В давние времена

О доколониальиом периоде можно судить только по легендам. Название «гуаяки» данное аче их со­седями индейцами гуарани (если наши рассуждения правильны), содержит, возможно, слабый намек на их примитивный уровень развития; это слово может означать «лесные крысы» или особо агрессивные «лесные пчелы», тем не менее оно отражает не­приязнь одних индейцев к другим. Неужели еще до европейского вторжения аче называли «лесными крысами»[7]? Течо пишет о давнем недружественном обычае гуарани совершать набеги на территорию аче.

Антропологические данные говорят о том, что аче переживали долгий период генетической изолирован­ности[8]. Возможно ли, что многие поколения аче имели только враждебные контакты с окружающим миром? Имеющиеся сведения в свою очередь дают основание полагать, что, как образно сказано в од­ном мифе гуарани, «аче и гуарани танцевали вместе»[9], но позднее их общность нарушилась, и процесс развития аче пошел вспять: они испытали культурный регресс и потеряли часть своего куль­турного наследия, которое было приобретено в пе­риод совместного с гуарани существования[10]. Как и почему произошла эта трагедия, догадаться трудно.

Восточный район Парагвая делится на плодород­ные равнины и низкие горные цепи, покрытые лесом и менее благоприятные для земледелия. Если подой­ти к рассматриваемой проблеме несколько упрощен- но, то можно сказать следующее: аче до недавнего времени занимали менее доступные части лесистых горных цепей, а гуарани более доступные и плодородные земли и леса[11]. Весьма вероятно поэтому, что большинство гуарани начали заниматься земледелием раньше, чем о нем узнали аче, и, таким образом, гуарани имели некоторое превосходство. Отмечается, что и аче научились земледелию[12], но позднее, чем гуарани. Тот исторический момент, в который сравнительно более благоприятные условия развития гуарани приобрели решающее значение (например, более гибкие формы организации, более высокие демографические данные), мог оказаться моментом, означавшим регресс в судьбе аче. Остав­шись на малоплодородных землях, они развивались медленнее. Не кажется также невозможным, что имели место мирные контакты с более развитыми со­седями и даже намечался симбиозный modus vivendi[13] такого же рода, какой наблюдался, например, среди пигмеев и негритянских земледельцев в Кон­го или среди индейцев маку и тукаио на северо-востоке Бразилии. С уверенностью мы можем ска­зать лишь то, что в восточном Парагвае такие кон­такты не могли происходить позднее начала коло­ниального периода. Сегодня аче утратили те немно­гие навыки в земледелии, которые имели их предки, и снова стали заниматься только охотой и собира­тельством.

Такой регресс может вызвать удивление, если иметь в виду прогресс, который в те времена проис­ходил в сельве гор восточного Парагвая. Быстрый прогресс соседей лишил аче земель, благоприятных для земледелия, и как бы вынудил их заниматься грабежом соседних полей и кражей скота. С другой стороны, занятие аче охотой и их борьба с более бо­гатыми соседями затруднили проникновение соседей в леса аче, столь благоприятные для охоты и сбора плодов, и это могло в свою очередь повлиять на про­цесс развития гуарани. Наибольшая легкость «при­ручения» гуарани и вообще их большая близость к европейской культуре именно потому, что они зани­мались земледелием, способствовали «сближению» гуарани с европейскими колониальными поселенца­ми. Это обстоятельство еще более углубило их отрыв от аче и лишило последних возможности мир­ных отношений с гуарани и другими племенами. Антагонизм усилился до такой степени, что уничто­жение аче представлялось самым «логичным» реше­нием проблемы.

Европейское вторжение, вероятно, усилило этот процесс. Мюльман говорит нам о «раздвоении» меж­ду «прирученной» частью населения и другой, «ди­кой, испытавшей колониальный гнет»[14]. Процесс этнического поглощения сопровождается в отдель­ных случаях... созданием нового социального слоя внутри общества оседлых жителей. Этот слой скла­дывается из кочевников, которые попали в долговую кабалу и бесцеремонно эксплуатируются и порабо­щаются оседлыми племенами или «цивилизованны­ми» народами[15]. В Латинской Америке после евро­пейского вторжения трудно представить себе истори­ческие процессы, касающиеся только туземцев, будь то «прирученных» или «диких»; европейские коло­нисты и их потомки, в особенности в таком древнем колониальном краю, каким является восточный район Парагвая, составляют неотъемлемую часть местного исторического процесса. Здесь «оседлыми» оказались не столько гуарани, сколько нетуземные парагвайцы, с которыми ассимилировалась часть гуарани. Попадая в зависимость от белых парагвай­цев, гуарани постепенно сближаются с ними. Чаще это случалось с теми гуарани, которые первыми за­нялись земледелием, а затем перешли к скотоводству или стали обрабатывать землю на службе у параг­вайцев, как было, например, с племенем мбайа. Единственные «дикари», оставшиеся после того, как последние гуарани «перешли к врагу»,— это аче, наиболее упорными преследователями которых за­частую были именно те самые «дикари», вступившие в контакт с белыми. Мы можем, таким образом, на­блюдать тот же процесс, что и в других частях све­та, только здесь имеет место не столько разделение нации, в прошлом единой, сколько разделение ролей между группами, уже разделенными ранее этни­чески. Сдавшиеся аче, о которых упоминается выше в заметке журналиста,— это люди, которые были вынуждены «перейти к врагу» и теперь пойдут по тому же пуги, по которому раньше прошли гуарани, то есть что они очень скоро станут охотниками за последними «дикарями».

То, что аче сильно запоздали с «обращением в иную веру», вовсе не означает застой в их развитии. Мы должны понять, что приспособление к развитию по европейским образцам, не всегда и не во всех случаях означает прогресс. Колонизация во многих случаях означала для туземцев новую волну наси­лия, и как раз к этому насилию аче приспособились. Так как им было крайне трудно пойти на мирное приспособление, они научились переживать темную сторону колонизации, привыкая к постоянной борь­бе. Это был уже, возможно, процесс, происхождение которого надо искать в доколониальных отношениях с гуарани в условиях экспансии. Интенсификация земледелия и развитие скотоводства не прошли бес­следно для культуры аче; только они, вместо того чтобы самим обрабатывать землю или выращивать скот, научились добывать себе продукты, применяя насилие; это был тоже своего рода прогресс, приспо­собление, которое требовало ума и ловкости.

[7] Techo, 1967, р. 17.

[8] Это только гипотеза. — В: Matson, 1968; Miraglia у Saguiеr, 1969, p. 152, 156

[9] С a d о g a n, 1959, p 148; Clastres, 1968, p. 59.

[10] Clastres, 1966b; 1968a, p. 49—59; 1968b, p. 4.

[11] Susnik, 1965, p. 196—203, (В ситуации, подобной по­ложению аче, мы нашли некоторые группы гуарани; о них осо­бенно упоминает Сусник, называя их «лесные гуарани»; они за­нимались земледелием, но жили тоже в лесах; по уровню разви­тия лесные гуарани занимают среднее положение между аче и остальными гуарани.)

[12] Lozano, 1873, р. 415. В отношении идентичности гуачаги и аче см. ниже.

[13] Образ жизни (лат). — Прим. ред.

[14] Muhlmann, 1951а, 1953

[15] Linding, 1959, p. 45s.