. Мы бегали от одного дома к другому и в каждом находили что-нибудь интересное. Внутри они были очень просты: голые каменные стены, у потолка дочерна закопченные, одна-две ниши, как и теперь, во всех хижинах аймара. Называются они «пхуту» и служат для того, чтобы складывать какие-нибудь вещи. В не­которых постройках сохранились остатки своего рода возвышений для сна и большие плоские камни для помола зерна.

Южная часть озера Титикака

Развалины на полуострове Кеуайа мы нашли не только на этом месте. Остатки домиков поднимались высоко по склону довольно крутого холма. На значительной высоте мы нашли единичный тип: два домика были поставлены по обеим сторо­нам прямоугольного дворика на террасе, причем имелись сле­ды сравнительно недавнего их использования.

На наивысшей точке полуострова была лишь обычная кальвария. С высоты холма мы увидели два других поселения по­близости от первого. Одно из них было на склоне соседней вершины и насчитывало девять домов, два из которых хорошо сохранились. Третья группа, значительно более обширная и многочисленная, была расположена у подножия склона на другой стороне залива и с этнографической точки зрения пред­ставляла наибольший интерес. Сильнее всего поражали раз­меры домов, которые были намного крупнее современных домов аймара на островах. Самый большой из них (почти 20 метров в длину) состоял из двух высоких комнат с хорошо сохранившейся крышей (фальшивый свод). В домах всех трех поселений оригинальным было то, что каждая комната имела свой собственный вход, который всегда был обращен к склону холма, а не туда, где каждый ожидал бы его увидеть, то есть к воде, к озеру.

Между ними, у самого конца неглубокого залива мы нашли возвышенность высотой примерно 10 метров над уровнем окружающей местности. Возникнуть естественным путем она не могла, об этом говорили формы окрестного рельефа; она имела слишком правильные очертания, и ее вершина была слишком ровной. Ее создали человеческие руки. На плоской макушке до сих пор есть многочисленные небольшие поля, но мы нашли тут немало обломков толстой красно-коричневой раскрашенной черным керамики с геометрическими узорами и массу кусков особенного зеленого камня, который мы нахо­дили уже на Сурики и на островке Интя. Вероятно, древние обитатели этих мест делали из него бусы для ожерелий и украшения. Его самые богатые месторождения находились дей­ствительно здесь, на полуострове Кеуайа, и отсюда этот кра­сиво окрашенный камень попадал в другие места, что слу­жило таким образом доказательством оживленных связей.

Если исходить из отдельных находок, ситуации в целом и моих представлений, то это самое крупное в исследуемом районе доинкское поселение индейцев кечуа. Можно предпо­лагать, что его строители и жители были предками нынешних аймара. Они не умели обрабатывать камень и употребляли его в том виде, в каком находили. Строили очень тщательно, дома были удобными и просторными, что свидетельствует о до­вольно высоком жизненном уровне.

Первое поселение с многочисленными могильными башен­ками можно считать центром религиозной жизни, другое посе­ление— деревней простых земледельцев, размещенной на этом месте из соображений удобства, дабы иметь, по индей­скому обычаю, под рукой свои земельные участки, на которых выращивались сельскохозяйственные культуры. Третье поселе­ние можно считать смешанным. В больших домах жили, несо­мненно, вождь и его дружина с семьями, В меньших хижи­нах— слуги и простые земледельцы. Возвышенность внизу у залива можно объяснить двояко. Либо это была храмовая пло­щадка, либо военная постройка, своего рода крепость с гарни­зоном, которая, вероятно, охраняла все три поселения, одинаково от нее отдаленные.

Если принять во внимание предыдущие находки крепост­ных построек на Сурики и на островке Интя, относящихся при­близительно к той же эпохе и построенных тем же способом, находки такой же керамики, то мы склонимся к точке зрения, что это действительно было сооружение типа крепости, возможно имевшее одновременно и назначение храмового объекта. Доказательством является и тот факт, что на вершине полуострова Кеуайа я не нашел никакого укрепления.

Исследовательская поездка, которую я предпринял на остров Такири, лежащий ближе к Тикине, больших открытий не принесла. Остров сравнительно высокий, доступный, с до­статочным количеством земельных участков. Жителей мало, едва двадцать пять семей в деревне, заселенной примерно наполовину. Первоначальное население острова как будто бы переселилось отсюда, вероятно, в Перу, а тут осела группа поселенцев из соседних мест, с континента и Тикины. Асьенда заброшена и разрушается. Наш лодочник, папаша Лимачи по­ведал нам с немалыми опасениями, что, мол, жители Такири с жителями Сурики в давней вражде и что никто с Сурики не смеет ступить на соседний остров. Это, само собой, лишь под­стегнуло мое любопытство, и мы отправились на остров. Па­паша Лимачи высадил нас на стороне, противоположной той, где находилась деревня, и на всякий случай отплыл от берега, так как все-таки боялся.

Мы начали подниматься по крутому склону, поросшему жесткой колючей травой, выбивавшейся между камнями, рас­сеянными по откосу. Сердце стучало уже где-то в горле, когда мы вступили на вершину острова. Камни, камни, трава и мелкие кактусы. Лишь на окраине неправильной формы площадки стояла маленькая часовенка, по крайней мере так казалось издали. Однако вблизи это оказалось кальварией, кучей акку­ратно уложенных камней, в которой была оставлена неболь­шая сквозная полость. Внутри были обычные принадлежности индейских обрядов: глиняные миски с остатками древесного угля и кадила, осколки глиняных горшков, стеклянных бутылок из-под водки, огарки свечей и следы растекшегося воска. И за­тем то, чего я до сих пор на здешних островах никогда не видел,— три цилиндрических камня, поставленных на возвышенность из маленьких камней, очевидно, фаллические знаки, которые и здесь, у индейцев, символизируют плодородие, со­зидательную силу, богатый урожай.

С вершинки мы спустились по другой стороне, чтобы по­пасть в деревню. Спускались по старым террасам маленьких полей, но нигде не видели даже следа остатков какого-нибудь старого дома. Тут и там дети пасли немногочисленные стада овец, одинокие индейцы укрепляли стенки террасового поля. Какая разница по сравнению с Сурики! Там возделана каждая пядь земли, здесь же земля остается неиспользованной, по­скольку нет рук, которые бы ее обрабатывали. И притом люди с двух соседних островов, отдаленных друг от друга едва по­лутора часами плавания при попутном ветре, не могут догово­риться, наоборот, между ними существует старая, бессмыслен­ная вражда, которая пристала бы владельцам асьенд. Сегодня это особенно смешно: ведь на одной стороне сто двадцать семей, а на другой — едва двадцать пять.

Папаша Лимачи ждал нас недалеко от берега, вероятно опасаясь уже за нашу жизнь. Увидев нас в аллее из старых эвкалиптов, он, видимо, несколько успокоился, а когда мы сидели уже на палубе и между нами и островом Такири была широкая полоса воды, он как будто перевел дух. Парус напол­нился сильным западным ветром, и мы быстро поплыли домой, к острову Сурики.

Последним объектом был полуостров Тираска, по своему положению и характеру относящийся также к исследуемому району. Он лежит к юго-востоку от Сурики, и как раз напротив последнего, на берегу, находится небольшая деревня с асьен­дой. Полуостров похож на Сурики, и мы были почти уверены в новых открытиях.

Я поднялся на вершину, чтобы сориентироваться. Чуть ниже мы наткнулись на остатки почти квадратного дома и после вни­мательного осмотра установили, что дом опирается своей зад­ней стороной на старую стену из свободно сложенных кам­ней. Несколько далее мы обнаружили большой дом из четырех комнат, каждая имела собственный вход. Остаток третьего дома, из одной комнаты, находился почти точно напротив первого и был «вмонтирован» как бастион в другую стену. Затем мы обнаружили вход на территорию, обнесенную этой стеной. Значит, перед нами было укрепление, и очень старое. Вход, или ворота, обрамляли два могучих каменных столба.

Мы прошли этим входом и через несколько метров на­толкнулись на следующую стену. Эта стена была самой сохра­нившейся и имела три узких входа. Укрепление по форме напоминало фасоль. Его территория не была выровненной, что можно было ожидать на основании предшествующего опы­та. Внутри укрепления возвышался отлогий каменистый хол­мик, без каких бы то ни было явных следов вмешательства человеческих рук. На двух естественных вершинках я нашел следы современной кальварии с обломками керамики.

Мы исходили вдоль и поперек укрепление, но даже в са­мой внутренней части, огражденной третьей стеной, не нашли ни кусочка более старой керамики, которая помогла бы уста­новить его возраст и происхождение. Раскопки здесь также не помогли бы, поскольку все пространство скалистое и здесь нечего выкапывать. На другой стороне между второй и треть­ей стенами мы нашли обширную кальварию. Единственной на­ходкой на этой стороне были остатки старого дома из двух комнат, «вмонтированного» в стену на юго-западной стороне и опять-таки наподобие бастиона выступающего из нее.

Я считаю эту крепость самой старой во всем районе. На то есть несколько оснований. Главное — ее неправильные, гру­бо «фасолеобразные» очертания. Строители использовали все возможности рельефа в его естественной форме, им не при­ходило в голову, что они могли бы не строить строго в соот­ветствии с рельефом, а приспособить рельеф к своим нуждам. Следующий довод — характер внутренней, третьей, стены, сло­женной из больших необработанных камней и укрепленной грубыми обломками, «вмонтированными» в стену. Важным до­водом являются также найденные, хотя и в незначительном количестве, обломки примитивной керамики. Во внутреннем пространстве мы не нашли ни одного осколка, несколько гру­бых обломков обнаружили лишь между второй и третьей сте­нами, однако не видели и следа керамики типа тиуанакского или инковского.

В целом можно охарактеризовать всю область как терри­торию, сравнительно густо заселенную уже в раннем про­шлом, в эпохи, предшествующие нашему летосчислению. Эпо­хи эти никак нельзя назвать особенно спокойными, о чем свидетельствует сравнительно густая сеть укреплений на ост­ровах, даже и на таких маленьких, как, например, Интя. Люди, жившие в те времена, имели явные причины для того, чтобы укрываться на вершинах, где жить было, безусловно, не очень- то приятно, где земельные участки не были наилучшими, а вода представляла собой драгоценность. Спокойнее стало лишь позднее, когда появляются большие селения у подножия холмов, уже без укреплений.